амого края и ползи осторожно. Смотри, крепко держись за  веревку.  А  я
камень  найду,  чтобы  привязать  ее.  Как  крикну,  будешь   спускаться
понемногу, а мне сигналы давай. Голоса твоего  мне  не  услыхать:  птицы
крик да шум такой поднимут, как в бурю на море. Сигналы веревкой  давай:
если один раз дернешь - значит, спускать тебя надо, два раза - на  месте
держать, а три - я кверху тебя поднимать буду.  Запомнил?  Ползи  вон  к
тому выступу. Он гладкий, веревку не будет резать.
   Охотники поползли осторожно, как кошки. Впереди Ваня, за ним Шарапов.
Вот они у самого края  обрыва.  Ваня  взглянул  вниз  и...  скала  будто
закачалась под ним.
   - Если будет кружиться  голова,  посмотри  на  скалу  около  себя,  -
услышал он слова Степана, будто  догадавшегося  о  его  состоянии.  -  А
главное, не бойся ничего, знай яйца в мешок клади да ни о чем не  думай.
Как полный наберешь - дерни за веревку от мешка, я его вытащу.
   Шарапов проверил еще раз, крепко ли привязан Ваня, удобно ли подвязан
мешок, не мешает ли мальчику, и снова внимательно осмотрел  всю  веревку
от конца до конца,  потрогал  каждый  узел.  Затем  он  нахлобучил  Ване
поглубже шапку.
   - А то глаза выхлещет птица-то, - пояснил он.
   Ваня стал медленно, ногами вперед, сползать с  края  обрыва.  Вот  он
закачался на веревке. Теперь голова у него уже не кружилась. Одна  мысль
владела им безраздельно: не бояться, не  осрамиться  в  глазах  Степана,
быть настоящим охотником.
   Шарапов  пристально  следил  за  движениями  мальчика,  крепко  держа
веревку в руках, и был  готов  в  любой  момент  спустит  его  ниже  или
вытащить наверх.
   Как только Ваня появился у первых гнезд, сразу же,  как  по  сигналу,
всполошился весь птичий базар.  От  хлопанья  крыльев  и  резкого  крика
поднялся такой шум, словно со скалы обрушился  внезапно  водопад.  Птицы
тучей окружили утес.
   Держась одной рукой за выступ  скалы,  другой  Ваня  ловко  и  быстро
хватал яйца, стараясь подбирать пестрые, в крапинках, и клал их в мешок.
Иногда он упирался ногами в выступ скалы и закрывал лицо  руками;  чайки
густой тучей облепляли его, стараясь ударами крыльев и  клювов  отогнать
дерзкого врага. Понемногу наполняя мешок, Ваня то и дело подавал  сигнал
спуска, пока ноги его  не  коснулись  широкого  карниза,  расположенного
почти посредине скалы. Птичьих гнезд здесь  почему-то  не  было.  Совсем
близко от Вани, смешно  растопырив  лапки  и  быстро  махая  крылышками,
держалась в воздухе почти на одном месте кайра.  Брюшко  у  птицы  между
лапками было совсем голое.
   "Для детей своих, на гнездо весь пух выщипала", - догадался мальчик.
   Став, наконец, на ноги, Ваня отдыхал, поглядывая по  сторонам.  Внизу
под ним неслышно плескалось о камни  море.  Он  весело  глянул  вверх  и
сквозь белые хлопья все еще носившихся  в  тревоге  птиц  увидел  голову
Степана. Мальчик дернул за тонкую веревку, и  мешок  с  богатой  добычей
пополз кверху.
   Готовясь к подъему, Ваня ощупал веревку у пояса. Потом обернулся -  и
замер: в двадцати шагах от него,  прижимаясь  к  скале,  стоял  медведь.
Видимо, он давно наблюдал, как спускался Ваня, а когда мальчик  оказался
на уступе, решил, что это его законная добыча, и смело пошел на него.
   Правой рукой Ваня инстинктивно выхватил нож, а левой дернул три  раза
за веревку.


   Правой рукой Ваня инстинктивно выхватил нож, а левой дернул три  раза
веревку.

   Ошкуй подошел совсем близко, Ваня уже чувствовал смрадный  запах  его
пасти. Вот медведь протянул когтистую лапу... Мальчик отпрянул, полоснув
по ней ножом.  В  этот  момент  веревка  натянулась,  и  Ваня,  медленно
покачиваясь, начал подниматься. Медведь с рычанием стал на  задние  лапы
и, подняв морду, тянулся за ускользающей добычей.
   Только сейчас Ваня догадался, почему на этом выступе не было  птичьих
гнезд: видимо, звери легко могли добираться сюда.
   Вот, наконец, и верх скалы! Мальчик схватился руками за край обрыва и
выбрался на вершину.
   - Ну, съел бы ошкуй вместо нас яичницу и меня вместе с ней! - говорил
Ваня, возбужденно смеясь. - А там мне не до смеху было. Ошкуй-то, видно,
давно меня поджидал. Не оглянись я, задержись хоть чуть-чуть -  и  конец
мне. Спасибо, Степан, быстро ты меня вытянул!
   - Птицы, Ванюха, тучей, носятся, я и тебя-то не всегда видел. А ошкуя
и вовсе не заметил. Увидел бы зверя, без сигнала вытащил бы тебя наверх.
А ты смотри, ошкуев-то остерегайся:  уж  второй  раз  на  тебя  зарятся.
Третьему разу, говорят, не миновать.
   Оживленно беседуя, товарищи стали спускаться с Птичьей горы.
   Больше всего в мешке у мальчика оказалось яиц кайры.
   - Совсем  как  куриные,  и  вкус  такой  же,  -  находил  Ваня.  -  А
скорлупа-то какая: толстая да пестрая!
   - Ты заметь, Ванюха, - сказал Степан, - у кайры яйца,  как  груша,  с
виду. Поэтому и держатся они на голом камне. На самом краю лежат,  а  не
падают. Куриные бы давно в море были.
   ...Быстро проходили дни и ночи,  озаренные  незаходящим  солнцем.  На
острове делалось все оживленнее. Лето вступало в свои права.
   Однажды,  выйдя  рано  утром  из  избы,  Алексей  услышал   знакомый,
скрипучий клекот гусей.  Над  головой  в  розовых  лучах  солнца,  низко
стоявшего над горизонтом, он увидел летящих с юга птиц. За  одним  углом
плыл другой, третий...  Перелет  водоплавающей  птицы  с  юга  на  север
начался.
   "Ну, значит, совсем лето",- подумал Алексей и громко позвал:
   - Ваня, Степан, Федор, выходите смотреть, как гуси летят.
   Все выбежали из избы. Стая за стаей пролетали гуси.  В  светлом  небе
были видны отчетливыми точками отдельные птицы. В безмолвии наблюдали за
ними поморы.
   - Гуси-лебеди с родимой землицы-матушки летят. Эх, как бы  вы,  птицы
милые, письмецо дорогое из дому принесли! - воскликнул Степан.
   Это восклицание навеяло на  всех  печаль.  Но  вместе  с  тем  поморы
почувствовали сильнее, чем когда-либо, возможность  своего  освобождения
из плена. Вслед за стаями гусей  поплывут  по  Студеному  морю  и  лодьи
промысловые.
   Так гуси-лебеди принесли надежду на освобождение.

   Глава двенадцатая

   КИТ НА ГУСИННОМ ОЗЕРЕ

   В июне начались туманы и частые дожди, разлились бесчисленнее речушки
и  ручейки,  шумливо  несущие  с  гор  мутные  талые  воды.  Все  меньше
оставалось снега на острове и заметно рыхлел морской лед.
   Все живое спешило использовать кратковременное полярное лето.
   По защищенным от холодных  ветров  южным  склонам,  по  западинкам  и
небольшим лужайкам на серо-зеленом мягком ковре  из  лишайников  и  мхов
пестрели  яркие  крупные  цветы.  Белые  и  желтые   камнеломки,   синие
столистницы, голубые колокольчики, кисти каких-то красных цветов, словно
дымкой окутанных белой шерсткой, желтые лютики, голубые незабудки,  мак,
гравилат... Некоторые из цветов издавали тонкий аромат.
   Все  эти  растения  приобретали  здесь   особый   облик.   Они   были
низкорослыми, жались к земле, как бы ища защиты от  холода.  Листики  их
расстилались внизу, и среди мхов поднимались  только  красочные  венчики
цветов. Большинство  цветов  и  других  растений  было  многолетними.  И
понятно: семена  их  редко  вызревали  за  одно  короткое  лето.  Многие
развивались бессемянным, вегетативным путем - от корневищ.
   Нарядная пестрота тундры  веселила  взор.  Но  стоило  только  солнцу
закрыться тучами - и яркий день сразу темнел. Полярные цветы  свертывали
свои венчики, вся растительность блекла, принимала  однообразный,  серый
вид.
   Особенно много было на острове лишайников. Ботаник мог  бы  насчитать
тут около двухсот различных видов.
   Лишайник  очень  интересное  растение.  Это  два  организма,  живущие
вместе: зеленая водоросль и гриб. Если  лишайник  растет  на  камне,  то
своими корешками он крошит самые крепкие породы, даже  гранит,  оставляя
на скале извилистые углубления, похожие на иероглифы.
   Заметно  увеличился  животный  мир   острова.   Прилетевшие   с   юга
водоплавающие птицы - гуси, утки, лебеди  -  шумели  на  разные  голоса,
расположившись на озерках береговой низины.
   В середине июля у птиц началась  линька.  Некоторые  птицы  при  этом
сразу теряют много перьев и летать не могут. Линный  гусь,  например,  в
это  время  смирно  сидит,   притаившись   где-нибудь,   чувствуя   свою
беззащитность.
   Шарапов с Ваней ежедневно ходили теперь на охоту за утками и  гусями.
Они облюбовали одно из больших озер, расположенное в десяти  верстах  от
зимовья. Степан назвал это озеро  Гусиным.  Только  вчера  они  принесли
оттуда пять жирных гусей и несколько уток.
   - Ну и гуси, прямо как на подбор! - говорил с восхищением Федор.
   - На подбор и есть, - смеялся Шарапов. - Птица-то вовсе дурная стала:
палкой били. Ну и выбрали что покрупнее да пожирнее, добро выбор велик.
   Гусей и уток жарили, варили и коптили впрок: знали, что охота на  них
не будет продолжительной.
   Для Вани и Степана это была  не  только  охота,  но  и  занимательная
прогулка. По пути их радовала каждая живая травинка, каждый цветок.  Эти
летние  гости  как-то  особенно  украшали  суровые   будни   грумаланов.
Возвращаясь домой, Ваня всегда приносил пестрый букетик цветов.

   Шарапов с Ваней ежедневно ходили теперь на охоту за утками и гусями.

   Гусиное озеро было, собственно, не озером в полном  смысле  слова,  а
обширным мелководьем, образовавшимся от скопления  талых  вод.  Огромным
полукруглым заливом вдавалось оно вглубь острова, отодвигая  стены  скал
верст на пять, от морского берега.
   Здесь,  под  высоким  утесом  на  берегу  озера,   поморы   частенько
устраивались на привал,  отдыхая  после  охоты.  Они  всегда  с  большим
интересом наблюдали ключом бьющую вокруг жизнь и с горечью  думали,  что
скоро летняя  пора  сменится  мертвящей  снежной  ночью  с  однообразным
завыванием ветра.
   Некоторые птицы совсем не боялись людей и близко подпускали к себе. А
были и такие, что сами подходили к охотникам, с любопытством посматривая
на непонятных бескрылых пришельцев.
   - Вон смотри, Ваня, -  объяснял  Степан,  -  серые  гуси,  гуменники,
издалека поглядывают. Хитрее птицы  нет.  Хоть  и  летать  линный-то  не
может, а попробуй догнать его - и собаке не угнаться. Ты  и  мигнуть  не
успел, а он уже в камнях спрятался. А глянь туда, там белолобые  гуси  -
эти куда глупее серяка. А вон черный гусь,  казаркой  прозывается.  Вон,
вон, смотри, сидят они под той скалой! Казарка  -  это  уж  просто  дура
несусветная. Так и лезет сама в руки. Случается, иной раз прямо  в  избу
заходит, чуть в котел не прыгает, то ли сослепу, то ли от дурости. А вон
гагары. Эта птица из всех отличие  имеет:  совсем  по  земле  ходить  не
умеет, словно калека скачет. Ежели ей взлет надобен - в воду идет.  И  с
воды без большого разгона ей  не  улететь.  Гнезд,  как  все  птицы,  не
делает,  в  пустой  ямке  птенцов  выводит...  Зато  нырять  да  плавать
мастерицы равной не сыщешь.
   Вокруг  охотников  слышалось  утиное  кряканье,  пронзительные  крики
гагар, звонкие голоса куликов, гоготанье гусей, куканье лебедей.
   Озеро кишело недавно выведенными  птенцами.  Их  пискливое  щебетание
вливалось в общий концерт.
   Пищей  для  птицы  служили  мелкие   рачки   и   личинки   насекомых,
появлявшиеся летом в  таких  пресноводных  мелких  озерцах  в  несметном
количестве. Гуси  с  большим  искусством  выклевывали  из  земли  сочные
корешки трав.
   Иногда среди птичьих голосов слышался визгливый  лай  песца.  Вертясь
вокруг озера, песец тщательно обнюхивал каждый  камешек,  каждую  кочку,
маленькое  болотце  в  поисках  яиц  и  птенцов.  А  порой  и   взрослая
зазевавшаяся птица попадалась на обед хищному  зверьку,  если,  конечно,
она оказывалась ему по силам.
   Поверхность озера и берега его были усыпаны пухом и перьями  линявшей
птицы. "Ну и ну, - думал Ваня, - если все эти перья собрать  -  не  одну
лодью нагрузить можно!"
   Однажды недалеко от берега,  на  мелководье,  Ваня  заметил  какие-то
чуть-чуть  торчавшие  из  воды  бревна.  Он  подошел  поближе   и   стал
рассматривать их. Ему показалось, что  это  были  чьи-то  кости,  только
очень уж крупные.
   - Степан, иди-ка сюда, - позвал Ваня.
   Подошел Степан.  Общими  силами  друзьям  удалось  освободить  из-под
илистого, еще мерзлого грунта большую кость. Похоже было, что это  часть
огромного черепа. Ваня и Шарапов, заинтересованные необычайной находкой,
стали разрывать палками грунт. После долгих усилий откопали весь череп и
увидели, что он соединяется позвонками с громадным скелетом.
   "Больно уже велика животина", - думал Шарапов, рассматривая  со  всех
сторон череп, оказавшийся около трех аршин длиной.
   В это время Ваня вытянул из-под гигантских костей какие-то пластины.
   - Да это китовый ус! - закричал Степан. - Это кит, Ванюха. Смотри-ка,
вот и ребра торчат, что твои опруги.  А  позвонки-то,  позвонки-то,  как
чурбаны!
   Около черепа нашли несколько сот пластин китового  уса.  Прикинув  на
глаз длину скелета, Шарапов задумался и как бы про себя сказал:
   - Ну как же такая махина целехонькой оказалась, да еще за пять  верст
от берега морского? Вот задача! Как кит сюда попал?
   - Я тоже об этом думаю, - ответил Ваня, - непонятное что-то.
   Думая об одном и том же, оба они обернулись  и  посмотрели  на  море.
Полукруглая широкая долина, часть  которой  занимало  озеро,  постепенно
расширялась, сливаясь с прибрежной полосой.
   - Да, море далеко отсюда, - сказал в раздумье Степан. - Ну-к  что  ж,
Ванюха, давай посмотрим, нет ли тут еще чего-нибудь.
   Охотники обстоятельно обследовали дно озера около костей кита.
   - Посмотри, Степан, я еще что-то нашел, - позвал Ваня, очищая от  ила
какой-то черный предмет.
   Оказалось, что это была полусгнившая дубовая доска. А немного  дальше
торчал толстый корень какого-то дерева.
   - Да это плавник!.. Вот так штука!  -  воскликнул  Степан.  -  Ну,  я
теперь понял, Ваня, в чем тут дело. Раз здесь плавник, значит сюда  море
доходило. Горы-то почти у самого берега были. Сюда волны морские плавник
выносили, волны и кита мертвого, а может быть и живого  еще,  выбросили.
Вот и все дело. Только море приливной  водой  могло  такую  махину  сюда
принести. А в обрат взять не осилил океан-батюшка! Вот и застрял кит  на
берегу. Ведь махина зверь, уж не в сказку,  с  лодью  хорошую,  пожалуй,
будет....
   Всю дорогу друзья делились своими  предположениями,  прикидывая,  где
было раньше море и где проходил берег.
   - А знаешь, Степан, когда я за яйцами-то по скалам лазил, как  сейчас
помню, около площадки, где медведь стоял, все выступы и впадины сглажены
были. Волна морская только так сгладить камень может,  верно,  ведь?  Да
только высоко больно....
   - Высоко, это верно, - подумав,  согласился  Степан,  -  но  по  всем
приметам, Ванюха, море-то здесь раньше не в пример выше стояло.
   Охотники в своих догадках были близки к  истине,  хотя,  конечно,  не
могли бы объяснить причин понижения уровня моря.
   Как теперь известно, земная  кора  плавает  на  поверхности  магмы  -
расплавленной текучей массы. Вследствие сложных геологических  процессов
отдельные участки коры то приподнимаются, то опускаются. В связи с  этим
изменяется   и   уровень   морских   и   океанских   вод.   Когда   суша
приостанавливается в  своем  подъеме,  море  успевает  размыть  берег  и
оставить свои следы в виде галечника, морских  раковин  и  отшлифованных
прибоем скал.  Но  вот  суша  снова  поднялась,  размытые  берега  стали
недоступны для волн. Образуются морские террасы - следы прежнего  уровня
моря.
   Размытый берег и террасы на довольно большой высоте  находили  многие
путешественники, посещавшие Грумант в более поздние годы.
   Террасы в отвесных скалах, расположенные иногда одна над другой,  как
бы отмечают  глубокими  бороздами  геологическое  время.  Самая  высокая
терраса - самая древняя. В том случае, если берег  отмелый,  мелководные
участки морского дна обнажаются, превращаясь  в  сушу.  Когда  береговая
линия перемещается, скопившийся на ней  плавник  оказывается  далеко  от
берега. Это тоже помогает в рассуждениях и  доказательствах  геологов  и
историков. Правильный вывод об изменчивости уровня моря могли сделать  и
просто наблюдательные люди.
   Грумантские острова действительно очень  медленно,  на  0,7  метра  в
столетие, поднимаются над водой. Здесь это происходит вследствие  таяния
ледников.  Когда-то,  в  ледниковый  период,  массы  льда  давили  своей
тяжестью на остров. Под их давлением большие участки земной коры  вместе
с островами и частью материка понизились, притонули в магме, как тонет в
воде льдина, отяжеленная каким-либо грузом.
   По мере таяния ледников участок суши освобождается от лишней нагрузки
и понемногу всплывает, подымается.
   Только  медленным   поднятием   острова   можно   объяснить,   почему
промысловая изба, которую поморы обнаружили на острове, оказалась далеко
от моря; по той же причине скелет кита был  найден  в  пяти  верстах  от
берега.
   Расположение  избы  подтверждало  давность   русских   промыслов   на
Груманте. Поморы, найдя избу, сочли ее очень древней. И они были  правы.
Судя по тому, насколько отступил берег, изба  могла  быть  построена  не
менее, чем двести пятьдесят - триста лет назад.
   Дома Алексей и Федор выслушали с огромным интересом  все  подробности
находки скелета. К  предположениям  Шарапова  насчет  отступившего  моря
Алексей отнесся с особым вниманием, часто  задавал  вопросы:  как  лежал
кит, где нашли плавник, далеко ли море от озера, как  расположены  горы,
полого ли идет к морю берег?
   За разговорами забыли об ужине, но когда сели за стол, беседа шла все
о том же - о китах на Груманте. Алексей рассказал товарищам о  том,  что
ему приходилось слышать, а кое-чему он был и сам свидетелем.
   - Старики сказывали, китов этих  промышлять  раньше,  в  новгородские
времена, смыслу не было. Тогда тиньки? моржовые в большой цене стояли. А
моржей по островам тьма была. Тиньки-то по грумантским берегам собирали.
Кладбища целые моржей находили.
   - И сейчас по берегу тиньков да черепов моржовых  много  валяется,  -
вставил Ваня.
   - Есть и сейчас, да в старину куда больше было. А как ворвань в  цену
вошла да и моржей поубавилось, хотели наши  поморы  китов  добывать.  Да
куда там! Иноземцы вокруг все воды заполонили. Государства  между  собой
за китовый  жир  в  бой  вступали,  с  пушками  да  с  войсками  корабли
приходили. На поморян иноземцы, как звери лютые, смотрели.
   - Соперников, видать,  на  промыслах  боялись:  знали,  что  супротив
поморов во всем мире промышленников не найти.
   - Ну, а сейчас как, отец? Почему сейчас у наших охоты на китов нету?
   - Да и сейчас неладно. Вот недавно, уж на моей памяти это  было,  сам
царь Петр велел промыслы китовые для  России  завести.  Корабли  большие
велел построить. Корабли-то только  через  два  года  после  его  смерти
готовы были. Тут надо бы на промыслы выходить. Да нет, иноземцы и  здесь
встряли. Слыхивал я, будто галанцы в  Питере  хвалились:  поморам,  мол,
кита не промышлять, не учены, дескать. И  поверили  ведь  им,  галанских
китобоев назначили. Вот и напромышляли галанцы для России!  Сколько  лет
подряд три корабля за китами к Груманту ходили,  да  всего-навсего  трех
китов упромыслили. Смех, да  и  только!  А  в  Архангельске  купцы  зело
недовольны были. На убытки обижались. Поморов наших,  что  матросами  на
тех  кораблях  служили,  допрашивали.  Поморы  всю  правду,  как   есть,
начальству обсказали: мол, не хотят галанцы, чтобы русские  китов  били.
Порчу только на промыслы наводят.
   - Так выгнать бы тех мореходов и наших  поморов  поставить,  -  опять
вмешался Ваня.
   - Правда твоя, Ваня, надо бы, да не так дело  обернулось.  Сказывали,
будто деньги китобои галанские от  государства  своего  получали,  чтобы
промысел китовый у русских отобрать.
   - Да и пьяницы те к