исташ,  впервые  употребив
местоимение "ты"  в  своем  обращении  к  Франсуа,  но  такая  вольность  не
оскорбила сего достойного мужа.
     Гроза прошла. На небе не было ни малейшего облачка,  а  на  поверхности
шотта не ощущалось дуновения ветра. Переход  был  весьма  тяжелым.  На  этой
части котловины нельзя было встретить  ни  одного  оазиса,  а  укрыться  под
деревьями можно было лишь по прибытии на стрелку Хингиз.  Сохар  продвигался
вперед ускоренным аллюром. Он спешил возвратиться в Зенфиг, где его поджидал
брат. Пока еще ничего не указывало пленникам на то, что они  попали  в  руки
Хаджара. С некоторым основанием, однако, капитан и Шаллер представляли себе,
что последнее нападение не имело целью лишь ограбить лагерь Голеа,  так  как
ожидаемая  добыча  была  слишком  незначительна.  Скорее,  этот  набег   был
организован как бы для мщения со стороны племен Мельрира, и  кто  знает,  не
придется ли капитану и его товарищам заплатить свободой, а быть может даже и
жизнью, за этот проект создания внутреннего моря Сахары?
     В продолжение первого дня были  сделаны  два  перехода  и  пройдено  25
километров. Зной был чрезвычайно тяжким. Больше  всех  страдал,  несомненно,
Франсуа, взгромоздившийся на  спину  верблюда.  Непривычный  к  толчкам,  он
буквально казался разбитым,  и  пришлось  привязать  его,  чтобы  спасти  от
падения.
     В продолжение первых  двух  переходов  Сохару  пришлось  придерживаться
некоторых тропинок, хорошо знакомых ему, чтобы  не  попасть  в  какую-нибудь
трясину. Но на следующий день  путь  пролегал  по  вполне  устойчивой  почве
Хингиза.
     Дальше  переходы  совершались  в  более  благоприятных,  чем  накануне,
условиях, и к вечеру Сохар  прибыл  вместе  со  своими  пленниками  в  оазис
Зенфит. И каково же было  изумление  пленников,  сменившееся  вслед  за  тем
слишком, к сожалению, основательными опасениями, когда они очутились лицом к
лицу с Хаджаром!


        ^TГлава четырнадцатая - В ПЛЕНУ^U

     Помещение, в которое доставлены были  пленники  Сохара,  было  когда-то
укрепленным пунктом  (борджи)  этого  селения.  Много  лет  тому  назад  это
сооружение начало разрушаться. Развалившиеся стены  высились  над  небольшим
холмом, на северной  оконечности  оазиса.  После  окончания  продолжительных
междоусобных войн, которые вели туареги, не было проявлено никаких  забот  о
восстановлении  этой  крепости.  "Сумаах",  род  минарета,  с   обвалившейся
верхушкой возвышался еще над  всем  зданием,  и  оттуда  открывался  во  все
стороны широкий обзор. Как ни был разрушен  этот  борджи,  тем  не  менее  в
середине самого здания сохранялись еще годные для жилья помещения.  Две  или
три  комнаты,  выходящие  на  внутренний  двор,  без  мебели,  без  отделки,
разделенные толстыми перегородками, могли все  же  предоставить  убежище  от
ливней летом и от холодов ненастного времени года.
     Туда-то и помещены были инженер, капитан Ардиган, унтер-офицер Писташ и
двое спахисов.
     Хаджар не обратился к ним ни с единым словом, а Сохар, доставивший их в
борджи, оставлял без ответа все обращенные к нему вопросы.
     Само собой разумеется, что во время нападения на лагерь капитан Ардиган
и его товарищи лишены были возможности захватить свое оружие. Кроме того, их
обыскали, отняли те небольшие деньги, которые они имели  при  себе,  и  даже
отняли  у  Франсуа  его  бритву,  что,  конечно,  привело  его   в   крайнее
негодование.
     Когда Сохар ушел, капитан и инженер прежде всего осмотрели помещение.
     - Когда попадаешь в тюрьму, - заметил Шаллер, - первым  делом  надо  ее
хорошенько всю осмотреть.
     - А вторым делом - бежать из нее, - добавил капитан Ардитан.
     Они обошли внутренний двор,  посередине  которого  возвышался  минарет.
Нельзя было не признать, что окружающие стены,  высотой  футов  в  двадцать,
были непреодолимы. Не удалось найти ни одного пролома в них, наподобие  тех,
какие были во внешнем вале, окружавшем борджи. Единственные  ворота  вели  в
центральный двор, но Сохар хорошо  закрыл  их.  Выбить  эти  ворота,  обитые
железными полосами, было невозможно, хотя выйти возможно было  только  через
них. Наступила ночь, которую пленники должны были провести в полной темноте.
Не было никакого освещения, а также и  пищи  для  подкрепления  сил.  Тщетно
ожидали они в продолжение первых часов заключения, что  им  будет  принесена
хотя бы вода для питья, жажда сильно  мучила  их.  Пленники  обошли  двор  в
сумерках, после чего все они  собрались  в  одной  из  примыкающих  к  двору
комнат, в которой вязанки сухой травы  должны  были  служить  им  постелями.
Грустное раздумье овладело ими.
     Голод пока еще можно было терпеть, и он стал  бы  невыносимым  лишь  на
следующий день, в случае  если  им  с  рассвета  не  дадут  пищи  и  воды  в
достаточном количестве.
     - Попытаемся заснуть, - сказал инженер.
     - И увидеть во сне, что сидим у  стола,  обильно  снабженного  яствами:
котлетами, фаршированным гусем, салатом!..
     - Бросьте это, унтер-офицер, - посоветовал Франсуа, - теперь  бы  мы  с
удовольствием поели и похлебки со свиным салом!
     Каковы же были намерения Хаджара по  отношению  к  пленникам?  Он,  без
сомнения, узнал капитана Ардигана. Не пожелает ли он выместить на  нем  свою
злобу? Не казнит ли он его и его товарищей?
     - Не думаю, - сказал Шаллер, - чтобы жизни  нашей  угрожала  опасность.
Туарегам важно держать нас в  качестве  заложников,  в  предвидении  будущих
случайностей. Можно предполагать, что с целью помешать  окончанию  работ  на
канале Хаджар и туареги возобновят свои  нападения  на  верфь  триста  сорок
седьмого километра, в случае возвращения туда рабочих общества. Хаджар может
потерпеть при следующей попытке неудачу.  Он  может  снова  попасть  в  руки
властей, а на этот раз они сумеют помешать его вторичному побегу. А  поэтому
в его интересах сохранить нас в своей власти  для  того  случая,  когда  ему
можно будет спасти жизнь путем обмена пленников.  И,  несомненно,  на  такое
предложение пришлось бы согласиться. Полагаю, это может скоро случиться, так
как о нападении Хаджара уже известно, и в скором времени ему придется  иметь
дело с регулярными войсками, высланными против него, чтобы выручить нас.
     - Возможно, вы и правы, - отвечал капитан Ардиган. - Только не  следует
забывать, что Хаджар мстителен и жесток.  Репутация  его  в  этом  отношении
твердо установилась. Не в его натуре рассуждать так, как способны рассуждать
мы. Он горит желанием личного мщения.
     - И притом, именно против вас, капитан, - заметил унтер-офицер  Писташ,
- против вас, который так ловко захватил его несколько недель тому назад.
     - Совершенно верно, унтер-офицер, и меня даже удивляет, что, зная,  кто
я, он тотчас же не учинил надо мною какого-либо насилия. Во  всяком  случае,
увидим. Верно лишь то, что мы находимся в его руках и мы ничего не знаем  об
участи Вильетта и Пуантара, так же как и они ничего не знают о нашей участи.
И все-таки должен сказать вам, что  я  не  из  тех  людей,  дорогой  Шаллер,
которые  согласятся  изображать  из  себя  выкуп  Хаджара  или  трофеи   его
разбойнического подвига. Что сулит будущее, я не знаю, знаю  лишь,  что  нам
надо во что бы то ни стало бежать, и когда  наступит  подходящий  момент,  я
сделаю невозможное, чтобы выбраться отсюда. Я желаю вернуть  свободу,  а  не
предстать  перед  товарищами  в  качестве  обмененного  пленника;  я   желаю
сохранить свою жизнь, чтобы встретиться с револьвером или саблей в  руках  с
этим разбойником, захватившим нас врасплох.
     Но если капитан Ардиган и Шаллер обдумывали  планы  бегства,  Писташ  и
Франсуа,  хотя  и  готовые  следовать   за   своими   начальниками,   больше
рассчитывали на помощь извне, и даже, быть может, на чутье и ум своего друга
Куп-а-Кера.
     Читатели помнят, что со времени их отъезда пес последовал за пленниками
вплоть до Зенфига и туареги не отгоняли его. Но когда капитан Ардиган и  его
спутники были заключены в борджи, верному животному не дали  последовать  за
ними. Было ли это сделано намеренно? Трудно было  сказать.  Несомненно  было
лишь одно: все заключенные весьма сожалели об  его  отсутствии.  Будь  он  с
ними,  какую  пользу  мог  бы  он  принести  при  свойственных  ему  уму   и
преданности?
     - Ничего не известно... Ничего не  известно,  -  повторял  унтер-офицер
Писташ. - У собак чутье, которым не  обладает  человек.  Если  заговорить  с
собакой о ее хозяине Николе и  ее  друге  Ва-Делаване,  быть  может,  она  и
кинется по собственному почину разыскивать  их?  Верно,  что  раз  мы  не  в
состоянии выбраться из этого проклятого двора, и пес тоже не в состоянии был
бы сделать этого! Тем не менее мне очень хотелось бы, чтобы  он  был  здесь!
Лишь бы только эти канальи не сделали с ним чего-нибудь!
     Тщетно прождав, что им дадут пищу, пленники решили  немного  отдохнуть.
Они растянулись на связках сухой травы, и им удалось через  некоторое  время
заснуть. Проснулись они на рассвете, проведя очень спокойную ночь.
     - Следует ли заключить из того только, что мы не ужинали вчера вечером,
- правильно заметил Франсуа, - что и нынче утром нам не придется завтракать?
     - Это было бы досадно,  скажу  даже  более  -  весьма  огорчительно,  -
отозвался унтер-офицер Писташ, который  зевал  с  таким  удовольствием,  что
можно было опасаться за вывих его челюстей. Зевал он, впрочем, на  этот  раз
не столько от  позыва  ко  сну,  сколько  от  голода.  Вскоре  все  сомнения
пленников по этому вопросу были устранены.
     Час спустя появились  во  дворе  Ахмет  и  человек  двадцать  туарегов,
которые принесли с собой еду для пленников: пирог, холодное мясо, финики,  в
достаточном количестве, чтобы  прокормить  шестерых  человек  в  продолжение
одного дня. В нескольких  кружках  заключалось  обильное  количество  свежей
воды, взятой из уэда, протекавшего по оазису Зенфиг.
     Капитан Ардиган еще раз попытался узнать, какую участь готовил им вождь
туарегов и обратился с вопросами к Ахмету.
     Но тот не проявил большего, чем накануне  Сохар,  желания  отвечать  на
вопросы. Видимо, он получил соответствующие указания и удалился, не проронив
ни одного слова.
     Трое суток не принесли никаких перемен. Нельзя было пока и помышлять  о
побеге из борджи; по крайней мере невозможно было  перелезть  через  высокие
стены, за отсутствием лестниц. Если бы пленникам удалось,  пользуясь  ночной
темнотой, перебраться через эти стены, быть может, дальнейший  побег,  через
оазис, оказался бы и возможен.  Казалось  даже,  что  борджи  не  был  вовсе
снаружи охраняем, так как ни днем, ни ночью не слышно было  звука  шагов  по
дороге. Да и не было к тому никакой  надобности;  стены  представляли  собой
непреодолимое препятствие, а ворота во двор нельзя было бы ссадить с петель.
     Впрочем, с первого же дня их заточения  унтер-офицеру  Писташу  удалось
узнать расположение оазиса. После неоднократных  усилий,  рискуя  сотни  раз
свернуть себе шею, он поднялся по  разрушенной  лестнице  до  верхней  части
минарета.
     Выглядывая из  бойниц,  уверенный,  что  его  невозможно  заметить,  он
наблюдал широкую панораму, расстилавшуюся перед его глазами.
     Внизу  разбросаны  были  между  деревьями  оазиса  дома   селения.   На
протяжении от 3 до 4  километров  с  востока  к  западу  находилась  область
Хингиза. По северному направлению выстроено было в один ряд наибольшее число
домов, резко выделявшихся своей белизной среди темной зелени листвы. Судя по
расположению одного из  этих  домов,  числу  построек,  окруженных  стенами,
оживлению, проявлявшемуся у ворот,  количеству  флажков,  развевавшихся  над
входом, унтерофицер заключил,  что  дом  этот  должен  был  служить  жилищем
Хаджара, и он в этом  не  ошибался.  Заняв  снова  утром  20-го  числа  свой
наблюдательный пост на вершине минарета, унтер-офицер  заметил  значительное
оживление в селении, дома которого постепенно пустели.  Казалось  даже,  что
большое  число  туарегов  собирались  сюда  с  различных   концов   Хингиза.
Отсутствие верблюдов и иных животных для перевозки тяжестей  указывало,  что
стекавшиеся в селение люди не принадлежали к составу какого-нибудь каравана.
Кто знает, не происходило  ли  в  этот  день  в  Зенфиге  какое-либо  важное
собрание, созванное Хаджаром?
     Глядя на все происходившее, унтер-офицер счел необходимым  предупредить
об этом капитана и пригласил его подняться наверх.
     Не могло быть сомнения, что  в  ту  минуту  происходил  в  Зенфиге  род
народного вече, на которое собрались несколько сотен туарегов.  Слышны  были
крики, видны были с вершины минарета жестикулирующие люди. Но  вот  волнение
затихло с появлением какого-то человека, явившегося в сопровождении  мужчины
и женщины, из дома, по мнению унтер-офицера, принадлежащего вождю туарегов.
     - Это Хаджар, это он! - вскрикнул капитан Ардиган. - Я узнаю его.
     - Вы правы, капитан, - отвечал Писташ, - и я также узнаю его.
     Действительно, это были Хаджар, его  мать  Джемма  и  брат  Сохар.  При
появлении  на  площади  они  встречены  были  всеми   собравшимися   криками
приветствия.
     Воцарилось молчание. Окруженный  толпой,  Хаджар  начал  говорить  и  в
течение целого часа держал речь,  часто  прерываемую  восторженными  криками
присутствующих. До капитана и унтер-офицера не доносилось, однако, ни одного
слова этой речи. Когда закончилось собрание, снова раздались крики, и  после
того, как Хаджар  вернулся  в  свой  дом,  воцарилось  обычное  спокойствие.
Капитан Ардиган и Писташ спустились во двор и передали  товарищам  обо  всем
виденном ими.
     - Предполагаю со своей стороны, - сказал инженер, -  что  собрание  это
состоялось, чтобы протестовать против обводнения шоттов, и за ним последует,
несомненно, какое-нибудь новое нападение.
     - И я так полагаю, - сказал капитан Ардиган. - Но нельзя  ли  заключить
из всего этого, что, быть может, Пуантар снова появился в Голеа?
     - Все это так, если только речь шла не о  нас,  -  сказал  унтер-офицер
Писташи, - и если все эти негодяи не собрались сюда присутствовать при казни
пленников!
     Продолжительное молчание последовало  за  этим  замечанием.  Капитан  и
инженер обменялись между собой  взглядом,  выдававшим  их  тайные  думы.  Не
следовало ли опасаться, что вождь туарегов пожелал приступить к  решительным
действиям для удовлетворения  кипевшего  в  нем  чувства  мести,  и  признал
необходимым собрать различные  племена  Хингиза  в  Зенфиг,  чтобы  дать  им
возможность присутствовать при публичной казни? С другой  стороны,  возможна
ли была надежда на какую-либо помощь  со  стороны  Бискры  либо  со  стороны
Голеа, если лейтенанту Вильетту было неизвестно, куда были уведены пленные и
во власти какого из племен находились они?  Прежде  чем  сойти  с  минарета,
капитан Ардиган и унтер-офицер в последний раз оглядели всю часть  Мельрира,
расстилавшуюся перед ними. Одинаковая пустыня виднелась как с севера, так  и
с юга. На  западе  и  востоке  тоже  было  пусто.  Что  же  касается  отряда
лейтенанта  Вильетта,  то,  допуская  предположение,  что  произведенные  им
розыски довели его до Зенфига, - что в состоянии  был  он  сделать,  имея  в
распоряжении своем горсть людей против большого селения?
     Оставалось, следовательно, ждать, что могло произойти дальше! С  минуты
на минуту ворота борджи могли раскрыться перед Хаджаром и его приближенными.
Возможно ли было какое-либо  сопротивление,  если  вождь  туарегов  прикажет
увести их на площадь и казнить там? И  разве  отложенное  сегодня  не  могло
совершиться на следующий день?  День  прошел,  однако,  не  принеся  никаких
перемен  в  их  положении.  Доставленной  им  с  утра   провизии   оказалось
достаточно,  и  с  наступлением  вечера  пленники  расположились  снова   на
подстилке из травы в комнате, в которой проведена была ими предыдущая ночь.
     Не прошло и получаса после того, как они улеглись, как  послышался  шум
снаружи.  Не  обходил  ли  дозором,  какой-нибудь  тарги  вокруг  стены?  Не
раскроются ли ворота? Не явятся ли за пленниками посланные Хаджара?
     Поднявшись   тотчас,   унтер-офицер   притаился   у   дверей   и   стал
прислушиваться. До слуха его не  доносился  шум  шагов,  это,  скорее,  было
что-то вроде заглушенного и  жалобного  тявканья.  Какая-то  собака  бродила
вокруг наружной стены.
     - Это Куп-а-Кер!.. Это он, это он! - воскликнул Писташ.
     Распластавшись на полу у порога, он стал кликать собаку:
     - Куп-а-Кер, Куп-а-Кер!.. Ты ли это, мой добрый пес?
     Узнав голос унтер-офицера, так же как узнан  был  бы  им  голос  самого
Николя, животное отвечало новым, сдержанным лаем.
     - Да, это мы, Куп-а-Кер, это мы! - повторял Писташ. - Ах,  если  бы  ты
мог отыскать и старшего вахмистра и твоего друга  Ва-Делавана?  И  известить
их, что мы заточены здесь!
     Капитан Ардиган и остальные подошли ближе  к  дверям.  Нельзя  ли  было
воспользоваться псом для того,  чтобы  завязать  сношения  с  товарищами,  -
мелькнула у них мысль! Если к  его  ошейнику  привязать  записку?..  И,  кто
знает, быть  может,  верному  животному  и  удалось  бы,  подчиняясь  своему
инстинкту,  отыскать  лейтенанта!  Вильетт  же,  узнав  о  месте  нахождения
товарищей, несомненно, примет меры к  их  освобождению!  Во  всяком  случае,
необходимо было устранить всякую возможность встречи собаки с  кем-нибудь  у
ворот борджи. А потому бригадир обратился к нему:
     - Уходи, милый пес. Уходи! - Собака, казалось, поняла это; она отошла в
сторону, потявкав в знак  прощания.  На  следующий  день,  как  и  накануне,
пленникам  была  доставлена  провизия  и  можно  было  надеяться,  что  и  в
продолжение наступающего дня не произойдет перемены в их положении.
     На следующую ночь собака  не  возвращалась;  по  крайней  мере  Писташ,
стороживший ее приход,  не  слышал  лая,  что  заставило  его  подумать,  не
пострадало ли несчастное животное, так, что быть может, и не придется  снова
свидеться с ним.
     Последующие два дня не  отмечены  были  никакими  происшествиями,  и  в
течение их не замечалось особого оживления в селении.
     24-го числа, около  11  часов  утра,  капитаном  Ардиганом,  занимавшим
наблюдательный пост наверху минарета,  было  замечено  какое-то  движение  в
Зенфиге. Доносились необычные звуки, топот коней, лязг оружия.  Одновременно
все население потянулось  на  главную  площадь,  по  направлению  к  которой
двигалось также значительное число всадников.
     Не наступил ли  день,  когда  суждено  было  капитану  Ардигану  и  его
товарищам предстать перед Хаджаром.
     Нет, и на этот раз все обошлось благополучно. Наоборот, все  предвещало
близкий отъезд вождя туарегов. Сидя на коне  посередине  площади,  он  делал
смотр сотне туарегов. Полчаса спустя Хаджар встал во главе  этих  всадников,
и, выйдя за пределы селения, направился к востоку от Хингиза. Капитан тотчас
же спустился и объявил об этом товарищам.
     - Предпринимается, кажется,  набег  на  Голеа,  где,  вероятно,  работы
возобновились, - сказал инженер.
     - Кто знает, не повстречался ли Хаджар с Вильеттом? - заметил капитан.
     - Да... все возможно, - отвечал унтер-офицер. - Несомненно же одно, что
раз Хаджар и эти разбойники ушли из селения, то наступило время бежать.
     - Но каким же образом? - спросил один из спахисов.  Да,  именно,  каким
образом? Как воспользоваться представившимся случаем? Разве стены борджи  не
были по-прежнему недоступны? Разве возможно было ссадить  с  петель  ворота,
запертые снаружи? А с другой стороны, от кого же ожидать помощи?
     Помощь эта появилась, однако, и вот при каких условиях.
     В следующую ночь, как и в первый раз,  послышался  глухой  лай  собаки,
причем она скребла лапами землю у ворот.
     Благодаря своему инстинкту Куп-а-Кер нашел пролом под внешней  оградой,
на