пода" и  "чернь"  собирались  на
баке и шкафуте, а полуют превращался в подмостки для скрипачей и плясунов.
Как сейчас, слышу и вижу: скрипки, пиликающие всякие диковинные мелодии, и
босые ноги, отплясывающие на надраенной палубе. Остальные - у многих  были
хорошие голоса - в это время пели песенки своего детства, напоминавшие  им
о доме, о давно минувших годах.
     В общем-то все они были дурные люди, Джим, но лишь единицы, вроде Пью
и Флинта, - совсем отпетые мерзавцы, а другие, особенно бывшие  каторжники
и ссыльные, знали когда-то мирную жизнь у домашнего  очага.  И  когда  они
пели в те лунные ночи, вы не отличили бы их от крестьян из нашей деревни.
     ...А теперь  мы  подошли  к  тому  времени,  когда  Флинт  и  ле  Бон
сговорились вместе напасть на Санталену - маленькую колонию на Мэйне,  где
собиралась часть "Серебряного каравана".
     До сих пор атаки на  "Серебряный  караван"  сводились  к  налетам  на
отдельные суда, идущие к месту сбора;  теперь  же  было  задумано  дерзкое
предприятие, которое можно сравнить только с походом капитана  Моргана  на
Панаму.
     Хотя в Санталене было не так уж много домов, она играла очень большую
роль. Отсюда корабли выходили под надежной защитой эскорта и могли уже  не
опасаться  пиратов.  Но   примерно   за   месяц   до   отплытия   каравана
представлялась  возможность  застигнуть  врасплох  от  четырех  до  десяти
транспортов, охраняемых лишь пушками форта, и освободить  от  драгоценного
металла склад на берегу. Да и в трюмах судов было чем поживиться.
     Кстати, мне вспомнилась одна вещь, которая может вас  заинтересовать.
Когда мы попадали в те края, то обычно запасались пресной водой  на  одном
из Подветренных островов. Это был даже не остров, а скорее длинная высокая
скала, с виду напоминающая гроб.  Мы  называли  ее  "Сундук  Мертвеца",  и
пиратская песенка, которую вы так часто слышали на "Испаньоле",  посвящена
как раз этой скале. За много лет  до  того  на  ней  очутилось  пятнадцать
буканьеров, спасшихся с разбитого корабля. Сильвер рассказывал мне, что им
удалось выловить несколько бочонков рома, прибитых  волнами  к  берегу,  а
есть, понятно, было нечего, и когда их подобрал один из  кораблей  Девиса,
все они были мертвецки пьяны...
     Флинт разузнал все о Санталене от юнги, единственного  уцелевшего  из
кучки пиратов, высаженных той весной на необитаемом островке у  Барбадоса.
Всего их было шестеро. А вышло это вот как: пиратский капитан плохо  ладил
со своей командой и разделался с вожаками, прибегнув к  подлому  трюку,  -
отправил их на берег за черепахами и бросил там на верную смерть, подкупив
седьмого увести лодку.
     Правда, у брошенной шестерки было оружие, несколько дней они стреляли
птиц и ели их сырыми. Потом двое поссорились и убили друг друга. Еще  трое
помешались и тоже умерли, так что мы застали в  живых  одного  лишь  юнгу,
парнишку  лет  пятнадцати.  Он  соорудил  себе  навес  из  одежды  умерших
товарищей, кормился черепашьими яйцами и дотянул до появления "Моржа".
     Звали этого юношу Джордж Мерри -  тот  самый  Джордж,  который  хотел
выпустить из вас кишки на Подзорной Трубе, Джим, да только Бен  Ганн  тоже
не зевал, укрывшись за  кустарником!  Я  не  испытывал  никаких  угрызений
совести, когда отправил его на тот свет.  Джордж  Мерри  всегда  отличался
склочным и вероломным нравом. Однажды он получил выволочку от Сильвера  за
продажу метисам корабельного имущества; ему даже  обрывок  старого  каната
нельзя было доверить.
     Джордж вполне вознаградил Флинта за свое спасение с голого  островка.
Годом раньше  Мерри  был  юнгой  на  одном  "купце"  и  наблюдал  рождение
Санталены - его судно доставило  тес  на  строительство  форта.  Он  знал,
сколько пушек в крепости и какого они калибра,  знал,  как  подобраться  к
поселку с суши, каков гарнизон, сколько в нем колонистов и сколько опытных
солдат из Европы. Флинт и  ле  Бон  разработали  хитроумный  план  набега,
который сулил самую крупную добычу, какая когда-либо приходилась  на  долю
двух судов с тех пор, как Ингленд и его сообщники перехватили в Персидском
заливе паломников, шедших в Мекку.
     План был бесспорно хорош. Я считал так тогда, считаю и  теперь,  ведь
вон какой куш мы отхватили, но что поделаешь, если счастье отвернулось  от
Флинта в тот самый день, когда мы вышли из Санталенской гавани.
     Флинт замыслил  разделить  свои  силы:  француз  на  закате  совершит
отвлекающее нападение с моря, а мы в это время высадимся на берег в десяти
милях от Санталены, за болотистой низиной, прикрывающей подступы к поселку
с севера. Ле Бон ждет нашего  сигнала  и  крейсирует  в  виду  берега,  за
пределами досягаемости пушек форта, пока мы не займем исходную позицию для
ночного марша вверх по реке  до  висячего  моста,  про  который  рассказал
Джордж Мерри. Оттуда мы незаметно спускаемся к морю и атакуем форт с суши;
если встретим отпор, француз поддержит нас с моря огнем всех своих пушек.
     Вычислив, что на предварительные маневры уйдет два дня, мы взяли курс
на Мэйн и расстались с "Павой" в дневном переходе  от  Санталены.  Француз
пошел на юго-запад, "Морж" - прямо на  север;  Билли  знал  одну  глубокую
речушку, которая впадала в море как  раз  посередине  между  Картахеной  и
облюбованной нами целью.
     Вечером Сильвер собрал всех людей на корме и объявил,  что  нас  ждет
добыча, которая позволит каждому, кто пожелает, навсегда оставить  море  и
стать  состоятельным  джентльменом,  завести  собственный  дом,  экипаж  и
столько же рабов и жен, сколько есть у короля Дика на Мадагаскаре.
     Затем он разбил нас на отряды.  Два  десятка  человек  оставались  на
корабле, остальные (сто тридцать один человек) должны  были  высадиться  с
лодок на берег, причем только ночью,  чтобы  нас  не  обнаружили  с  суши.
Правда, туземцы не стали бы предупреждать испанцев, но мы могли  нарваться
на белого охотника.
     Все шло, как было задумано. Мы разместились в шести шлюпках: из  тех,
кого вы знаете, на "Морже" остался один лишь Бонс. Флинт и Большой Проспер
сидели в первой шлюпке, другими командовали Сильвер, Пью, Хендс,  Андерсон
и Ник. Я плыл с Ником, наша шлюпка была замыкающей.
     Джордж Мерри, наш проводник, шел с Флинтом. Две  долгие  ночи  длился
трудный переход, который потребовал немалого напряжения  сил.  Наконец  мы
добрались до  болота  в  дельте  реки,  на  подступах  к  Санталене.  Люди
спрятались в укромном месте на берегу, после  чего  Флинт  велел  затопить
шлюпки.
     Понятно,  пираты  не  обрадовались,   видя,   как   уничтожалось   их
единственное  средство  к  спасению.  Один  верзила  из  числа  плимутских
каторжников  даже  выразил  вслух  свое  недовольство.   Флинт   дал   ему
высказаться, потом застрелил на месте. После этого уже никто не спорил.
     Целый  день  мы  провели  в  засаде,  осаждаемые  тучами   зловредных
насекомых. Двоих или троих поразил солнечный удар,  еще  один  был  укушен
ядовитой змеей и умер меньше чем через час. Мы облегченно вздохнули, когда
сгустились  сумерки  и  начался   марш   вверх   по   реке.   Миль   через
десять-двенадцать отряд  и  впрямь  достиг  мостика,  связанного  местными
жителями из лиан.
     Мостик не охранялся, и мы пошли по нему гуськом. Переправляться здесь
было все равно что идти с корзиной угля по канату над оловянным рудником в
Корнуолле. По настоянию Израэля мы  взяли  с  собой  бронзовую  пищаль,  и
несшие ее пираты по милости пушкаря чуть не угодили прямо в пасть к хищным
рыбам и аллигаторам, которыми кишела река.
     Начало штурма было приурочено к восходу солнца.  Топкая  местность  и
всевозможные лишения, которые мы перенесли в пути, подорвали наши силы,  и
было не похоже, что мы сможем  нанести  сокрушительный  удар.  Но  Сильвер
показал себя превосходным командиром.  Ник  говорил  после,  что  если  бы
Долговязый Джон избрал  честный  путь,  он  мог  бы  стать  генералом  или
адмиралом и прославить свое имя в веках; и я думаю,  Ник  был  прав:  Джон
умел добиться успеха там, где другой ни за что не справился бы, - лишь  бы
впереди маячила славная добыча.
     Примерно на полпути до побережья Ник  передал  мне  свой  мушкет.  Он
тащил  тяжелый  сверток  из  парусины,  с  которым  ни  за  что  не  хотел
расстаться. Я никак не мог понять, что за тяжесть такая в этом свертке, но
Черный Пес объяснил мне, что это, должно быть, боеприпасы для пищали.
     В  тот  самый  миг,  когда  небо  над  заливом  начало  светлеть,  мы
наконец-то выбрались из топи и увидели первые признаки поселения. У  самой
реки стояло на сваях что-то вроде заставы,  а  на  берегу  стирала  одежду
метиска. Один из наших пополз через камыш и схватил ее.
     Пленница ответила на все вопросы Флинта. Дело обошлось  без  угроз  -
взглянув на его синее лицо, она  решила,  что  это  сам  дьявол  вышел  из
манговых зарослей. Мы узнали, что в домике на сваях находится  всего  двое
солдат,  остальных  отозвали,  чтобы  подкрепить  гарнизон,  так   как   в
прибрежных водах появился пиратский корабль.
     Флинт спросил, сколько судов стоит в заливе  и  сколько  боеспособных
людей в Санталене. Она сказала, что судов  пять:  четыре  из  "Серебряного
каравана" и один люгер, он зашел недавно на починку. Гарнизон  состоит  из
полуроты пехотинцев и двадцати  человек  местного  караула.  Да  еще  есть
моряки, которые сошли на берег.
     Эта новость озадачила нас. Выходило, что нам  противостоят  не  менее
сотни человек, из них половина -  опытные  солдаты.  И  если  моряки  тоже
окажут достойное сопротивление, мы можем обломать зубы о Санталену...
     Израэль и Черный Пес прокрались в домик  и  мигом  перерезали  глотки
часовым. Затем мы двинулись через камыш к  двум  рядам  деревянных  домов,
которые составляли всю Санталену.
     Сигналом для ле Бона должен был явиться "Веселый Роджер" на флагштоке
бастиона. Таким образом, мы не могли рассчитывать на помощь с  моря,  пока
не захватим форт, да и тогда ле Бон  рисковал  поразить  ядрами  своих.  В
крайнем случае, сказал мне Ник, француз высадит десант.
     Первым попался нам сонный мулат, который вышел снять  ставни  с  окон
своей лавки. Мы набросились на него,  не  дав  ему  опомниться,  и  минуту
спустя улицу заполнили вымазанные илом,  орущие  пираты.  Они  неудержимым
потоком хлынули к берегу, где улица разветвлялась.  Одна  дорога  вела  на
восток, к дому губернатора, другая - на  запад,  к  форту,  который  стоял
примерно на полпути к одному из двух мысов, замыкавших бухту.
     По правде говоря, порт представлял собой довольно хлипкое  сооружение
из привозного леса, окруженное неглубоким рвом, в котором в  эти  часы  не
было воды из-за отлива.
     Бастион соединялся с улицей подъемным мостом, и  мост  был  спущен  -
непростительная глупость, ведь гарнизон знал, что с моря  подошли  пираты.
Потом уже выяснилось, мы подоспели  в  то  самое  время,  когда  комендант
собирался выйти из форта, чтобы проверить посты.
     Я бежал изо всех сил, пытаясь сообразить, что же  мы  станем  делать,
когда окажемся у стен бастиона. Как-никак высота их не  меньше  пятнадцати
футов, а вместе со рвом и того больше, а у нас никакой лестницы нет.
     Право же, мне следовало догадаться, что Флинт и это  предусмотрел.  В
следующую секунду меня сбило с ног взрывом,  от  которого  земля  заходила
ходуном, а в воздух взвился вихрь песка и обломков.
     Ник подорвал мину под самыми воротами форта; одну  створку  отбросило
далеко в сторону, другая  распахнулась  и  повисла  на  массивных  петлях.
Оказалось, что  в  таинственном  свертке  он  принес  самодельную  "адскую
машину", равную по силе  двенадцатифунтовому  ядру.  В  открывшуюся  брешь
могло проникнуть по три человека в ряд,  и  первыми  ворвались  в  бастион
Большой Проспер и Флинт,  который  с  яростными  криками  рубил  налево  и
направо. Оглушенные взрывом солдаты были сметены, словно  кегли.  Быстрее,
чем это расскажешь, мы рассыпались по всему  форту  и  штурмовали  главное
здание, преследуя отступающих.
     Комендант и два офицера попытались  укрепиться  в  одном  из  верхних
помещений, но Израэль направил на забаррикадированную дверь свою пищаль, и
когда мы раскидали обломки, то обнаружили  трех  покойников.  Бастион  был
наш.
     Флинт  послал  меня  и  Андерсона  поднять  наш  флаг;  не  прошло  и
пятнадцати минут с начала штурма, как над фортом уже  развевался  "Веселый
Роджер".
     Тем временем Сильвер атаковал дом  губернатора.  Сам  идальго  и  его
супруга были в постели - где еще быть им в четыре часа утра! - но патруль,
только что сменившийся с  поста  в  гавани,  успел  застрелить  троих  или
четверых пиратов. Тем не менее, когда мы подоспели,  Долговязый  Джон  уже
связал губернатора и его домочадцев.
     Возвращаясь вдоль берега, я увидел,  как  "Пава"  медленно  входит  в
маленькую гавань. Пушки стоявших на якоре кораблей молчали. Не  иначе,  их
капитаны  увидели  "Веселый   Роджер"   над   фортом   и   смекнули,   что
сопротивляться нет смысла.
     Флинт первым делом вызвал на берег ле Бона с половиной  его  команды;
вторая половина должна была держать на прицеле суда испанцев.  Головорезам
ле Бона велели охранять форт, куда мы согнали уцелевших солдат  гарнизона;
кроме того, французы расставили мушкетеров вдоль всей  улицы,  на  случай,
если санталенцы задумают освободить своего губернатора.
     Вы не должны забывать, что в поселке еще находилось двести  с  лишним
вооруженных испанцев с кораблей, и кто мог поручиться, что никто из  людей
идальго не ускользнул из поселка и не скачет во весь опор в  Картахену  за
помощью.
     Флинт прикинул, что половина добычи должна  быть  на  берегу,  другая
половина  на  кораблях.  Он  решил  начать  с  первой  половины,  а   суда
предупредить, чтобы не двигались с места, иначе их угостят изо всех  пушек
форта и "Павы".
     А когда к бухте вскоре подошел и "Морж", испанские  моряки,  наверно,
потеряли всякую надежду прорваться в море. Откуда им  было  знать,  что  у
Билли Бонса всего двадцать человек!
     Итак, Флинт, во всяком случае до конца  этого  дня,  оказался  полным
хозяином положения. Пришло время заняться губернатором,  который  все  еще
сидел связанный в своем  доме.  Нам  нужны  были  ключи  от  сокровищницы,
единственного каменного здания  во  всем  поселке.  Дверь  не  уступала  в
прочности хорошим городским воротам, и вряд ли  удалось  бы  ее  взорвать,
даже если бы у нас была взрывчатка.
     Ле Бон и Пью предлагали засунуть старику между пальцами ног запальный
шнур  и  поджечь,  но  Ник  убедил  Флинта  разрешить  ему  потолковать  с
пленниками.
     Флинт хорошо знал гордый нрав испанцев, он сказал, что дает  Нику  на
переговоры полчаса, и ни минуты больше. Если старик упрется, он и все  его
люди подвергнутся пытке огнем.
     Ник решил испытать твердость женщин. Он сказал им, что только ему под
силу  убедить  пиратов  не  жечь  поселок  и  не  истреблять  все  мужское
население, включая малолетних. А что до женщин, то их, и белых, и цветных,
сделают рабынями, если не будет выдан ключ от сокровищницы.
     Жена идальго не поддалась. Она была такая же храбрая и гордая, как ее
супруг, и только честила  Ника  по-испански.  Для  женщины  она  бранилась
совсем недурно, и плевалась тоже, чем немало меня удивила, ведь  я  считал
ее благородной.
     Зато сестра губернатора, тучная женщина, вся в  побрякушках,  которые
звенели при каждом ее вдохе, оказалась сговорчивее. Когда Ник сказал,  что
Флинт готов подвесить ее брата за ноги и вертеть  над  огнем,  как  вертят
свиную тушу, она залилась слезами и выпалила, что  ключи  от  сокровищницы
лежат  в  тайнике  под  кроватью  идальго.  Бедная  женщина  кричала,  что
пожертвует  не  только  всеми  сокровищами  Санталены,  но   и   рубиновым
ожерельем, в котором была на приеме  у  испанского  короля  в  Мадриде,  -
только бы мы не убивали их.
     Думаю, Ник был рад не меньше моего, что обошлось  без  пыток.  Флинт,
который не забывал следить за морем, тоже был доволен, хотя  и  по  другой
причине: ему не терпелось управиться и уйти, пока не нагрянул эскорт.
     Короче, мы прибрали к рукам все золото - сто десять слитков, да сверх
того пятьдесят три мешка монет. Никто еще из  нашей  шайки  не  видел  еще
столько денег зараз; большинство вообще не представляло себе, что в  Новом
Свете могут существовать такие богатства.
     Кроме того, нам досталось четыреста  одиннадцать  слитков  серебра  -
целое сокровище! - и множество рубинов, топазов, изумрудов  и  бриллиантов
на брошках, брелках и часах. В добычу входило также оружие тонкой  работы,
главным образом пистолеты и рапиры, инкрустированные драгоценностями.
     Пока шла погрузка, Флинт следил,  чтобы  никто  не  выпускал  из  рук
оружия, и сам стоял на пристани, держа в каждой руке по пистолету.  Кругом
раздавались ликующие крики, а он хоть бы раз улыбнулся.
     Солнце уже приготовилось нырнуть  в  манговые  заросли  за  поселком,
когда из форта явился  Израэль.  На  берегу  еще  лежало  серебро,  и  вид
сокровища  доставил  пушкарю  такую  радость,  что  он  засвистал  веселую
песенку.
     Вдруг Флинт подошел к нему и прорычал:
     - Крепостные пушки заклинены?
     - Нет, капитан, еще нет, а куда спешить - ведь Билли  еще  не  бросил
якоря!
     Флинт взорвался, как петарда.
     - Куда спешить, чурбан безголовый? - заорал он. - До темноты  мы  уже
должны приняться за транспорты, а с утренним приливом  выйти  на  Тортугу.
Может, ты хочешь, чтобы нас отправили в преисподнюю, пока мы тут копаемся?
     Видели бы вы, как Израэль Хендс припустил к  форту,  -  только  пятки
засверкали. Меньше чем за час он вывел из строя пушки форта и залил  водой
пороховой склад.
     Шлюпок было предостаточно,  и,  погрузив  последний  слиток  на  борт
"Павы", мы принялись за суда.
     До утра мы прочесывали транспорты, по  полсотни  человек  на  каждом;
добычу перевозили на "Моржа". Мы не спали уже  третью  ночь  и  прямо-таки
валились с ног, но Флинт с его пистолетами не отходил от нас, да и Сильвер
был начеку. Глоток рома - вот и все, чем мы могли подкрепиться.
     На рассвете, ровно через сутки после того, как мы выбрались из  топи,
все сокровища Санталены были уложены в наши трюмы, и мы снялись с якоря.
     "Пава" отплыла немногим раньше нас, и я до сих пор не пойму, как  это
могло случиться, что мы так быстро  потеряли  друг  друга.  Мы  шли  одним
курсом - на Тортугу, делить добычу, - но под вечер спустился легкий туман,
а когда он незадолго до полуночи рассеялся, француза и след простыл. Сразу
прошел слух, что ле Бон улизнул неспроста, ведь на его корабле  находилось
почти все золото и серебро.
     Как бы то ни было, итог оказался бедственным для француза, да  и  для
нас тоже: плыви мы вместе, ле Бон не попал бы в такую переделку. Да и  все
обернулось бы иначе, если бы мы, как намечалось, дошли до Тортуги.
     На третий день после выхода  из  Санталены  около  полудня  умеренный
западный бриз донес до нас звуки пушечной стрельбы. Где-то  за  горизонтом
шел бой, и Флинт тотчас велел рулевому править в ту сторону.
     Вскоре мы увидели облако дыма, а затем  Сильвер,  глядя  в  подзорную
трубу, громогласно возвестил:
     - Разрази меня гром, если это не наш француз  нарвался  на  испанский
военный корабль!
     Так оно и было, причем ле Бону явно приходилось туго.  Приблизившись,
мы увидели, что "Пава"  потеряла  грот  и  бизань;  среднюю  часть  палубы
охватило пламя, и в воздухе расплылся густой черный дым. Испанский корабль
громил француза почем зря, стоя в двух кабельтовых от него.
     Флинт мигом смекнул, как действовать.
     - Поднять красно-желтый флаг! - скомандовал он. - Пушкари, по  местам
и ждать,  когда  подойдем  вплотную.  Хендс,  без  моей  команды  огня  не
открывать!
     Пушкари побежали вниз, а Флинт продолжал:
     - Сильвер, выдать всем на палубе шишаки! Сей