бинка  обрушивается  на  голову
хозяина, и...
   Казан проснулся,  вскочил.  Шерсть  на  спине  у  него  вздыбилась,  он
зарычал. Костер почти затух, и лагерь погрузился в глубокую  тьму,  всегда
предшествующую рассвету. Казан едва различил фигуру Мак-Криди.  Тот  опять
стоял возле палатки хозяина, и Казан вдруг вспомнил, что это  и  есть  тот
человек, у которого тогда  на  руках  были  черные  кольца.  И  еще  Казан
вспомнил, что этот человек,  прикончив  хозяина,  потом  много  дней  гнал
упряжку и нещадно бил его, Казана, бичом и палкой.
   Мак-Криди услыхал угрожающее рычание и поспешно возвратился  к  костру.
Насвистывая, он стал собирать в кучу полуобгоревшие поленья.  Когда  огонь
снова вспыхнул, он разбудил Торпа и Изабеллу. Через несколько  минут  Торп
вышел из палатки; за ним следовала жена.  Она  присела  на  сани  рядом  с
Казаном и начала расчесывать волосы. Мак-Криди подошел к ней сзади и  стал
что-то перебирать в поклаже на  санях.  Как  бы  случайно  пальцы  его  на
мгновение погрузились в густые пряди, падавшие ей на  плечи.  Изабелла  не
обратила внимания на это прикосновение, а Торп стоял к ним спиной.  Только
от Казана не ускользнуло вороватое движение пальцев Мак-Криди.  Пес  легче
рыси перелетел через сани и рванулся на всю  длину  цепи.  Мак-Криди  едва
успел отскочить. Крепкая цепь отбросила Казана обратно, он боком  ударился
о сидевшую на санях женщину, и та упала. Лишь это и  увидел,  обернувшись,
Торп. "Казан бросился на нее!" - промелькнуло в его голове, и, не в  силах
проронить ни единого звука, он потащил в сторону  упавшую  с  саней  жену.
Убедившись, что она невредима, Торп хотел  было  выхватить  револьвер,  но
оружие вместе с кобурой  осталось  в  палатке.  У  ног  его  оказался  бич
Мак-Криди. Торп схватил его и не помня себя кинулся на Казана. Собака  вся
сжалась в комок, но не огрызнулась, не  сделала  попытки  убежать.  Только
однажды в жизни довелось Казану перенести подобные побои!  Но  у  него  не
вырвалось ни визга, ни рычания.
   Внезапно хозяйка его рванулась вперед и схватила занесенный Торпом бич.
   - Не смей! - закричала она.
   Потом она что-то сказала мужу  вполголоса.  Мак-Криди  не  слышал,  что
именно, но взгляд Торпа принял странное  выражение,  и,  не  произнеся  ни
слова, он вместе с женой ушел в палатку.
   - Казан прыгнул не на меня,  -  в  волнении  шептала  Изабелла,  крепко
схватив мужа за руки. - Этот человек стоял, сзади, и мне  показалось,  что
он до меня дотронулся. И тут Казан прыгнул!  На  него!  Я  уверена,  здесь
кроется что-то дурное.
   Она едва сдерживала слезы. Торп крепко прижал ее к себе.
   - Мне не приходило в голову... Да, все это подозрительно, - сказал  он.
- Кажется, Мак-Криди говорил, будто он  раньше  знал  эту  собаку.  Вполне
возможно. Может быть, он был хозяином Казана и так с  ним  обращался,  что
собака до сих пор не простила ему.  Завтра  разберусь  во  всем.  Но  пока
обещай мне, что будешь держаться подальше от Казана.
   Изабелла обещала. Когда они вышли из палатки, Казан поднял им навстречу
свою большую голову. От сильного удара бича один глаз  у  него  затек,  из
пасти сочилась кровь. Изабелла даже заплакала, увидев бедного изувеченного
зверя. Казан знал, что это она остановила наказание: он  тихо  заскулил  и
завилял по снегу своим пушистым хвостом. Но она не подошла к нему.
   На следующий день на протяжении долгих трудных  часов  Казан  вел  свою
упряжку на север. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным. Глаз
у него не открывался и сильно горел, тело ныло от ударов бича.  Но  не  от
боли он так  уныло  повесил  голову,  не  боль  лишила  его  проворства  и
сметливости, которые всегда присущи вожаку упряжки. Впервые  в  жизни  его
дух был сломлен. Когда-то, давно, Мак-Криди изводил  его  побоями,  теперь
вот избил хозяин. Их злобные голоса в течение  всего  дня  звучали  в  его
ушах. Но больнее всего было то, что  любимая  хозяйка  избегала  его.  Она
теперь садилась так, чтобы Казан  не  мог  до  нее  дотянуться.  Во  время
коротких остановок и на  привале  Изабелла  смотрела  на  него  удивленным
взглядом и ничего не говорила. И ода тоже готова ударить, думалось Казану,
и, прижимаясь брюхом к снегу, он отползал в сторону. Вечером  он  прятался
подальше от костра и тосковал в  одиночестве.  Никто  не  подозревал,  что
Казан переживает настоящее горе. Разве только Изабелла понимала это. Но  и
она не подходила к нему, не говорила с ним и все время внимательно за  ним
наблюдала, особенно когда он смотрел на Мак-Криди.
   Позже, когда Торп с женой ушли в палатку, повалил снег. Казан следил за
Мак-Криди и старался понять, почему этот человек  явно  неспокоен.  Как  и
накануне, он то и дело прикладывался к фляге,  и  при  свете  костра  было
заметно, что лицо его становится все  краснее.  Иногда  Казан  видел,  как
поблескивали у Мак-Криди зубы, когда тот ухмылялся, поглядывая на палатку,
где спала хозяйка. Не  один  раз  Мак-Криди  подходил  к  этой  палатке  и
прислушивался. И вот  ему  удалось  расслышать  глубокое  дыхание  спящего
Торпа. Мак-Криди поспешно вернулся к костру. Он поднял лицо прямо к небу -
снег падал, все гуще.  Проводник  заморгал,  вытер  глаза.  Потом  ушел  в
темноту, вглядываясь в следы, которые они оставили несколько часов  назад.
Но свежий снег уже почти запорошил их. Еще час -  и  их  совсем  не  будет
видно, а на другой день уже ничто не  будет  говорить  о  том,  что  здесь
прошли люди, собаки и тяжелые сани. К утру снег покроет все, даже  костер,
если только  загасить  его  как  следует.  В  темноте  Мак-Криди  еще  раз
отхлебнул из фляги. Теперь мозг его горел пьяным  огнем,  сердце  отчаянно
билось. Но еще сильнее забилось сердце Казана, когда он вдруг увидел,  что
проводник возвращается с тяжелой дубинкой! Мак-Криди прислонил  дубинку  к
дереву, взял из саней фонарь, зажег его. Держа фонарь в руке, он подошел к
палатке Торпа.
   - Эй, Торп, Торп! - позвал он.
   Ответа не последовало.  Слышно  было  только  дыхание  спящего.  Слегка
отогнув входной полог, Мак-Криди поскреб рукой по его наружной стороне.
   - Эй, Торп! - снова крикнул он.
   На этот раз Торп отозвался:
   - Это вы, Мак-Криди?
   Мак-Криди отодвинул полог пошире и тихо заговорил:
   - Да, я. Выйдите на минуту.  В  лесу  что-то  неладное.  Жену  пока  не
будите.
   Он отошел и стал ждать.  Через  минуту  Торп  тихо  вышел  из  палатки.
Мак-Криди указал на густой ельник.
   - Готов поклясться, кто-то рыщет возле нашей стоянки, - сказал он. -  Я
вроде даже видел какого-то человека, когда отходил за дровами. Ночь-то как
раз такая, чтобы собак  воровать.  Возьмите-ка  фонарь.  Вот  увидите,  мы
сейчас найдем след на снегу, или я совсем уж сдурел.
   Он передал Торпу фонарь  и  взял  дубинку.  Казан  хотел  зарычать,  но
сдержался. Ринуться вперед,  предупредить  -  нельзя:  хозяин  не  поймет,
вернется и станет его бить. Поэтому он лежал тихо,  дрожал  и  еле  слышно
скулил. Он следил за ними, пока они не скрылись,  а  потом  стал  ждать  и
слушать. И вот наконец Казан услыхал поскрипывание снега.
   Мак-Криди вернулся один. Теперь в лице проводника  проглядывало  что-то
звериное. Казан уполз еще глубже в  тень,  услышав  тихий,  пугающий  смех
этого человека. Проводник по-прежнему сжимал в  руке  дубинку,  но  он  ее
бросил, подойдя к палатке  Торпа.  Бесшумно  откинув  полог,  он  вошел  и
повесил фонарь на  гвоздь,  вбитый  в  шест  палатки.  Шаги  Мак-Криди  не
разбудили Изабеллу, и несколько минут он тихо стоял над нею.
   А снаружи, свернувшись клубком в глубоком снегу, Казан  пытался  понять
значение происходящих на его глазах необычайных событий.  Зачем  хозяин  и
Мак-Криди уходили в лес? Почему хозяин не  вернулся?  И  почему  Мак-Криди
вошел не в свою палатку, а в палатку хозяина?
   И  вдруг  Казан  вскочил,  шерсть  у  него  на  спине  поднялась,  лапы
напружились. В свете фонаря он видел огромную  тень  Мак-Криди.  Тень  эта
шевельнулась, и в следующее мгновение раздался полный  ужаса  крик.  Казан
узнал голос хозяйки и бросился вперед. Цепь остановила его, ошейник сдавил
горло, не давая дышать. Изабелла звала мужа. Но вот  Казан  узнал  и  свое
имя.
   - Казан! Казан!..
   Он рванулся опять, но  опрокинулся  на  спину.  Он  еще  несколько  раз
пытался прыгнуть на всю длину привязи, и  каждый  раз  ошейник,  как  нож,
врезался ему в горло. На мгновение Казан остановился  и  перевел  дыхание.
Потом, с коротким рычанием, со всей своей силой  рванул  цепь.  Послышался
треск, и ремень, застегнутый на его шее, лопнул.
   В несколько прыжков Казан очутился у палатки  и  скользнул  под  полог.
Грозно зарычав, он схватил Мак-Криди прямо за горло. Уже первое сжатие его
могучих челюстей несло смерть, но Казан не знал этого. Он знал только, что
здесь его хозяйка и он сражается за нее.  Раздался  захлебывающийся  крик,
тут же оборвавшийся. Мак-Криди повалился на  спину,  а  Казан  все  глубже
вонзал клыки в горло врага.
   Изабелла звала Казана, тянула за лохматую шею. Но он долго не  разжимал
челюстей, а когда наконец отпустил  свою  жертву.  Изабелла,  взглянув  на
лежащего перед ней человека, в ужасе закрыла глаза, потом упала на постель
и лежала совсем-совсем тихо. Лицо и руки у  нее  были  холодные,  и  Казан
ласково подталкивал их носом, но хозяйка  не  открывала  глаз,  Казан  лег
подле нее, с угрозой повернувшись в сторону мертвого.
   Прошло немало времени, прежде чем  глаза  хозяйки  открылись;  ее  рука
коснулась Казана.
   И тут снаружи послышались шаги. Наверное, это был хозяин.  В  привычном
страхе перед побоями Казан юркнул к выходу. Да, при свете костра он увидел
хозяина, и в руке у него дубинка! Торп шел медленно,  едва  не  падая  при
каждом шаге, и все лицо его было залито  кровью.  Но  он  держит  дубинку!
Значит, он опять будет бить его, Казана, жестоко  бить,  как  в  тот  раз,
когда  он  впервые  осмелился  броситься  на  Мак-Криди.  Казан  незаметно
выскользнул из палатки и прокрался в тень. Из темноты густого  ельника  он
оглянулся назад - из горла его вырвался и тут же замер звук, полный  любви
и горести. Теперь, после того, что он сделал, они всегда будут  бить  его.
Даже хозяйка. Они будут искать его, а когда поймают, станут бить.
   Казан еще раз взглянул на огонь костра и  повернулся  в  сторону  леса.
Там, в этой мрачной чаще, нет ни дубинок, ни полосующего бича. Там люди не
смогут найти его.
   Еще с минуту Казан  колебался.  А  затем  бесшумно,  подобно  существам
дикого мира, к которому он теперь принадлежал, скользнул в заросли и исчез
в ночной темноте.



4. НА ВОЛЕ

   Казан погрузился в таинственную черноту  леса.  Ветер  глухо  стонал  в
верхушках елей.  Несколько  часов  Казан  пролежал  недалеко  от  привала,
неотрывно глядя на палатку,  где  так  недавно  он  одержал  свою  ужасную
победу.
   Казан знал, что такое смерть. Он узнавал ее издали, чуял ее в воздухе и
понимал, что сейчас смерть повсюду вокруг него и что он сам принес смерть.
Казан лежал в глубоком снегу, дрожал и горестно скулил - он  все-таки  был
собакой. Но примесь волчьей крови уже давала  о  себе  знать  в  угрожающе
оскаленных клыках и в злом блеске глаз.
   Трижды хозяин выходил из палатки и громко звал:
   - Казан! Казан! Казан!..
   И каждый раз вместе с ним выходила женщина. В ее голубых глазах все еще
был страх, как тогда, в палатке, когда он прыгнул и  убил  Мак-Криди.  Она
тоже звала:
   - Казан! Казан!..
   При звуке этого голоса он радостно встрепенулся и чуть было  не  пополз
обратно к людям, к хозяйке и хозяину, готовый принять наказание. Но  страх
перед дубинкой оказался все же сильнее.  Казан  остался  на  месте  и  так
пролежал здесь еще несколько часов подряд.  Наконец  в  лагере  все  снова
стихло, в палатке уже перестали мелькать тени и пламя костра почти  совсем
затухло.
   Казан осторожно выбрался из темноты и прокрался  к  нагруженным  саням,
стоявшим возле догорающего костра. Позади саней  в  тени  деревьев  лежало
прикрытое одеялом тело убитого им человека - хозяин выволок его из палатки
и оставил на снегу.
   Казан лег, положив голову на  передние  лапы  и  повернувшись  носом  к
теплым еще углям. Он не отрывал глаз от палатки, он был начеку. Как только
поднимутся хозяева, он немедленно скроется в лесу. Но от серого  пепла  на
месте костра шло тепло, и веки Казана стали смыкаться.  Несколько  раз  он
заставлял  себя  проснуться,  но  вот  в  последний  раз  веки  его,  едва
приоткрывшись, вновь тяжело опустились.
   Во сне Казан тихонько скулил,  мускулы  его  сильных  лап  подрагивали,
дрожь пробегала и по спине. Спящий в палатке Торп, взгляни  он  сейчас  на
Казана, сразу понял бы, что собака видит сон.
   Казану снилось, что он опять рвется с цепи. Челюсти его  щелкнули,  как
стальные кастаньеты, и этот звук разбудил  его.  Он  вскочил,  шерсть  его
ощетинилась,  оскаленные  клыки  сверкнули,  как  стальные   ножи.   Казан
проснулся как раз вовремя. В  палатке  уже  слышалось  движение.  Поднялся
хозяин. Если не удастся сейчас убежать...
   Казан бросился в ельник и там спрятался, прижавшись к земле, одна  лишь
его голова выглядывала из-за дерева. Он был уверен, что хозяин не  пощадит
его. Ведь Торп избил его даже за то, что он просто прыгнул на Мак-Криди, и
только вмешательство  женщины  остановило  побои.  А  теперь  он  разорвал
Мак-Криди горло, отнял у него жизнь. Теперь даже женщина не в силах  будет
отвести наказание.
   Зачем только хозяин вернулся, почему не остался  там,  где  бросил  его
Мак-Криди! Казан мог бы не расставаться с хозяйкой. Она бы  его  простила,
ведь она любит его. А он всюду следовал бы за ней, сражался и умер  бы  за
нее, когда настал бы его час. Но Торп вернулся из леса,  и  Казан  убежал,
потому что Торп значил для него теперь то же, что и все мужчины: это  были
существа, держащие в руках дубинку, бич и еще предмет, изрыгающий огонь  и
смерть. Вот и сейчас...
   Начинало светать. Торп вышел из палатки с ружьем в руках. Минуту спустя
вышла и женщина. Она схватила мужа за руку, и оба они  глянули  туда,  где
лежало  покрытое  одеялом  тело.  Женщина  что-то  сказала  Торпу,  и  тот
выпрямился, закинул голову назад и прокричал:
   - Э-ге-ге! Казан! Казан! Казан!..
   Казан задрожал. Человек пытается выманить его, а сам  держит  ту  самую
палку, которая убивает!
   - Казан! Казан! - опять позвал Торп.
   Казан осторожно попятился назад. Он  отлично  знал,  что  для  холодной
тяжелой  палки,  посылающей  смерть,  расстояние  ничего  не  значит.   Он
обернулся, тихо заскулил. Его  покрасневшие  глаза  светились  безысходной
тоской, когда он в последний раз посмотрел на Изабеллу. Он уже  знал,  что
расстается с ней навсегда, и почувствовал в  сердце  боль,  какой  никогда
прежде не испытывал, - боль мучительнее,  чем  от  дубинки  или  бича,  от
голода или мороза. Ему захотелось запрокинуть голову и выть, чтобы в серую
пустоту неба излить свою тоску и одиночество.
   А там, возле палатки. Изабелла проговорила дрогнувшим голосом:
   - Он ушел.
   И даже сильный голос мужчины слегка прерывался, когда он заговорил.
   - Да, ушел. И ведь он сразу понял, а я нет. А как  я  избил  его  вчера
вечером! Теперь я отдал бы год своей жизни, только бы этого  не  произошло
тогда. Конечно, он не вернется.
   Пальцы Изабеллы сжали руку мужа.
   - Нет, вернется! - воскликнула она. - Он не оставит меня. Он дикий,  он
страшный, но ведь он любит меня! И он знает, что  я  тоже  его  люблю.  Он
вернется...
   - Слушай, Изабелла!
   Из глубины леса послышался  долгий,  протяжный  вой,  полный  уныния  и
печали, - Казан прощался с Изабеллой.
   Он потом долго еще сидел неподвижно, вдыхая непривычный воздух свободы.
Он вглядывался в  черные  бездны  леса,  становившиеся  все  прозрачнее  с
наступлением утра. С того самого дня, как его  впервые  запрягли  в  сани,
Казан не раз с тоской помышлял об  этой  свободе,  которой  так  требовала
волчья доля его крови. Но у него никогда не хватало  решимости  бежать.  А
теперь - вот она, волнующая свобода. Нет больше ни дубинок, ни бичей,  нет
и жестоких людей,  которые  сперва  вызывали  в  нем  недоверие,  а  потом
смертельную ненависть. Если б только не эта  злосчастная  примесь  волчьей
крови, бич и дубинка смирили бы его; а так они лишь ожесточили  его  дикий
от природы нрав. Да, люди были его злейшими врагами. Они не  раз  избивали
его до полусмерти, они называли его злым и держались от  него  подальше  и
никогда не упускали случая хлестнуть его бичом по спине. Все  тело  Казана
было покрыто рубцами от ран, нанесенных рукой человека.
   Он никогда не знал ни доброты, ни ласки - до того самого вечера,  когда
женщина впервые положила свою теплую руку ему на голову и прижалась  лицом
к его морде. Он тогда впервые почувствовал, что человека можно  любить.  А
теперь мужчина прогнал его. Прочь  от  нее,  прочь  от  ее  руки,  которая
никогда не держала ни дубинки, ни бича. Казан даже зарычал,  вспомнив  эту
обиду. Он шел все дальше, углубляясь в лес.
   Когда совсем рассвело, Казан  подошел  к  краю  болота.  Он  все  время
испытывал какое-то странное беспокойство, которое  не  рассеялось  даже  с
наступлением дня. Вот он на воле и  так  далеко  от  людей,  что  даже  их
ненавистного запаха не чувствовалось в воздухе. Но  не  было  и  собак,  и
саней, и огня, и пищи, а разве можно прожить без всего этого?
   Кругом было совершенно тихо.  Болото  лежало  во  впадине  между  двумя
грядами холмов; ели и кедры росли здесь невысоко и так часто, что под ними
почти не было снега; дневной свет едва проникал под  густые  кроны.  Казан
почувствовал голод. И одиночество. Он  был  волком,  но  тоже  и  собакой.
Собака не умеет обходиться без товарищей, а инстинкт подсказывал ему,  что
в этом безмолвном лесном мире можно легко найти общество себе  подобных  -
для этого надо только сесть и завыть, излить свое  одиночество.  Несколько
раз какой-то неясный звук готов был вырваться из горла Казана, но  тут  же
замирал. Это был еще не родившийся в нем волчий вой.
   Добыть еду Казан сумел без особого труда. К полудню он поймал  большого
зайца-беляка. Свежее мясо оказалось вкуснее мороженой рыбы или  отрубей  с
салом, и эта трапеза вселила в него уверенность. В тот  день  он  выследил
еще многих  зайцев  и  двух  убил.  До  сих  пор  Казан  не  знал  радости
преследования и охоты, а теперь он убивал столько, что не мог  съесть  всю
добычу.
   Зайцы не оказывали сопротивления. У них было  очень  нежное  и  вкусное
мясо, но Казану скоро наскучило убивать их. Ему хотелось  дичи  покрупнее.
Он уже не крался пугливо, скрываясь в зарослях. Теперь  он  высоко  держал
голову, шерсть на спине щетинилась, а густой хвост висел свободно,  как  у
волка. Казан был полон жажды жизни. Он шел на северо-запад -  то  был  зов
прежних дней, тех дней, когда он еще жил на Макензи; только теперь Макензи
была далеко, она текла на расстоянии тысячи миль от этих мест.
   В тот день Казан встретил много следов  на  снегу.  Он  запоминал,  как
пахнут отпечатки копыт лося и оленя, ямочки от мягких лап рыси.  Потом  он
пошел по следу лисы, который привел его к полянке, со всех сторон закрытой
высокими елями: снег там был плотно прибит  и  окрашен  кровью.  На  снегу
валялись голова, крылья и внутренности совы, и Казан понял, что не один он
охотится в этом лесу.
   К вечеру он увидел на снегу следы, очень похожие  на  его  собственные.
Они были совсем свежие, и от их теплого  запаха  Казан  заскулил.  Желание
сесть и завыть по-волчьи все росло в  нем  по  мере  того,  как  сгущались
ночные тени в лесу.  Казан  был  на  ногах  весь  день,  но  усталости  не
чувствовал. Люди были далеко, а лесные сумерки чем-то  странно  будоражили
Казана. Волчья кровь бежала в нем все быстрее. Ночь  наступила  ясная;  на
небе высыпали звезды, взошла луна. И наконец Казан  сел  на  снег,  поднял
голову к верхушкам елей