ообще и в LBL в частности.
   Фактически полиция вообще не нашла ничего, хоть  как-то  указывающего
на хакинг. Это федеральное управление связи дошло по  телефонному  следу
до Гесса, доказав, что он побывал в компьютерах LBL. В июне  федеральная
полиция  ФРГ  вызвала  Столла  в   Мекенхайм   для   снятия   показаний.
Следователям и с почтением  встреченному  американскому  гостю  пришлось
пройти через тягомотаейшую процедуру перевода показаний  Столпа  сначала
на обычный немецкий, который бы мог понять несведущий в технике судья, а
затем на бюрократический немецкий полицейских протоколов.
   Нужно  было,  главным  образом,  до  минуты  состыковать   результаты
столловских засад  на  хакера  с  данными  управления  связи,  пользуясь
метровой  высоты  стопкой  распечаток  перехваченных   Столпом   сеансов
хакинга. Через два дня Столпа отвезли в Карлсруэ, где  он  встретился  с
прокурором и подтвердил свои показания перед магистратом. Все шло как по
маслу. Кольхаас приободрился, когда  Столл  упомянул,  что  видел  поток
данных на своем мониторе, а двумя неделями позже  хакер  влез  в  другой
компьютер, используя набор команд, которые, должно быть, скопировал  или
записал во время предыдущих сеансов. Для  Кольхааса  это  означало,  что
хакер накапливал информацию.
   Но в один критический момент прокурор  неправильно  истолковал  слова
Столла. Когда Столл объяснял, что происходило  на  экране  компьютера  в
LBL,  Кольхаасу  показалось,  что  у  Столла  был  какой-то   аппаратик,
показывающий, что хакер действительно перекачивает и сохраняет увиденную
информацию. "Я увидел, что он "printing out" экраны, заполненные военной
информацией", - часто повторял Столл. На самом деле он имел в виду,  что
эти данные прокручиваются у него на экране, но никоим образом не то, что
происходит с ними на другом конце, где сидит взломщик. Чего  Кольхаас  с
его ограниченными познаниями в вычислительной технике не мог понять, так
это того, что хакер с тем же успехом может ничего не делать с  увиденной
информацией, и гораздо вероятнее, что  он  проигнорирует  такой  большой
массив данных и  не  станет  ни  перекачивать  их,  что  занимает  много
времени, с  машины  Столла  на  свою,  ни  сбрасывать  на  гибкий  диск.
Учитывая, что Столл употреблял как синонимы такие  слова,  как  "print",
"download"  и  "copy",  ошибку  Кольхааса  вполне  можно  понять.  Итак,
прокурор пришел к выводу, что у обвинения выстраивается твердая линия.
   Администратор системы из Беркли обеспечил достаточные  доказательства
не только того, что именно Гесс лазил по компьютерам LBL, но и  то,  что
его вторжения туда сыграли  главную  роль  в  сделках  с  КГБ.  Так  что
Кольхаас решил выставить Столла как  главного  свидетеля  обвинения.  Но
Столл не был специалистом по вопросам обороны. Следующим шагом Кольхааса
было найти свидетеля, предпочтительно из  армии  США,  чтобы  подкрепить
утверждение Столла о секретном характере информации, полученной  Гессом.
Уже одни  названия  мест,  куда  стремился  проникнуть  Гессом,  звучали
достаточно  секретно.  Все,  что  требовалось  Кольхаасу,  -  это  найти
кого-нибудь, более компетентного в  вопросах  безопасности,  чем  Столл,
чтобы он внимательно просмотрел  все  эти  километры  распечаток  и  дал
заключение.  Кольхаас  связался  с  западногерманскими  спецслужбами   и
попросил  подыскать  какую-нибудь  американскую  шишку,  что  согласится
приехать в ФРГ и выступить на суде в качестве эксперта.  Оказалось,  что
не так-то это просто, как воображал Кольхаас.  Хотя  его  заверили,  что
немедленно свяжутся с подходящими людьми в США, добровольцев, к великому
недоумению прокурора, не нашлось. АНБ уже само  оценило  размер  ущерба,
который    могли    нанести    национальной    безопасности     действия
западногерманских  хакеров.  Заключение  АНБ  пришло  в  виде   краткого
меморандума от Роберта Морриса, эксперта управления и отца  того  самого
Роберта Таллана Морриса, что в прошлом году запустил вирус  в  Internet.
Резюме Морриса-старшего гласило:
   "Похоже, что русских облапошили". Однако  мнение  Морриса  так  и  не
передали в Карлсруэ. Все же, имея признания самих  обвиняемых,  Пенго  и
показания Столла, которые оказались такими  двусмысленными,  Кольхаас  к
концу  июля  почувствовал  себя  настолько   уверенным,   что   составил
обвинительный акт на 73 страницах. Чиновники в  министерстве  правосудия
США прикидывали, как бы вчинить  собственный  иск.  Обвинить  хакеров  в
шпионаже они не могли, поскольку выходило, что проданная КГБ  информация
не являлась  государственной  тайной.  Вместо  этого  правительство  США
хотело обвинить хакеров в  несанкционированном  доступе  к  компьютерам,
являвшихся собственностью  США.  Марк  Раш,  тот  самый  государственный
обвинитель,  что  уже  работал  над  делом  МоррИса-младшего,  обдумывал
способы заманить  немцев  на  территорию  США,  арестовать  и  судить  в
Америке. Больше всего министерство правосудия интересовали Гесс и Пенго,
и Пенго чуть было не угодил  в  капкан.  Не  зная,  как  убить  время  в
ожидании суда, он легкомысленно собрался слетать летом 1989 года в Штаты
-  навестить  друзей  по  сети,  но  адвокат  указал  ему  на  возможные
последствия, и Пенго остался дома. *  *  *  К  тому  моменту,  как  дело
передали в суд,  в  Европе  наступила  новая  эра.  Почти  тридцать  лет
бетонная стена разделяла Берлин на два города. В ноябре  1989  года,  за
два месяца до суда, граница за одну ночь исчезла. Тысячи ликующих немцев
карабкались  на  стену  и  танцевали.  Эта   ночь   знаменовала   начало
объединения Германии  -  процесса,  который  прошел  стремительно  и  на
редкость  спокойно.  "Народная  власть"   по   всей   Восточной   Европе
разваливалась как карточный домик, и падение Берлинской стены  поставило
точку  в  холодной  войне.  Ограничения  на  экспорт  технологий  быстро
исчезали. Но обвинение не  собиралось  позволять  историческим  событиям
влиять на дело трех хакеров. По мнению Кольхааса, работай обвиняемые  на
"Штази", восточногерманскую спецслужбу, суд сейчас был бы  двусмысленным
и неуместным. Но этих молодых людей обвиняли  в  сотрудничестве  с  КГБ,
который по-прежнему оставался  очень  актлв-ной  и  опасной  структурой.
Оснований пересматривать дело нет, и суд состоится в  начале  января.  В
Целле, маленьком патриархальном городке, похожем  на  десятки  таких  же
живописных городков, усеявших Западную  Германию,  находится  суд  земли
Нижняя Саксония.  Целле  с  его  средневековыми  домиками,  пекарнями  и
узенькими улочками, на которых торгуют сувенирами и  пряниками,  кажется
совсем неподходящим местом для высшей судебной инстанции. Зал, в котором
проходил суд, обошелся Федеративной Республике в 8  миллионов  долларов.
Оборудованный специально для процессов  над  террористами,  несмотря  на
панели светлого дерева, нежно-зеленый ковер  и  уютные  кресла,  он  был
похож на крепость. Для разбирательства дела были назначены  пять  судей,
все - мужчины среднего возраста, ни один из которых даже поверхностно не
был знаком  с  вычислительной  техникой.  Председательствующий  Леопольд
Шпиллер о технологиях, которые играли такую роль в деле хакеров-шпионов,
имел в лучшем случае туманное представление. На стенде для  вещественных
доказательств, где обычно лежало более традиционное  оружие,  находились
трофеи обысков двухлетней давности: гессовские Apple и  Atari,  разбитый
Rainbow Доба и карманный Casio Карла с  телефонным  номером  Сергея.  II
января 1990 года, в первый  день  судебного  заседания,  любопытствующие
зрители и минимум  дюжина  репортеров  расселись  в  зале  вперемежку  с
представителями полиции и спецслужб,  которых  легко  было  отличить  по
каменным лицам. Подсудимых, поскольку  они  проходили  по  одному  делу,
посадили всех вместе рядом с их адвокатами.  Первым  вызвали  Доба,  Для
начала судья хотел услышать короткую лекцию о компьютерах.
   Он попросил Доба, у которого такая перспектива не вызывала  восторга,
объяснить, что такое хакинг. - Насколько я понимаю, -  сказал  судья.  -
хакинг  -  это  попытка  проникнуть  в  компьютерную  систему.  Как  это
делается?
   За  месяцы,  проведенные  в  следственном  изоляторе,  в  основном  в
одиночке,  Доб  впал  в  такую   депрессию,   что   надзиратели   начали
побаиваться, не придется ли им иметь дело с попыткой  самоубийства.  Егй
некогда холеная бородка превратилась в свалявшийся колтун, он  сгорбился
и при ходьбе заметно приволакивал ноги. Тюрьма только усилила врожденную
антипатию Доба к властям.
   Всем своим видом ясно демонстрируя, что не  расположен  давать  уроки
компьютерной  грамотности,  Доб  наконец  буркнул:  -   Хакинг   -   это
современное искусство телефонной связи.  Судью  этот  ответ  поставил  в
тупик: - Как это?
   - Ну, в любом случае необходим телефон. Судья не собирался отказаться
от попыток понять этот странный новый мир: - Допустим, что я захотел  бы
попасть в Ганноверский университет и прочесть книгу  из  университетской
библиотеки...
   - Меня никогда не интересовало, что написано в книгах, - ответил Доб,
только сам компьютер.
   Ответы Доба становились все  более  невнятными  и  вялыми.  Остальные
судьи начали проявлять нетерпение. Один поигрывал часами,  другой  начал
шелестеть  бумагами,  третий  листал  "Хакера  для  Москвы"  -красочное,
державшее читателя в напряжении изложение шпионской истории,  написанное
Амманном и его коллегами и вышедшее  вскоре  после  мартовских  арестов.
Книге пришлось стать главным справочником для судей, когда они  терялись
в попытках понять компьютерный язык, преобладавший  в  материалах  дела.
Добовская резкость оказалась неожиданностью. Несмотря на депрессию,  Доб
во время предварительного заключения сотрудничал со следствием  охотнее,
чем остальные  его  приятели-обвиняемые.  Он  выступал  как  технический
консультант, помог следователям восстановить поломанный Пенго  компьютер
Rainbow  и  переписать  программу   защиты   Securepack,   собственность
корпорации Digital, с  жесткого  диска.  -  Ладно,  -  сказал  судья.  -
Предположим, мы в квартире хакера.  Что  происходит?  Как  долго  длится
сеанс? Нет ответа.
   На самом деле Доб просто не собирался тратить время впустую  и  хотел
перейти к тому, что впоследствии получило название "защита мира во  всем
мире". Группа стремилась, по  словам  Доба,  уравновесить  силы  мировых
держав. Отсюда и кодовое название операции"Эквалайзер". За  образец  для
подражания они взяли Манфреда фон Арденна,  крупного  немецкого  физика,
который после второй  мировой  войны  эмигрировал  в  Советский  Союз  и
работал  над  ядерным  синтезом.  В  своих   показаниях   Доб   повторил
распространенный миф, что Арденн был "атомным  шпионом",  который  хотел
мира.
   Передавая русским  компьютерные  технологии,  хакеры  хотели  сделать
что-то подобное, объяснял Доб.
   Лучше, чтобы у Советского Союза  оказалось  более  надежное  западное
программное обеспечение, контролирующее их ракеты,  чем  то  самодельное
русское ПО,  которое  может  случайно  развязать  ядерную  войну.  Таким
образом, то, что делали Доб и его друзья, было еще одним шагом к миру во
всем мире. Конечно, это была удачная находка  -  так  обыграть  название
"Эквалайзер".
   Питер Карл, когда пришла его очередь, гнул ту  же  линию  "борьбы  за
мир", но судья отреагировал холодно. - Мир  во  всем  мире?  -  повторил
судья несколько раздраженно. - В ваших показаниях, данных в полиции,  на
всех 193 страницах, ни словом не упоминается "мир во всем мире". Шпиллер
попросил, чтобы Карл рассказал суду о своем визите  летом  1986  года  в
торговое представительство в Восточном Берлине,  о  первом  разговоре  с
Сергеем и о последующих визитах Карла в качестве курьера.
   - Таким образом, вы отвечали за сбыт, - уточнил прокурор Кольхаас.  -
Вы искали встречи с кем-то конкретно из КГБ? - задал вопрос судья.
   - Нет. Мне было все равно,  -  ответил  Карл.  -  КГБ,  торгпредство,
посол... КГБ подразумевалось, но вслух об этом не говорилось. По крайней
мере, заявленная подсудимыми забота о  военно-стратегическом  равновесии
дала журналистам прекрасную  возможность  поупражняться  в  придумывании
заголовков.
   "Хакеры хотели гарантировать  мир  во  всем  мире"  -  возвестила  на
следующее  утро  берлинская  Tageszeitunq.  На  второй  день   судебного
заседания пришла очередь Маркуса Гесса.  По  контрасту  с  заторможенным
Добом и Карлом, в речи которого иногда  прорывалась  вульгарность,  Гесс
являл  собой  культурного,  образованного  и  сообразительного  молодого
человека. Если Карл каждый раз, когда ему задавали вопрос,  обращался  к
своему  адвокату  за  помощью,  словно  застенчивыый   малыш,   который,
оказавшись в комнате, где полно незнакомых, прячется за юбку матери,  то
Гесс взял свою защиту в свои руки. Присутствие в зале суда его  адвоката
было, похоже, чистой формальностью.
   Показания  Гесса  напомнили  присутствующим,  что  слушается  дело  о
шпионаже. Никого  не  обвиняли  в  несанкционированном  проникновении  в
компьютерные системы - другими словами, судили не хакеров, а шпионов. Но
Гесс уж очень рвался описать свои подвиги в компьютерах LBL. "Впервые  с
хакингом его познакомил Хагбард, а  в  августе  1986  года,  когда  Гесс
наткнулся на LBL, которая, по его словам, была  открыта,  "как  дверь  в
амбар",  он  начал  интенсивный  поиск  стратегической  информации.  Это
"немножко возбуждало" - взламывать военные  компьютеры.  Гесс  любил  их
взламывать главным образом потому, что другие хакеры старались держаться
от них подальше. Гесс сообщил, что иногда подбирал пароли наугад, иногда
перекачивал файл с закодированными паролями и сравнивая их с  содержимым
стандартного словаря, использовал обычную технику дешифровки.
   Гесс одним 'духом выпалил список компьютеров, в  которых  побывал.  В
результате сотен попыток  взлома  он  получил  доступ  примерно  к  трем
десяткам  машин,  из  них  как   минимум   на   шести   получил   статус
привилегированного пользователя. Гесс сказал, что  к  хакингу  испытывал
"непреодолимое влечение". - Как это? - спросил судья.  -  Хакинг  -  это
привычка  сродни  наркомании,  ваша  честь.  И  пока   не   попадешь   в
неприятности, от этой привычки очень трудно отказаться.
   Гесс  заявил,  что  после  неприятностей  87-го  года  он  совершенно
перестал заниматься хакингом.
   Главным аргументом Гесса в  свою  защиту  было  то,  что  его  хакинг
никогда  не  имел  никакого  отношения  к  шпионажу.  Да,  он  копировал
безобидные, программы, которые мог свободно купить кто угодно, поскольку
ни одна из  них  не  числилась  в  списке  КОКОМ  -  списке  технологий,
запрещенных  для  поставок  Восточному  блоку.  Да,  эти  программы   он
передавал Питеру Карлу, зная, что их покупает офицер КГБ, но их  деловое
соглашение  никоим  образом  не  распространялось   на   его   хакерские
похождения. Единственный материал, настаивал Гесс,  который  через  него
попал к Сергею,
   -  обычное,  общедоступное  программное   обеспечение,   которое   он
копировал. Это была по-своему блестящая оборона.  Со  дня  ареста  Гесс,
познакомившийся с показаниями других, знал, что нет смысла отрицать, что
он был участником  шпионской  деятельности,  но  зато  у  следствия  нет
доказательств того, что он  продавал  Советам  плоды  своих  электронных
странствий. Гесс давно решил, что письмо Ласло Балога - доказательство в
лучшем случае малоубедительное. На суде он этого не высказывал,  но  был
убежден, что  этот  кудлатый  Столл,  на  самом  деле  оперативник  ФБР,
сфабриковал  вместе  с  разведкой  материалы   SDInet   и   скормил   их
непосредственно  Балогу,  подтасовав  обвинение   против   Гесса.   Даже
располагая письмом Балога, обвинение не сможет  установить  связь  между
Гессом и этим чертовым мадьяром.
   Кольхааса не могла не впечатлять защита Гесса, но прокурор все же был
убежден, что Гесс лжет. У Кольхааса был свой  собственный,  безупречный,
как он считал, способ доказать, что Гесс перекачивал информацию с LBL  и
других компьютеров. Доказать это предстояло Столлу. Насколько мог судить
Кольхаас,  Столлу  достаточно  будет  повторить  историю,   которую   он
рассказал на следствии, особенно ту ее часть, где он говорил, как данные
с его компьютера шли на компьютер Гесса. После этого  дело  можно  будет
считать выигранным. Не нужно много воображения, чтобы прийти  к  выводу,
что Гесс - по понятным причинам - сохранял информацию у себя.
   * * * 19 января Пенго должен был  выступать  свидетелем.  Он  получил
пространную инструкцию от своего адвоката, сводившуюся к тому, что  надо
рассказывать чистую правду, и планировал так и поступить -на свой манер.
Чтобы не нервничать  в  ожидании  суда,  он  решил  отнестись  к  своему
выступлению на свидетельском месте как к чистому  театру.  Пенго  собрал
кучу друзей, в основном  берлинских  панков,  и  привез  их  в  Ганновер
Компания остановилась дома у одного приятеля, и с неизбежностью началась
гулянка, причем в гашише недостатка не было, так что в  Целле  Пенго  со
своей свитой появились в несколько потрепанном состоянии. Пенго в  своих
неизменных черных джинсах, черном  свитере  и  тяжелых  черных  ботинках
уверенно прошел к свидетельскому месту и начал отвечать  на  вопросы.  -
Сколько вам лет? - спросил председатель суда. - Ээ... двадцать  один,  -
запнулся Пенго. - Род занятий?
   -  Программист  -  с  1985  года,  -  добавил  Пенго,  -  я   работаю
программистом и изучаю компьютерные  науки  в  техническом  университете
Берлина. - На каком вы курсе? Пенго в замешательстве полез  в  карман  и
вытащил студенческий билет.
   -  На  четвертом,  -  ответил  он,  заглянув  в  документы.  По  залу
прокатился смешок.
   Очевидно, Пенго решат, что терять ему нечего, и  мог  позволить  себе
определенную наглость. Он здесь находился  в  качестве  свидетеля  и  не
больше. Следствие по его собственному делу  близилось  к  концу,  и  все
говорило о том, что он останется чистым, а обвинения против  него  будут
сняты.
   Кроме того, он был счастлив устроить для  своей  компании  бесплатный
цирк. С одной из приехавших, девушкой с выкрашенными в  фиолетовый  цвет
волосами, у него начинался роман. В стране, где такое значение придается
законам  и  приказам,  независимое  поведение  на  суде  несло  в   себе
извращенное  очарование:  выглядеть   человеком,   который   не   боится
высказывать свои взгляды.
   Выросшие  в  Западной  Германии  Кольхаас,   судья   Шпиллер,   даж-е
достаточно консервативный адвокат Пенго могли видеть в Пенго продукт той
беспорядочной и лихорадочной обстановки, что царила в Западном  Берлине.
Точно  так  же  они  могли  объяснить  его  поведение,  сказав,  что  он
принадлежит к поколению, которое сумело избавиться от комплекса вины  за
прошлое Германии. Если послевоенные немцы ненавидели нацистов, а их дети
ненавидели русских, то поколению Пенго было наплевать и  на  тех,  и  на
этих. ... Пенго подробно рассказал о своей первой встрече с Хагбардом на
собрании "Хаоса" в конце 1985 года:  "Для  Хагбарда  хакинг  был  вещью,
связанной с политикой. Он верил,  что  каждом)'  человеку  раз  в  жизни
дается шанс повлиять на судьбы мира, и, владея техникой ха-кинга,  такой
шанс нельзя упускать".
   Пенго рассказал о том, как формировалась идея торговать с русскими, о
своей поездке в Восточный Берлин с  Питером  Карпом  и  о  знакомстве  с
Сергеем. "Потом мы отправились в ресторан и говорили о Боге и  о  мире".
После  этой  поездки  Пенго  ждал  от  Сергея  ответа.  К  его  великому
разочарованию, ответа не последовало, и к началу 1987 года участие Пенго
в операции сошло на нет.
   Карл продолжал наведываться в Восточный Берлин "на  чашечку  кофе"  и
выпрашивал у Пенго исходный код, но Пенго не мог его достать.  "Во  всей
этой истории было больше очковтирательства, чем дела", -  сказал  Пенг