нный,
что справился со своей задачей. Все улыбались.  На  каждом  лице  отражались
облегчение и гордость. Я понял, что должен похвалить островитян.
     - Куда бы я ни приехал,  -  сказал  я,  -  я  спрашиваю  у  белых,  как
называются деревья, растущие в их местности. Но они  знают  только  одно-два
названия. А этот парень перечислил много названий. Значит,  он  интересуется
своим островом. Он мне немало рассказал о Баду.
     Моя речь была встречена одобрительными улыбками.
     - Какие фрукты вы  употребляете  в  пищу?  Какие  из  здешних  деревьев
приносят плоды? - спросил я у юноши.
     Он резко повернулся и выкрикнул приказ, обращаясь к  девчушке,  которая
сразу же поспешила к  соседнему  дому  и  вернулась  с  полными  пригоршнями
красных плодов величиной со сливу. Люди расступились, пропуская девочку. Она
протянула плоды парню, а тот положил их мне на ладонь.
     - Это гагаби, - сказал он.
     Меня предупреждали, чтобы я не ел пищу  аборигенов  в  сыром  виде,  но
жители деревни обступили меня теснее, я  понял,  что  им  хочется,  чтобы  я
отведал плодов.
     Я так и  сделал.  Плоды  оказались  сладкими,  приятными,  на  вкус.  Я
похвалил их, как они того заслуживали.
     После того как я отведал плодов гагаби, всякая натянутость исчезла.  Мы
дружелюбно смотрели друг на друга. Я  спросил,  какие  животные  водятся  на
острове. Упомянули опоссума, и кто-то сказал, что у  одной  из  женщин  есть
ручной опоссум.
     - А нельзя ли мне на него взглянуть? - спросил я.
     Конечно, можно, решили они. Женщина охотно покажет мне своего опоссума.
Меня повели к ее дому.
     Женщина появилась у входа в свое ветхое жилище, построенное на сваях, и
с изумлением поглядела  на  нас.  Ей  объяснили,  что  белый  человек  хочет
посмотреть на опоссума. Опоссума не оказалось, он находился в соседнем доме.
Ребятишки помчались туда, движимые одним желанием - показать мне зверька.
     Пока я стоял  и  ждал,  аборигены  торопливо  переговаривались  друг  с
другом. Судя по их лицам, речь шла о  чем-то  важном.  Потом  два  аборигена
побежали в соседний дом и возвратились оттуда со старым, расшатанным стулом.
Один из мужчин опустился на колени и поддерживал неустойчивую  ножку  стула,
пока я не уселся.
     Тем временем дети вернулись с опоссумом. Его посадили ко мне на колени.
Зверек щурился от солнечного света и  медленно  поворачивал  голову,  словно
пытаясь разобраться в новой обстановке. Похвалив  опоссума,  я  передал  его
мальчику, и тот осторожно унес зверька.
     Удовлетворив мое любопытство по части опоссумов,  аборигены  полукругом
собрались возле меня. Те, кто был  ближе  к  моему  стулу,  сели  на  песок,
скрестив ноги. Другие уселись на земле за ними, так что в конце  концов  мои
слушатели  расположились  рядами,  как  в  театре.   Несколько   минут   они
устраивались поудобнее, затем наступила пауза. Все лица  повернулись  в  мою
сторону.
     Итак, суть дела была не в том, что я отведал  гагаби,  не  в  названиях
деревьев и не в  опоссуме;  наступил  момент,  когда  я  должен  был  как-то
вознаградить жителей деревни за проявленный ко мне интерес.
     Я обвел взглядом  лица  людей,  стараясь  угадать,  как  мне  поступить
дальше, и тут заметил старика, который протискивался  вперед  из  последнего
ряда. Он решительно шагал через сидящих и сел прямо напротив  меня  с  таким
видом, точно ему предстояло увидеть что-то очень  интересное.  Он  приоткрыл
рот; его губы готовы были сложиться в улыбку, задрожать от волнения, сжаться
от гнева... Это лицо было инструментом, на котором я мог играть словами.
     - Я расскажу вам одну историю, - объявил я собравшимся.
     - Хорошо, - сказал старик, кивнув головой. - Ты расскажешь нам  историю
о себе, да?
     Это не входило в мои намерения, но я решил постараться и  рассказать  о
себе, чтобы не разочаровать старика.
     Я начал свой рассказ. Наконец-то я понял, каким  образом  можно  увлечь
аборигенов и овладеть их вниманием! В последующие месяцы я извлек из  своего
открытия все возможное. Я и прежде всегда старался чем-нибудь заинтересовать
аборигенов и тем самым создать подходящую обстановку для обмена  мнениями  и
завладеть их доверием. Я добился этого своими рассказами.
     Темнокожие любят рассказы не меньше белых. Но белый может читать книги,
а темнокожему приходится ждать, пока ему не встретится рассказчик.
     Язык белого человека богат; белый способен  представить  себе  какую-то
сценку или пережить волнующий эпизод, если рассказчик хорошо владеет словом.
Каждый нюанс, каждый оттенок значения, необходимые для того,  чтобы  придать
повествованию максимальную силу воздействия, зависят от слов - многих  тысяч
слов.
     Для темнокожих при ограниченном словаре и отсутствии книг важна  мимика
рассказчика. Когда рассказывает темнокожий, он полагается больше  на  жесты,
мимику и интонацию, чем на слова.
     Передача смысла исключительно посредством слов почти всегда приводит  к
известной  вялости  устного  рассказа.  Выступая  перед  белыми,  я   всегда
испытывал потребность в более свободной жестикуляции. И вот, выступая  перед
темнокожими, я почувствовал  себя  освобожденным  от  всякого  сдерживающего
начала. Тут я не боялся предстать в смешном свете.  Я  мог  бы  кататься  по
песку, если бы это потребовалось для раскрытия содержания рассказа, и  никто
бы не удивился.
     Итак, по  ходу  рассказа  я  кричал,  хмурил  брови,  открывал  рот  от
изумления, гримасничал, придавал лицу мрачное, страдальческое выражение... В
результате я безмерно наслаждался собственным выступлением.
     Пока я рассказывал свою историю аборигенам Баду, сидевший  передо  мной
старик не спускал с меня глаз.  Время  от  времени  он  бормотал  "да,  да",
сопровождая эти слова кивком своей красивой головы, увенчанной,  белоснежной
шапкой вьющихся волос. Его интерес к моему рассказу подтверждался и глубоким
вниманием, с каким он меня слушал.
     Когда я заговорил о  своей  жене,  я  вынул  из  кармана  фотографию  и
протянул  ему.  Он  выхватил  фотографию  у  меня  из  рук  и   одобрительно
присвистнул.
     - Красивая! - сказал он. - Твоя жена красивая женщина. Она очень похожа
на мою. Моя жена тоже красивая.
     Он передал фотографию тем, кто сидел сзади, и она стала  переходить  из
рук в  руки,  причем  мужчины  присвистывали,  а  женщины  рассматривали  ее
критически.
     Во время рассказа за моей спиной столпились ребятишки. Они  стояли,  не
шевелясь. Вдруг я почувствовал, как на мою руку легла маленькая, легкая, как
лист, ладонь. Обернувшись,  я  встретился  взглядом  с  девочкой  лет  пяти,
которая испуганно отдернула руку.
     Улыбнувшись девчушке, я продолжал рассказ.  Несколько  минут  спустя  я
снова почувствовал прикосновение ее ручки, но стоило мне оглянуться,  и  она
опять ее отняла. В третий раз я наклонился к ней и шепнул:
     - Не отнимай руку!
     Она сразу вложила  руку  мне  в  ладонь;  ее  смущенное  нежное  личико
просияло. Она отняла руку, только когда я кончил рассказ и встал.
     Старик тоже встал и подошел ко мне с улыбкой.
     - Я бы хотел знать твое имя, - сказал я. - Как тебя зовут?
     - Леви Мадуа, - гордо ответил он. - Я пришел другого  берега  Баду,  из
Аргана. А как зовут тебя?
     Я назвал свое имя. Старик повторил его и предложил:
     - Давай поговорим, а?
     - Хорошо. Но сначала я должен проститься с твоими соплеменниками.
     Островитяне смотрели на меня, ожидая, что будет дальше, но, увидев, что
мне хочется поговорить с Мадуа, простились с нами и разошлись.  Мы  с  Мадуа
пошли по широкой тропинке к группе пальм.


        "5"
        "МАДУА С ОСТРОВА БАДУ"

     Мадуа был уроженцем острова Баду. Он отличался живым умом. На его  лице
обычно играла легкая улыбка. Когда он оживлялся,  голос  его  звучал  совсем
молодое;
     Мы с Мадуа уселись под пальмой.
     - Не расскажешь ли мне какую-нибудь старинную историю? - попросил я.  -
Я бы ее записал.
     - Историю... - задумчиво повторил он.
     - Расскажи мне, как жил твой народ до прихода белых.  Что  рассказывала
тебе мать в детстве?
     Мадуа улыбнулся:
     - Я знаю много-много историй. Одну из них я сейчас расскажу.
     Я достал блокнот. Старик с интересом наблюдал за мной.
     - Начинать? - спросил он.
     - Начинай.
     Внимательно посмотрев на приготовленную для записи страничку  блокнота,
Мадуа сказал:
     - Открой для меня новую страничку, а?
     Я  перевернул  страницу.  Старик  глубоко  вздохнул,  поднял  голову  и
выпрямился. Он считал нашу  беседу  очень  важной  и  потому  принял  полную
достоинства позу. Рассказывая, он смотрел не на меня,  а  куда-то  вдаль,  -
словно всматриваясь в далекое прошлое. Когда он  замолкал,  чтобы  дать  мне
время записать сказанное, он с беспокойством смотрел на  мою  движущуюся  по
бумаге руку, словно опасаясь, что она не сможет передать смысла рассказа.
     - Давным-давно, - начал он, - на востоке  был  островок.  Он  назывался
Туту - Восточный остров. Там жили  люди.  У  них  был  вождь,  военачальник,
которого  звали  Кайгус.  Кайгус  хотел  пойти  войной  на  Баду.  Это  было
очень-очень давно. Он сказал:  "Я  убью  вождя  Баду",  и  его  люди  с  ним
согласились. Они сели в лодки и поплыли. Их было много-много.
     Время года было примерно такое, как  сейчас.  Они  поплыли  из  Туту  и
пристали к берегу Баду. Место, где они вышли на берег, называется Мазар.
     Они оставили по два человека в каждой лодке  -  ведь  прилив  сменяется
отливом и лодки может унести в море. Вот они и оставили по  два  человека  в
каждой лодке.
     Они были готовы к бою. В волосах у них  были  белые  перья,  так  много
перьев, что головы казались белыми.
     Они пересекли остров и подошли к Проливу крокодилов. Наступили сумерки,
потом стало темно. Они хотят найти  деревню,  но  ничего  не  видят,  кругом
темно.
     Вождя острова Баду звали Вайир. Его сын был  со  своей  девушкой  возле
болота. Сын вождя услышал шаги людей. "Тут кто-то есть, - сказал он девушке.
- Сюда идет много народу. Это не наши люди". Он отослал девушку  домой,  она
ушла.
     Сын вождя подошел чуть ближе и прислушался. Он хотел узнать, откуда эти
люди. Люди с Туту говорили на языке Восточного острова, и сын Вайира понимал
их речь. И он пошел вместе с ними, а они думали, что это  свой.  Сын  Вайира
хотел подслушать их речи и все рассказать отцу.
     Потом он оставил их и пошел к отцу. Отец спал, подложив под голову свое
оружие - каменный топор и копье. Вайир растолкал  его  и  сказал:  "Отец,  я
встретил людей с Туту. Они пришли с нами воевать, пришли убивать".
     Отец проснулся и сказал сыну: "Пойдем, ты мне покажешь, где  они".  Сын
пошел с отцом, и, когда они пришли, отец спросил: "Где же эти люди?"  А  сын
ответил: "Разве ты не видишь, отец? Смотри, вон черная фигура на траве,  вон
головной убор из белых перьев, - смотри, как они  колышутся  в  темноте".  А
отец сказал: "Это не убор из птичьих перьев, это  белое  облачко  проплывает
между деревьями". Сын вождя говорит: "Это головной убор. Здесь много людей".
Тогда вождь взял копье, замахнулся и сказал сыну: "Я убью их  вождя.  А  ты,
сын, ступай домой". И сын ушел, а отец остался.
     Кайгус стоял возле дерева. Он хотел спрятаться, но не  успел.  Вайир  с
криком метнул свое длинное копье. Кайгус повернулся, и  копье  пронзило  ему
спину. Кровь потекла ручьем, и Кайгус упал на землю мертвым. А люди  с  Туту
увидели, как упали белые  перья,  и  закричали:  "Кайгус!  Ты  жив,  Кайгус?
Отвечай!"
     Но Кайгус больше не произнес ни слова. Тогда его люди  сказали  в  один
голос: "Кто-то метнул копье. Наш вождь погиб. Наверное, и нам конец.  Жители
Баду - смелые воины. Теперь нас  ждет  гибель".  Так  они  шептались,  потом
заговорили громче, еще  громче  и  тут  снова  расхрабрились.  Они  сказали:
"Кайгус мертв, но мы живы. Мы - воины с Туту!" И они снова пошли в темноте и
подошли к деревне. Но Вайир добрался до деревни раньше их. Он  сказал  своим
людям: "Здесь воины с Туту, они хотят убить нас". Еще  Вайир  сказал  своим:
"Спрячьте женщин и детей в мангровых зарослях, это самое надежное место".  И
еще он сказал мужчинам: "Подождите до рассвета".
     Воины с Туту прошли по деревне. Они перебили всех собак, свиней и кур и
убили одного старика. Потом они стали ждать. Наступил рассвет. Один  из  них
закричал: "Идите сюда! Вот хорошее место для боя - здесь нет деревьев".
     Жители Баду согласились. Они расступились, два их лучших танцора  вышли
вперед, а Вайир сдерживал своих воинов,  пока  танцоры  прыгали  и  плясали.
Потом они крикнули: "Эй вы, люди с Туту, где  вы  оставили  свои  лодки?  Мы
прогоним вас туда, где ваши лодки. Баду - наш остров!"
     Начался бой. Люди с Баду дрались храбро. Воины с Туту отступили, и люди
с Баду убивали их между деревьями, убивали на  дороге,  убивали  всюду.  Они
перебили много народа. Остальные отступили к берегу, и их убивали на берегу,
а потом поражали копьями в воде.
     В лодках были люди с Баду. Их жены были с  Восточного  острова,  потому
они и жили на  Туту.  Их  оставили  сторожить  лодки.  Теперь  люди  с  Туту
вернулись, их осталась всего горсточка. И они убили и  обезглавили  людей  в
лодке, а потом привязали их головы к шестам и воткнули шесты в ил.
     Море выбросило на берег обезглавленные тела. Люди с  Баду  видели,  как
тела покачивались на волнах, и бросились в воду. Вода доходила им до  груди,
до шеи, ухватиться было не за что. И люди с Баду метали копья в людей с Туту
и убивали, убивали, пока не перебили их всех. Ни одного не осталось в живых.
     Вот и вся история.
     Я был так захвачен рассказом, что не заметил, как к нам подошел высокий
абориген. Когда Мадуа дошел до мрачного конца и умолк,  абориген  наклонился
ко мне и сказал:
     - Пора идти!
     - Сию минуту, - отозвался я.
     - Понравился тебе мой рассказ, а? - спросил Мадуа, радостно улыбаясь.
     - Замечательный рассказ!  Ты  -  лучший  рассказчик  из  всех,  кого  я
когда-либо слышал. Как бы мне хотелось погостить у вас на острове недельку!
     - Я все рассказы знаю, - сказал Мадуа, гордо выпрямившись. - Мужчины  с
Баду - лучшие  воины  Торресова  пролива.  Все  острова  боятся  Баду.  Тебе
повезло, что ты напал на меня. Один я знаю все истории Старых Людей.
     - Как бы я хотел тут остаться!
     - Я запишу для тебя все истории о  нашем  народе,  -  сказал  Мадуа.  -
Расскажу об острове Баду. Я сделаю это для тебя.
     Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся:
     - Надеюсь, ты будешь рад получить от меня письмо?
     - Я буду гордиться твоими письмами, хранить их и часто перечитывать.
     - Пришлешь мне бумагу и карандаш? Я хорошо умею писать.
     - Пришлю и бумагу и карандаш, - обещал я. - И  пришлю  тебе  книги  для
чтения. Ну что ж, пора идти.
     - Пожмем друг другу руку, а? - предложил Мадуа.
     Мы обменялись рукопожатием. Я пошел за аборигеном к берегу,  где  ждала
шлюпка. Мадуа стоял и смотрел нам вслед.


        "6"
        "НА БЕРЕГАХ ЗАЛИВА КАРПЕНТАРИЯ"

     Остров Четверга - центр распределения грузов  и  почты  не  только  для
островов Торресова пролива, но и для миссий на материке, на побережье залива
Карпентария.  На  западном   побережье   полуострова   Кейп-Йорк   находятся
религиозные миссии Мапун, Уэйпа и Орукун.
     Мапун  расположен  около  Порт-Масгрейв,  в  ста  милях  южнее  острова
Четверга, Уэйпа - в пятидесяти милях ниже по берегу залива,  а  Орукун  -  в
пятидесяти милях ниже Уэйпы.
     Миссию в Мапуне возглавлял Ф.  Кейн.  В  ведении  мистера  Кейна  также
находились люгеры, доставлявшие грузы для всех трех миссий.  Он  приехал  на
остров Четверга, чтобы получить продовольствие для миссий на период  дождей,
и согласился взять меня с собой и показать мне миссии. Наш люгер  отплыл  на
рассвете. На спокойное море падал розовый отблеск алеющего неба.  Мы  прошли
вдоль берегов острова  Принца  Уэльского,  склоны  которого  были  исчерчены
длинными тенями деревьев, и вошли в пролив Эндевор.
     Западное   побережье   полуострова   Кейп-Йорк    представляет    собой
однообразную равнину. За светлой полосой песчаного берега  тянутся  заросли.
Казуарины  {Казуарина,  или  железное  дерево,   -   дерево   из   семейства
казуариновых с проникающими членистыми ветвями в очень твердой древесиной.},
более неприхотливые, чем стройные кампешевые деревья и эвкалипты,  растут  у
самой воды. Их листва отбрасывает тень на белую кромку набегающих волн.
     Отгороженная этим  заслоном  из  деревьев  безлюдная  земля,  казалось,
источала немую грусть, которую явственно ощущали люди на люгере.  Лишь  там,
где в сплошной стене деревьев пробили брешь  реки,  можно  было,  как  через
приоткрытую  дверь,  заглянуть  в  глубь  полуострова.   Взору   открывались
безмолвные темные плесы и широкие устья рек, стаи диких  уток  и  гусей  над
зелеными оврагами, заросли ризофор, под чьими  корнями-щупальцами  наверняка
скрывались крабы и крокодилы.
     Когда-то по этим водным путям плавали темнокожие люди в лодках из коры;
всплеск  пронзенной  острогой  рыбы  и  трепетное  падение  подбитой   птицы
свидетельствовали о присутствии человека на этих ныне заброшенных берегах.
     Теперь тут царит тишина, в которой таится безмолвное  обвинение  белым.
Реки носят чужие названия: Коттерел, Доубой, Макдональд,  Джексон,  Скардои.
Они пробиваются к морю через песчаные наносы.
     Я обратил внимание на птиц, которые, нахохлившись, неподвижно сидели на
песке.
     - Что это за птицы? - спросил я одного  из  членов  экипажа  -  метиса,
которого окружающие называли Гарди.
     - Не знаю, мистер Маршалл, - ответил, он. -  Это  знают  только  Старые
Люди.
     "Старые Люди"...  Эти  слова  постепенно  наполнялись  для  меня  новым
содержанием.  Это  не  только  наименование  аборигенов,  которые  жили   на
полуострове Кейп-Йорк до появления миссионеров; я воспринимал эти слова, как
почетный титул. Австралийцы из миссий упоминали о Старых  Людях  с  оттенком
грусти, а я - почти с чувством благоговения.
     Большинство  жителей  Мапуна  -  как  метисов,   так   и   чистокровных
австралийцев - родились уже после создания миссии. Они были грамотны, но уже
не помнили местных названий деревьев  и  животных.  Эти  австралийцы  носили
европейскую  одежду  и  работали  на  скотоводческих  фермах.  Они  питались
консервами и знали цену деньгам. Но среди них еще было несколько стариков  и
старух из племени мьял, которые помнили родной язык.
     Вот это и были Старые Люди. Когда я о чем-нибудь  спрашивал  Гарди,  он
чаще всего говорил, что ответить мне могут только Старые Люди.
     Гарди был тихий, спокойный человек с мягким  голосом.  Он  с  гордостью
сообщил мне, что летал на самолете. Оказывается, попав в  армию,  Гарди  был
направлен  в  Айрон-Рейндж  на  востоке  полуострова,  где  выполнял  работу
лесоруба. В Айрон-Рейндж он ехал верхом, а обратно летел на самолете.
     Вспоминая  свои  впечатления  от  последнего  полета,  заметил,  что  в
самолете меня клонит ко сну.
     - А меня нет, - ответил Гарди. -  Я  слышал,  как  один  летчик  сказал
другому: "Может, лучше вернуться?". От этих слов мне стало не по себе.
     - Что-нибудь случилось с мотором?
     - Нет. Просто был дождь и облака.  Мы  летели  тумане,  земли  не  было
видно.
     У Гарди было стройное  тело  и  тонкие  ноги  чистокровного  аборигена.
Другой абориген - член  экипажа,  был  крепко  скроен  и  по  внешнему  виду
напоминал островитянина Торресова  пролива.  На  его  круглом  лице  залегли
глубокие складки, проходившие между бровей и от ноздрей к уголкам рта.
     Когда Гарди стал за руль, этот абориген подошел ко мне. Я спросил,  как
его зовут.
     - Дэвид Мамуз Питт, - ответил он.
     Я повторил его имя и спросил, что значит Мамуз.
     - Мамуз - это вождь, предводитель племени. Человек, который все может.