бернаторов этих островов. Тем не менее мало кому из корфиотов
приходило в голову порицать изобилие бронзовых и мраморных памятников,  и,
может статься, ныне, когда прежний порядок канул в прошлое,  об  увлечении
монументами  вспоминают  так  же  тепло,  как  и   о   прочих   начинаниях
администрации Соединенного королевства.
   Но если мнения по этому поводу, как и по  многим  другим,  расходились,
ибо в число семидесяти тысяч жителей древней Коркиры (из которых  двадцать
тысяч  населяло  ее  столицу),  входили  и  католики,  и  православные,  и
многочисленные евреи, жившие в ту эпоху обособленно, в своего рода  гетто,
если  различные  интересы,  свойственные  представителям  разных   рас   и
верований, проявлялись в борьбе трудно совместимых идей, - то в тот  вечер
все разногласия, казалось, отступили на  задний  план  перед  одной  общей
мыслью, растворились в едином проклятии, адресованном  человеку,  чье  имя
склонялось на все лады:
   "Сакратиф! Сакратиф! Смерть пирату Сакратифу!"
   И на каком бы языке ни произносилось  это  гнусное  имя  -  английском,
французском или греческом, - оно предавалось анафеме с одинаковым чувством
отвращения.
   Николай Старкос по-прежнему слушал и молчал. С высоты  террасы  он  мог
удобно разглядывать почти весь пролив,  простиравшийся  неподвижно,  точно
лагуна, от острова Корфу до самой  гряды  замыкавших  его  Албанских  гор,
вершины которых уже позолотили лучи заходящего солнца.
   Затем, повернувшись  в  сторону  порта,  капитан  обратил  внимание  на
царившее в нем  оживление.  Множество  лодок  направлялось  к  стоявшим  у
пристани военным кораблям. Ответные сигналы то и дело вспыхивали на мачтах
кораблей и на флагштоке крепости, батареи и казематы которой скрывались за
стеной гигантских алоэ.
   По всему было видно, - а опытного моряка не обманешь,  -  что  один,  а
может быть, даже несколько кораблей  готовились  покинуть  Корфу,  и  надо
признаться, корфиоты выказывали при этом необычайную заинтересованность.
   Но вот солнце уже исчезло за горными  вершинами  острова,  и  вслед  за
недолгими в этих широтах сумерками вскоре должна была наступить ночь.
   Николай  Старкос  рассудил,  что  пришло  время   уходить.   Он   снова
возвратился на эспланаду,  оставив  на  террасе  толпу  любопытных.  Затем
неторопливым шагом  направился  к  домам  с  аркадами,  тянувшимися  вдоль
западной стороны площади.
   Здесь не было недостатка ни в ярко освещенных кофейнях, ни в  столиках,
расставленных рядами прямо  на  тротуаре  и  уже  занятых  многочисленными
"потребителями". И надо заметить, что все они  больше  разговаривали,  чем
"потребляли",  если  столь  современное  слово  может  быть  применено   к
корфиотам, жившим полвека назад.
   Николай Старкос уселся за один из таких столиков с  твердым  намерением
не пропустить ни одного слова из разговоров, которые велись по соседству.
   - Право, опасно стало торговать, -  сетовал  какой-то  судовладелец  со
Страда Марина. - Скоро никто не решится отправлять корабли с ценным грузом
мимо побережья Леванта!
   - Скоро, - подхватил его собеседник, из той породы  дородных  англичан,
которые всегда кажутся сидящими на тюке  с  шерстью,  подобно  спикеру  их
палаты общин, - скоро не найдется ни одного матроса, который согласился бы
служить на кораблях, плавающих в водах Архипелага.
   - Ох, этот Сакратиф!.. Этот Сакратиф! - твердили повсюду с неподдельным
негодованием.
   - Замечательное имечко! - радовался про себя хозяин кофейни. - От  него
дерет в горле и все время хочется пить.
   - В каком часу отплывает "Сифанта"? - спросил негоциант.
   - В восемь часов, - отвечал один из корфиотов. - Но, -  прибавил  он  с
изрядной долей сомнения, - мало отплыть, надо еще достичь цели!
   - Э! Достигнут! - воскликнул другой  корфиот.  -  И  никто  не  посмеет
утверждать,  будто  какой-то  пират  препятствовал  действиям  британского
флота...
   -  И  греческого,  и  французского,  и  итальянского!   -   бесстрастно
перечислил сидевший поблизости английский офицер, словно хотел, чтобы  все
государств-а получили свою долю неприятностей в этом деле.
   - Однако, - продолжал негоциант, вставая из-за стола, - время  идет,  и
если  мы  хотим  проводить  в  путь  "Сифанту",  то  нам,  пожалуй,   пора
отправляться на эспланаду!
   - Нет, - возразил его собеседник, -  не  к  чему  торопиться.  Ведь  об
отплытии судна возвестят пушечным выстрелом!
   И они снова присоединились к хору  голосов,  призывавших  проклятья  на
голову Сакратифа.
   Решив, что теперь самое время  вступить  в  разговор,  Николай  Старкос
обратился к своим соседям по  столику;  при  этом  ничто  в  его  речи  не
обличало уроженца Южной Греции.
   - Позвольте мне, господа, спросить вас, что это за "Сифанта", о которой
только и говорят сегодня?
   - Это корвет, сударь, - отвечали ему.  -  Его  приобрела,  снарядила  и
вооружила на собственный счет компания английских, французских и греческих
негоциантов; экипаж "Сифанты" набран из людей тех  же  национальностей,  а
командует ею храбрый капитан Страдена! Быть может, корвету удастся то, что
до сих пор не удавалось ни английским, ни французским военным кораблям!
   - Ах, вот что, - произнес Николай  Старкос,  -  отплывает  корвет!..  А
куда, позвольте осведомиться?
   - Туда, где он сможет обнаружить, схватить и вздернуть всем  известного
Сакратифа!
   - В таком случае я  попрошу  вам  сказать  мне,  кто  такой  этот  всем
известный Сакратиф.
   - Вы спрашиваете, кто такой  Сакратиф?  -  в  растерянности  воскликнул
корфиот, к которому присоединился англичанин,  выразивший  свое  изумление
одним только возгласом: "О!"
   Нельзя было не поразиться тому, что в Корфу отыскался  человек,  ничего
не слыхавший о Сакратифе, когда вокруг все только и говорили о нем.
   Капитан "Каристы" сразу же заметил,  какое  впечатление  произвела  его
неосведомленность. Поэтому он поспешил добавить:
   - Я приезжий, господа. Только что  прибыл  из  Зары,  так  сказать,  из
самого сердца Адриатики, и понятия не имею о том, что происходит сейчас на
Ионических островах...
   - Скажите лучше, что творится на всем Архипелаге, - воскликнул корфиот,
- ибо Сакратиф поистине превратил Архипелаг в зону своего разбоя!
   - А! - произнес Николай Старкос. - Стало быть, речь идет о пирате?..
   - О пирате, о  корсаре,  о  морском  разбойнике!  -  отозвался  толстый
англичанин. - Да! Сакратиф заслужил все эти  имена  и  другие,  еще  более
ужасные! Никакими словами не передать его злодеяний!
   Выпалив все это, англичанин с минуту  отдувался  и,  переведя  дыхание,
продолжал:
   - Меня удивляет, сударь, что еще существует европеец,  не  слыхавший  о
Сакратифе!
   - Не стану отрицать, милостивый государь, - ответил Николай Старкос,  -
имя это мне знакомо, но я не знал, что именно оно так взбудоражило сегодня
весь город. Разве пират намерен высадиться в Корфу?
   - Посмел бы только! - вскричал негоциант. -  Он  никогда  не  отважится
ступить на землю нашего острова.
   - В самом деле? - усомнился капитан "Каристы".
   - Разумеется, сударь, а  если  бы  он  решился  на  это,  то  виселицы,
слышите, виселицы, вырастали бы сами собой на его пути и петля захлестнула
бы его на каком-нибудь перекрестке.
   - Ну коли так, то почему  же  такие  волнения?  -  переспросил  Николай
Старкос. - Я здесь около часа - и никак не могу взять в толк, чем  вызвана
общая тревога...
   - Я вам это мигом объясню, - ответил англичанин. - С месяц  тому  назад
Сакратиф захватил два коммерческих судна: "Three Brothers"  и  "Carnatic";
больше того, он продал на рынках  Триполитании  матросов  обоих  экипажей,
уцелевших после боя.
   - О! - вскричал Николай Старкос. - Вот черное дело, и Сакратифу, должно
быть, придется когда-нибудь раскаяться в нем!
   - Тогда, - продолжал корфиот, -  несколько  негоциантов  соединились  и
общими силами снарядили великолепный военный корвет, весьма  быстроходный,
с отборным экипажем  под  командой  отважного  моряка  капитана  Страдены,
который начнет охоту на Сакратифа, и теперь уж можно надеяться, что  пират
не избежит заслуженной кары и перестанет,  на  конец,  мешать  торговле  в
Архипелаге.
   - Ну, изловить его не так-то просто, - пробормотал Николай Старкос.
   - Весь город в волнении, - снова  заговорил  английский  купец,  -  все
жители собрались  на  эспланаде,  чтобы  восторженными  криками  проводить
"Сифанту", когда она поплывет вниз по Корфскому проливу.
   Николай Старкос, видимо, выведал все, что хотел. Он поблагодарил  своих
собеседников;  затем,  выйдя  из-за  стола,  снова  смешался   с   толпой,
наводнившей эспланаду.
   Англичанин и корфиоты  ничего  не  преувеличивали.  Они  сказали  сущую
правду!  Вот  уже  несколько  лет,  как  разбойничьи  действия   Сакратифа
становились все более дерзкими. Множество торговых  судов,  плававших  под
различными флагами, попало в руки этого пирата,  наглого  и  кровожадного.
Откуда он взялся? Кто был родом? Принадлежал ли он к корсарам - выходцам с
берберийских берегов? Трудно было сказать! Его никто не  знал.  Его  никто
никогда не видел. Те, кто попадали под огонь его пушек,  не  возвращались;
их или убивали, или продавали в рабство. Как было  опознать  его  корабль?
Сакратиф каждый раз плавал на другом. Он совершал  свои  нападения  всегда
под черным флагом, то на быстром левантском бриге,  то  на  одном  из  тех
легких корветов, которым нет равных в скорости. Если при встрече с грозным
противником - военным кораблем - сила была не на  его  стороне,  он  искал
спасение в бегстве и внезапно исчезал. В каком скрытом  убежище,  в  каком
никому неведомом уголке Архипелага, следовало искать его?  Он  знал  самые
потайные  проходы  на  этом  в  ту  пору  еще  мало  изученном  побережье,
гидрография которого оставляла желать многого.
   Сакратиф сочетал в себе черты отличного моряка и безжалостного бандита.
Он возглавлял преданную ему команду, готовую на все,  ибо  она  после  боя
неизменно получала свою "чертову долю" - несколько часов резни и  грабежа.
Поэтому сообщники следовали за ним куда бы он их  ни  вел.  Они  выполняли
любые его приказания. Они готовы были умереть  за  него.  Никакие  угрозы,
никакие пытки не заставили бы корсаров выдать своего вожака, имевшего  над
ними поистине чудесную власть. Редкое судно могло устоять  перед  натиском
этих головорезов, устремлявшихся  на  абордаж;  особенно  беззащитны  были
слабовооруженные торговые корабли.
   Надо сказать, что, если бы Сакратифа,  вопреки  его  ловкости,  все  же
настиг какой-нибудь военный корабль, пират скорее взорвал бы  свое  судно,
чем сдался. Рассказывали даже, что однажды, когда  ему  в  разгар  боя  не
хватило ядер, он будто бы зарядил орудия головами, отрубленными у  трупов,
валявшихся тут же на палубе.
   Вот каков был человек, чье ненавистное имя возбуждало столько  страстей
в городе Корфу, грозный пират, в погоню за которым устремлялась "Сифанта".
   Вскоре грянул выстрел. Яркая вспышка - и над  земляным  валом  крепости
поднялись клубы дыма. То был сигнал к отплытию. "Сифанта" снялась с  якоря
и вошла в пролив Корфу, направляясь в южную часть Ионического моря.
   Вся толпа подалась на край эспланады,  к  террасе,  украшенной  статуей
сэра Мэтланда.
   Старкос, властно побуждаемый чувством,  возможно,  более  сильным,  чем
простое любопытство, вскоре очутился в первом ряду зрителей.
   Корвет с зажженными отличительными огнями  медленно  выплывал  в  лучах
луны. Он шел круто к ветру, держа курс на южную оконечность острова -  мыс
Бианко. Из крепости послышался второй выстрел, за  ним  третий,  "Сифанта"
ответила столькими же залпами, осветившими ее орудийные порты. Грому пушек
вторило тысячеголосое  "ура",  последние  раскаты  которого  донеслись  до
корвета в ту минуту, когда он уже огибал бухту Кардакио.
   Затем  все  снова  погрузилось  в  тишину.  Толпа  мало-помалу  редела,
расходясь по улицам предместья Кострадес;  теперь  здесь  попадались  лишь
редкие прохожие, которых дела или развлечения удерживали на эспланаде.
   Целый час еще Николай Старкос  задумчиво  стоял  на  обширной  и  почти
безлюдной площади. Но ни в голове у него, ни на  душе  не  было  покоя.  В
глазах его горел огонь, и он не мог  скрыть  его  под  опущенными  веками.
Взгляд его невольно уносился за корветом, который только  что  скрылся  за
еле различимой громадой острова.
   Когда на церкви  св.Спиридиона  пробило  одиннадцать,  Николай  Старкос
вспомнил, что условился в этот час встретиться около карантинного бюро  со
Скопело. Он поднялся по улице, которая вела к  Новой  крепости,  и  вскоре
вышел на набережную.
   Скопело уже ждал его.
   Подойдя к нему, капитан сказал:
   - Корвет "Сифанта" только что отплыл!
   - А! - проронил Скопело.
   - Да... в погоню за Сакратифом!
   - Он либо другой, - не все ли равно!..  -  коротко  ответил  Скопело  и
указал затем на гичку, качавшуюся  внизу,  возле  лестницы,  на  последних
волнах прибоя.
   Несколько минут спустя лодка подошла к  "Каристе",  и  Николай  Старкос
поднялся на палубу со словами:
   - До завтра, у Элизундо!



7. НЕОЖИДАННОСТЬ

   На следующее утро, около десяти часов, Николай Старкос высадился у мола
и направился к дому банкира. Уже не в первый раз являлся он в контору, где
его всегда принимали как клиента, чьими делами не пренебрегают.
   Элизундо хорошо знал Старкоса. Пожалуй, он мог бы многое порассказать о
его жизни. Банкиру было известно даже то, что он - сын героини, патриотки,
спасенной Анри д'Альбаре. Но в городе никому больше не было, да и не могло
быть известно, что представлял собою в действительности капитан "Каристы".
   Старкоса, очевидно, ждали. Его  сразу  приняли,  едва  он  вошел.  Ведь
письмо, полученное Элизундо из Аркадии двое суток  назад,  было  от  него.
Клиента   немедленно   ввели   в   кабинет   банкира,   который   тут   же
предусмотрительно запер дверь на ключ. Теперь Элизундо и Старкос очутились
с глазу на глаз. Никто не мог им помешать. Никто не мог подслушать, о  чем
они говорили.
   - Добрый день, Элизундо,  -  сказал  капитан  "Каристы",  непринужденно
опускаясь в кресло с видом человека, чувствующего себя, как дома. -  Скоро
полгода, как мы с вами не виделись; правда, вы частенько получали от  меня
вести! Поэтому, проезжая так близко от  Корфу,  я  не  утерпел,  чтобы  не
заехать сюда: мне очень хотелось пожать вам руку!
   - Не для того, чтобы повидаться со  мной  и  расточать  мне  любезности
приехали вы сюда, Николай Старкос! - возразил  банкир  глухим  голосом.  -
Чего вы от меня хотите?
   - Эх, - воскликнул капитан,  -  узнаю  моего  старого  друга  Элизундо!
Поменьше чувств, побольше дела!  Видно,  вы  давным-давно  запрятали  свое
сердце в самый потаенный ящик своей кассы, а ключ от ящика потеряли.
   - Скажите, что вас сюда привело  и  зачем  вы  мне  писали?  -  спросил
Элизундо.
   - В самом деле, вы правы, Элизундо! Шутки в  сторону!  Будем  серьезны!
Нам с  вами  надо  потолковать  сегодня  о  вещах  важных  и  не  терпящих
отлагательства!
   - В вашем письме говорится о двух делах, - продолжал банкир, - одно  из
них принадлежит к разряду обычных наших сделок, другое касается вас лично.
   - Совершенно верно, Элизундо!
   - Ну, что ж, говорите, Николай Старкос! Мне не терпится узнать,  о  чем
идет речь.
   Банкир выражался весьма определенно.  Как  видно,  он  хотел  заставить
своего посетителя объясниться начистоту, не прибегая к  уверткам.  Но  его
глухой голос как-то не вязался с прямо  поставленными  вопросами.  Перевес
сил в этом поединке был явно не на стороне банкира.
   Поэтому капитан "Каристы" не  мог  скрыть  полунасмешливую  улыбку,  но
Элизундо, не поднимавший глаз, не заметил ее.
   - Какое же дело мы обсудим в первую очередь? - спросил Старкос.
   - То, которое касается вас лично, - быстро ответил банкир.
   - А я предпочитаю начать с другого, - резко возразил капитан.
   - Извольте! Говорите.
   - Так вот, мы хотим выкупить в Аркадии  транспорт  невольников.  Двести
тридцать семь человек - мужчин, женщин и детей, - которых  сперва  отвезут
на остров Скарпанто,  откуда  я  берусь  переправить  их  на  берберийское
побережье... Нам ведь с вами не впервые заключать подобные сделки,  и  вы,
Элизундо, знаете, что турки уступают свой товар либо за  наличные  деньги,
либо под векселя, гарантированные подписью надежного человека. За этим я и
приехал к вам и рассчитываю, что, когда Скопело прибудет с  заготовленными
векселями, вы не откажете нам в своей подписи. Это вас  не  затруднит,  не
правда ли?
   Банкир молчал, но его молчание  могло  означать  лишь  согласие.  Такие
операции совершались уже не раз, и это обязывало Элизундо.
   - Должен прибавить, - небрежно продолжал Старкос, - что  сделка  весьма
выгодная. События в Греции принимают дурной оборот для Порты.  Наваринская
битва и вмешательство европейских держав гибельно  скажутся  на  положении
Оттоманской империи. Если туркам придется прекратить войну,  то  не  будет
больше пленных, следовательно - ни работорговли, ни  барышей.  Вот  почему
эти последние партии, которые нам  уступают  еще  на  достаточно  выгодных
условиях, мы продадим в Африке по высокой цене. Мы не прогадаем,  а  стало
быть, не прогадаете и вы. Итак, могу я надеяться на вашу подпись?
   - Я учту ваши векселя, - отвечал банкир, - так что моя подпись  вам  не
понадобится.
   - Как вам будет угодно, Элизундо, - согласился  капитан,  -  но  мы  бы
удовольствовались и вашим поручительством. Когда-то  вы,  не  задумываясь,
нам его давали.
   - Мало ли что было когда-то, сегодня я смотрю на это иначе!  -  отрезал
Элизундо.
   - Ах, вот как! - воскликнул капитан. - Впрочем, воля ваша! Я слышал, вы
собираетесь уйти от дел? Это правда?
   - Да, собираюсь! - отвечал банкир более твердо. - И что  касается  вас,
Николай Старкос, то это последняя операция, которую мы совершаем совместно
с вами... если уж вы настаиваете, чтобы я ее совершил!
   - Да, Элизундо, решительно настаиваю! - сухо ответил капитан.
   Затем он встал и прошелся несколько раз по кабинету, то и дело окидывая
банкира далеко не ласковым взглядом.  Наконец,  остановившись  перед  ним,
Старкос насмешливо проговорил:
   - Значит, почтеннейший Элизундо, вы очень богаты, коли намерены уйти на
покой.
   Банкир промолчал.
   - Что же вы сделаете с нажитыми миллионами, - спросил капитан,  -  ведь
не унесете же вы их с собою на тот свет? Такой  багаж  чересчур  громоздок
для последнего путешествия! Кому же они достанутся после вашей смерти?
   Элизундо продолжал хранить упорное молчание.
   - Они достанутся вашей дочери, - продолжал Николай Старкос, - красавице
Хаджине Элизундо! Она унаследует отцовское богатство! Вполне  справедливо!
Но что она с ним сделает? Одна на свете, как она  управится  со  столькими
миллионами?
   Банкир выпрямился и, сделав над собою усилие, как человек,  готовящийся
к тяжелому признанию, с трудом произнес:
   - Моя дочь не останется одинокой!
   - Вы выдадите ее замуж? - спросил  капитан.  -  А  за  кого,  позвольте
спросить? Кто захочет жениться на Хаджине Элизундо, когда  откроется,  как
нажил ее отец львиную долю своего состояния? И прибавлю: кому  она,  сама,
узнав правду, осмелится отдать свою руку?
   - А как она узнает? - возразил банкир. - Хаджина  по  сегодняшний  день
пребывает в неведенье, кто же ей откроет глаза?
   - Я, если уж на то пошло.
   - Вы?
   - Да, я! - вызывающе ответил капитан "Каристы". - Слушайте, Элизундо, и
отнеситесь внимательно к моим словам, ибо я больше не вернусь к тому,  что
собираюсь вам сказать.  Вы  нажили  громадное  состояние  главным  образом
благодаря мне, благодаря  нашим  совместным  сделкам,  причем  рисковал-то
головой я. Промышляя  награбленным  добром,  торгуя  рабами,  пока  Греция
добивалась независимости, вы  набивали  себе  карманы:  ведь  сумма  ваших
барышей исчисляется миллионами!