бывало
продолжала убирать посуду, а Сент-Винсент крутил  папиросу дрожащей  рукой и
спрашивал себя, не было ли все это сном.
     Джекоб Уэлз рассмеялся, когда журналист рассказал ему об этой сцене.
     -- Это его манера вести себя,-- сказал Уэлз,--  такая же необычная, как
вся  его  внешность. Он антиобщественное животное. Он прожил в  этой  стране
много лет, но знакомых так и не приобрел. По  правде  говоря, у него вряд ли
найдется приятель во всей Аляске, даже среди индейцев, а он не раз жил среди
них.  "Джонни-ворчун",  называют  они его, но ему  больше подошла  бы кличка
"Джонни-головорез": у него вспыльчивый нрав и тяжелая рука. Как-то между ним
и агентом из Серкла возникло маленькое недоразумение. Он  был прав, ошибался
агент, но он немедленно решил, что будет бойкотировать Компанию, и целый год
питался одним мясом. Затем я случайно встретился с ним в Танане, и, выслушав
мои объяснения, он наконец согласился опять покупать у нас продукты.
     -- Он добыл эту женщину  у истоков реки  Белой,-- сообщил Сент-Винсенту
Билл Браун.--Уэлз считает себя пионером  на этом пути,  но Борг  мог бы дать
ему много  очков вперед. Он  уже  бывал  там  несколько лет тому  назад. Да,
странный тип этот Борг. Мне бы не хотелось быть его постояльцем.
     Но Сент-Винсенту  не  мешали  эксцентричные выходки  старика,  так  как
большую часть  времени он проводил на Острове  Распутья с Фроной  и бароном.
Впрочем, как-то  раз Сент-Винсент  невольно вызвал  гнев Борга.  Два  шведа,
которые  охотились на  белок по  всему острову, остановились у хижины Борга,
чтобы попросить спичек и поболтать под теплыми солнечными лучами на просеке.
Сент-Винсент  и Борг разговорились с ними, причем последний по большей части
задумчиво мычал.  За  их спиной  у дверей  хижины Бэлла  стирала белье. Чан,
громоздкая, домашнего изготовления вещь,  до половины наполненный водой, был
слишком тяжел для женщины. Журналист заметил,  что Бэлле  не  поднять его, и
поспешил на помощь.
     Они  вместе  понесли  чан  в  сторону,  чтобы  слить  воду  в   канаву.
Сент-Винсент поскользнулся  на талом снегу,  и мыльная вода пролилась. Потом
поскользнулась  Бэлла,  потом  оба  вместе.  Бэлла хихикала  и  смеялась,  а
Сент-Винсент вторил ей. Весна трепетала в воздухе и у них в крови,  и  жизнь
казалась прекрасной. Только обледенелое сердце  могло  не радоваться  такому
дню.   Бэлла  снова   поскользнулась,   постаралась   удержать   равновесие,
поскользнулась  другой ногой и внезапно уселась  на  землю. Они  оба  весело
засмеялись, и  журналист  взял ее за руки, чтобы помочь ей подняться.  Борг,
дико рыча, одним прыжком оказался возле  них. Он резко разъединил их руки  и
грубо  отшвырнул  Сент-Винсента.  Тот  покачнулся  и  чуть  не  упал.  Затем
повторилась  сцена,  имевшая  место в  хижине.  Бэлла  ползала по  земле  на
коленях, а ее повелитель в гневе стоял над ней.
     -- Смотрите, вы!--сказал он Сент-Винсенту хриплым, гортанным голосом.--
Можете спать в моей хижине и готовить в  моей  кухне. Но мою бабу оставьте в
покое.
     После  этого все пошло обычным порядком, как будто ничего не случилось.
Сент-Винсент  держался  в  стороне от  Бэллы  и,  по-видимому,  забыл  о  ее
существовании.  Но  шведы  вернулись на  свой конец острова, посмеиваясь над
пустячным инцидентом, которому суждено  было сыграть в будущем большую роль.

        ГЛАВА XXIII

     Лаская  землю нежными теплыми  лучами,  явилась  чудесная весна и,  уже
готовясь превратиться в цветущее лето, как  бы предавалась  томным мечтам. В
ущельях  и долинах  снега  уже не осталось, он  держался  только на северных
склонах  обледенелых  гор.  Вот-вот должно было начаться таяние ледников,  и
каждый ручеек грозил внезапно выйти из берегов. Солнце вставало все раньше и
заходило все позже. В три часа теперь начинался холодный рассвет, а в девять
вечера наступали мягкие сумерки. Скоро золотой шар будет непрестанно кружить
по небу,  и  глубокая  полночь превратится  в светлый, яркий полдень. Ивы  и
осины  давно покрылись почками и уже наряжались в  новый зеленый убор,  а на
стволах сосен выступила смола.
     Природа-мать,  пробудившись  от  сна,  торопливо  принялась за  работу.
Сверчки пели по ночам в тихих  хижинах,  и северные  насекомые, привлеченные
солнечным  светом,  выползали из расщелин и  трещин  в скалах; эти  большие,
шумные, безобидные  создания, родившиеся в прошлом году и пролежавшие зиму в
спячке, теперь ожили,  чтобы,  чуть пожужжав в воздухе,  умереть снова.  Все
ползающие,  пресмыкающиеся  и  порхающие существа  вылезли на свет  божий  и
торопились вырасти, размножиться  и погибнуть. Только раз вдохнуть ароматный
воздух,  а там опять бесконечные морозы!  Они  знали это слишком хорошо и не
теряли  времени.  Береговые  ласточки отрывали  свои старые  ходы  в  мягких
глиняных  берегах,  и  малиновки пели  на  лесистых  островах.  Над  головой
настойчиво стучал дятел, а в глубине чащи кричала куропатка, словно гордясь,
что пришло и ее время...
     Юкон не принимал участия во всей этой лихорадочной суете. Он тянулся на
протяжении  тысяч миль, холодный,  неподвижный, мертвый. Шумные косяки диких
птиц, принесенные южным ветром, тщетно  искали  открытой воды и  неустрашимо
мчались дальше  к северу.  От берега до берега тянулся сплошной лед. Кое-где
сквозь  трещины просачивалась  вода. Но в холодные ночи все замерзало снова.
Легенда говорит,  что в  старину  бывали времена, когда  Юкон оставался подо
льдом в  течение  трех лет.  Глядя на него,  можно  было поверить и  в менее
правдоподобные вещи.
     Так лето проходило в ожидании вскрытия реки, и медлительный Юкон со дня
на  день откладывал  свое  освобождение,  лишь  потрескивая своими  крепкими
оковами.  Иногда  на  поверхности  реки  образовывались  полыньи  и трещины,
которые все увеличивались и  уже больше не замерзали.  Тогда оторвавшийся от
берегов лед проплывал  по  воде какой-нибудь  ярд. Но река все еще не хотела
освободиться  от  его  власти.  Это был тяжкий,  медленный  труд, и человек,
привыкший  украшать природу  с искусством пигмея, сумевший обуздать смерчи и
водопады, ничего  не мог поделать с миллиардами тонн замерзшей воды, которые
отказывались катиться вниз к Берингову морю.
     На Острове Распутья все ожидали вскрытия реки. Водные пути были издавна
первыми проезжими дорогами, а Юкон оставался  единственным  из  них  во всей
стране.  Лодочники  с  верховьев реки  сбивали  плоты, скрепляя их  железом.
Лодочники с нижнего  течения  конопатили лодки и баржи и  топором  и стругом
выкраивали  запасные весла.  Джекоб  Уэлз бездельничал  и  радовался полному
затишью  в работе, и Фрона радовалась вместе с ним. Барон  Курбертен  сильно
нервничал из-за отсрочки.  Его горячая  кровь бурлила после долгой  зимы,  и
весеннее солнце возбуждало в нем пылкие фантазии.
     --  О!  О!  Река  никогда  не  вскроется!  Никогда!   --Он  смотрел  на
неподвижный лед, осыпая его учтивыми проклятиями.-- Это заговор,  бедная моя
"Бижу", настоящий заговор!
     И он нежно поглаживал  "Бижу",  как окрестил  он свое сверкающее каноэ,
точно это была лошадь.
     Фрона и Сент-Винсент смеялись и толковали ему  о  терпении,  которое он
упорно посылал ко всем чертям, пока однажды Джекоб Уэлз не сказал ему:
     --  Смотрите, Курбертен! Вон  там, к югу от утеса.  Можете  разглядеть?
Что-то движется! -- Будто бы собака. -- Слишком медленно для собаки.  Фрона,
принеси бинокль. Курбертен и  Сент-Винсент  вместе кинулись за  биноклем, но
последний  знал,  где  он хранится,  и  вернулся  победителем.  Джекоб  Уэлз
приставил  бинокль  к глазам и смотрел,  не  отрываясь,  на  противоположный
берег. До острова была добрая миля, и солнечный блеск на  льду сильно  мешал
ему.
     --  Человек! --  Он передал  бинокль и  напряженно уставился на реку.--
Что-то там неладно.
     --  Он  ползет!  --  воскликнул  барон.--  Этот   человек   ползет   на
четвереньках! Смотрите! Вы видите? -- Его рука вздрагивала, когда передавала
бинокль Фроне.
     По ту сторону искрящегося  белого  пространства  почти невозможно  было
различить небольшой темный предмет,  смутно выступавший  на таком  же темном
фоне земли  и кустов.  Но  Фрона ясно  увидела человека и, сузив  глаза, уже
могла  следить за  каждым его движением, в  особенности когда он добрался до
поваленной ветром сосны. С трудом  она  продолжала наблюдать. Человек дважды
тщетно  пытался, карабкаясь  и извиваясь, переползти через огромный  ствол и
лишь после третьей  попытки почти на исходе сил одолел его только  для того,
чтобы беспомощно свалиться в густой кустарник.
     --  Да,  человек.--  Фрона передала  бинокль Сент-Винсенту.--  Он  едва
двигается. Только что упал по ту сторону ствола.
     -- Шевелится? --  спросил Джекоб  Уэлз. И,  когда  Сент-Винсент покачал
головой, старик  принес из палатки свою  винтовку и выстрелил в воздух шесть
раз подряд.
     --  Шевелится!  --  Журналист  напряженно следил  за ним.--Он ползет  к
берегу.  Ах!.. Нет,  подождите  секунду. Да!  Теперь он  лежит  на  земле  и
поднимает шляпу или что-то другое на палку. Машет... (Джекоб Уэлз сделал еще
шесть выстрелов.) Снова машет. Все. Уронил палку и лежит без движения.
     Все трое вопросительно посмотрели на Джекоба Уэлза. Он пожал плечами.
     --  Откуда  мне  знать? Белый  или  индеец?  Наверно,  изголодался  или
ранен...
     -- Но ведь,  может быть, он умирает?--умоляюще сказала Фрона, как будто
для  ее  отца,  совершившего  в  жизни так  много,  не  существовало  ничего
невыполнимого. -- Мы ничего не можем сделать.
     -- Ах! Ужас! Ужас! -- ломал руки барон.-- На наших глазах! И мы  ничего
не  можем сделать!  Нет!  -- воскликнул  он, внезапно  решившись.--  Нельзя!
Перейду по льду.
     Он побежал было вниз, но Джекоб Уэлз схватил его за руку.
     -- Не торопитесь, барон! Не теряйте головы. -- Но...
     -- Никаких "но". Что нужно этому  человеку -- пища, лекарства, что еще?
Подождите минутку. Пойдем вместе.
     --  Считайте, что я иду с вами,--  немедленно  вызвался Сент-Винсент, и
глаза Фроны заблестели.
     Пока  она  в  палатке готовила  сверток  с  провизией, мужчины  достали
шестьдесят или семьдесят  футов  легкой  веревки. Джекоб Уэлз и Сент-Винсент
привязали себя к  обоим концам ее, а барона посередине. Барон  заявил, что о
провизии будет заботиться он,  и навьючил сверток  на  свои  широкие  плечи.
Фрона следила за ними с берега.  Первые сто ярдов  они прошли без  труда, но
она сразу заметила перемену, когда они перешли границу сравнительно плотного
прибрежного льда.  Ее отец уверенно вел их  вперед, нащупывая  путь палкой и
постоянно меняя направление.
     Сент-Винсент,  шедший  последним, прежде всех провалился  под  лед.  Но
голова его не окунулась в  воду, несмотря  на  сильное  течение,  и спутники
вытащили его,  сильно дернув за веревку. Фрона  видела, как они посовещались
минуту  и  барон  все  показывал  на  что-то  и  жестикулировал, после  чего
Сент-Винсент отвязал себя и пошел обратно к берегу.
     -- Бр-р-р...-- поежился он, приближаясь к Фроне.-- Это невозможно.
     -- Так отчего  же они не вернулись? -- спросила  она с  легким оттенком
неудовольствия в голосе.
     -- Они сказали, что сделают еще одну попытку. Этот Курбертен -- горячая
голова, вы же знаете.
     -- И отец мой -- упрямец,-- улыбнулась она.-- Не хотите ли переодеться?
В палатке есть запасная смена.
     -- О. нет! -- Он прилег на землю рядом с ней.-- На солнце тепло.
     Целый  час  они  следили  за обоими  мужчинами,  которые  тем  временем
превратились  в  черные  точки. Им  удалось пробраться на  середину  реки  и
продвинуться  на милю вверх по течению. Фрона внимательно  следила за ними в
бинокль, но они часто исчезали за ледяными глыбами.
     --  Это  нечестно  с  их  стороны,-- жаловался  ей  Сент-Винсент,-- они
сказали, что сделают только еще одну попытку. Иначе  я бы не вернулся. Но им
это все равно не удастся. Это совершенно невозможно.
     -- Да... Нет... Да! Они  возвращаются,--заявила она.-- Но слушайте! Что
это?
     Глухой  гул,  словно  отдаленный  гром,  шел  с  середины  реки.  Фрона
испуганно  вскочила. -- Грегори, неужели  река вскрывается? -- Нет, конечно,
нет!  Видите,  как все  стихло. Гул, поднявшийся  сверху, замер где-то внизу
реки. -- Вот! Опять!
     Второй раскат, более  глухой  и зловещий, спугнул малиновок и белок. Он
прозвучал,  словно  грохот  поезда, мчащегося по  эстакаде.  Третий  раскат,
перешедший в продолжительный рев, начался сверху и пронесся мимо них.  -- О,
чего они медлят!
     Обе точки остановились: по-видимому, путники совещались. Фрона поспешно
навела  бинокль на  реку. Снова  раздался  гул,  но она  не  видела  никаких
изменений. Лед  оставался  по-прежнему  спокойным и  неподвижным.  Малиновки
снова запели, а белки начали верещать, казалось, с некоторым злорадством.
     -- Не бойтесь, Фрона!  -- Сент-Винсент  покровительственно обнял  ее.--
Если есть опасность, то они понимают ее лучше нас и выжидают.
     -- Я  никогда не  видела, как вскрывается большая  река,-- сказала она,
примиряясь с необходимостью ждать.
     Тул  то  раздавался  вновь,  то  затихал,  но  других  признаков начала
ледохода не  было,  и двое мужчин, бредя по воде, постепенно продвигались  к
берегу. Они промокли насквозь и дрожали от холода, поднимаясь наверх.
     -- Наконец-то!  --  Фрона схватила отца за  руки.--Х Я боялась, что  вы
никогда не вернетесь.
     --   Хорошо,    хорошо.   Давай    скорее    обедать.--   Джекоб   Уэлз
засмеялся.--Опасности не было никакой. -- Но что же это было?
     -- Река Стюарт вскрылась, и ее лед  заплыл  под ледяную корку Юкона. Мы
там ясно слышали треск ломающихся глыб.
     -- О, это было ужасно! Ужасно! -- воскликнул барон.--И тот  несчастный!
Мы не можем его спасти!
     --  Нет, можем.  Мы еще  раз  попытаемся  после  обеда. Отправим собак.
Поторапливайся, Фрона.
     Но и собаки потерпели неудачу. Джекоб Уэлз  выбрал самых умных вожаков,
привязал к их спинам пакеты с  провизией  и хотел заставить их  спуститься с
берега. Но собаки  не могли понять, что от них требуется. При каждой попытке
вернуться  их снова гнали к  реке  палками, камнями и  криками.  Это  только
сбивало их с толку, и, отойдя на почтительное расстояние, они поднимали свои
мокрые, холодные лапы и жалобно выли, глядя на берег.
     -- Если бы удалось согнать  вниз хоть одну, они поняли  бы, что  мне от
них нужно, и дело пошло бы как  часы. А ну, вперед, Мириам! Вперед! Вся суть
в том, чтобы хоть одна из них спустилась на лед.
     Джекоб  Уэлз  наконец заставил Мириам, вожака упряжки Фроны,  пойти  по
следу,   проложенному  им  и  бароном.  Собака  храбро  поднималась  вперед,
карабкалась и барахталась, иногда пускаясь вплавь.  Но, добравшись  до  того
места, откуда  они повернули назад,  Мириам беспомощно села на задние  лапы.
Потом она  бросилась  наперерез  к берегу,  выбралась на  пустынный  остров,
расположенный  выше,  и  через час вернулась домой  без пакета  с провизией.
Тогда две  собаки,  притаившиеся в  сторонке,  окончательно  испортили дело,
пожрав  Друг у  друга продовольствие.  После  этого  пришлось отказаться  от
дальнейших попыток, и собак позвали домой.
     В течение дня гул все  учащался, а  ночью стал  непрерывным. К утру он,
однако, совершенно  прекратился. Река поднялась на восемь футов, и во многих
местах вода просочилась сквозь ледяной покров. Всюду слышался треск и хруст,
и трещины разбегались по всем направлениям.
     -- Лед  с  реки Стюарт застрял  ниже  между островами,--пояснил  Джекоб
Уэлз.--Это вызвало подъем Юкона. А  в самом устье  реки  Стюарт  образовался
затор, и теперь лед идет обратно. Когда же он  прорвется назад, то  пойдет к
нижнему затору  у островов. -- И  тогда? Тогда? --  ликовал барон. -- "Бижу"
поплывет.
     Когда  рассвело,  они  принялись  высматривать человека на  той стороне
реки.  Он  не  сдвинулся  с места,  но  в  ответ на ружейные выстрелы  слабо
шевелился.
     --  Ничего нельзя сделать, пока не вскроется река,  барон. Но  скоро мы
махнем  на   "Бижу".   Сент-Винсент,  вам  лучше  принести  ваши   одеяла  и
переночевать   здесь.  Нам  понадобятся   трое  гребцов,  и  я  думаю  взять
Макферсона.
     --  У  меня нет необходимости  оставаться  здесь,--  поспешил  ответить
журналист.--Лед тверд, как алмаз, и я поднимусь с зарей.
     -- А я? Обо мне забыли? -- спросил барон Курбертен. Фрона засмеялась.
     --  Вспомните, что вы  еще не взяли  первого урока. --  И  что для него
завтра едва ли найдется время,--  прибавил  Джекоб Уэлз.--Мы должны спешить.
Боюсь, что команда будет состоять из Сент-Винсента, Макферсона и меня. Очень
сожалею, барон. Поживите с нами еще год, и тогда мы от вас не откажемся.
     Но барон Курбертен никак не мог утешиться и дулся еще целых полчаса.


        ГЛАВА XXIV

     -- Проснитесь! Эй вы, сони! Проснитесь! Едва услышав голос Дэла Бишопа,
Фрона сбросила меховые одеяла, которыми укрывалась, но прежде чем она успела
накинуть  юбку  и  сунуть  босые  ноги  в  мокасины,  ее  отец.  спавший  за
занавеской, откинул полы палатки и вышел.
     Река  вздулась. В  холодной предрассветной дымке Фрона увидела, как лед
мягко терся о высокий берег, местами покрывая его. Огромные глыбы колыхались
на расстоянии многих футов от них. Вдали ледяное  поле  сливалось с тусклым,
серым  утренним небом.  До  Фроны  донеслись  легкий плеск, журчание и  едва
заметный скрип.
     -- Когда река тронется?-- спросила она Дэла. -- Мы и так уже заждались.
Смотрите!  Он  указал  на воду,  которая  пробивалась  сквозь  лед  и  жадно
подползала к ним. Каждые десять минут она поднималась на несколько футов.
     -- Опасно? --  усмехнулся он.-- Ничего подобного. Все  будет хорошо. Те
острова,-- он неопределенно  махнул в  сторону  реки -- не смогут  выдержать
более сильный напор. Если они задержат лед,  то он  вообще сметет их с  лица
земли. Наверняка! Но мне надо бежать домой. Наша стоянка  расположена  ниже.
Вода  залила пол  в  хижине дюймов  на пятнадцать, и  Макферсон с  Корлиссом
прячут провизию на койки.
     --  Скажите  Макферсону,  чтобы  он  был  готов,  когда  мы  пошлем  за
ним!--крикнул вслед ему Джекоб Уэлз.
     Потом он обратился к Фроне:
     -- Теперь Сент-Винсент как раз должен переходить пролив.
     Барон, продрогший, босоногий, вынул часы.  --  Без десяти минут  три,--
стуча  зубами,  сказал  он. -- Идите  домой  и наденьте мокасины,--  сказала
Фрона.-- Вы еще успеете.
     -- И пропущу все это  великолепие? Слушайте! Неизвестно откуда раздался
сильный  треск, постепенно  замерший вдали  лед тронулся и  медленно,  очень
медленно поплыл вниз по течению. Не было  ни шума, ни оглушительного  грома,
ни  грандиозной  борьбы  стихий  -- уплывал безмолвный  белый  поток, чинная
процессия плотного  льда, настолько  плотного, что  не  было  видно ни одной
капли  воды.  Она  притаилась где-то под ледяной  коркой, но это приходилось
принимать на веру. Слышался не то  неясный  гул,  не  то тихий  скрип, такой
слабый, что ухо едва улавливало его. -- А где же великолепие? Это обман!
     Барон сердито погрозил  кулаками реке,  и  густые брови  Джекоба  Уэлза
поползли вниз, словно для того, чтоб скрыть насмешливо улыбающиеся глаза.
     -- Ха-ха-ха! Просто смешно. Плевать я хотел на этот лед! Черт с ним!
     И, сказав это,  барон  Курбертен наступил  на  льдину, которая медленно
скользила мимо его ног. Это случилось так неожиданно, что, когда Джекоб Уэлз
попытался удержать его, он уже уплыл.
     Лед  двигался  все  быстрее, а  гул  становился  все  более  громким  и
угрожающим.   Грациозно   раскачиваясь,  точно  цирковой  наездник,  француз
скользил  вдоль берега. Он  сделал около пятидесяти  футов,  причем с каждой
минутой его рысак казался все ненадежнее,  а затем ловко прыгнул на сушу. Он
вернулся, смеясь,  и  получил  в награду  за  свои  подвиги  несколько самых