Р.Ф.ДЕЛДЕРФИЛД

                          ПРИКЛЮЧЕНИЯ БЕНА ГАННА




     Написано в 1805 году Джеймсом  Гокинсом,  сквайром,  в  его  доме,  в
поместье Оттертон, графство Девон.
     Бен Ганн, в прошлом пират, скончался восемь месяцев тому назад, дожив
до весьма почтенного возраста - восьмидесяти лет.
     Мы похоронили его на маленьком кладбище в  Ист-Бэдлей,  в  том  самом
приходе, где он родился в 1725 году. Он лежит меньше чем в двадцати  ярдах
от могилы своей матери, которая дала ему жизнь и сердце которой он, по его
собственным  словам,  разбил.  Впрочем,  мне  всегда  сдавалось,  что  Бен
относился к числу бедняг, склонных взваливать на свои плечи более  тяжелое
бремя вины, нежели они того заслуживают.
     Лично я никогда не видел в Бене Ганне  пирата.  Для  меня  он  всегда
оставался тем человеком, которого  я  встретил  в  тот  страшный  день  на
Острове Сокровищ, когда он окликнул меня  в  лесу  и  я  услышал  историю,
показавшуюся мне тогда бессвязным набором слов.
     В  конечном  счете  Бен  являлся  скорее  прислужником,  вроде  Дарби
Мак-Гроу, чем настоящим  пиратом,  и  люди  Флинта  относились  к  нему  с
насмешливым презрением. Вместе с тем он отнюдь  не  был  таким  простаком,
каким  казался.  Хитрость,  расчетливость  и  осторожность  Бена  не   раз
сослужили ему хорошую службу на протяжении его сумбурной жизни.
     Одинокая жизнь на острове сделала Бена другим человеком, и он никогда
больше не преступал закона.
     Мы с Беном стали большими друзьями  еще  задолго  до  смерти  сквайра
Трелони и доктора Ливси. Он всегда относился ко мне особенно тепло -  ведь
я первый встретил его на острове.  Бен  охотно  рассказывал  мне  истории,
которые ни за что не поведал бы ни сквайру, ни доктору. И  если  я  теперь
предаю его рассказы гласности, то лишь потому, что он сам разрешил сделать
это после его смерти.
     Сдается мне, что Бен,  соглашаясь  на  опубликование  своей  истории,
видел в ней нечто вроде посмертной исповеди. До самых последних  дней  его
угнетал страх перед возмездием. Мне никак не удавалось убедить  Бена,  что
смелое  поведение  во  время  борьбы  против  бунтовщиков  с   "Испаньолы"
полностью искупило все его прегрешения.
     Вначале я собирался изложить историю  Бена  Ганна  так,  как  он  сам
поведал ее, но это оказалось мне не по силам. Дело в том, что рассказ Бена
никогда не был стройным и последовательным: он начинал говорить об  одном,
затем перескакивал на другое. Вместе с тем  повествование  много  потеряло
бы, если бы не велось от первого лица. Я пошел по среднему пути,  позволив
себе произвести отбор эпизодов и изложить их в соответствии со взглядами и
мышлением Бена.
     Я уверен, что он ничего не утаивал от меня. Он  относился  ко  мне  с
полным доверием, и я надеюсь, что оправдал это доверие до конца.
                                              К сему: Джим Гопкинс.
                                              Поместье Оттертон, 1805 год.




                 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СЫН ПРИХОДСКОГО СВЯЩЕННИКА


                                    1

     Мне было всего семнадцать лет, когда священник Аллардайс поселился со
своей  семьей  в  Ист-Бэдлей,  приняв  приход,  предложенный  ему   новыми
владельцами Большого поместья.
     К тому времени мы уже свыклись с переменами, потому что  с  тех  пор,
как умер старый сквайр и имение за отсутствием прямых наследников  перешло
к Кастерам, в приходе все перевернулось вверх дном. Кастеры  и  раньше-то,
видно, не были хорошими людьми, а внезапное богатство не сделало их лучше.
Именно их плохое обращение с мелкими владельцами и арендаторами в округе и
привело к тому, что должность приходского священника оказалась  свободной:
Гиббинс предпочел стать капелланом у одного из Бофортов, а  на  его  место
прибыл священник Аллардайс с женой и двумя детьми.
     Я  тогда  был  у  Аллардайсов  садовником,  выполнял  для  них  также
различную другую работу, а  сверх  того  помогал  отцу,  когда  начинались
зимние дожди и требовалось особенно  много  могил.  Священник  платил  мне
фруктами и овощами со своего огорода. Семья у нас была большая, и  мать  с
радостью принимала все, что я только мог принести в  дом,  тем  более  что
новый сквайр запретил собирать на его полях колоски после жатвы.
     Аллардайсы относились ко  мне  хорошо,  особенно  дочь,  мисс  Далси,
прекрасная девушка с независимым характером. Брат Ник был года на два,  на
три моложе ее и учился в колледже на врача. Мисс Далси очень любила  брата
и  не  уставала  говорить  о  его  способностях.  Тогда  я   не   очень-то
прислушивался к ее словам. Знай я, как тесно  переплетутся  наши  с  Ником
пути в последующие годы, я расспросил бы о нем побольше.
     Священник был человек прямой, суровый и непреклонный и мастак  читать
проповеди. Мы понимали лишь отдельные слова, когда он  говорил  с  амвона,
такой он был ученый. Жена его носила роскошные платья, каких  мне  никогда
не приходилось видеть. Дела мужа ее не занимали,  она  жила  исключительно
сыном и с малых лет испортила его своим баловством. Зато мисс Далси всегда
сопровождала отца в его обходах и меньше чем  за  месяц  стала  в  приходе
всеобщей любимицей.
     Мы жили в маленьком домике из двух комнат у самой  церковной  ограды.
Кастеры никак не могли собраться ее починить,  и  зимой  грязные  ручьи  с
кладбища текли через наш двор.
     Как я уже говорил, в приходе царил полный разброд, а все из-за  того,
что Кастеры  ввели  строгий  запрет  против  охоты  в  своих  владениях  и
огораживали  земли,  которые   при   старом   сквайре   всегда   считались
общественным выгоном.
     Зачинщиком всех этих притеснений называли Бэзила Кастера, сына нового
владельца. Ему тогда было  лет  около  двадцати  пяти.  Высокий,  бледный,
рыжий, хилого сложения, он чем-то напоминал хорька.  Бэзил  Кастер  твердо
решил стать настоящим сквайром  и  ездил  только  верхом.  Однако  он  был
никудышным наездником и то и дело шлепался с  седла  наземь.  Зато  Кастер
хорошо стрелял из охотничьего ружья; однажды с расстояния в  двести  шагов
он ранил в руку Эйба Гудинга, когда тот ставил силки на опушке  Бэйкерских
зарослей. Эйбу удалось уйти, но пришлось бежать из дому и завербоваться  в
солдаты, чтобы избежать ссылки за море. А  вскоре  после  этого  мой  дядя
Джейк подстрелил последнего в своей жизни фазана, положив начало событиям,
которые забросили меня на другой край света. Но об этом  я  расскажу  чуть
дальше. Сначала нужно объяснить, каким образом оказался замешанным во  все
это Ник, сын священника.
     Через несколько месяцев после того, как приехали Аллардайсы, появился
и их сыночек. Он набедокурил в Лондоне:  променял  учение  на  игру  и  на
скачки и так залез в долги, что сидеть бы ему в долговой тюрьме,  если  бы
мать вовремя не подбросила денег.
     Ник вовсе не производил  впечатления  неисправимого  повесы.  Он  был
рослый, широкоплечий, густые волосы курчавились, на открытом  лице  весело
сияли голубые глаза.  Руки  Ника  белизной  и  нежностью  кожи  напоминали
женские, но в силе не уступали рукам нашего кузнеца Неда  Саммера,  и  Ник
почти  всегда  одолевал  Неда,  когда  они   летними   вечерами   затевали
корнуоллскую борьбу на траве.
     По речи Ника сразу было слышно, что это настоящий джентльмен,  однако
с нами он держался как с равными.
     Ник и  Бэзил  очень  скоро  стали  врагами,  и  моя  семья  оказалась
замешанной в их ссоре, потому что все началось из-за  дяди  Джейка.  Бэзил
убил его, да так жестоко и подло это сделал, что  стал  самым  ненавистным
помещиком во всей округе от Экса до Тэймера.
     Под Рождество чуть ли не все  торговцы  дичью  в  округе  уповали  на
Джейка, и он не жалел сил, чтобы оправдать их надежды - за счет  Кастеров.
Конечно, это было нехорошо и противозаконно, однако не  давало  еще  права
Бэзилу Кастеру расставлять в лесу капканы на людей. Сторожа - другое дело.
С ними у нас шел честный поединок, в котором побеждал наиболее ловкий.  Но
капкан с зубьями, как у пилы, и с хваткой голодной акулы - от такой  штуки
хоть у кого душа закипит смертельной ненавистью.
     Однажды ночью Джейк не вернулся домой. Он часто проводил под открытым
небом по два-три дня - когда охотился, когда отсыпался в  одном  из  своих
тайников после особенно бурной выпивки, но теперь его отсутствие очень  уж
затянулось. Мы отправились на розыски и прочесали чащу до береговых утесов
на юге. На второй день поисков мой брат нашел его - мертвого.  Дядя  Джейк
попал в один из капканов Кастера  и  истек  кровью.  Его  дворняжка  Тафти
лежала полумертвая от голода рядом с хозяином и жалобно скулила.  Если  бы
Джейк не выучил собаку  вести  себя  тихо  на  охоте,  он  еще  дожил  бы,
возможно, до выездного суда.
     Хоронить  Джейка  собралось  очень  много  людей,  пришли   даже   из
Попплефорда.  Много  недобрых  слов  было  высказано,  и  много  сумрачных
взглядов обращалось в сторону  помещичьей  усадьбы,  но  дальше  этого  не
пошло.
     Впрочем, нашелся смельчак, который не побоялся  выложить  то,  что  у
него накопилось на душе. Это  был  Ник  Аллардайс.  Ник  не  участвовал  в
похоронах, но когда мы с отцом принялись засыпать могилу, он  появился  на
кладбище и остановился около нас в раздумье, покуривая длинную  виргинскую
сигару.
     Наконец он сдвинул сигару в угол рта и сдержанно произнес:
     - Вы, Ганн, по-видимому, не собираетесь посчитаться за брата?
     Отец поднял голову и осмотрелся  кругом,  чтобы  убедиться,  что  его
никто не услышит.
     - Дом, в котором я живу, принадлежит Кастерам, и ваш отец платит  мне
из десятины, которую получает от Кастеров. Нас  дома  тринадцать  ртов,  и
всех-то надо накормить и одеть. Мне ли думать о том, чтобы сводить  счеты,
мистер Аллардайс?
     Он был благоразумен, мой отец, и знал свое место.
     Ник ухмыльнулся и пошел прочь, кивнув мне на прощанье. Он знал, как я
смотрю на это дело, но знал также, думается мне, что в словах  моего  отца
заключен здравый смысл.
     В этот миг за оградой послышался стук копыт, и Бэзил  Кастер  взбежал
по ступенькам и зашагал через могилы туда, где мы работали. Ник  замер  на
месте в нескольких ярдах от нас.
     Кастер постоял около свежей могилы, похлопывая по  тощей  ноге  своей
тяжелой плеткой с набалдашником из слоновой кости, и вдруг рассмеялся. Это
был резкий,  скрипучий  смех,  заставивший  меня  вспомнить  звук  бороны,
скребущей по гравию.
     - Что ж, Ганн, - сказал он, - одним браконьером стало меньше, притом,
если я верно слышал, самым отъявленным изо всех них!
     - Будь у здешних людей хоть капелька мужества, Кастер,  лежать  бы  и
вам в этой могиле! - раздельно произнес Ник.
     Змеиный взгляд Бэзила Кастера скользнул по Нику.  Краска  залила  его
лицо, тут же сменившись смертельной бледностью.
     - Побереги лучше свое остроумие для черни Ковент-Гардена,  Аллардайс,
а не то как бы не остаться твоему отцу без прихода! - взвизгнул он.
     Ник стоял все так же неподвижно, не спуская глаз с Бэзила.
     - Если ты расставишь свою западню для меня  или  для  кого-нибудь  из
нашей семьи, - произнес он наконец, - я вызову тебя на поединок.  Мне  все
едино - кулаки, дубинки, пистолеты или шпаги! Я ведь тебе не  какой-нибудь
льстивый арендатор, Кастер!
     Я ждал, что Бэзил тут же набросится на него. Он подался вперед, потом
вдруг остановился, повернулся кругом, сбежал  по  кладбищенской  лестнице,
вскочил в седло и поскакал прочь; только искры засверкали из-под копыт его
кобылы.
     В тот день Ник по-настоящему завоевал мое сердце.  Он  посеял  что-то
новое в моей душе, и  этому  посеву  суждено  было  дать  всходы,  которые
продолжали расти даже тогда, когда от  могучего  тела  Ника  остался  лишь
скелет - этот скелет ты видел сам, Джим...



                                    2

     О следующей стычке Бэзила и Ника я узнал с чужих слов. Случилась  она
в ночь  Охотничьего  бала,  который  давали  в  Большой  усадьбе  накануне
Рождества. На этот раз причиной раздора оказалась женщина, красавица  мисс
Фейрфилд из Эксминстер-Холл.
     По-видимому,  Ник  произвел  на  балу  выгодное   впечатление   своей
внешностью и искусством танцора. Так или иначе мисс  Энн  решила  стравить
его с Бэзилом. Да и  какая  хорошенькая  женщина  не  поступит  так,  если
представится случай! Кончилось тем, что молодые люди крепко повздорили,  и
Ник предложил тут же решить дело поединком. Ему явно не терпелось увидеть,
какого цвета кровь у Бэзила.
     Разумеется, до дуэли  дело  не  дошло.  Об  этом  позаботился  сквайр
Кастер. Но он не ограничился этим: вызвав  священника  Аллардайса,  сквайр
предложил ему на выбор - либо священник отправит  своего  сына  обратно  в
Лондон, а еще лучше за море, либо расстанется с приходом.
     По этому поводу в доме Аллардайсов  состоялся  семейный  совет.  Мать
Ника была целиком на стороне сына и говорила,  что  нельзя  давать  спуску
этим Кастерам. Отважные поступки Ника сделали его героем в  наших  глазах.
Каждый из нас, молодых, только обрадовался бы, увидев Бэзила на  носилках.
Мы ни минуты не допускали мысли, что Ник может проиграть единоборство.
     Но священник судил более  здраво.  Он  не  собирался  терять  хороший
приход из-за сына, которого буйный нрав сделал притчей во языцех.  Короче,
он предложил Нику готовиться к новой жизни в колониях,  а  пока  держаться
подальше от Бэзила Кастера.
     Ник встретил это решение без особой радости. Я подозреваю, что мать и
сестра подбивали его не повиноваться отцу.
     Мы виделись с ним часто в это время. После случая у могилы Джейка Ник
стал относиться ко мне с особым расположением и сделал меня  чем-то  вроде
личного слуги. Главной моей обязанностью  было  доставлять  его  по  ночам
домой из таверны и других злачных мест.  Нелегко  мне  приходилось,  когда
нужно было заставить  его,  мертвецки  пьяного  после  очередной  пирушки,
держаться в седле. Однажды мы пустились вперегонки с  плимутской  почтовой
каретой и чуть было не попали под нее. В другой раз мы загнали стадо коров
Кастера на посевы. Следующая  выдумка  Ника  заключалась  в  том,  что  мы
нацепили черные  маски  и  под  видом  разбойников  остановили  карету  на
Йеттингтонской  дороге.  Ник  отобрал  у  ехавшего  в  карете  сидмутского
нотариуса и его жены кошельки, драгоценности и часы, но  на  следующий  же
день отослал добычу владельцам, присовокупив письмо, в котором говорилось,
что он прозрел и отныне решил стать честным человеком.
     Месяца три-четыре мы тешились такого рода забавами, но тут  вмешалась
моя мать. Она пошла к  священнику  Аллардайсу  и  заявила,  что  либо  это
прекратится, либо ей придется обратиться к сквайру. На следующий  же  день
священник Аллардайс отправился в Плимут и оплатил сыну проезд на бриге  до
Чарлстона. Вернувшись, он вручил Нику сотню гиней на дорогу и дал ему  три
дня срока на то, чтобы собраться в путь.
     Ник решил ехать. Сдается, беспутная жизнь ему не очень-то нравилась -
просто он не мог придумать ничего лучшего. Приняв решение, он тут же начал
строить планы. А  задумал  он  стать  плантатором  в  Каролине.  Не  знаю,
собирался ли Ник  Аллардайс  сеять  табак  или  хлопок,  или  думал  вести
хозяйство на  английский  лад,  но  только  планам  его  не  суждено  было
осуществиться, потому что хотя мы в конце концов и очутились в тех  краях,
но в обществе таких людей, которые сколачивали себе богатство совсем иными
путями и собирали урожай не в поле, а в открытом море.
     На прощание приятели Ника  в  Эксетере  решили  устроить  пирушку.  Я
поехал с ним.
     Теплой весенней ночью мы возвращались домой через общинные земли.  По
пути мы проезжали мимо усадьбы Кастеров, лежавшей в двух милях  на  восток
от деревни. Полная луна ярко освещала широкий фасад и портик с  колоннами.
На западе, где местность понижалась к морю, чернели притихшие леса.
     И тут Ник предложил такую штуку, которую можно объяснить только  тем,
что он был еще пьянее меня.
     - Бен, - сказал он вдруг, - давай-ка сыграем сейчас Кастерам утреннюю
зорю! Через неделю я буду уже далеко, и мне никогда больше не представится
такой случай!
     Не дожидаясь ответа, он пришпорил  свою  кобылу,  ворвался  в  ворота
усадьбы и помчался по главной аллее, стреляя  в  воздух  из  пистолетов  и
честя во всю глотку Кастеров так, как их, наверное, еще никто не честил.
     Примерно на полдороге аллея круто  поворачивала,  и  на  мгновение  я
потерял Ника из виду. Наконец я миновал поворот и  в  тот  же  миг  увидел
выскочивших из усадьбы людей. Их было двое или трое, один из них - тощий и
высокий. Я признал в нем самого Бэзила Кастера.
     Пожалуй, Ник все-таки был трезвее, чем хотел казаться, потому что  он
тоже заметил их и круто свернул с аллеи на  узкую  дорожку,  которая  вела
между купами рододендронов в сторону большой рощи.
     Я готов был повернуть и спасаться бегством, предоставляя Нику  самому
расхлебывать заваренную им кашу, но сзади уже подоспел вооруженный сторож.
Остался только один свободный путь. Я ринулся  следом  за  Ником  и  успел
проскочить в рощу перед самым носом у тех, кто выбежал из усадьбы.
     Под деревьями было темно, как в мешке, и мне  пришлось  сбавить  ход.
Шум погони  стих.  Я  подумал,  что  преследователи  вернулись  домой,  и,
привязав пони к дереву, решил отыскать Ника, прежде  чем  он  выкинет  еще
какую-нибудь штуку. Это было опрометчивое  решение,  и  оно  обошлось  мне
дорого, но ведь я был еще мальчишкой да к  тому  же  успел  привязаться  к
Нику.
     Через рощу вела узенькая  тропка;  я  двинулся  по  ней,  медленно  и
осторожно, как учил  меня  когда-то  на  охоте  дядя  Джейк,  и  дошел  до
небольшой  прогалины.  Здесь  стояла  маленькая  хижина,  которой  сторожа
пользовались ночью.
     Только я ступил на прогалину, как  из-за  деревьев  выглянул  краешек
луны, и я увидел Бэзила. Он стоял неподвижно перед  хижиной,  держа  ружье
наперевес.
     В ту же секунду на другом краю поляны в свете луны появился  Ник;  он
вел лошадь  в  поводу.  Кастер  круто  повернулся  и  выстрелил,  даже  не
вскидывая ружья к плечу.
     Ник вскрикнул и покачнулся,  продолжая  держаться  за  повод,  а  его
лошадь поднялась на дыбы. Я увидел, как Бэзил,  швырнув  ружье  на  землю,
бросился  к  Нику,  но  тут  плотные  облака  заслонили  луну,  и   поляна
погрузилась в густой мрак.
     Я услышал тяжелое дыхание, треск  кустарника  и  рванулся  туда.  Тут
снова выглянула луна, и я увидел Ника. Он  прислонился  к  дереву,  а  его
лошадь беспокойно переступала с ноги на ногу чуть  поодаль.  Бэзил  Кастер
стоял на коленях между Ником  и  лошадью,  опираясь  на  руки  и  наклонив
голову.
     Крикнув: "Мистер Аллардайс! Это я, Бен!", я подбежал к Нику.  В  этот
момент Бэзил как-то странно кашлянул и упал замертво на траву. Я обернулся
к Нику - он медленно валился наземь, цепляясь руками за  ствол.  Даже  при
слабом лунном свете я видел, что его рубашка и шарф  потемнели  от  крови;
правая рука Ника сжимала нож.
     Размышлять было некогда. На тропе, по  которой  я  пришел,  слышались
крики, шум доносился и со стороны усадьбы.
     Я подвел к Нику лошадь.
     - Вы можете сесть в седло?
     Он ничего не ответил, через силу  поднялся  на  ноги  и  стал  искать
стремя. Я помог ему вдеть левую ногу и подсадил его. Ник вскочил в седло и
повалился на шею лошади, а я взялся за повод.
     Мое былое увлечение охотой спасло  нам  жизнь  в  эту  ночь.  Я  знал
владения Кастеров как свои пять пальцев. Мне удалось  без  труда  провести
сторожей и выйти через пролом в ограде со стороны Колитон Рейли. По конной
тропе мы добрались до  старого  форта,  и  когда  в  небе  над  Оттерхедом
зарделась заря, были уже на дорожке, ведущей к скалам.
     Зайдя в густой ельник, я остановился и дал Нику выпить добрый  глоток
бренди из фля