о
ожидала рабская доля.
   Так или иначе, через пять минут этот  вопрос  должен  был  окончательно
решиться.
   На последнюю надбавку, провозглашенную  аукционистом,  Старкос  ответил
словами:
   - Восемь тысяч лир!
   - Девять тысяч! - сказал Анри д'Альбаре.
   Наступило  молчание.  Командир   "Сифанты",   по-прежнему   сохранявший
хладнокровие, следил взглядом за Николаем Старкосом, который  в  бешенстве
ходил взад  и  вперед,  совершенно  не  обращая  внимания  на  испуганного
Скопело. Впрочем, никакие доводы не могли бы теперь умерить  разыгравшиеся
страсти.
   - Десять тысяч лир! - вскричал Старкос.
   - Одиннадцать тысяч! - ответил Анри д'Альбаре.
   - Двенадцать тысяч! - бросил Старкос, не задумываясь.
   Командир д'Альбаре ответил не сразу. Не то, что бы он колебался, но  он
заметил, как Скопело кинулся к Николаю Старкосу, видимо пытаясь  уговорить
его прекратить  безумный  торг,  и  это  на  мгновение  отвлекло  внимание
капитана "Каристы".
   В то же время пожилая невольница, до  сих  пор  упорно  прятавшая  свое
лицо, выпрямилась, словно у нее возникло желание показаться Старкосу...
   В эту  секунду  над  Аркасской  крепостью  вспыхнуло  пламя,  окутанное
клубами белого дыма; но прежде чем звук  выстрела  донесся  до  батистана,
звучный голос назвал новую сумму:
   - Тринадцать тысяч лир!
   Затем послышался выстрел, за которым последовали  долго  не  смолкавшие
возгласы "ура".
   Старкос оттолкнул Скопело с такой силой, что тот покатился по  земле...
Но было уже слишком поздно! Старкос  больше  не  имел  права  торговаться!
Хаджина Элизундо ускользнула от него, и, видимо, навсегда!
   - Идем! - глухим голосом бросил он Скопело.
   И можно было расслышать, как он пробормотал: "Это будет  и  надежнее  и
дешевле!"
   Оба взобрались на арбу и скрылись за поворотом дороги, ведущей в  глубь
острова.
   И вот уже Хаджина Элизундо, поддерживаемая Ксарисом,  вышла  за  ограду
батистана.  Она  кинулась  в  объятия  Анри  д'Альбаре,  который  говорил,
прижимая ее к сердцу:
   - Хаджина! Хаджина! Я отдал бы все  мое  состояние,  лишь  бы  выкупить
вас...
   - Как я отдала мое, чтобы выкупить свое доброе имя! - ответила девушка.
- Да, Анри!.. Хаджина Элизундо теперь бедна, но зато достойна вас!



13. НА БОРТУ "СИФАНТЫ"

   На следующий день в десять часов утра, снявшись с  якоря  при  попутном
ветре, "Сифанта" под  малыми  парусами  направилась  к  выходу  из  гавани
Скарпанто.
   Пленники, выкупленные Анри д'Альбаре, разместились частью на  твиндеке,
частью на батарейной палубе.  Хотя  переход  через  Архипелаг  должен  был
занять  всего  несколько  дней,  офицеры  и  матросы  старались   устроить
измученных людей как можно удобнее.
   Командир д'Альбаре еще накануне  подготовился  к  выходу  в  море.  Что
касается тринадцати тысяч лир,  то  он  представил  кади  такие  гарантии,
которыми тот вполне удовлетворился. Посадка недавних невольников на корвет
совершилась без затруднений, и через три дня этим несчастным, которые  еще
недавно были обречены на ужасы берберийской каторги, предстояло высадиться
в одном из портов Северной Греции, где им не пришлось бы больше  опасаться
за свою свободу.
   Но ведь освобождением они были всецело обязаны тому, кто вырвал  их  из
рук Николая Старкоса! Поэтому, едва поднявшись на борт корвета, они  самым
трогательным образом выразили свою благодарность.
   Среди пленников находился  старый  священник  из  Леондари.  Вместе  со
своими товарищами по несчастью  он  приблизился  к  юту,  где  в  обществе
нескольких офицеров расположились Хаджина Элизундо и Анри д'Альбаре. Затем
все они, во главе со священником, опустились на колени, и, протянув руки к
командиру, старик сказал:
   - Анри д'Альбаре, все те, кому вы вернули свободу, благословляют вас!
   -  Друзья  мои,  я  только  выполнил  свой  долг!  -  ответил   глубоко
растроганный командир "Сифанты".
   - Да!.. Все благословляют вас... все... и я  тоже,  Анри!  -  прибавила
Хаджина, в свою очередь преклонив колени.
   Анри д'Альбаре порывисто поднял ее, и тогда от юта до бака, от  батареи
до нижних рей, на которые взобралось  около  пятидесяти  матросов,  громко
кричавших "ура", прокатились возгласы: "Да здравствует Анри д'Альбаре!  Да
здравствует Хаджина Элизундо!"
   Лишь одна пленница - та самая, что накануне  так  упорно  пряталась  на
батистане, - не принимала участия в этой церемонии. Поднимаясь на корабль,
она была озабочена лишь тем, чтобы не привлечь к  себе  внимания.  Это  ей
удалось, и с той минуты, как она забилась  в  самый  темный  угол  средней
палубы,  о  ней  никто  не  вспоминал.  Видимо,  она  надеялась   остаться
незамеченной до самого конца плавания. Но для чего ей  понадобились  такие
меры предосторожности? Знал  ли  ее  кто-либо  из  офицеров  или  матросов
корвета? Так или иначе, лишь  веские  причины  могли  заставить  ее  столь
настойчиво избегать людей в течение трех или четырех суток, которые должен
был занять переезд через Архипелаг.
   Впрочем,  если  Анри  д'Альбаре  заслужил  признательность   пассажиров
корвета, то какой благодарности заслуживала Хаджина за все содеянное ею со
времени отъезда из Корфу?
   - Анри, - сказала она накануне, - Хаджина  Элизундо  теперь  бедна,  но
зато достойна вас!
   Она и впрямь была бедна! Но достойна ли молодого  офицера?..  Пусть  об
этом судит сам читатель.
   И если Анри д'Альбаре  любил  Хаджину,  несмотря  на  разъединившие  их
тяжелые обстоятельства, то как же должна была усилиться его любовь,  когда
он узнал, что заполняло жизнь девушки в течение долгого года разлуки!
   Едва Хаджине Элизундо стали известны источники состояния,  оставленного
ей отцом, она приняла решение целиком употребить его на выкуп невольников,
от продажи которых составилась большая его часть. Она не хотела  сохранить
ни гроша из этих двадцати миллионов, нажитых столь  позорным  способом.  В
свой план она посвятила лишь Ксариса. Он одобрил его, и вскоре все  ценные
бумаги банка Элизундо были реализованы.
   Анри д'Альбаре получил письмо, в котором молодая  девушка  брала  назад
данное ему слово и прощалась с  ним.  Затем  в  сопровождении  честного  и
преданного Ксариса Хаджина  тайно  покинула  Корфу,  чтобы  отправиться  в
Пелопоннес.
   В  то  время  солдаты  Ибрагима  все  еще  беспощадно  расправлялись  с
населением Центральной Морей, претерпевшим уже столько тяжелых  испытаний.
Несчастных, которым удавалось избежать гибели, отсылали в крупнейшие порты
Мессинии, Патрас или  Наварин.  Отсюда  корабли,  зафрахтованные  турецким
правительством   или   предоставленные   пиратами   Архипелага,   тысячами
перевозили  их  либо  в  Скарпанто,  либо  в  Смирну,  где  не  переставая
действовали невольничьи рынки.
   За два месяца, последовавшие за отъездом с Корфу,  Хаджине  Элизундо  и
Ксарису, которых никогда не останавливала цена,  удалось  выкупить  многие
сотни невольников из числа тех, кого еще не успели отправить из  Мессинии.
Они сделали все  возможное,  чтобы  разместить  этих  людей  в  безопасных
местах, одних - на Ионических островах, других - в освобожденных  областях
Северной Греции.
   Покончив с  этим,  оба  отправились  в  Малую  Азию  -  в  Смирну,  где
работорговля велась тогда в особенно  широких  масштабах.  Целые  караваны
судов  доставляли  сюда  множество  греческих  невольников,   освобождения
которых  особенно  добивалась  Хаджина.  Она  предлагала  цены,  настолько
превышавшие предложения маклеров Берберии  и  побережья  Малой  Азии,  что
турецкие власти охотно  вели  с  ней  дела,  считая  их  для  себя  весьма
выгодными.  Легко  понять,  как  все  эти   торговцы   злоупотребляли   ее
благородным порывом; но зато тысячи пленников избежали каторжного труда  у
африканских беев.
   И все же оставалось сделать еще  очень  много;  тогда-то  у  Хаджины  и
явилась мысль идти к своей цели двумя различными путями.
   В самом деле, мало было выкупать пленников, назначенных  к  продаже  на
публичных торгах, или ценою золота освобождать их  с  каторги.  Надо  было
также уничтожить пиратов, захватывавших корабли во всех морях Архипелага.
   Хаджина Элизундо находилась в Смирне, когда туда дошли вести о  судьбе,
постигшей "Сифанту" после первых месяцев ее  плавания.  Для  нее  не  было
тайной ни то,  что  этот  корвет  был  построен  и  вооружен  на  средства
корфиотских судовладельцев, ни то,  для  чего  он  был  предназначен.  Она
знала, что начало кампании было успешным; но затем пришло известие о  том,
что в сражении с флотилией пиратов, которой, как говорили, командовал  сам
Сакратиф, "Сифанта" потеряла своего командира,  многих  офицеров  и  часть
экипажа.
   Хаджина  Элизундо  тотчас  же  вступила  в  переговоры  с   поверенным,
представлявшим в Корфу  интересы  владельцев  "Сифанты".  Через  него  она
предложила им такую цену за корвет, что они  решились  его  продать.  Хотя
корвет был куплен от имени некоего банкира из Рагузы,  на  самом  деле  он
принадлежал наследнице Элизундо, которая шла по стопам  Боболины,  Модены,
Захариас и других выдающихся патриоток, чьи  корабли,  снаряженные  на  их
средства в начале войны за  независимость,  нанесли  такой  урон  эскадрам
турецкого флота.
   Хаджина поступила так с намерением предложить  командование  "Сифантой"
капитану Анри д'Альбаре. Преданный ей человек, племянник Ксариса, моряк  и
грек по рождению, как и его дядя, тайно следовал за молодым офицером и  на
Корфу, где тот долго и тщетно разыскивал девушку,  и  в  Хиосе,  куда  тот
отправился, чтобы примкнуть к полковнику Фавье.
   По ее приказу этот человек поступил матросом на корвет,  когда  команда
его пополнялась после битвы при Лимносе. Он-то и доставил  Анри  д'Альбаре
два письма,  написанные  рукой  Ксариса;  первое  с  уведомлением,  что  в
командовании "Сифанты" есть вакантное место, он послал на Хиосе по  почте,
второе, где корвету в первых числах сентября назначалась встреча у берегов
Скарпанто, положил на стол кают-компании, когда стоял возле нее на часах.
   Здесь, в Скарпанто, и рассчитывала оказаться к  этому  времени  Хаджина
Элизундо, выполнив свой долг великодушия  и  милосердия.  Девушка  хотела,
чтобы  "Сифанта"  отвезла  на   родину   последнюю   партию   невольников,
выкупленных ею на остатки состояния.
   Но сколько трудностей предстояло ей  вынести  в  течение  последовавших
затем шести месяцев, каким опасностям подвергнуться!
   Чтобы выполнить свою миссию, отважная девушка не колеблясь  отправилась
в сопровождении Ксариса в самое сердце  Берберии,  в  ее  порты,  кишевшие
пиратами,  в  глубь  африканского  побережья,  где  до  завоевания  Алжира
Францией  хозяйничали  отъявленные  бандиты.   Хаджина   рисковала   своей
свободой, самой жизнью, но она презирала все  опасности,  которые  на  нее
навлекали ее молодость и красота.
   Ничто не могло ее остановить. Она отправилась в путь.
   В одеянии монахини ордена Милосердия ее можно было  встретить  тогда  в
Триполи,  в  Алжире,  в  Тунисе,  на  самых  мелких  рынках  берберийского
побережья. Повсюду,  где  только  продавались  греческие  невольники,  она
выкупала их с большой выгодой для  владельцев.  С  деньгами  наготове  она
появлялась всюду, где работорговцы, словно скот, пускали с  молотка  толпы
людей. Вот когда ей довелось воочию наблюдать все ужасы рабства в  стране,
где страсти не сдерживаются никакой уздой.
   Алжир находился  тогда  во  власти  военных  отрядов,  составленных  из
мусульман и ренегатов - человеческих отбросов трех континентов, образующих
побережье Средиземного моря; они жили исключительно за счет  работорговли,
покупая  невольников  у  пиратов  и  перепродавая  их  христианам.  Уже  в
семнадцатом веке на африканской земле насчитывалось до сорока тысяч  рабов
обоего  пола  -  французов,  итальянцев,  англичан,  немцев,   фламандцев,
голландцев, греков, венгров, русских,  поляков,  испанцев,  захваченных  в
различных морях Европы.
   В Алжире, в каторжных тюрьмах бея, Али-Мами, Кулугиса и Сиди-Гассана, в
Тунисе, в застенках Юссиф-дея,  Галере-Патроне  и  Чикалы,  на  каторге  в
Триполи Хаджина Элизундо особенно старательно разыскивала  тех,  кто  стал
рабом в ходе войны  за  независимость  Эллады.  Словно  хранимая  каким-то
талисманом, она проходила невредимой  сквозь  строй  опасностей,  облегчая
пленникам их страдания. Каким-то чудом ускользала она от  всех  угрожавших
ей напастей. За шесть месяцев, пользуясь легкими каботажными  судами,  она
посетила самые далекие пункты побережья - от Триполи до  самых  отдаленных
пределов Марокко,  до  Тетуана,  бывшего  когда-то  хорошо  организованной
республикой пиратов, до Танжера, бухта которого служила местом зимовки для
этих  морских  разбойников,  до  Сале  на  западном  берегу  Африки,   где
несчастные  невольники  заживо  гнили  в  ямах  глубиною  в  двенадцать  -
пятнадцать футов.
   Наконец, когда ее миссия была окончена и у нее  не  оставалось  уже  ни
гроша из отцовских миллионов, Хаджина Элизундо решила  вместе  с  Ксарисом
возвратиться в Европу. Она села на греческий корабль,  принявший  на  борт
последнюю партию выкупленных ею невольников и направлявшийся в  Скарпанто.
Здесь она надеялась встретиться с Анри д'Альбаре. Оттуда она  рассчитывала
вернуться в Грецию на "Сифанте". Но спустя три дня после выхода из  Туниса
корабль был захвачен турками, и Хаджину отвезли в Аркассу,  чтобы  продать
там в рабство вместе с теми, кого она только что освободила!..
   Итак,  стараниями  Хаджины  Элизундо  многие  тысячи  невольников  были
выкуплены  на  деньги,  некогда  вырученные  от   их   продажи.   Девушка,
отказавшись от своего богатства, исправила, насколько это  было  возможно,
зло, причиненное ее отцом.
   Вот что узнал Анри д'Альбаре! Да! Нищая Хаджина  была  теперь  достойна
его, и, чтобы вырвать ее  из  рук  Николая  Старкоса,  он  стал  таким  же
бедняком!
   Между тем на рассвете следующего дня "Сифанта" приблизилась  к  берегам
Крита. Корвет  взял  теперь  курс  на  северо-запад  Архипелага.  Командир
д'Альбаре намеревался идти вдоль восточного берега  Греции,  мимо  острова
Эвбеи. Там, в Негрепонте или на Эгине, пассажиров можно будет  высадить  в
надежном месте, свободном от турок, отброшенных к  тому  времени  в  глубь
Пелопоннеса. Впрочем, тогда  на  эллинском  полуострове  уже  не  осталось
больше ни одного солдата Ибрагима.
   Несчастные невольники, к которым на  "Сифанте"  относились  как  нельзя
лучше, мало-помалу оправлялись от пережитых ими  ужасных  страданий.  Днем
они группами располагались на  палубе,  вдыхая  свежий  ветер  Архипелага;
здесь были матери с детьми, жены с мужьями, едва не  расставшиеся  навеки,
но теперь соединившиеся, чтобы больше не  разлучаться.  Они  знали,  какой
подвиг совершила Хаджина Элизундо, и когда она проходила мимо, опираясь на
руку Анри д'Альбаре, к ней  со  всех  сторон  неслись  самые  трогательные
изъявления благодарности.
   Через несколько часов "Сифанта" потеряла из виду вершины Крита, но  так
как ветер начал стихать, она продвинулась в тот день  на  очень  небольшое
расстояние, хотя и шла под всеми парусами. Но какое значение  могла  иметь
задержка на сутки или даже на двое суток?. Стоило ли об этом беспокоиться?
Морская гладь так и сверкала,  на  небе  не  было  ни  облачка.  Ничто  не
предвещало близкой перемены погоды. Оставалось только "предаться  на  волю
волн", как говорят моряки, и путешествие закончится,  когда  будет  угодно
богу.
   Спокойное плавание весьма располагало к беседам. Ведь на корабле  почти
ничего не приходилось делать. Вахтенные офицеры и  матросы  на  баке  вели
обычное наблюдение, чтобы сообщать о появлении суши или кораблей в виду.
   Хаджина и Анри д'Альбаре облюбовали  местечко  на  юте,  на  специально
отведенной им скамье. Здесь они обычно говорили уже  не  о  прошлом,  а  о
будущем, которое, казалось, теперь им всецело  принадлежало.  Они  строили
планы на ближайшее время, не забывая  поведать  о  них  славному  Ксарису,
ставшему для них членом семьи. Их свадьба должна была состояться тотчас же
по прибытии в Грецию. Это  было  решено.  Положение  Хаджины  Элизундо  не
вызывало теперь  ни  осложнений,  ни  проволочек.  Один-единственный  год,
потраченный ею на благотворительную деятельность, все упростил! После того
как будет сыграна свадьба, Анри д'Альбаре передаст  командование  корветом
капитану Тодросу и увезет молодую жену во  Францию,  откуда  он  собирался
впоследствии возвратиться с нею на ее родину.
   В тот вечер они беседовали как раз об этом.  Легкое  дуновение  ветерка
едва наполняло верхние паруса корвета. Заходящее солнце осветило горизонт,
и золотистые лучи еще сияли на  небосклоне,  окутанном  на  западе  легкой
дымкой.  На  востоке  уже  загорались   первые   звезды.   Море   сверкало
фосфоресцирующим блеском. Ночь обещала быть великолепной.
   Анри д'Альбаре и Хаджина наслаждались очарованием  этого  пленительного
вечера. Они смотрели на струю за кормой, едва различимую по легкому белому
кружеву пены, которую оставлял позади себя корвет.  Тишину  нарушало  лишь
хлопанье  контр-бизани,  складки  которой  слегка  шуршали.  Молодые  люди
погрузились в свои мысли,  не  замечая  ничего  вокруг.  И  только  голос,
настойчиво звавший Анри д'Альбаре, вывел их из приятного оцепенения.
   Перед ними стоял Ксарис.
   - Командир!.. - проговорил он уже в третий раз.
   - Что  вам  угодно,  мой  друг?  -  спросил  Анри  д'Альбаре,  которому
показалось, что Ксарис не решается заговорить.
   - Чего ты хочешь, мой добрый Ксарис? - подхватила Хаджина.
   - Мне нужно вам кое-что сообщить, командир.
   - Что именно?
   - Дело в том, что пассажиры корвета... эти  славные  люди,  которых  вы
везете на родину, напали на одну мысль и поручили мне передать ее вам.
   - Ну что ж, я вас слушаю, Ксарис.
   - Так вот, командир.  Им  известно,  что  вы  собираетесь  жениться  на
Хаджине...
   - Конечно, - с улыбкой ответил Анри д'Альбаре. - Это  ни  для  кого  не
секрет!
   - Ну, и эти славные люди были  бы  очень  счастливы  присутствовать  на
вашей свадьбе!
   - И они будут на ней присутствовать, Ксарис, непременно будут. Если  бы
можно было собрать вокруг Хаджины всех тех,  кого  она  вырвала  из  цепей
рабства, у нее оказалась бы свита, какой не имела еще ни одна  невеста  на
свете!
   - Анри!.. - воскликнула девушка с укором.
   - Командир прав, - ответил Ксарис. - Так или иначе,  пассажиры  корвета
там будут и...
   - Как только мы ступим на землю Греции, - начал Анри д'Альбаре, - я  их
всех приглашу на свадьбу!
   - Отлично, - ответил Ксарис. - Но  первая  мысль  навела  этих  славных
людей на другую!
   - Такую же хорошую?
   - Еще лучше. Они просят вас, чтобы  свадьба  состоялась  на  "Сифанте"!
Разве этот славный корвет, везущий нас в Грецию, не является  частицей  их
родной земли?
   - Да будет так, Ксарис, - ответил Анри д'Альбаре. - Согласны ли  вы  на
это, дорогая Хаджина?
   Вместо ответа Хаджина протянула ему руку.
   - Прекрасный ответ, - заметил Ксарис.
   - Вы можете объявить пассажирам "Сифанты", - добавил Анри д'Альбаре,  -
что их желание будет исполнено.
   - Решено, командир. Но, - добавил Ксарис с некоторым замешательством, -
это еще не все!
   - Говори же, Ксарис, - сказала девушка.
   - Так вот. Эти славные люди, напав сначала на хорошую мысль,  затем  на
вторую, еще лучшую, напали и на третью, которую они находят превосходной!
   - Подумать только, еще и третья! - сказал Анри д'Альбаре. - И какова же
эта третья мысль?
   - Что свадьба должна состояться не только на корвете, но и  в  открытом
море... завтра же! Среди нас находится старый священник...
   Внезапно речь Ксариса прервал крик марсового,  стоявшего  на  вахте  на
фор-салинге.
   - Корабли с наветра!
   Анри д'Альбаре тотчас же встал  и  присоединился  к  капитану  Тодросу,
который уже смотрел в указанном направлении.
   Меньше чем в шести милях