ец на  ноге
о камень. Он разразился градом слов на своем языке. Остальные уставились  на
него с удивлением. Не иначе как он выразился самым неподобающим образом!
     И Сэм и другие мужчины искали следы довольно неохотно.
     - Нет следов, - твердили они.
     - Следы должны быть, - настаивал я. - Называете себя следопытами, а  не
можете найти следов кенгуру!
     - Нет следов...
     - Ничего не понимаю! - воскликнул я с раздражением. -  Несколько  минут
назад здесь был кенгуру - и исчез, не оставив следов!
     Мы повернули назад. Я никак не мог понять,  отчего  аборигены  с  такой
неохотой отвечали на мои вопросы. Я не сомневался, что  действительно  видел
кенгуру.
     Я расстался с Сэмом у здания миссии. Позднее я  увидел  из  окна  своей
комнаты, что он и еще пятеро мужчин, сопровождавших меня в поисках  кенгуру,
что-то рисуют на клочках  бумаги  и  картона,  найденных  возле  опустевшего
военного аэродрома.
     По приезде в Милингимби я объявил аборигенам, что угощаю  сигаретой  за
любой сделанный для меня рисунок, и раздал им свои старые карандаши. У  меня
накопилась целая стопка рисунков, но осталось очень мало сигарет.
     Аборигены относились к рисованию, как к игре. Люди, никогда  прежде  не
рисовавшие, являлись ко мне  с  рисунками  изображавшими  рыб,  опоссумов  и
кенгуру.
     Они все чаще посещали бывшую авиабазу  в  поисках  бумаги.  "Художники"
всегда были окутаны табачным дымом.
     Из окна я видел, что Сэм рисует с редким проворством. Любому художнику,
выполняющему моментальные рисунки, было далеко до  Сэма.  Взглянув  на  свой
скудный запас сигарет, я решил сойти вниз, чтобы оградить  себя  от  полного
разорения и заодно расспросить про белохвостого кенгуру.
     Подойдя к "художникам", я уселся рядом с Сэмом и заговорил  без  всяких
обиняков:
     - Ну-ка, скажите мне правду об этом кенгуру. Я думал, вы мне друзья.  Я
рассказываю вам истории, даю сигареты, а вы, оказывается,  не  говорите  мне
правды,
     "Нет следов", - сказали вы, а потом взяли и прикрыли следы листьями.  Я
все видел! Не думайте, что вам  удалось  меня  провести.  И  это  называется
друзья! Мужчины не обманывают друзей. Вот сидит Сэм. Я даю ему  по  сигарете
за каждый сделанный им рисунок. Что же он рисует? Змей! У  меня  таких  змей
уже добрая сотня. А рисует он змей потому, что рисовать их  легко.  Я  прошу
его нарисовать  мне  тотемные  эмблемы,  которые  вы  изображаете  на  груди
мальчиков во время обряда их посвящения в мужчин, а он рисует одних змей. Но
я никогда не жалуюсь.  Я  продолжаю  давать  ему  сигареты.  Я  каждый  день
что-нибудь рассказываю Сэму, а он не хочет сказать правду  об  этих  следах.
Теперь скажите мне правду. Что это было там, в зарослях?
     Пока  я  говорил,  замешательство,  сначала   выразившееся   на   лицах
аборигенов, сменилось озабоченностью, а затем испугом. Когда я  кончил,  они
заговорили между собой на своем языке, размахивая руками. Я почувствовал  по
их тону, что они спорят. Наконец они пришли к согласию.
     Сэм выступил от лица всех присутствующих:
     - Ты нам друг, настоящий друг. Извини, что мы солгали  насчет  кенгуру.
Это был человек с язвами на теле. Он очень испугался. Не хотел тебя видеть -
боялся, что его увезут далеко от Дарвина.
     - Это прокаженный?
     - Да, прокаженный.
     - Но мне показалось, что я видел белый хвост?
     - У него болит нога. Она не сгибается. На ноге белая глина.
     - Как же он ходит? - спросил я.
     - Да он не ходит, он прыгает, как кенгуру.
     - Как же он живет? - спросил  я  озабоченно.  -  Где  берет  еду?  Ведь
охотиться он не может!
     Сэм замолк, не  зная,  открыть  ли  мне  последнюю  тайну.  Наконец  он
признался:
     - Мы носим ему еду. Это наш брат.
     -  Спасибо  вам,  что  вы  мне  все  рассказали.   По-моему,   вы   все
замечательные ребята.
     Они усмехнулись. Сэм сказал:
     - А теперь расскажи нам что-нибудь, а? Расскажи про мистера Уорнера.
     Аборигены обожали слушать рассказы "про мистера Уорнера", в особенности
мужчины постарше.
     Доктор Ллойд Уорнер был профессором этнографии Чикагского университета.
Приехав  в  Австралию,  он  в  течение  нескольких  лет  (1926-1929)  изучал
австралийцев северо-восточного Арнхемленда. Несколько месяцев он,  провел  в
Милингимби. Он был, великодушным человеком и  снискал  уважение  аборигенов.
Гарри служил Уорнеру проводником во время нескольких экспедиций.  Сэму  тоже
довелось встречаться с этим ученым.
     По возвращении в Америку Уорнер написал исследование о жизни  населения
этой части Арнхемленда (A Black Civilization). Я читал эту книгу. В ней есть
записи рассказов, поведанных Уорнеру жителями Милингимби.  Вожди  аборигенов
открыли ему немало тайн. Он описал в книге многих аборигенов, которых хорошо
знали мои собеседники.
     Особое внимание Уорнер уделил рагалку  (колдуну)  по  имени  Лаинджура,
который впоследствии погиб от удара копьем. По мнению аборигенов,  Лаинджура
колдовством добился смерти многих своих соплеменников.  Эти  случаи  описаны
Уорнером, которому все подробно рассказал сам Лаинджура. Я помнил  записи  о
злодеяниях Лаинджуры наизусть, а поскольку Уорнер приводил имена его  жертв,
мужчины постарше, знавшие этих лю.дей, горели желанием послушать меня.
     Рассказы Лаинджуры о том,  как  он  убивал  свои  жертвы,  -  чистейшая
фантастика. Но  так  как  аборигены  считают,  что  люди  умирают  только  в
результате злого умысла, мои слушатели принимали их на веру.
     Считается,  что  все  колдуны  убивают  свои  жертвы  одним  и  тем  же
традиционным  способом   {Это   не   совсем   точно.   Согласно   верованиям
австралийцев, существует несколько магических  приемов,  с  помощью  которых
можно убить человека.}. Колдун ждет подходящего  случая,  чтобы  ударом  или
наговором привести человека в бессознательное  состояние.  Затем  сбоку  под
ребрами он делает надрез и, зажав в руке заостренную щепку, просовывает руку
в надрез. Он добирается до сердца потерявшего сознание человека  и  пронзает
сердце этим деревянным шипом. Затем колдун собирает кровь жертвы в сосуд  из
коры и прячет его в кустарнике.  Натерев  рану  соком  луковиц  орхидеи,  он
прикладывает  к  ней  зеленых  муравьев.  Муравьи   кусают   тело,   вызывая
раздражение, и рана постепенно затягивается. От нее  не  остается  и  следа.
Колдун  размахивает  над  потерявшим  сознание  человеком  копьеметалкой   и
предсказывает, что тот через три дни умрет.
     Человек, не пострадавший от операции, о которой  он  ничего  не  знает,
поднимается как ни в чем не  бывало.  Но  спустя  три  дня  он  умирает  или
насильственной смертью, или от тяжелой болезни, или без  какой-либо  видимой
причины. Австралийцы верят, что колдун может убивать -  и  убивает  -  людей
таким способом. Бенни Чарджер из  Мапуна  рассказал  мне  одну  историю,  из
которой вытекает, что жители полуострова Кейп-Йорк тоже верят в это.
     Я рассказывал аборигенам из  Милингимби  про  черную  магию  Лаинджуры,
основываясь на книге доктора  Уорнера.  Поскольку  они  хорошо  знали  этого
колдуна и твердо верили в его силу, они слушали меня, затаив дыхание.  Почти
все люди любят фантастические рассказы!
     Однажды вечером, когда я шел один, меня поманил прятавшийся за  деревом
старик. Он всегда слушал мои рассказы о колдуне. Я подошел к нему.
     - Возьми, - шепнул он и сунул мне в руку заостренную щепку. На ней были
вырезаны какие-то линии.
     - Это она и есть? - спросил я.
     - Да.
     Он тут же ушел, словно опасаясь, что кто-то нас увидит.
     Сэм оказался самым  благодарным  слушателем  рассказов  "про  Уорнера".
Сейчас он попросил меня рассказать еще что-нибудь из этой серии. Я вспомнил,
что списке злодеяний Лаинджуры было еще одно, о котором я не рассказывал.
     - Я расскажу вам, как однажды Лаинджура  околдовал  Маравану,  которого
потом пронзил копьем Илькари. А Илькари бежал с женой Мараваны...
     Насколько мне было известно, мои слушатели знали, и Маравану и  Илькари
- или слышали о них.
     Аборигены обступили меня плотнее. Кто-то крякнул от  удовольствия.  Сэм
засмеялся от радости и дружески положил мне на плечо руку. Все они  понимали
по-английски настолько, чтобы  следить  за  моим  рассказом.  Переводчик  не
требовался.
     Я стал рассказывать, как Лаинджура околдовал Маравану. Именно Лаинджура
был повинен в его смерти, хотя фактически  Маравана  пал  от  руки  Илькари.
Илькари, желая взять жену Мараваны, которую  любил  еще  до  Ее  замужества,
выследил Маравану и пронзил его копьем.
     То  был  жестокий  рассказ  о  зверском  убийстве.  Однако   Сэм   явно
наслаждался  им.  Когда  я  описывал,  как  кровожадный  Илькари   готовился
совершить преступление, Сэм придвинулся поближе ко мне и  радостно  твердил:
"Да, да!", чтобы показать, что он все понял. Когда я описывал,  как  Илькари
преследовал свою жертву,  Сэм  запрокинул  голову,  заливаясь  пронзительным
смехом.
     Его  восторг  вдохновил  меня,  и  я,  отступив  от  оригинала,  сильно
приукрасил  рассказ  доктора  Уорнера.  Под  конец  я  сам  увлекся   своими
выразительными эпитетами и жестами.


        "29"
        "ФРЕД В БЕДЕ"

     На  Милингимби  обрушились  ливни.  Аборигены  считали,  что   ненастье
накликала одна старуха. Я видел, как она стояла на берегу  с  развевавшимися
на ветру волосами, пристально вглядываясь вдаль. Интересно,  знала  ли  она,
какое обвинение над ней тяготеет?  Аборигены  спешили  пройти  мимо,  словно
боялись ее.
     С  наступлением  плохой  погоды  обострились  и  без  того  напряженные
отношения между двумя враждующими лагерями. Я не раз видел, как раскрашенные
глиной мужчины приближались к  лагерю  Гарри,  выкрикивая  бранные  слова  и
угрожающе замахиваясь копьями. Дальше этого дело не шло, но было  ясно,  что
когда-нибудь копья все-таки полетят и попадут в кого-нибудь.
     Миссия  не  вмешивалась  в   "туземные   конфликты":   так   назывались
разногласия и ссоры между группами  аборигенов  или  проступки,  за  которые
полагалось наказание по обычаям племени. Миссия вмешивалась в  тех  случаях,
когда  случались  кражи  ее  имущества  (весьма  редкое  происшествие)   или
нарушались правила и порядки, принятые на ее территории.
     Постоянно возникавшие столкновения из-за женщин относились к  категории
"туземных конфликтов".  Как  правило,  аборигены  разрешают  такие  споры  в
соответствии с обычаями племени.
     Тем не менее, когда одна женщина лет восемнадцати, постоянно  убегавшая
от мужа и по местным критериям не отличавшаяся  устойчивой  нравственностью,
стала  красть  имущество  миссии,   это   было   воспринято   как   решающее
доказательство ее  неспособности  жить  в  соответствии  с  обычаями  своего
народа. Возмущенные старейшины решили,  что  это  "туземный  конфликт".  Они
привели женщину на берег, посадили в выдолбленную из ствола лодку и  отвезли
на маленький, почти лишенный растительности остров и полумиле от Милингимби.
Там  ее  и  оставили.  Строгость  наказания   встревожила   меня.   Я   стал
расспрашивать аборигенов, как эта женщина будет жить на острове  без  копья,
без воды и пищи.
     Мои опасения их забавляли. Ничего,  она  не  пропадет,  заверили  меня.
Будет собирать моллюсков, добывать огонь трением дерева о дерево. Во  всяком
случае, долго она на острове не останется. Какой-нибудь абориген из зарослей
ночью перевезет ее в лодке на берег.
     В тот вечер я долго смотрел на остров, лежавший подобно темной тени  на
сверкающей поверхности моря. Вдруг во мгле вспыхнул огонек, затем  я  увидел
ровное пламя костра.
     Три дня спустя женщина  исчезла.  За  ней  приплыл  какой-то  абориген,
которому была нужна жена.
     Напряжение,  охватившее  миссию,  усилилось,  когда  аборигены  с  мыса
Кейп-Стюарт  -  те  самые,  которые  требовали  себе  жен,  -  убили   вола,
принадлежавшего миссии. Эти аборигены все чаще стали являться в миссию.  Они
всегда шли друг за другом легкой, горделивой поступью, неизменно приводившей
меня в восторг. Они шагали, свободно  расправив  могучие  плечи.  Под  кожей
переливались тугие мускулы. Они были вооружены грозным оружием -  копьями  с
широким наконечником, острым, как нож.
     В  конце   концов   один   из   этих   аборигенов   довел   напряжение,
накапливавшееся неделя за неделей, до  взрыва.  Он  пытался  схватить  Руби,
замужнюю дочь Фреда, когда  та  собирала  корни  водяных  лилий  поодаль  от
миссии. Руби убежала, но это происшествие вызвало нее возмущение  в  лагере.
Дали знать Фреду. Он тут же вернулся домой, оставив свое  "дело".  Выражение
лица Фреда говорило о том, что он готов на решительный шаг, которого от него
ожидают.
     Узнав о возвращении Фреда, я  пошел  его  разыскивать,  чтобы  поточнее
узнать, что случилось с Руби. Я был уверен, что Фред расскажет мне об  этом.
Он всегда был готов подробнейшим образом рассказать о  любом,  происшествии,
независимо от того, присутствовал он при нем или нет.
     Фред сидел под тамариндом и на  всякий  случай  мастерил  копьеметалку.
Было утро. На изготовление оружия и  подготовку  обличительной  речи  в  его
распоряжении  оставался  целый  день.  Я  попросил  его   рассказать,   что,
собственно,  произошло  и  почему  он  с  таким  усердием   вырезает   новую
копьеметалку.
     Фред охотно согласился. Мы с ним успели стать закадычными  друзьями.  Я
видел, что ему хотелось выговориться.
     - Руби вчера собирала корни лилий. Этому парню нравится моя дочь. Она у
меня пригожая. Он схватил ее за руку. Руби это пришлось не по,  вкусу.  "Кто
ты такой? - сказала Руби. - Ты думаешь, ты мне нравишься?  Нет!  Я  тебя  не
знаю. У меня есть муж. Я не знаю, откуда ты. Мой отец из другого лагеря,  из
другого племени".
     - Хорошо сказано, - отметил я.
     - Очень хорошо, - согласился Фред.
     - Что произошло потом?
     - Тут подошла моя дочь Эва, сестра Руби. Эва пожалела мужа Руби.
     - А Руби она не пожалела? - спросил я.
     Фред задумался над этим. Он даже перестал мастерить копьеметалку.
     - Нет, - сказал он наконец.
     - Потом Руби ушла? - спросил я.
     - Парень схватил Руби. И не отпускал ее. Руби говорит: "Ты хочешь  меня
убить? Хорошо. Ты знаешь моего отца? Мой отец  сильный.  Рослый  и  сильный.
Если ты не отпустишь меня сейчас, тебе конец. Если я тебе нравлюсь,  если  я
стану твоей женой, сколько ты дашь моему отцу за меня, а?"
     - Сколько же он предложил?
     - Ничего, - мрачно ответил Фред.
     - Наверно, он нехороший человек, - заметил я.
     - Да он просто негодяй! - сказал Фред.
     - Как обстоит дело сейчас?
     - У меня две дочери - Эва и Руби. Джубундавой, муж Руби, не любит  того
парня.
     - Парня, который схватил Руби?
     - Да. Если этот парень не отвяжется, беды не миновать.
     - Неужели дело так плохо? - спросил я.
     - Плохо, совсем плохо, - сказал Фред, покачав головой.  -  Когда  я  об
этом узнал, я разозлился. Джубундавой, муж  Руби,  тоже  обо  всем  узнал  и
рассердился. Он сказал Мели (миссионеру): "Я наделаю дел". Мели ему говорит:
"Погоди. Ты должен подождать Фреда". Я пришел к  Джубундавою.  Теперь  будет
большая ссора из-за женщины.
     Фред  попытался  объяснить  мне,  что  теперь  будет.  Согласно  обычаю
аборигенов, он как старший  должен  защитить  традиции  племени.  Ведь  была
сделана попытка нарушить табу,  пренебречь  местным  законом.  Фред  не  мог
сидеть сложа руки. Теперь все его поступки  предопределены  обычаем.  Он  не
нарушит обычая своего народа, даже если ему придется  пойти  против  законов
белых.


        "30"
        "ВТОРОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ"

     Во второй половине дня Гарри быстро прошел мимо зданий  миссии.  В  его
облике чувствовалась какая-то перемена: он ступал легко и осторожно, но  вид
у него был решительный.
     Это был уже не носитель  мудрости  племени,  а  защитник  его  обычаев,
представитель своего народа. Гарри нес копьеметалку и четыре копья с широким
наконечником. На нем была набедренная повязка и плетеные браслеты. Выражение
лица было суровое.
     Гарри направлялся к лагерю врагов в сопровождении группы мужчин,  также
вооруженных копьеметалками и копьями. За ними шли женщины и дети.
     У  женщин  были  озабоченные  лица.  Зато  дети  смеялись  и  оживленно
переговаривались.
     Я пошел за ними. Вдалеке слышались возгласы мужчин.  Испуганные  ржанки
при нашем приближении взлетали в воздух и кружили высоко в небе.
     Я взобрался на невысокий холм и стал наблюдать оттуда.  Между  хижинами
группами по три, по четыре человека стояли аборигены.
     Казалось бы, воины, намеревавшиеся метать друг в  друга  копья,  должны
разбиться на отряды, каждый из которых займет определенную позицию. Но нет -
аборигены расположились беспорядочными группами, и каждая из них  застыла  в
напряженном ожидании.
     Мужчины  настороженно  осматривались  по  сторонам,   словно   опасаясь
внезапного нападения. Женщины и дети собрались  у  подножия  холма,  держась
позади мужчин. Впрочем, несколько  женщин  стали  рядом  с  воинами,  что-то
громко выкрикивая. Эти женщины шумели больше всех. Их  пронзительные  голоса
заглушали возгласы мужчин, которые изо всех сил  старались  себя  взвинтить,
кусая свои маджинджи и топая ногами.
     Движения мужчин напоминали вызывающие  жесты  воинов,  которые  однажды
явились в лагерь Гарри. Но в поведении мужчин  чувствовалась  неуверенность,
словно они сомневались в исходе дела. Когда воины из "дикого" лагеря явились
в лагерь Гарри, их главной целью было нанести оскорбление, хотя существовала
вполне реальная угроза, что дело примет опасный оборот. В  тот  раз  женщины
держались спокойно, без всякого напряжения. Сейчас  их  глаза  перебегали  с
одного мужчины на другого, они переходили с места  на  место  и  кричали  на
детей с раздражением, порожденным страхом. Они явно усматривали опасность  в
поведении мужчин.
     Я окончательно понял серьезность инцидента, когда ко мне подошли Сэм  и
еще один старик. Они стали по обе стороны от меня.
     По-видимому, я прослыл среди аборигенов человеком увлекающимся. На лице
Сэма и его спутника было выражение решимости.  Они  твердо  намеревались  не
дать мне увлечься.
     Мы трое стали возле небольшого костра перед входом в один из шалашей. У
костра сидел, скрестив ноги, седой старик и осколком ракушки шлифовал древко
нового копья. Он не проявлял почти никакого интереса к тому, что происходило
вокруг. Даже самые громкие крики воинов не могли  отвлечь  его  внимания  от
копья, которое он обрабатывал.
     Время от времени старик поднимал голову, произносил слово  "миджалг"  и
возвращался к своему занятию, презрительно усмехаясь. Позднее я выяснил, что
слово "миджалг" означает "бабы".
     Я стал искать глазами Фреда, так как знал, что  ему  предстоит  сыграть
главную  роль  в  прологе,  когда  будут  перечислять  обиды  и  выкрикивать
оскорбительные слова. Действительно, Фред расхаживал  взад  и  вперед  перед
центральной хижиной, на виду у всех.
     Его движения были сдержанными и в то же время  красноречивыми.  Сначала
он размахивал копьями, потом копьеметалкой, попеременно глядя  то  вниз,  то
вверх, словно призывая землю  и  небо  в  свидетели  своей  правоты.  Он  то
обращался ко всем присутствующим, то переходил к суровым обвинениям.  И  все
время он расхаживал взад-вперед.
     Я спросил старика, обрабатывавшего копье, что же,  собственно,  говорит
Фред. Но старик только поднял  руки  в  знак  того,  что  не  несет  никакой
ответственности за речи Фреда, и презрительно сказал:
     - Очень плохие слова!
     Я этому не поверил. Ругательства не  сопровождают  такими  благородными
жестами. А какая величественная походка была у Фреда!  Я  готов  был  скорее
поверить в его собственную версию. Вот как  он  мне  потом  пересказал  свою
речь:
     "Мою дочь вчера  схватил  один  мужчина.  Я  строго  поговорил  с