го товарища по оружию, но  и  надежного  друга,  которому  он  мог
поведать о своих огорчениях, а их было  немало.  Плохая  дисциплина  среди
наемников, составлявших значительную часть экспедиционного корпуса, низкое
жалованье, которое им  выплачивали  с  перебоями,  трудности,  создаваемые
самими жителями  Хиоса,  -  все  это  осложняло  и  замедляло  его  боевые
операции.
   Тем не менее осада Хиосской крепости была начата. Анри д'Альбаре прибыл
вполне своевременно, чтобы принять в ней участие. Союзные  державы  дважды
предписывали полковнику Фавье прекратить подготовку к осаде, но, пользуясь
открытой поддержкой греческого правительства, он игнорировал эти  указания
и невозмутимо продолжал свое дело.
   Вскоре осада перешла в некое подобие блокады,  однако  настолько  плохо
организованной,  что  осажденные  имели  возможность  все  время  получать
продовольствие и боевые припасы. Как бы то ни было, Фавье, возможно, сумел
бы" овладеть крепостью, если бы его войско,  день  ото  дня  слабевшее  от
голода, не разбрелось по острову и не занялось мародерством. Именно  в  ту
пору оттоманскому флоту в составе пяти кораблей удалось прорваться в  порт
Хиос и доставить туркам  подкрепление  в  количестве  двух  тысяч  пятисот
человек. Правда, через некоторое  время  для  оказания  помощи  полковнику
Фавье прибыл Миаулис со своей эскадрой, но  было  уже  слишком  поздно,  и
Фавье пришлось отступить.
   Греческого адмирала сопровождало несколько кораблей, на которых прибыли
добровольцы для пополнения экспедиционного корпуса на Хиосе.
   В их числе была женщина.
   Андроника, сражавшаяся до последнего часа  против  солдат  Ибрагима  на
Пелопоннесе, находилась в рядах повстанцев с первых дней  войны  и  хотела
участвовать в ней до конца. Вот почему она и прибыла на Хиос,  исполненная
решимости погибнуть, если потребуется,  на  этом  острове,  который  греки
стремились присоединить к своему новому королевству. Ей казалось, что  так
она искупит то зло, которое ее недостойный  сын  причинил  этому  краю  во
время ужасной резни 1822 года.
   ...Это случилось в  те  дни,  когда  султан  вынес  острову  Хиос  свой
страшный приговор: огонь, меч, рабство. Привести  его  в  исполнение  было
поручено капудан-паше Кара-Али. Он сделал свое  дело.  Его  кровавые  орды
заполнили остров. Все мужчины старше двенадцати лет и все  женщины  старше
сорока были безжалостно истреблены. Оставшиеся в  живых  были  обращены  в
рабство, и их должны были отправить  на  рынки  Смирны  и  Берберии.  Так,
руками тридцати тысяч турок весь остров был предан огню  и  залит  кровью.
Двадцать три тысячи жителей Хиоса  были  убиты.  Сорок  семь  тысяч  стали
невольниками.
   Вот тогда-то в дело вмешался  Николай  Старкос.  Он  и  его  сообщники,
натешившись убийствами и грабежами, стали  главными  посредниками  в  этом
постыдном промысле, который должен был насытить алчность турок  населением
целого острова. Корабли этого предателя служили для перевозки многих тысяч
несчастных  к  берегам  Малой  Азии  и  Африки.   Именно   в   ходе   этих
отвратительных операций Николай Старкос и  вошел  в  сношения  с  банкиром
Элизундо. Отсюда проистекали те  огромные  барыши,  львиная  доля  которых
попадала в руки отца Хаджины.
   Андроника слишком хорошо знала, какое участие принимал Николай  Старкос
в Хиосской резне, какую роль он играл в этой ужасной трагедии. Вот  почему
она испытала  властную  потребность  приехать  сюда,  где  бы  ее  осыпали
жестокими проклятиями, если бы  знали,  что  она  является  матерью  этого
негодяя. Ей казалось, что, сражаясь на этом острове, проливая  свою  кровь
за дело жителей Хиоса, она как бы искупает преступления своего сына.
   Прибыв на Хиос, Андроника должна была в один прекрасный день  неминуемо
встретиться с Анри д'Альбаре. И в самом деле, через некоторое время  после
своего приезда, 15 января, она внезапно столкнулась  с  молодым  офицером,
спасшим ей жизнь в битве при Хайдари.
   Женщина кинулась к нему и, раскрыв объятия, воскликнула:
   - Анри д'Альбаре!
   - Андроника! Вы?! - вскричал молодой офицер. - И вы здесь?
   - Да! - ответила она. - Разве мое место не там, где еще  длится  борьба
против угнетателей?
   - Андроника, - продолжал Анри д'Альбаре, - вы  можете  гордиться  своей
страной! Вы можете гордиться сынами  и  дочерьми  Греции,  защищавшими  ее
вместе с вами! Еще немного, и на греческой земле не  останется  ни  одного
турецкого солдата!
   - Я уповаю на это, Анри д'Альбаре, и молю бога, чтобы он дал мне дожить
до тех пор.
   И Андроника рассказала о своей жизни с того  дня,  как  они  расстались
после битвы при Хайдари, о своем путешествии  в  родные  края  -  в  Мани,
который ей захотелось увидеть в последний раз, затем - о своем возвращении
в армию, сражавшуюся в Пелопоннесе, и, наконец, о своем прибытии на Хиос.
   Со своей стороны, Анри д'Альбаре сообщил ей, при каких  обстоятельствах
он вернулся в Корфу, поведал о своих отношениях  с  банкиром  Элизундо,  о
своей расстроившейся свадьбе, об исчезновении Хаджины, которую он все  еще
надеялся отыскать.
   - Анри д'Альбаре, - сказала Андроника, - если вы и не знаете еще, какая
тайна окутывает жизнь этой молодой девушки, верьте, Хаджина достойна  вас!
Да! Вы свидитесь с ней и будете счастливы, как оба того заслуживаете.
   - Скажите мне, Андроника, - спросил Анри д'Альбаре, -  не  был  ли  вам
знаком банкир Элизундо?
   - Нет, - отвечала Андроника. - Откуда я могла знать  его  и  почему  вы
задаете мне этот вопрос?
   - Потому что мне неоднократно случалось называть в его присутствии ваше
имя, - ответил молодой офицер, - и оно всегда странным образом  привлекало
его внимание. Однажды он спросил у меня, не знаю ли я, что сталось с  вами
после нашей разлуки.
   - Я не знакома с  ним,  Анри  д'Альбаре,  мне  никогда  не  приходилось
слышать даже имени банкира Элизундо!
   - Во всем этом кроется какая-то тайна, которую  я  не  могу  постичь  и
которую мне, вероятно, уже никогда не разгадать, ибо Элизундо нет в живых!
   Анри д'Альбаре умолк. На него нахлынули воспоминания о Корфу. Он  вновь
стал размышлять о том, сколько  выстрадал  и  сколько  еще  предстоит  ему
выстрадать в разлуке с Хаджиной!
   Затем он обратился к Андронике.
   - Что вы собираетесь делать, когда окончится война? - спросил он.
   - Тогда бог сжалится надо мной и приберет меня с  этого  света,  где  я
терзаюсь угрызениями совести за то, что еще живу, - отвечала она.
   - Угрызения совести? У вас, Андроника?
   - Да!
   Матери Николая Старкоса  хотелось  сказать,  что  сама  ее  жизнь  была
преступлением, ибо она произвела на свет такого сына!
   Но, отогнав эту мысль, она продолжала:
   - Что касается вас, Анри д'Альбаре, то вы молоды, и да пошлет  вам  бог
долгую жизнь! Постарайтесь же найти ту, кого потеряли, ту, что вас любит!
   - Да, Андроника, я буду искать ее  повсюду,  как  и  того  ненавистного
соперника, который явился, чтобы стать между нами!
   - Кто этот человек? - спросила Андроника.
   - Капитан какого-то подозрительного судна, - ответил Анри д'Альбаре,  -
отплывшего из Корфу сразу же после исчезновения Хаджины.
   - Как его зовут?
   - Николай Старкос!
   - Он!..
   Еще одно слово, и у Андроники вырвалась бы ее тайна: она призналась бы,
что Николай Старкос - ее сын.
   Это имя, так неожиданно произнесенное Анри д'Альбаре, наводило  на  нее
ужас. Как ни сильна была Андроника, она  страшно  побледнела.  Итак,  зло,
причиненное молодому  офицеру,  тому,  кто  спас  ее,  рискуя  собственной
жизнью, - это зло исходило от Николая Старкоса!
   Однако от Анри д'Альбаре не укрылось впечатление, произведенное  именем
Старкоса на Андронику. Понятно,  что  ему  захотелось  узнать  причину  ее
волнения.
   - Что случилось?.. Что с вами?.. - вскричал он. - Отчего  вы  смешались
при имени капитана "Каристы"? Говорите!.. Говорите же! Знаете ли вы  того,
кто носит это имя?
   - Нет... Анри д'Альбаре, нет! - отвечала Андроника срывающимся голосом.
   - О, я вижу!.. Вы знаете его!.. Андроника, умоляю вас, скажите мне, кто
этот человек... чем он занимается... где находится  в  настоящее  время...
где я могу с ним встретиться?
   - Не знаю!
   -  Нет,  знаете!..  Он  вам  знаком,  Андроника,  и  вы   отказываетесь
признаться в этом... и кому... мне! Может быть, одним-единственным  словом
вы могли бы навести меня на его след... возможно, на след Хаджины... и  вы
отказываетесь говорить!
   - Анри д'Альбаре, - с твердостью ответила  Андроника,  -  я  ничего  не
знаю!.. Мне неизвестно, где находится этот капитан!.. Я  не  знаю  Николая
Старкоса!
   Сказав это, она ушла, оставив молодого офицера в глубоком волнении.  Но
с этого дня все его попытки встретиться с Андроникой оказывались тщетными.
Без сомнения, она покинула Хиос и возвратилась на материк. Анри  д'Альбаре
пришлось оставить всякую надежду ее разыскать.
   Между тем кампания, предпринятая полковником Фавье, подходила к  концу,
не дав никаких результатов.
   Дело в том, что в экспедиционном корпусе вскоре началось  дезертирство.
Невзирая на уговоры офицеров, солдаты дезертировали и, садясь на  корабли,
отплывали с острова. Артиллеристы, в которых Фавье был совершенно  уверен,
бросали свои орудия. Перед лицом  такого  упадка  дисциплины,  охватившего
даже лучших людей, опускались руки!
   Пришлось снять осаду  и  вернуться  в  Сиру,  откуда  была  начата  эта
злосчастная экспедиция. Здесь в награду за его  героическую  борьбу  Фавье
ожидали упреки и самая черная неблагодарность.
   Что касается Анри д'Альбаре, то он принял решение покинуть остров  Хиос
вместе со своим командиром. Но в каком месте Архипелага продолжит он  свои
розыски? Он пока не знал этого, как вдруг непредвиденное событие  положило
конец его колебаниям.
   Накануне отплытия в Грецию почта доставила ему письмо.
   Это письмо, со штампом Коринфа, адресованное капитану  Анри  д'Альбаре,
содержало лишь следующее сообщение:

   "В командовании корвета "Сифанта", приписанного к порту Корфу,  имеется
вакантное место. Не угодно ли будет капитану Анри д'Альбаре занять  его  и
продолжить кампанию против Сакратифа и пиратов Архипелага?
   В начале марта "Сифанта" подойдет к мысу Анапомера,  в  северной  части
острова, и шлюпка корвета  будет  постоянно  находиться  в  бухте  Ора,  у
основания мыса.
   Пусть капитан Анри д'Альбаре поступит так, как ему подсказывает чувство
долга".

   Подписи не было. Почерк  был  незнакомый.  Ничто  не  могло  подсказать
молодому офицеру, от кого это письмо.
   Во всяком случае, в нем  содержалось  известие  о  корвете,  о  котором
долгое время ничего не было слышно. Анри  д'Альбаре  представлялся  случай
вернуться  к  профессии  моряка.  Он  получал   возможность   преследовать
Сакратифа и, если удастся,  избавить  от  него  Архипелаг;  вместе  с  тем
появлялась надежда - и это не  осталось  без  влияния  на  его  решение  -
встретить в этих морях Николая Старкоса и его саколеву.
   Анри д'Альбаре немедленно решил принять предложение,  сделанное  ему  в
загадочном письме. Он распростился  с  полковником  Фавье,  отплывающим  в
Сиру,  затем,  наняв  легкое  судно,  направился  к  северной  оконечности
острова.
   Плавание не могло длиться  долго,  особенно  в  условиях  юго-западного
ветра, дувшего с  суши.  Судно  миновало  порт  Колокинту  между  островом
Аноссаи и мысом Пампака. Пройдя этот мыс, оно направилось  к  мысу  Ора  и
двинулось вдоль берега, с намерением войти в бухту того же названия.
   Первого марта, после полудня, Анри д'Альбаре высадился в этой бухте.
   У подножья скалы его ожидала стоявшая на якоре шлюпка. В открытом  море
в дрейфе лежал корвет.
   -  Я  капитан  Анри  д'Альбаре,  -  сказал  молодой  офицер   рулевому,
командовавшему шлюпкой.
   - Угодно ли капитану д'Альбаре отправиться  на  корвет?  -  осведомился
тот.
   - Без промедления.
   Шлюпка отчалила.  Движимая  тремя  парами  весел,  она  быстро  покрыла
расстояние в одну милю, отделявшее ее от корвета.
   Едва  Анри  д'Альбаре  показался   на   борту   "Сифанты",   послышался
продолжительный свисток, затем один  за  другим  прогремели  три  пушечных
выстрела. В момент, когда молодой офицер ступил на  палубу,  весь  экипаж,
выстроенный как на параде, отдал  ему  честь,  а  на  гафеле  бизань-мачты
взвился корфиотский флаг.
   Помощник  командира  "Сифанты"  выступил  вперед  и   зычным   голосом,
отчетливо прозвучавшим в тишине, проговорил:
   - Офицеры и  матросы  "Сифанты"  счастливы  приветствовать  на  корвете
своего командира, Анри д'Альбаре!



10. КАМПАНИЯ В АРХИПЕЛАГЕ

   "Сифанта" - корвет второго ранга - насчитывала в своей батарее двадцать
две двадцатичетырехфунтовых пушки, а на палубе, хотя в то время  это  было
необычным для кораблей ее типа, шесть  двенадцатифунтовых  каронад.  Гордо
выдававшийся вперед форштевень и изящная корма,  высокая  надводная  часть
корпуса, позволяли ей соперничать с лучшими кораблями своего времени.  Без
труда развивая самую большую скорость, "Сифанта", имевшая плавную бортовую
качку, как и все хорошие парусники, отлично шла в крутой бейдевинд  и  при
свежем ветре могла идти  под  всеми  незарифленными  парусами,  вплоть  до
бом-брамселей.  Если  командир  корвета  был  отважным  моряком,  он   мог
пользоваться ее парусностью  без  всякого  риска.  "Сифанта"  обладала  не
меньшей остойчивостью, чем фрегат. Она скорее лишилась бы своего рангоута,
чем опрокинулась бы под парусами. Это позволяло, даже в штормовую  погоду,
достигать наивысшей скорости, что давало ей серьезные шансы на успех в той
опасной погоне  за  пиратами  Архипелага,  для  которой  ее  предназначали
владельцы.
   Хотя корвет и не считался  военным  кораблем,  ибо  он  принадлежал  не
государству, а частным лицам, он находился под военным командованием.  Его
офицеры  и  матросы  сделали  бы  честь  лучшему   корвету   Франции   или
Соединенного королевства.  Здесь  была  та  же  четкость  маневра,  та  же
дисциплина, тот же порядок, как в море, так и на  стоянках.  На  судне  не
замечалось  никакой  распущенности,  характерной  для  наспех  вооруженных
кораблей,  экипажи  которых,  отличаясь  удальством,  не  всегда  отвечают
требованиям, предъявляемым на кораблях военного флота.
   В состав команды корвета  входило  двести  пятьдесят  человек;  из  них
добрую  половину  составляли  французы  -  бретонцы  и  провансальцы;  что
касается  остальных,  то  это  были  преимущественно  англичане,  греки  и
корфиоты. Все они были люди искушенные в морском деле и надежные в  бою  -
одним словом, моряки до мозга костей, на которых вполне можно  положиться:
им было не привыкать к испытаниям. Квартирмейстеры, боцманматы  и  боцманы
хорошо  несли  службу  и  были  умелыми  посредниками  между  офицерами  и
матросами.  В  командование  корвета  входили   старший   офицер,   четыре
лейтенанта и восемь мичманов, опять-таки корфиоты, англичане  и  французы.
Старший офицер, бывалый моряк, капитан Тодрос, до  тонкостей  изучил  моря
Архипелага,  которые  корвету  предстояло  обследовать  вплоть  до   самых
отдаленных мест. Трудно было найти остров, не известный ему в подробностях
- со всеми бухтами, заливами  и  вырезами  берега.  Трудно  было  отыскать
островок, не обнаруженный  им  во  время  его  прежних  походов.  Вряд  ли
существовали фарватеры, глубина которых  не  была  бы  запечатлена  в  его
памяти с той же точностью, что и на картах.
   Этот пятидесятилетний офицер, грек с острова Гидры, служивший ранее под
началом Канариса и Томазиса, должен был стать  неоценимым  помощником  для
командира "Сифанты".
   Первую часть своей экспедиции по морям Архипелага корвет  совершил  под
командой капитана Страдены. Как уже говорилось, сперва плавание  проходило
довольно удачно. Потопленные корабли и захваченные в плен пираты -  таково
было успешное начало. Но дело не обошлось без весьма ощутимых  потерь  для
команды и  офицерского  состава.  И  если  в  течение  долгого  времени  о
"Сифанте" не было никаких известий, то это объяснялось тем, что 27 февраля
в виду острова Лимнос корвету пришлось выдержать бой против целой флотилии
пиратов.
   В этом бою  "Сифанта"  потеряла  не  только  сорок  человек  убитыми  и
ранеными, но также и своего командира Страдену, смертельно раненного ядром
на юте.
   Тогда командование корветом принял капитан Тодрос; добившись  победы  в
этом бою, он повел "Сифанту" в порт Эгины для неотложного ремонта  корпуса
и рангоута.
   Здесь  через  несколько  дней  после  прибытия  "Сифанты",   к   общему
удивлению, выяснилось, что корвет был за  очень  высокую  цену  приобретен
неким банкиром из Рагузы, чей поверенный явился  в  Эгину  для  оформления
судовых документов. Все  это  совершилось  так  гладко,  что  не  возникло
никаких споров; с соблюдением всех  формальностей  было  установлено,  что
корвет    не    принадлежит     больше     своим     прежним     хозяевам,
судовладельцам-корфиотам, чья прибыль  от  его  продажи  оказалась  весьма
значительной.
   Но хотя "Сифанта" и сменила владельца, назначение ее осталось  прежним.
Очистить воды Архипелага от кишевших в них бандитов, вернуть на родину  по
мере возможности  тех  невольников,  которых  ей  удастся  освободить,  не
складывать оружия до тех пор, пока не будет  уничтожен  самый  ужасный  из
морских разбойников - пират Сакратиф, - такова  по-прежнему  была  миссия,
возложенная на "Сифанту". По окончании ремонтных работ помощник  командира
получил приказание направиться к северному побережью Хиоса; там должен был
находиться новый капитан, которому предстояло  стать  на  корвете  "первым
после бога".
   В это время Анри д'Альбаре и получил то лаконичное послание, в  котором
ему сообщали, что в командовании корвета "Сифанта" есть вакантное место.
   Читателю уже известно, что он принял предложение, не  подозревая  того,
что это еще не занятое место было местом командира. Однако, едва он ступил
на палубу, офицеры и матросы отдали себя в его  распоряжение,  а  пушечный
салют возвестил поднятие корфиотского флага.
   Все сведения о корвете Анри д'Альбаре получил от капитана Тодроса. Акт,
в силу которого он вводился в командование корветом, был в полном порядке.
Таким образом назначение молодого офицера  не  могло  никем  оспариваться,
впрочем, оно и не оспаривалось. Многие офицеры корвета  уже  знали  своего
командира. Им было известно, что, имея звание капитан-лейтенанта,  он  был
одним из самых молодых и в то же время  самых  выдающихся  офицеров  этого
ранга во французском флоте. Его участие в войне за независимость  принесло
ему заслуженную известность. Поэтому с первого же  смотра,  произведенного
им на борту "Сифанты", имя его было на устах у всего экипажа.
   - Офицеры и матросы, - просто сказал Анри д'Альбаре, -  я  знаю,  какая
миссия доверена "Сифанте". Мы выполним ее  до  конца,  если  будет  угодно
богу! Вечная слава вашему прежнему командиру, с честью  павшему  на  своем
посту! Положитесь на меня, как я полагаюсь на вас! Вольно!
   На следующий день, 2 марта, корвет, шедший под всеми парусами,  потерял
из виду берега Хиоса,  затем  вершину  горы  Элиас,  которая  высится  над
островом, и взял курс на север Архипелага.
   Для моряка довольно одного-беглого взгляда и нескольких часов плавания,
чтобы оценить  достоинства  своего  корабля.  Дул  свежий  северо-западный
ветер, и не было необходимости  уменьшать  паруса.  Благодаря  этому  Анри
д'Альбаре мог в первый же день познакомиться с  великолепными  мореходными
качествами корвета.
   - Он может уступить свои брамсели любому кораблю, и он может  нести  их
при ветре, когда нужно брать два рифа на  нижних  парусах,  -  сказал  ему
капитан Тодрос.
   На языке бравого моряка  это  означало  две  вещи:  прежде  всего,  что
никакой другой парусник не мог соперничать с "Сифантой" в скорости, затем,
что его прочный рангоут и остойчивость  позволяли  ему