оя, Джим,
и все  потому,  что  Долговязому  Джону  предоставили  на  корабле  полную
свободу.
     Спору нет, нам не  хватало  людей,  семь  человек,  один  совсем  еще
мальчик, должны были выполнять работу тридцати. Но все равно,  вы  бросали
вызов провидению, которое до сих пор было необычно  милостиво  к  нам.  И,
глядя, как весело и беззаботно старый Джон орудует у  себя  в  камбузе,  я
решил держать ухо востро.
     Я наперед знал, что очень скоро Сильвер начнет прощупывать меня, -  и
не ошибся, это случилось уже на  третий  день  нашего  плавания,  когда  я
принес в камбуз грязные миски из каюты нашего капитана.
     - Бен, - обратился он ко мне воркующим голосом, - Бен, дружище, скажи
по чести старому товарищу, какую долю золота,  добытого  тобой  в  тайнике
Флинта, обещал тебе капитан Смоллетт? Тысяч пять? Или десять?
     Я ответил, что мы сошлись  на  тысяче  фунтов  и  бесплатном  проезде
домой.
     Сильвер сокрушенно поцокал языком.
     - Ну и ну!  -  воскликнул  он.  -  Я  бы  не  назвал  это  честным  и
справедливым дележом! Если учесть, что за проезд ты, как и все  остальные,
расплачиваешься  своим  трудом  и  что  сквайру  богатство  от   тебя   же
досталось!.. Тысяча, говоришь? Разрази меня гром, Бен, это же и сотой доли
не составит!
     - Джон, - сказал я ему на это, -  я  давно  уже  уразумел,  что  одна
честно  заработанная  гинея  дороже  тысяч,  за   которые   расплачиваются
виселицей!
     - И ты  прав,  Бен,  клянусь  небом,  ты  прав!  -  подхватил  старый
мошенник. - Кто-кто, а уж я-то тебя понимаю! Но другие могут сказать,  что
сокровище тебе досталось честным путем! Ты сам его отыскал, сам перенес, и
ты же обвел негодяев вокруг пальца!
     С первой минуты, как Сильвер перешел на вашу сторону,  он  с  великим
осуждением говорил о своих прежних приятелях,  точно  забыл,  что  он  сам
подбил их на бунт. Это могло бы  показаться  смешным,  не  будь  он  таким
законченным злодеем.
     - Может, и так, - ответил я, - но не забудьте,  что  я  тоже  помогал
доставить золото на борт "Моржа". И что бы вы ни говорили, мне  голову  не
заморочите! Каждая монета добыта ценою крови и разбоя!
     Долговязый Джон рассмеялся и добродушно похлопал меня по плечу.
     - Э, Бен, - льстиво протянул он, -  деньги  странная  вещь,  ей-богу!
Провалиться мне на этом месте, если найдется на  свете  хоть  одна  гинея,
добытая честным путем! Взять хоть золотые слитки в нашем трюме... Им  цена
этак двести-триста гиней за штуку. Где мы их добыли? У  испанцев,  скажешь
ты. А испанцы? Из рудников, скажешь ты. Ну а кто добыл золото в  рудниках?
Индейцы, вот кто, и они мерли  при  этом  как  мухи  не  столько  даже  от
непосильной работы, сколько от плетей! Вот и ответь  мне  теперь:  у  кого
больше прав на это золото? У индейцев, у испанцев? А может быть, у тебя?
     Сильвер явно был в ударе, и я знал: стоит мне замешкаться на камбузе,
и он убедит меня, что нет на свете занятия честнее,  чем  морской  разбой,
что пираты, захватывая и топя  корабли,  делают  людям  благо.  Поэтому  я
выскочил на палубу и отправился на нос, чтобы обдумать, как  уберечь  всех
нас от новой беды.
     Я видел три возможности. Во-первых, можно прикинуться, будто я заодно
с Сильвером, побольше выведать и предупредить капитана, чтобы тот  заковал
его в кандалы. Но чего я этим достигну? Еще  не  придумали  тех  кандалов,
которые могли бы обуздать Сильвера больше, чем на две вахты... Убить  его?
Тоже выход, да только я себе твердо сказал, что с убийствами покончено, не
подниму руки даже на мерзавца, который лучшего не заслуживает.
     Третий выход  заключался  в  том,  чтобы  позволить  Джону  бежать  и
сплавить его на берег. Я начал соображать, как это сделать, а тут Эйб Грей
окликнул меня и сообщил последнюю новость: мол, решено войти  в  ближайший
порт на Мэйне, чтобы набрать команду для перехода через океан. Как раз то,
что  мне  нужно,  сказал  я  себе.  Помогу  Сильверу  улизнуть,  а   потом
чистосердечно во всем признаюсь...
     Все получилось куда проще, чем я рассчитывал. Ведь что вы  сделали  в
первый же вечер, когда мы бросили якорь у берегов Суринама? Отправились на
английский военный корабль и гостили на нем до полуночи,  оставив  меня  и
Эйба Грея охранять золото! Правда, вы заперли  Сильвера  на  полубаке;  да
только, скажу по чести, меня разбирал смех, когда я увидел, как  легко  вы
клюнули на его обещания исправиться и как уповаете на простую щеколду и на
двоих моряков, которых Окорок столько раз обводил вокруг пальца.
     За час до восхода луны я прошел на нос и окликнул  Джона.  Ответа  не
последовало, и, приглядевшись, я увидел, что дверь отперта. Сильвер сделал
из проволоки крюк и отодвинул щеколду.
     - Тем лучше, - сказал я себе. -  Удрал,  и  слава  Богу,  мне  меньше
хлопот.
     И я  отправился  на  корму,  где  Эйба  поставили  сторожить  вход  в
капитанскую каюту. Так и есть! Лежит и храпит, мушкет и пистолеты  бросил,
хочешь - бери их, хочешь - так перешагни.
     Только я хотел разбудить его криком "тревога!",  посмотреть,  как  он
вскочит и схватит оружие, - вдруг снизу  донесся  скребущий  звук,  словно
кто-то волочит швартов по палубе. На миг я опешил, но тут же меня осенило:
Сильвер еще на борту и добирается до  дублонов,  которые  мы  так  любезно
припасли для него...
     Я разулся, прошел вперед, спустился на галерейную палубу и  прокрался
на корму - совсем как вы, когда задумали незаметно понаблюдать за  раненым
Хендсом.  У  кормового  трапа  я  постоял  прислушиваясь.  Скребущий  звук
становился все громче. Так и есть, пилит...
     - Джон! - тихо позвал я. - Это я, Бен. Пришел за своей долей!
     Шум в парусной каюте стих, потом из люка вынырнула  голова  Сильвера.
Он вспотел и весь был осыпан опилками; на костыле висела  плотничья  пила.
Увидев меня, он ничуть не удивился.
     - А, Бен, - вымолвил он. - Я так и думал, что ты не захочешь остаться
в стороне. Ты очень кстати подошел, а то  ведь  с  моей  деревянной  ногой
много не унесешь, только на перевоз хватит. Прыгай сюда, подсобишь старому
другу!
     Я спустился в каюту и посмотрел на его работу.  При  свете  потайного
фонаря Сильвер выпилил в потолке квадратное отверстие и  уже  приготовился
лезть за добычей.
     - Джон, - продолжал я вполголоса, не сомневаясь, что  Эйб  пристрелит
нас обоих, если проснется, - сколько ты задумал взять  и  как  собираешься
попасть на берег?
     - Возьму, сколько смогу увезти, - ответил Сильвер.  -  А  под  кормой
меня ждет негр с лодкой, он заберет нас с тобой.
     Не спрашивайте меня, откуда он раздобыл  этого  негра  и  как  с  ним
договорился, это выше моего разумения. Как бы то ни  было,  под  кормой  и
впрямь качалась зачаленная лодка, и в ней сидел человек.
     - Джон, - прошептал я, - мне с тобой не по пути. Бери один мешочек  с
монетами, так и быть уж, донесу его до лодки.  А  если  тебе  этого  мало,
приготовься к схватке - и не только с Эйбом Греем,  который  проснется  от
первого же моего крика, но и со мной! Вот так, вот  тебе  мои  условия,  а
теперь решай!
     Мои слова поразили его, и несколько секунд он  пристально  глядел  на
меня, потом усмехнулся и хлопнул себя свободной рукой по животу.
     - Разрази меня гром, Бен, - да ведь ты это всерьез! - воскликнул  он.
- А я-то голову ломал, старался угадать, какую хитрость ты замышляешь!
     - Так как же, Джон, - продолжал я, - на чем порешили? Ноги в руки - и
на берег с дублонами в кармане - или путешествие в кандалах туда, где твою
толстую шею ждет петля?
     Сильвер понял, что проиграл.
     - Эх, Бен, Бен, - вздохнул он, - подумать только, ты одолел меня!
     Я не стал терять времени на разговоры, а протиснулся через выпиленный
им лаз, выбрал мешочек поменьше и отнес его на палубу. Джон сбросил золото
в лодку и остановился над свисавшим с кормы веревочным трапом.
     - Бен, дружище, - начал Сильвер прощальную речь, - только не  забывай
моих слов о том, как  люди  добывают  деньги!  За  двадцать  лет  я  успел
убедиться, что верно говорят: не зевай сам, и Бог тебе поможет! Ну а  кому
нравится ради хлеба спину гнуть, пускай гнут, покуда  вовсе  не  загнутся!
Что до меня, Бен, то я одинокий волк. Хватит, набегался в стае,  отныне  я
охочусь в одиночку, или можешь назвать меня грязной шваброй!
     С этими словами он лихо козырнул мне, соскользнул по трапу в лодку  и
налег на весла.
     Стоя у поручней, я провожал его взглядом, пока  лодка  не  затерялась
среди береговых огней.
     Потом я пошел к Эйбу предупредить его о побеге Сильвера, пока капитан
не вернулся.



                                    7

     Ну, что еще добавить напоследок, Джим?
     Капитан и сквайр не очень-то  корили  меня  за  то,  что  я  позволил
Сильверу бежать. А может быть, я их не понял, и они не меньше  моего  рады
были от него избавиться. Так или  иначе,  когда  мы  вернулись  в  Англию,
сквайр и доктор съездили в Эксетер и добились отмены приказа о моем аресте
за соучастие в убийстве Кастера. Надо  думать,  им  помогло  письмо  Ника,
переданное доктору мисс Далси. Сам я этого  письма  не  видел,  но  доктор
Ливси рассказал мне его содержание. Ник сообщал, что  он  один  повинен  в
убийстве Бэзила Кастера, которое совершил в целях самозащиты.  Дескать,  я
только утром нашел Ника и, выполняя его приказ, доставил  своего  раненого
хозяина в почтовой карете до Плимута, а про убийство узнал  уже  на  борту
корабля, когда не мог ничего сделать.
     Не знаю, поверил ли шериф словам Ника;  во  всяком  случае,  меня  не
стали преследовать по закону, и  после  смерти  старого  сквайра  Кастера,
когда его поместье перешло в чужие руки, я смог вернуться в родные места.
     Моя старушка мама и отец давно уснули вечным сном, и  мне  оставалось
лишь оплакать их могилу, в которой  вы  торжественно  пообещали  схоронить
меня, когда пробьет мой час.
     Пожалуй, тяжелее  всего  мне  пришлось,  когда  я  собрался  с  духом
навестить мисс Далси. Она по-прежнему жила в доме священника, бледная, уже
совсем седая, но все такая  же  приветливая.  Мисс  Далси  попросила  меня
рассказать все, что я помнил о Нике: как он выглядел, что  говорил,  часто
ли вспоминал ее и как умер.
     Я наврал ей с три короба, Джим, и ничуть в этом не раскаиваюсь,  ведь
правда прикончила бы ее. На прощание она дала  мне  гинею,  и  у  меня  не
хватило духу отказаться. Мисс  Далси  безоговорочно  поверила  в  историю,
которую я сочинил прямо на ходу: будто бедный Ник  много  лет  тому  назад
умер от лихорадки на своей плантации в Виргинии.
     Надеюсь, вы подтвердите, что я, как вернулся  в  Англию,  делал  все,
чтобы заслужить прощение. А если я иногда  и  прикладывался  к  бутылке  с
ромом, так это лишь потому, что меня  грызло  сомнение,  не  поздно  ли  я
взялся за ум.  Но  ведь  сказано  же  в  Писании,  что  в  небесах  одному
раскаявшемуся  грешнику   радуются   больше,   нежели   девяноста   девяти
праведникам, которым не в чем каяться.
     Если это так, Джим, похоже, у меня еще есть надежда. А большего я  не
прошу и не жду, вот и весь сказ!




                  ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ, НАПИСАННОЕ
                      ДЖЕЙМСОМ ГОКИНСОМ В 1811 ГОДУ

     Вот уже больше шести лет,  как  я  исполнил  последнюю  волю  Бена  и
положил старого буканьера на покой там, где  он  просил,  -  рядом  с  его
матерью.
     Четыре с лишним года назад поставил я точку в конце своего  пересказа
его истории, полагая,  что  завершил  удивительную  повесть  о  сокровищах
Флинта и о наших злоключениях на пресловутом острове.
     Последний из моих сотоварищей, капитан Эйб Грей, умер в прошлом  году
отцом   многочисленного   семейства,   почтенным   человеком,   владельцем
нескольких добрых судов, перевозящих товары из Вест-Индии.
     После смерти Эйба я  считал  себя  единственным  оставшимся  в  живых
участником памятного  плавания  на  "Испаньоле".  Однако,  как  вы  сейчас
увидите, я ошибался.
     Около года тому назад, в ненастный мартовский вечер,  вошел  слуга  и
доложил мне, что на газоне под окнами  моего  кабинета  задержан  какой-то
подозрительный старик.
     Сначала я подумал, что речь идет о браконьере, а многолетняя дружба с
Беном научила меня снисходительно к ним относиться, слишком хорошо  помнил
я судьбу Джейка  и  печальные  последствия,  которые  вызвало  беспощадное
применение Кастерами законов об охоте.
     Но слуга утверждал, что это не браконьер, а моряк, и притом  довольно
жалкий: ему не меньше семидесяти лет, он крайне истощен и одет в лохмотья.
Слуга добавил, что этот человек добивается встречи со мной,  дескать,  ему
надо мне что-то сообщить.
     Интересно, что, кроме подаяния, могло  понадобиться  от  меня  нищему
старику? Я велел накормить его и привести ко мне, а сам опустил  занавески
и сел у горящего камина ждать гостя.
     Наконец  раздался  стук  в  дверь,  и  я  увидел  согбенного  годами,
предельно изможденного человека. Жидкие седые волосы  свисали  космами  на
поникшие плечи, и он чем-то смахивал на Бена Ганна, каким тот был, когда я
впервые встретил его на острове. Держался он  робко,  я  бы  даже  сказал,
униженно; лохмотья поддерживал матросский ремень, и походка его, когда он,
бормоча извинения, шел через кабинет, выдавала  моряка.  Обветренное  лицо
цветом напоминало красное дерево, голос был глухой и сиплый.
     Отослав слугу, я предложил гостю сесть. Как только слуга вышел, чужак
устремил на меня испытующий взор. Он так долго  и  пристально  разглядывал
меня, что я ощутил некоторое замешательство.
     Наконец он произнес:
     - Мистер Гокинс? Мистер  Джим  Гокинс,  который  некогда  проживал  в
Черной бухте?
     Я сухо ответил, что меня действительно зовут Джим Гокинс, и  попросил
перейти к делу.
     Он тяжело вздохнул:
     - Я только хотел удостовериться, потому что не ждать мне добра,  коли
я откроюсь не тому человеку, а уж чего проще, ведь сорок лет прошло, как я
вас видел!
     - Вы видели меня? - воскликнул я. - Где и когда?!
     Но приступ кашля помешал старику ответить. Тогда я налил ему пунша, и
он, твердя слова благодарности, поднес стакан к дрожащим губам.
     - Я - Дик! - вымолвил он наконец. - Тот самый  Дик,  который  изрезал
Библию и потом поплатился за это, да как поплатился!!
     Я вскочил на ноги. Неужели этот скрюченный старец - тот самый молодой
моряк, который вместе с двумя приятелями был оставлен на острове?
     - Дик! - крикнул я. - Вы?!
     Старик торопливо допил свой пунш, и  в  глазах  его  вновь  отразился
страх.
     - Я наказан  сполна  за  свои  дела,  -  пролепетал  он,  испугавшись
собственного признания. - Изо всех живых людей  вы  один  можете  опознать
меня, и я пришел просить вашего снисхождения, мистер Гокинс!
     Трогательно было видеть, с каким облегчением этот бедняга принял  мое
заверение, что  его  никто  не  будет  карать.  Согретый  теплом  очага  и
трапезой, он поведал мне все, что помнил о  своем  пребывании  на  Острове
Сокровищ и последующих злоключениях.
     Напоминаю вам, что последним из  старой  команды  Флинта  (не  считая
Сильвера) был Том Морган, ему  перевалило  уже  за  шестьдесят,  когда  мы
оставили его на острове. Вторым в этой милой троице был рыжий Джим Фаулер,
высокий молодой моряк, которого Сильвер подбил на бунт после того, как  мы
вышли из Англии.
     Том  Морган  и  Дик,  оправившись  от   потрясения,   решили   как-то
приспособиться на  этом  уединенном  клочке  земли.  Молчаливый  степенный
Морган был по-своему верный товарищ и умел кое-что мастерить. Он  понимал,
что в Англии их все равно ждет только виселица, и решил  извлечь  максимум
пользы из своего умения.
     Молодой организм Дика справился с  лихорадкой,  которую  он  схватил,
прежде чем они вспомнили совет доктора  Ливси  и  покинули  низину.  Самый
деятельный из всей тройки Дик  усердно  занялся  охотой,  и  они  довольно
сносно зажили в лачуге, которую соорудили на южном плече Подзорной Трубы.
     Однако  рыжий  Джим  никак  не  мог  примениться  к  новым  условиям.
Уединение на острове, а,  может  быть,  угрызения  совести,  помутили  его
рассудок, и после бесплодных попыток обуздать  Фаулера  товарищи  в  конце
концов вынуждены были изгнать его. Он жил дикарем, питаясь ягодами и сырым
черепашьим мясом, и постепенно совсем озверел.
     Дик несколько раз встречал его,  когда  ходил  на  охоту.  Несчастный
безумец был совершенно голый, весь оброс длинными рыжими волосами и скорее
напоминал свирепое животное, чем человека. Однажды Джим  скатил  камень  с
Фок-мачты, пытаясь убить Тома Моргана, а в другой раз подобрался к лачуге,
когда его товарищи спали, и поджег ее головешками из костра.
     В конце концов Морган и Дик  согласились,  что  ради  спасения  своей
жизни они должны его выследить и убить. Дик сумел подкрасться  к  Фаулеру,
когда тот пожирал сырое мясо, и прикончил его выстрелом в голову.
     Сдается мне, это вынужденное  убийство  сделало  для  обращения  Дика
больше, чем само наказание, которому мы их подвергли. И  когда  Дик  после
кончины старого Тома остался один, подобно Бену  Ганну,  он  обратился  за
утешением к Библии.
     По подсчетам Дика, он восемь лет прожил на острове -  и  за  все  это
время ему ни разу не пришло в голову искать серебро и оружие,  зарытые  на
севере острова. И Долговязый Джон почему-то не  вернулся  за  этой  частью
клада, хотя карта, полученная им от доктора Ливси,  точно  указывала,  где
что лежит.
     А на девятый год к Острову  Сокровищ  подошел  корабль  с  испанцами,
которые наносили  эту  область  океана  на  карту.  Бедняга  Дик  поспешил
разыскать капитана и назвался жертвой кораблекрушения.
     Лучше бы он отсиделся в лесу.
     Испанцы прибыли из Европы, а потому  они  сильно  отличались  от  тех
испанцев, которые родились на  островах  Вест-Индии  и  привыкли  смотреть
сквозь пальцы на королевский указ о том,  как  обращаться  с  иностранными
моряками.   Удостоверившись,   что   Дик   англичанин,   но   отнюдь    не
удовлетворившись его  сбивчивыми  объяснениями,  капитан  решил,  что  Дик
беглый раб, и продал его одному плантатору в пожизненное владение.
     Двадцать с лишним лет Дик выращивал  сахарный  тростник,  и  с  какой
охотой он променял бы эту каторгу  на  блаженное  одиночество  на  острове
Кидда!  Наконец  при  налете  английских   военных   кораблей,   посланных
губернатором Ямайки, земляки выручили беднягу. Дик снова  стал  моряком  и
тянул лямку, пока не скопил денег на проезд домой.
     Ступив на родную землю, он тотчас двинулся  пешком  вдоль  побережья,
стараясь выведать что-нибудь о людях сквайра. В конце концов в Плимуте ему
попался человек, который слышал про меня и клялся, что я не  из  тех,  кто
способен полвека таить зло. Распростившись с  морем,  Дик  мечтал  лишь  о
какой-нибудь маленькой должности в моем  доме,  чтобы  умереть  на  родной
земле, которую покинул столько лет назад, окрыленный большими надеждами.
     Я сделал для него все, что мог, да только ему от этого  было  немного
проку.
     Лихорадка подточила здоровье  Дика,  а  жестокое  обращение  испанцев
совсем его изнурило, и он прожил у  нас  меньше  года,  после  чего  уснул
вечным сном. Надеюсь, ему было легче от мысли, что  он  умирает  свободным
человеком, а не рабом в жалкой лачуге на заморской плантации.
     Февральский снег ложился на землю, когда я схоронил Дика по соседству
с Беном, чью судьбу он во многом повторил. Священник приступил к панихиде,
а я вспомнил давнюю летнюю ночь,  когда  я,  скорчившись  в  бочке  из-под
яблок,  слушал  разглагольствования  Сильвера,  который  дурманил   голову
парнишке  описанием  пиратских   подвигов   и   баснословного   богатства,
ожидающего предприимчивых.
     Что сказал тогда Дик на слова  Сильвера  о  жалкой  доле  большинства
джентльменов удачи:  "Какой  же  тогда  смысл  быть  пиратом?"  И  Сильвер