-  по
Студеному морю лодью водить не забава. В лед забраться -  дело  простое.
Мудрено в осеннюю пору из льдов целым выйти.
   - Распутья бояться, так и в путь не ходить, -  сладко  потягиваясь  и
позевывая перед сном, ответил Антон. - А ты  готовь,  Тимофей,  лодьи  к
утру, авось пробьемся.
   Стал пореже лед, и  двинулись  мореходы  в  путь  вместе  с  ледяными
полями.
   Ждать нельзя было, каждый день мог перейти ветер, а тогда уж  зимовка
неизбежна.
   Благополучно плыли мореходы  лишь  до  скалистого  мыса,  за  которым
остров  разрезался  широким  заливом.  Тут  сильное  течение  подхватило
"Архангела Михаила" и понесло вглубь залива.
   "Великий Новгород" был удачливей:  его  понесло  к  большому  падуну,
стоящему на мели. Мореходы на "Великом Новгороде"  поставили  лодью  под
защиту ледяного мыса и спаслись от коварного течения.
   А "Архангела Михаила" ледяной поток нес по заливу.  Глядя  на  острые
камни, ставшие на пути лодьи, дружинники в ужасе шептали молитвы. Даже у
привычных ко всему мореходов тревожно сжались сердца.
   "Только бы пронесло мимо", - думал каждый.
   Старостин видел, как громоздились на камни льдины, как  разламывались
о скалы ледяные поля. Помрачневший, стоял кормщик на палубе.
   - Тимофей Петрович,- окликнул его Савелий,- гляди, гляди!
   Но Старостин и сам знал, что смерть смотрела в глаза мореходам.
   - Ребята, вылезай все на палубу, кто  погибели  не  хочет!  -  громко
крикнул кормщик.
   Люди сбились на корме,  окружив  Старостина.  Опасность  была  теперь
совсем близко.  Ударяясь  о  невысокие  острые  скалы,  сильное  течение
кружило в водовороте мелкие льдины впереди лодьи. Вырываясь из  кипевшей
воды, обломки мгновенно уходили в стороны, увлекаемые быстриной.
   Но вот разнесло весь лед перед судном, открылась  вода,  бурлившая  и
пенившаяся, как в котле.
   Освободившуюся на миг лодью водоворотом развернуло и прижало бортом к
большой льдине, напиравшей сзади. "Архангел Михаил"  двигался  навстречу
гибели.
   В бессилии что-либо сделать, Старостин  на  мгновение  закрыл  глаза.
Тяжело смотреть мореходу на гибель своего судна. Послышался чей-то крик,
полный ужаса.
   Подпрыгнув два-три раза на камнях, тяжело груженная лодья  затрещала,
сразу остановилась и стала погружаться носом в воду. На  палубу  хлынули
бурлящие потоки.
   - Бери багры,  выходи  все  на  лед.  Пойдем  по  льду,  к  "Великому
Новгороду" - спасенье только там! - услышали все твердый голос кормщика.
   А сам Тимофей Петрович остался с Савелием на лодье Он  думал  немного
переждать. Может быть, еще удастся помочь судну.
   Он успел осмотреть повреждения. В трюме, как  раз  посредине,  острый
камень, пробив насквозь днище, крепко держал "Архангела Михаила".
   "Лодьи спасти не можно..."


   Подпрыгнув на камнях, тяжело груженная лодья стала погружаться  носом
в воду.

   Это были последние слова в записках кормщика.
   - Вот и все, что я сумел прочесть  в  записках  Тимофея  Петровича  -
кормщика той самой лодьи, что ты, Ванюха, нашел на Моржовом  острове,  -
закончил Химков.
   - А сам-то Старостин остался жив али погиб?
   - Трудно сказать, сынок. Знаем мы, что Антон, боярский сын,  добрался
до "Великого Новгорода". А Тимофей Петрович - может, и  он  спасся,  как
знать, род их не перевелся. Старостины по сие время на  Грумант  плавают
да моржей бьют... Правду, выходит, старики сказывали про Старостиных-то,
что и Соловецкого монастыря еще не было, а уж они на  Груманте  промысел
имели.
   Задумался Алексей. Задумались остальные зимовщики, вспоминая кормщика
Старостина,  старого   морехода   Федота,   молодца   Тимошку,   братьев
Борецких...

   Глава двадцать третья

   КРУШЕНИЕ НАДЕЖД

   Прошло еще две недели, а пурга все  не  ослабевала.  Ураганный  ветер
неистово переметал горы  снега  над  островом,  над  льдами  океана,  не
выпуская зимовщиков за порог избы. Вот уже  почти  месяц  они  не  имели
возможности  пойти  за  дровами,  а  печь   топить   приходилось   почти
непрерывно. Это было так необходимо для Федора. От холода он  нестерпимо
страдал. Поморы со страхом посматривали на быстро убывающую поленницу  в
сенях, но попытки экономить дрова приходилось тут же прекращать. Алексей
ходил мрачный, как туча: он думал, как же быть?..
   Наконец сожгли последнее полено. Прожили сутки в не  топленной  избе.
Пурга живо выдула тепло. Зябли руки и ноги у здоровых  людей,  одетых  в
теплые оленьи шкуры и меховые сапоги, а Федор стонал в голос от  боли  и
ломоты в костях.
   Правда, был один выход, у самой избы были сложены заветные  брусья  и
доски, подготовленные для  постройки  карбаса.  Но  неужели  сжечь,  как
дрова, этот корабельный лес? Другого  ведь  больше  не  найти.  И  тогда
прощай надежда... Жди, пока зайдет сюда  судно,  жди,  может  быть,  еще
несколько лет. Мореходы так часто представляли  желанную  минуту,  когда
карбас развернет паруса и понесет их  к  родным  берегам,  что  казалось
невозможным от нее отказаться.
   Вот о чем думали  Алексей  и  Шарапов.  И  Шарапов  не  выдержал.  Он
высказал то, о чем подумать было страшно.
   - Ну-к что ж, не  пропадать  же  товарищу  нашему  верному,  Алексей.
Когда-то еще мы выстроим карбас... Да и доберемся ли еще на нем? А  ведь
Федор-то гибнет... Неладно так... Давай топить карбасом...
   Молча согласился Химков.  Ведь  Степан  и  его  думу  высказал.  Этот
разговор услышал Ваня.
   - Дядя Федор, мы тебя спасем! - радостно крикнул он.  -  Я  пойду  за
дровами. - И, схватив топор, кинулся к двери. Степан -  за  ним.  Вскоре
послышались удары топора.
   Федор вскочил с полатей.
   - Иван! Погоди,  не  надо!  Мне  легче!  Я  стерплю  боль.  Не  надо,
ребятушки, рубить карбас, не надо... Ох! - Он почти без памяти  упал  на
лавку.
   - Успокойся, Федор, - ласково уговаривал Алексей, гладя  товарища  по
голове. - Ты словно маленький. Подумай: разве  легкое  дело  на  карбасе
через океан-море плыть? А сюда, к острову, в обязат придет какая-никакая
лодья. Вернее ведь это. А человек погибнет - не вернешь.  Друг  ты  ведь
нам, Федор. Ты за нас за каждого жизнь  готов  был  отдать.  И  мы...  А
карбас порубить - это что... Вот так-то лучше  будет.  По-поморски  это:
всем за каждого в беде стоять и каждому за всех...
   Федор примолк.
   Скоро в печи запылал огонь, у всех на душе  стало  спокойнее,  легче,
светлее, как бывает, когда сделаешь так, как надо.
   Разморенные теплом, все быстро заснули. Сидя возле своего  крестного,
задремал  Ваня.  Но  Федор  не  спал.  Его  мозг  лихорадочно   работал:
"Карбас... Надо спасти карбас..."
   Вот он приподнялся, прислушался. Мерно дышали Алексей и Степан, уснул
и Ваня, приткнувшись к его постели.
   Затаив дыхание,  Федор  выждал  еще  несколько  минут.  Потом  собрал
последние силы и выполз  из-под  оленьего  меха.  Тяжело  ступая  босыми
ногами,  пошел  к  двери.  Заколебалось  пламя  ночника,  большая   тень
качнулась по стене вслед за Федором...
   Беспокойно завозился медвежонок, освобождая голову от шкуры, сползшей
с постели больного.
   Федор замер. Нет, все тихо... Преодолевая жгучую  боль,  он  бесшумно
вышел за дверь, в сени.
   Поставив на попа чурбан,  Федор  встал  на  него,  наладил  петлю  из
ременного пояса и, оглядываясь на дверь, торопливо захлестнул ремень  за
потолочную балку. "Вот так..."  Прошептав  распухшими  губами  несколько
слов, он перекрестился и накинул петлю на шею...
   Вдруг  послышались  легкие,  быстрые  шаги,  и  в  дверях   показался
испуганный мальчик. Торопясь, Федор  резко  оттолкнул  ногой  чурбан,  с
шумом покатившийся по сеням.
   - Отец! Степан... -  с  криком  бросился  Ваня  к  Федору,  стараясь,
сколько хватало сил, приподнять его.
   Из горницы выбежал Алексей. Одним прыжком он очутился около Федора и,
взмахнув ножом, перерезал ремень. Федор без сознания рухнул на пол.
   Больного бережно перенесли в постель. Степан долго прикладывал к  его
голове холодный снег, растирал грудь. Наконец Федор очнулся.
   - Братаны, милые... Зачем?.. Зачем это? Хотел, чтобы лучше было.
   Мореходы, сжав зубы, еле сдерживали слезы.
   Когда обессилевший Федор задремал, Алексей сказал шепотом:
   - Теперь, Степан, за ним следить надо. Погубит он себя!
   Шарапов кивнул головой. Они понимали,  что  сейчас  Федора  мучит  не
только  болезнь,  -  ему  тяжела  была  жертва,  принесенная  ради  него
товарищами.
   И друзья всячески помогали Федору успокоиться, забыть про сгоревший в
печи карбас.
   Унылое завывание пурги, наконец, прекратилось.  Снега  за  это  время
намело столько, что  с  трудом  прокопали  в  сугробах  выход  из  избы.
Получился длинный коридор со стенами  в  полторы  сажени.  Прежде  всего
проложили дорогу к дровяному  складу.  Затем  пришлось  рыть  траншею  к
пещере: запасы мяса и светильного жира в сенях тоже подходили  к  концу.
Все это потребовало многих дней труда.
   Когда стало посвободнее, Шарапов, Ваня и Алексей пользовались  каждым
тихим днем для охоты на песцов. Охота была удачной: почти каждую  неделю
в кладовой прибавлялось по полтора-два десятка шкурок белого и  голубого
песца.
   - Зверек этот, Ваня, не только ценная добыча, - говорил Алексей. - По
песцу поморы-промышленники примечают, когда на море тяжелым льдам  быть.
Перед холодным, трудным для промысла годом песец к югу уходит. За песцом
и волки и  другой  зверь  подается.  Помнишь,  как  "Ростислав"  в  море
выходил, мезенские охотники сказывали, что  песец  уходить  стал.  Не  к
добру, дескать.
   - А как же зверь узнает, когда льдистому году быть?
   - Тут, сынок, не столь песец, сколь  мышь  тундровая  чует  холодный,
тяжелый год. Снимается мышь эта со своих мест и вся к югу  переходит,  а
песец уже за ней идет. Мышь-то трудно  другой  раз  приметить,  а  песца
сразу видно по добыче: совсем тогда промыслу нет в иных местах.
   Почти  ежедневные,  дальние  охотничьи  походы  действовали  бодряще,
укрепляюще: к  концу  зимы  никто  из  троих  поморов  не  страдал  даже
назубицей. Сделали свое дело и салата, оленья кровь, сырое мясо. Вяленое
мясо шло в небольшом количестве, вместо хлеба.
   Что касается Федора, то никакие просьбы  и  требования  товарищей  не
приводили ни к чему.
   С восходом солнца началась  охота  на  тюленей.  Когда  пришло  время
промышлять, Степан напомнил мальчику:
   - Ну-к что ж, Ванюха, попробуем мишку к делу приставить.  Помнишь,  в
тот год собирались?
   Как и предполагали Ваня с Шараповым,  медвежонок  благодаря  хорошему
чутью помог им.
   Трудно найти зверя подо льдом, покрытым толстым слоем снега; это Ваня
знал уже по своему опыту.
   Степан говорил:
   - Ведь нерпа, лысун и всякий морской зверь дышать  должен.  Пока  лед
нетолстый, он его головой прошибает, чтобы воздуху хватить. Спит  когда,
так ведь и сонный все равно кверху идет дышать.  Ну,  а  как  лед  толще
становится, тут  зверь  прошибить  его  не  может.  Он  тогда  маленькую
луночку, всего в ладонь, прогрызает. Всю зиму не дает в  продушине  льду
намерзнуть. Оттаивает своим теплом. В  толстом  льду  под  лункой  целое
логовище  образуется.  Внизу  оно  широкое,  и  зверь  в  нем   свободно
помещается. Сверху лунка тонким ледком  покрыта,  а  поверх  чуть  снегу
лежит. Ежели нужен воздух лысуну, подымется он к лунке,  лед  выдавит  и
воздуху набирает. Таких лунок зверь десяток и  больше  себе  делает.  От
медведя стережется. Вот и поймай его. Только не  устережется.  Там,  где
наш мишка лунку учует, надо шестом щупать.  Как  дыру  найдешь,  вынимай
шест, а лунку опять снегом засыпай. Ежели  свет  виден  будет,  зверь  в
обязат ту лунку бросит.
   - Ну, а как я-то лысуна увижу, ежели лунка  под  снегом?  -  удивился
мальчик.
   - Тут, Ваня, своя примета нужна. Возьми  спицу  тонкую  деревянную  и
поставь в лунке: один конец - подо льдом, а другой -  на  глазах.  После
жди тихо. Как толкнется в лунке зверь, спица сверху подымется. Тут и бей
в лунку кутилом. Аккурат в голову зверю попадешь.
   Охота эта очень увлекала и Шарапова и Ваню.
   Нужно было много терпенья, сноровки и  ловкости,  чтобы  выследить  и
добыть тюленя через маленькую дырку.
   Мишка хорошо справлялся со  своими  новыми  обязанностями.  Найденную
медвежонком продушину брал под наблюдение один из  охотников,  а  другой
шел с мишкой дальше. И ему медвежонок указывал зверя. Долго  приходилось
стоять, не спуская с деревянной палочки глаз. Но вот спица  качнулась...
Охотник с силой метал кутило и, крепко держа в  руках  обору,  понемногу
потравливал ее за раненым тюленем. Когда  зверь  утомлялся,  его  тащили
кверху. Подтянув тюленя к продушине, поморы  обкалывали  топором  лунку,
чтоб была шире, и вытаскивали добычу на  лед.  Иногда  же  охота  бывала
неудачна, и, промучившись на морозе целый день, друзья воз вращались  ни
с чем.

   Глава двадцать четвертая

   ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

   Весна была холоднее прошлогодней.  Вот  уже  второй  месяц  держались
лютые морозы. Во время последней охоты  Ваня  обморозил  щеки  и  нос  и
теперь не выходил из избы, смазывая  лицо  оленьим  жиром.  В  становище
поморов опять стучалась цинга.  Почувствовал  слабость  Алексей:  как  и
прошлой весной, у  него  стала  болеть  голова,  кровоточили  десны.  Он
похудел и ослаб. Цинга не  тронула  ни  Вани,  ни  Шарапова,  Федор  был
по-прежнему плох и не вставал с постели.
   Прошло две недели с тех пор, как был убит последний тюлень. Запропали
куда-то и песцы. Когда Степан отправлялся на охоту, его ждали  с  особым
нетерпением, надеясь, что на этот раз поход окажется удачнее.
   Вот и сейчас Алексей и Ваня  настороженно  прислушивались  к  звукам,
доносящимся снаружи: Шарапов ушел по ближним ловушкам. Время  томительно
тянулось. Наконец послышались далекие шаги по звонкому снегу. Алексей по
походке чувствовал, что Степан  торопился.  Громыхнула  щеколда.  Степан
громко затопал в сенях, отряхивая снег.
   Охотник вошел в избу и молча  стал  раздеваться.  Он  долго  возился,
снимая малицу. Мороз крепко приклеил бороду к оленьему меху.
   - Нет зверя,  пусто,  -  еле  двигая  онемевшим  подбородком,  сказал
Степан. - Хотел было дальше идти, за Черный камень, да мочи  нет,  мороз
не пустил.
   С помощью Вани он разделся и стал отогревать замерзшие ноги и руки. И
говорил и раздевался Степан, не поднимая головы.
   - Ничего, Степа, повременю, перебьюсь. Авось потеплеет, не век морозу
жить, - бодрился Алексей.
   Шарапов взглянул на бледное, со впавшими щеками  лицо  Химкова,  и  у
него защемило сердце.
   - Вдвоем бы идти способнее,  -  виновато  пробормотал  он.  -  Одному
страшно. Как, Ванюха, недужишь все?
   Ваня молча  кивнул  головой.  Степан  мысленно  ругал  себя,  что  не
усмотрел,  позволил  морозу  отнять  в  такое  трудное  время  надежного
помощника.
   В молчании прошел этот вечер.
   Назавтра,  выйдя  из  избы,  Степан  заприметил  вдали  над  мертвым,
однообразным  морем,  покрытым  шероховатым  ледяным  панцирем,  длинную
полоску тумана, державшуюся на одном месте. Эта  туманная  полоска  была
как  бы  слабенькой,  но  новой  нотой  в  скучной  и  монотонной  песне
арктической зимы.
   "Лед в заливе разошелся, -  соображал  Степан.  -  Какая  никакая,  а
весна.  А  может,  и  от  мороза  треснул...  Ишь  ведь,  хватает   как,
проклятущий",- и он, скинув рукавицу, зажал в теплой ладони помертвевший
нос.
   Степан забрался на скалу. Теперь он ясно видел разводье, или, вернее,
широкую  трещину,  разорвавшую  лед.  Над  черной  извилистой  линией  в
морозном воздухе клубились испарения, очевидно трещина разошлась  совсем
недавно.
   "У разводья лысуна только и бить. По продушинам искать - морока одна,
холода натерпишься, и муторно".
   Степан решил попытать счастья. И вот он уже в  избе:  сидит  и  точит
носок, готовясь к охоте.
   Хоть  и  очень  нужно  было  свежее  мясо,  Химков  не  одобрял  этот
рискованный план. Несколько часов на таком морозе, вдали от жилья  могли
привести к гибели. Но Степан заупрямился и твердо стоял  на  своем.  Уже
отворив дверь,  невидимый  в  дымящемся  морозном  воздухе,  он  шутливо
крикнул:
   - Ежели меня до теми не будет, справляй поминки, ребята.
   Дверь захлопнулась за охотником, умолк и скрип его лыж.
   Степан шел ходко, размашисто,  торопясь  достигнуть  цели  как  можно
скорее. В заливчике лед был гораздо ровнее, чем у старого зимовья:  реже
встречались торосы, да и то не такие  высокие.  Темная  фигура  человека
сначала отчетливо выделялась среди  снегов,  но  постепенно,  покрываясь
морозным инеем, превратилась в мутное пятно, почти  незаметное  в  белой
пустыне. От быстрой  ходьбы  дыхание  Степана  участилось.  Пар  густыми
клубами вырывался изо рта и, оседая на  бороде  и  усах,  превращался  в
ледяную корку.
   Тихо.  Только  лыжи   жалобно   тянули   свою   однообразную   песню:
скрип-скрип...  скрип-скрип...  Изредка  безмолвие   нарушалось   резким
звуком, словно кто-то стрелял из ружья. В мертвой  тишине  звук  казался
нестерпимо громким, и охотник каждый раз  вздрагивал  и  останавливался.
Степан знал, что это трещит лед, и все же не  мог  побороть  мгновенного
испуга. Там, где ветры сдули снег, обнажилась шершавая поверхность льда.
На  ней  виднелись  тонкие  трещины,  змейками  разбегавшиеся  в  разные
стороны. Иногда встречались трещины пошире, в  них  свободно  прошла  бы
ладонь, они глубоко уходили в толщу льда.
   Сетка  трещин  -  это  работа  мороза.  Холод   сжимает   опресненную
поверхность  льда,  затем  трещина  разрывает  все  мощное  поле.  Силы,
вызванные разностью температур на поверхности и  внутри  ледяной  толщи,
разрушают не только морской лед,  но  и  гигантские  глетчеры,  плавучие
ледяные горы. Так, исподволь мороз ослабляет лед, подготавливая весеннее
освобождение полярных морей от зимних  оков.  Летом  эта  работа  мороза
проявляется в том, что могучие на  вид  ледяные  поля  от  одного  удара
корпуса судна  легко  разламываются  по  зимним  трещинам  на  множество
кусков. Зимой же на  приливе  небольшая  трещина  может  превратиться  в
широкое разводье.
   Трещина, к которой шел  Степан,  оказалась  гораздо  дальше,  чем  он
предполагал. Охотник шел по льду уже  добрый  час,  а  до  разводья  еще
оставался немалый путь. Степан то и дело оттирал снегом то нос, то щеки.
   А у самого разводья  Степан  совсем  помрачнел.  И  недаром:  чуть  в
стороне от него  пробирался  к  воде  другой  охотник,  любитель  жирных
тюленей - медведь. Ошкуй шел не торопясь. Утоляя жажду,  он  то  и  дело
хватал дымящейся пастью морозный снег. Степан припал за  торос.  Медведь
не замечал человека и остановился над самым разводьем.
   И человек и зверь вышли на добычу.
   Тонкая корочка мягкого серого ниласа заколебалась. От показавшейся на
поверхности блестящей головы зверя по льду волнами разошлись круги,  как
будто это была вода, а не лед. Медведь молниеносно скрылся  за  ропаком.
Тюлень, вытянув шею, осмотрелся и, обольщаясь  кажущейся  безопасностью,
почти без шума ломая нилас, поплыл к кромке льда. Неуклюже трепыхнувшись
жирным телом, зверь рывком взобрался на лед. Не  успел  он  как  следует
расположиться, выбрав себе местечко по вкусу, как медведь  придавил  его
ко льду лапами и, рыча, прокусил ему затылок.
   Захватив тюленя зубастой пастью, ошкуй понес его  в  укромное  место,
чтобы спокойно позавтракать: так кошка уходит с пойманной мышью в зубах.
Степан проследил взглядом за медведем, пока тот не скрылся в торосах.
   В  разводье  показались  еще  две  тюленьи  головы.   Охотник   сразу
насторожился, забыв и медведя и мороз. Сжав  в  руках  свое  оружие,  он
осторожно крался к зверям, распластавшимся на льду.
   Сильный  удар,  носок  впился  в  тюленью  спину.  Зверь  рванулся  к
разводью. И тут произошло несчастье: Степан упал в воду...
   То ли охотник сделал неосторожное движение, поскользнулся  и  не  мог
удержаться на ногах, то ли окостеневшие пальцы были виноваты,