ежду  деревьями"  поднимались  столбы  песчаника,
напоминавшие руины городов. Столбы опирались о  стволы  деревьев,  на  земле
лежали обломки скал.
     Мы все летели вперед над зарослями низкорослых деревьев, мимо  одиноких
холмов и потоков, пробивающихся из глубоких ущелий. Затем под нами оказались
плоские скалы. По ним кое-где струились ручейки, еще не  успевшие  проложить
себе русло. В глубоких расщелинах росли деревья, выстроившиеся в ряд, словно
аборигены, пробирающиеся через заросли.
     Вскоре  плоскогорье  сменилось  прибрежной  низиной.  Под   нами   были
окаймленные мангровами потоки и заболоченные  участки.  Мы  пересекли  устье
реки Уокер и полетели дальше, над водами заливов Блу-Мад и Карпентария.
     Еще немного, и мы оказались над Грут-Айлендом, над  лагуной,  служившей
во время войны базой для гидропланов. "Каталина" летела над самой водой, как
опускающийся пеликан. Послышался такой треск, как если бы корпус врезался  в
гравий. Огромный водяной султан разлетелся на тысячу брызг.  Постепенно  все
стихло, и мы заскользили по воде подобно кораблю.
     С воздуха хорошо ощущаешь подлинный характер и особенности страны,  так
как окружающая обстановка  не  влияет  на  восприятие.  Характер  страны  не
совпадает с характером какого-то определенного пункта. Картина,  которую  мы
видим, находясь на земле, всегда ограниченна. Когда же  страна  расстилается
внизу, как ковер, реагируешь не на завитки  листьев  и  стеблей,  украшающие
отдельные кусочки композиции, а воспринимаешь всю композицию в целом.
     Во время полета передо мной предстала душа  Арнхемленда.  Я  знал,  что
даже если бы я прошел пешком сотню миль, эта земля не  открылась  бы  передо
мною так, как за эти несколько часов.
     Характер страны накладывает отпечаток на характер ее народа; было ясно,
что  обосновавшиеся  в   Арнхемленде   аборигены   должны   быть   сильными,
мужественными людьми. Слабым здесь не место!


        "18"
        "ГРУТ-АЙЛЕНД"

     Грут-Айленд занимает  около  700  квадратных  миль.  Здесь  Ф.  Грей  -
англичанин,  обосновавшийся  в  Умба-Кумба,  на  северо-востоке  острова,  -
проводит интересный опыт. Его дом стоит  у  лагуны,  на  которую  села  наша
"Каталина".
     Грей выехал нам  навстречу  на  катере.  Это  был  приветливый  человек
средних лет. Мы сошли на берег и позавтракали  вместе  в  помещении,  прежде
служившем  столовой  для  военнослужащих,  потом  снова  сели  на  катер   и
направились к противоположному берегу лагуны, где стоял  дом  Грея.  (Лагуна
имела около трех миль в поперечнике).
     Я сидел рядом с Греем, который правил катером.  Он  рассказывал  мне  о
своих планах.
     Занимаясь торговыми операциями на северном  побережье  Австралии,  Грей
хорошо узнал  аборигенов  и  добился  уважения  племен,  особенно  враждебно
относившихся к белым.
     На  аэронавигационных  картах  восточной   части   Арнхемленда   дважды
встречается надпись "лагерь Грея" - там, где берег намечен  лишь  пунктиром.
Первый лагерь находится рядом с заливом Каледон; это территория  аборигенов,
повинных в убийстве полицейского на острове Вуда, совершенном в 1933 году.
     Примерно в это же время на побережье залива Каледон аборигены истребили
команду японского люгера. Грей выезжал на место для расследования.
     В 1938 году он обосновался в Грут-Айленде и приступил  к  осуществлению
своих замыслов. Он хотел направить развитие австралийцев по новому руслу,  с
тем чтобы помочь им стать полноправными гражданами и перейти к новым  формам
хозяйственного уклада. Грей не собирался уничтожить культуру аборигенов;  он
хотел заменить приносящие вред обычаи более приемлемыми, сохранив  при  этом
их смысл и значение.
     Так,  у  аборигенов   Грут-Айленда   существовал   обычай   привязывать
покойников к ветвям деревьев и держать их там  до  тех  пор,  пока  труп  не
сгниет. После этого кости предают  земле.  После  упразднения  этого  обычая
мертвых стали хоронить сразу, сохраняя лишь волосы покойника  для  обрядовых
танцев.
     Под руководством Грея аборигены заложили большой  сад  и  посадили  там
касаву {Касава - то же, что маниок (см. с. 498).}, сладкий картофель, бананы
и ананасы. Была сооружена большая ирригационная плотина.
     Плодами сада пользовались сами аборигены,  дополняя  ими  свой  рацион.
Были выстроены общежития и дом.
     Грей завез несколько голов рогатого скота - основу  стада,  которое  он
рассчитывал развести для аборигенов. С этой же целью он завез свиней, кур  и
коз.
     Он не навязывал аборигенам никакого вероучения, не вторгался в сферу их
религии, сложившейся на  протяжении  веков  под  влиянием  условий  среды  и
способствовавшей сохранению их жизнеспособности.
     Аборигены  продолжали  следовать  своим  этическим  нормам,  -   кстати
сказать, более четким и определенным, чем наши.
     Естественно, что с переходом аборигенов к земледелию и скотоводству  их
культура должна подвергнуться значительным изменениям. Грей стремился, чтобы
эти изменения были органически связаны с развитием аборигенов, чтобы они  не
привели к потере всякого интереса к  жизни,  что  характерно  для  общин,  в
которых была разрушена социальная основа.
     Грей рассказал мне, что в его колонии около 150 коренных  австралийцев;
в  1945  году  (за  год  до  моего  посещения   Грут-Айленда)   здесь   было
зарегистрировано двенадцать рождений и одна смерть.
     Но вот мы приблизились к берегу. Катер стал на якорь;  мы  должны  были
добраться до берега вброд.
     Несколько аборигенов вошли в воду и направились к катеру. Один  из  них
был рослый, крепкий мужчина с шапкой курчавых волос  на  голове.  Его  грудь
пересекали толстые рубцы. У него было застывшее, неподвижное выражение лица.
     Этот абориген должен был перенести меня на берег. Я взобрался к нему на
спину, и он медленно побрел по воде, держа в одной руке мои костыли.
     Стояла гнетущая влажная жара. Собирались грозовые тучи.
     Когда  мы  добрались  до  берега,  абориген,  который  явно  не   понял
назначения моих костылей, резко выпрямился. Я опрокинулся спиной на песок, а
он с удивлением посмотрел на меня.
     - Подай-ка мне мои палки, - попросил я.
     Он посмотрел на костыли так, словно никогда их не видел, затем протянул
их мне. Когда я поднялся с песка, он подошел к группе аборигенов и  повел  с
ними долгий разговор, перемежавшийся энергичной жестикуляцией.  Хотелось  бы
мне знать, о чем они говорили!
     Все строения в Умба-Кумба были прочными и идеально подходили к условиям
тропического климата.
     Хотя правительство признало колонию Грея,  он  был  по-прежнему  связан
недостатком денежных средств. Содержание колонии  истощило  его  собственные
ресурсы, а помощи,  которой  он,  несомненно,  заслуживал,  он  не  получал.
Колонии  был  нужен  учитель  для   школы,   но   Грей   не   мог   добиться
соответствующего разрешения от властей.
     Колония нуждалась и в постоянном медицинском обслуживании. На  острове,
как  и  во  всех  частях   Северной   Австралии,   населенных   аборигенами,
распространен сифилис. Если бы речь шла о белых, частые  случаи  заболевания
среди  жителей  Грут-Айленда,   Арнхемленда   и   Кимберлея   заставили   бы
правительство немедленно организовать там  больницы.  Но,  поскольку  болеют
аборигены,  это  заболевание   тактично   именуется   "кожным"   и   нередко
рассматривается  как  свойственное  исключительно   "черным",   как   лишнее
подтверждение того, что аборигенам не место в цивилизованном обществе.
     Мы прошлись по обширному саду, почву для которого  аборигенам  пришлось
носить с  другого  конца  острова.  Было  видно,  что  за  деревьями  хорошо
ухаживают. Сад наглядно  свидетельствовал  о  том,  каких  успехов  достигли
жители Грут-Айленда под руководством Грея.
     Сначала  эксперимент  Грея  подвергся  недоброжелательной  критике   со
стороны  миссий,  но  он  упорно  добивался  своего.  Если  Грей   достигнет
поставленной цели, колония сможет сама себя обеспечивать продовольствием,
     Грей сказал австралийке, сидевшей вместе с  другими  женщинами  в  тени
акации:
     - Покажи-ка своего ребенка мистеру Маршаллу!
     Обращаясь ко мне, он добавил:
     - Младенец родился три дня назад. Вам,  наверное,  будет  интересно  на
него взглянуть.
     Женщина поднялась и подошла к соседнему  дереву,  в  тени  которого  на
песке спал ребенок. Она взяла его на руки и принесла нам. Это был  упитанный
малыш. Сморщенный кулачок, который он поднес ко рту,  был  облеплен  песком.
Когда малыш открыл рот, я увидел, что и на языке у него песок.
     Кожа ребенка, казалось, была слишком велика для его маленького  тельца:
когда малыш двигал ручками или ножками, на них образовывались  складки.  Вся
кожа была покрыта  тончайшими  линиями,  как  будто  в  стране  предков,  из
которой, согласно поверью, явился ребенок,  не  хватило  новой  кожи  и  его
наскоро завернули в кожу старика.
     На веках у новорожденного была корка. Грей сказал матери:
     - Принеси его ко мне попозже, я пущу ему в глаза лекарство.
     Пилот "Каталины" торопился продолжить полет. Мы заспешили к берегу. Был
полный прилив, и катер оказался еще дальше от берега, чем утром.
     Мой "конь" ждал меня. У него по-прежнему был мрачный вид. Я взобрался к
нему на спину, поглощенный своими мыслями, но, когда он вошел в воду,  вдруг
вспомнил, как  он  сбросил  меня  на  песок  утром.  Одно  дело,  если  тебя
сбрасывают на песок, другое - если тебя швырнут на дно большого катера.
     - Опусти меня в лодку потихоньку, братец, - сказал я ему.
     Казалось, он не расслышал моих слов. Я попытался еще раз:
     - Ноги у меня больные, совсем слабые. Ты меня осторожно спусти в лодку,
как больного.
     Никакого результата! Абориген и бровью не повел.
     - Видел, как малыши сидят на шее у матерей? - наконец взмолился я. -  Я
- как эти малыши. Мать осторожно опускает малыша на землю.
     Тщетные мольбы! Этот парень - болван. А может быть, он глухой?  Или  ни
слова не понимает по-английски? Я погрузился в меланхолию,  ясно  представив
себе, что меня ждет. Вот пилот и команда  осторожно  поднимают  меня:  "Дело
дрянь... сломан позвоночник... никакой надежды на выздоровление". Затем меня
ждет больница в Дарвине - озабоченные врачи и хорошенькие медицинские сестры
со слезами на глазах.
     "Сестра, вы могли бы отправить эту телеграмму моей  жене,  пока  я  еще
жив?"
     Я быстро сочинил несколько превосходных, трогательных телеграмм.  Потом
я представил себе искаженное ужасом лицо жены и дочурку, которая спрашивает:
"Мамочка, а папа никогда не вернется домой?"
     Тут меня  охватило  страстное  желание  уберечь  свою  спину.  Наклонив
голову, я грозно закричал прямо в ухо своему "носильщику":
     - Если ты меня сбросишь в лодку, я тебе шею сверну!
     Но и это не произвело на него никакого впечатления.
     Я ужасно рассердился на самого себя. Зачем  я  приехал  на  север?  Для
чего? Разве мне было плохо дома? Здесь жара, москиты, песчаные мухи... Вот я
сижу на спине у этого темнокожего, вместо того чтобы беседовать с друзьями в
баре...
     Мы приближались к катеру с катастрофической быстротой.
     Я сделал последнюю отчаянную попытку,  В  моих  словах  и  голосе  было
столько убеждения, столько искренности, что они тронули бы и камень.
     - Полегче, братец! Полегче! - повторял я.
     Абориген опустил меня в лодку так осторожно и мягко, как отец -  родное
дитя.


        "19"
        "БУЙВОЛЫ И ГУСИ"

     Острова   Крокодайл,   расположенные   вблизи    северного    побережья
Арнхемленда, отделены от материка узкой, полоской воды. На одном из островов
- Милингимби - организована методистская миссия.
     Во время войны на острове находилась база военно-воздушных сил.  Многие
летчики говорили об этой миссии как о самой интересной на севере Австралии.
     Лейтенант Джек Слейд из отряда связи, расположенного в Дарвине,  каждую
неделю вылетал на старом биплане "Дрэгон" в северные миссии.
     В одно прекрасное утро я  сел  в  "Дрэгон"  вместе  со  Слейдом,  и  мы
отправились в Милингимби.
     Большому самолету не страшны порывы  ветра;  он  невозмутимо  рассекает
воздух, опасаясь лишь грозовых туч.  Но  наш  "Дрэгон"  был  целиком  в  его
власти. Мы не боролись с ветром. Беззаботный и веселый "Дрэгон"  снижался  и
поднимался, балансируя на плечах бегущих облаков.
     Зная,  что  мне  хочется  получше  разглядеть  эту  землю   -   убежище
аборигенов, Джек Слейд всячески шел мне навстречу. В дальнейшем мы совершили
вместе много полетов, и благодаря ему я по-настоящему увидел Арнхемленд.
     Мы оставили позади затопленные лесистые участки вокруг  Дарвина.  Внизу
расстилались болота, питающие реку Аллигатор. Густая высокая трава, сгибаясь
под собственной тяжестью, лежала на поверхности воды.
     - Буйволы! {Имеется в виду индийский водяной буйвол, или арни  (Bubalus
Bubalus). Он был завезен в Австралию с о-ва Тимор и из Индии и одичал  здесь
еще в первой половине XIX  в.}  -  крикнул  Слейд,  стараясь  перекрыть  рев
мотора, - Сейчас снизимся!
     Самолет пошел вниз, как  птица,  садящаяся  на  воду.  Когда  до  земли
осталось всего несколько футов, "Дрэгон" понесся  над  зеленой,  пропитанной
влагой, равниной.
     Буйволы паслись стадами, парами или поодиночке. Они наблюдали за  нашим
приближением, запрокинув голову, так что огромные рога ложились им на спину.
Когда "Дрэгон" с ревом  пролетал  над  ними,  животные  разбегались,  шлепая
копытами по воде и поднимая каскады брызг.
     Там, где траву  не  прибило  дождем,  мы  видели,  как  ровную  зеленую
поверхность внезапно прорезали поднятые вверх темные головы животных.  Потом
буйволы разбегались в стороны, приводя в движение траву  и  воду.  Местность
изобиловала небольшими прудами, окаймленными тиной, в которых  эти  животные
любят валяться. Здесь лежали огромные самцы, выставив из воды только  голову
и шею.
     Мы летели все вперед над этим царством буйволов. Огромные животные  так
далеко зашли в болота, что ни один охотник не смог бы их  здесь  настигнуть.
Водяные птицы сидели у них на спинах. На спине у одного  буйвола  я  заметил
трех белых цапель.
     Там, где  болото  высохло,  на  освещенных  солнцем  обмелевших  местах
рыжевато-коричневые  телята  жались  к  своим  матерям.   Когда   буйволицы,
напуганные ревом мотора, бросались прочь, телята бежали за  ними.  Годовалые
буйволы были светлее, чем взрослые животные; их безрогие головы казались мне
грозными.
     Большинство  животных  было  покрыто  коркой  засохшей  тины,  так  что
определить их окраску было невозможно.
     Но буйволы оказались не единственными  обитателями  болот.  Здесь  жили
ибисы, дикие утки, аисты, колпицы {Колпица  (Platalea  leucorodia)  -  птица
семейства ибисов отряда голенастых.}. Когда наш "Дрэгон" с шумом  проносился
над ними, целые стаи птиц взлетали в воздух.
     По мере того как мы углублялись  в  это  царство  воды  и  травы,  гуси
встречались  все  чаще.  Они  взлетали  впереди  самолета,  энергично  махая
крыльями, поворачивались в  воздухе  и  исчезали  позади  нас.  На  какое-то
мгновение мне становились видны их широкие спины, крылья с черной  каймой  и
белые треугольнички на хвосте. До взлета  гуси  сидели  в  своих  гнездах  в
густой траве. Две птицы взмыли перед самым носом самолета  и  пролетели  над
нами, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, вытянув шею вперед.
     Птиц  было  бесчисленное  множество.  Казалось,  мы  присутствуем   при
сотворении пернатых! Все новые стаи, поднимались в воздух из  своих  зеленых
убежищ, и вот мы уже летим над трепещущим черно-белым ковром.
     Мы пролетели над  рекой,  пересекавшей  затопленную  равнину.  С  обеих
сторон реку окаймляли деревья. Стаи белых  цапель  взлетали  в  воздух.  Они
были, как белое облако на упавшем вниз зеленом небе.
     На широких песчаных отмелях в  устьях  рек  собралось  несметное  число
гусей. Подняв голову, они наблюдали за нами.
     Мы пронеслись над самыми  верхушками  кампешевых  деревьев,  стоящих  в
воде. Между стволами цвели голубые водяные лилии.
     Северная Австралия  от  полуострова  Кейп-Йорк  до  Брума  -  это  край
стройных деревьев. Подобно аборигенам  они  живут  недолго?  их  подтачивают
термиты. Пролетая над лесистыми участками  севера,  вы  увидите  лежащие  на
земле  стволы  молодых  деревьев.  Они  редко  падают  при  сильном   ветре,
сопутствующем сезону дождей. Наоборот, они валятся в тихую погоду, когда  не
шелохнется ни один листок.
     Под нами по-прежнему тянулись болота, но  вскоре  показались  невысокие
скалистые горы с плоскими вершинами  и  отвесными  склонами.  Красноватые  и
розовые скалы вырастали прямо из болота, как причудливые строения.  Одни  из
них  напоминали  соединенные  между  собой  колонны.  Иногда   эти   колонны
накренялись, как бы грозя обвалом. Другие стояли особняком.
     Эти  скалистые  острова  окружала  заросшая  лилиями  вода.  "Островов"
становилось все больше, и скоро болото превратилось в сеть широких  каналов,
отделявших "острова" друг от друга.
     Мы летели вдоль этих каналов: зубчатые верхушки утесов с  обеих  сторон
вздымались над самолетом. Наконец, мы взмыли вверх и оказались над  открытой
равниной.  Близ  лагуны  теснились  строения   миссии   Оэнпелли.   Выгрузив
продовольствие и почту, мы отправились дальше.
     За Оэнпелли начиналось центральное плато. В одном месте  водопад  круто
падал с отвесной скалы. "Дрэгон" пронесся  прямо  над  ее  вершиной,  сделал
вираж и пошел вниз над самым водопадом. Потом мы набрали высоту,  вернулись,
снова  перемахнули  через  скалу  и  снова  с  головокружительной  быстротой
понеслись сквозь туман мелких брызг, поднимавшихся из бушующего бассейна,  в
который низвергался водопад. Через открытое  окно  кабины  мое  лицо  обдало
брызгами.
     Между Оэнпелли и  Милингимби  на  холмистой  поросшей  лесом  местности
поднимается удивительная скала, высотой около 500  футов.  Это  Нимбува.  Ее
вершина - огромный валун, который, как  кажется,  непрочно  сидит  на  своем
основании. Все в целом напоминает полуотсеченную голову.
     Нимбува - имя культурного  героя  {Культурный  герой  -  мифологический
персонаж, давший людям огонь, полезные растения, племенные обычаи и  т.  д.}
аборигенов. Уроженцы этих мест считают скалу священной.
     В густых зарослях за скалой Нимбува деревья  стояли  настороженно-тихо.
Внизу царила полнейшая тишина. Казалось,  обитатели  зарослей  спрятались  и
притаились перед самым нашим появлением, а как только  мы  удалимся,  тишина
слетит, как покров; послышатся крики и  громкий  смех,  деревья  затрепещут,
махая  ветвями;  темнокожие  дети  выйдут  из  расщелин  скал,  из  стволов,
деревьев. Все живое отбросит страх, и  древние  воины:  пустятся  в  огневую
пляску.  Быть  может,  где-то  вдалеке  аборигены,  шагающие  по  затерянной
тропинке, услышат эти звуки и вздрогнут, словно увидев наяву то, о  чем  они
только что грезили.
     Наверное, ни один живой человек не  ступал  на  эту  землю,  охраняемую
духами и непроходимой чащей деревьев.
     Вдруг Джек Слейд вскрикнул. "Дрэгон" описал круг, мы  вернулись  назад.
Под нами, среди деревьев, стоял шалаш  аборигенов.  Он  имел  куполообразную
форму. Каркас из изогнутых прутьев был покрыт корой, через низкий вход можно
было пробраться только ползком. Шалаш был заброшен. Неподалеку  от  него  мы
увидели: эму и трех ее  птенцов.  Заслышав  шум  самолета,  птицы  пустились
наутек.
     Можно было ожидать, что  во  время  бреющего  полета  над  Арнхемлендом
увидишь  множество  аборигенов.  Однако,  хотя  они  постоянно   бродят   по
полуострову, их редко можно увидеть. Они  проходят  по  местам,  где  больше
пищи,  и  поэтому  держатся  рек  или  лесистых  и  богатых  дичью  районов.
Многочисленные группы попадаются только в  прибрежной  полос