чтобы  нашего  промышленника  Павла  Никитина
сыскали. Наслышан был король-то, что Никитин на Грумант, почитай, каждый
год плавал, все места там знал...
   - А вот Амос Корнилов прошлую зиму в Петербурге у  Михаилы  Васильича
гостил, и Ломоносов  ему  карты  аглицкие  да  немецкие  показывал.  Там
Грумант-то наш Шпицбергеном прозывается. Сказывал Амос, будто  галанский
корабельщик Баренц  один  раз  Грумант  издали  увидел  да  Шпицбергеном
прозвал, и с тех пор так его называть стали.
   - Ну-к что ж, знатный, видать, галанец-то был, потому и остров  звать
стали, как он приказал, - вмешался Степан. - Русские-то наши все простые
мужики, разве их послушают короли да князья!
   - И еще Амос сказывал:  мало  писали  поморяне  книг  о  плаваньях-то
своих, - продолжал Алексей. - Иноземцы, те все подробно описывали да еще
и врак полный короб прибавляли. Ежели бы им  такие  плаванья,  как  наши
деды ходили, вовек бы в песнях не напелись и в колокола не назвонились.
   - А может, русские книг потому не писали, что не считали за диковинку
на Грумант ходить, - не то спрашивал, не то отпевал Федор.  -  Справляли
поморяне свою работу, обычное дело - и  все.  Тут  и  писать  нечего.  А
иноземцам в Студеном море редко бывать приходилось, вот и писали.  Да  и
бумаги в те времена мало было. Чертежи, и те,  случалось,  на  березовой
коре рисовали.
   - Правильно говорите, братцы,  -  удовлетворенно  сказал  Алексей.  -
Русские  ни  в  каком  деле  иноземцам   не   уступят,   а   наипаче   в
кораблеплавании во льдах грумаланских.  Нет  мореходов  таких,  чтобы  с
нашими поморами в один ряд пошли, оттого и иноземцы отказаться не могут.
Слушайте дале: видал еще Амос у  Михаилы  Васильича  карты  римские  або
францужанские. Море-то наше Студеное  там  Московским  морем  названо  -
русским то есть. Тут уж, видно, францужанам отступиться некуда было...
   Горячо обсуждали поморы  свои  плавания.  Вспоминали  своих  предков,
древних русских мореходов, делали предположения, как могла попасть сюда,
на остров, лодья с новгородским флагом и когда она погибла.
   Наговорившись  вдосталь,  снова  обратились  к  ларчику.   Вынули   с
пригоршню монет, поглядели на деньги Великого  Новгорода,  чеканные,  со
зверями да воинами в латах.
   - А это что? - Ваня вынул из ларчика большой сверток бересты и  кусок
пергамента.
   Алексей развернул  пергамент  и  долго  его  рассматривал.  По  листу
тянулась извилистая линия с большим числом надписей и пометок.
   - Да ведь это Грумант наш тут нарисован... и путь лодьи этой...
   Мореходы склонились над пергаментом, изучая старинную карту Груманта.
   - Вот берег Большого Беруна, ишь, сколь северно лодья-то забралась. А
вот и Малый Берун - наш остров. Вот остров, у которого лодья погибла,  -
твой Моржовый остров, Ваня. Хорошо чертеж сделан, по тем временам  лучше
и нельзя было.
   Химков отложил в сторону карту и стал  разбирать  записки  на  кусках
березовой коры.
   - Братцы, да ведь записи эти кормщик Тимофей Старостин вел... вот тут
указано. Слыхали, может, род Старостиных древний, многим  известный.  Да
сколь их тут! - воскликнул Алексей, перебирая согнутые полоски березовой
коры, густо исцарапанные угловатой скорописью. - Как свободнее  будет  -
займемся, почитаем.
   - Отец, посмотри, вот еще  бумага...  Печать  какая  большая  на  ней
поставлена  и  год...-  мальчик  как  будто  споткнулся  и,  пораженный,
произнес несколько неуверенно: -  Тысяча  четыреста  шестьдесят  восьмой
год!
   Алексей распрямил большой свиток и  долго  мучился,  стараясь  понять
текст: многие буквы выцвели, расплылись. Трудно  было  уловить  смысл  в
старинных витиеватых фразах. Наконец он поднял голову:
   - Ну и ну! Нашел ты, Ваня,  грамоту  посадницы  новгородской  боярыни
Марфы Борецкой. Прописан в ней  приказ  сыновьям  Антону  да  Феликсу...
Осмотреть-де должны сыновья поморскую землю от Колы и до самых Холмогор.
И Грумант-остров осмотреть им было велено... На промыслы  разбойные,  на
добычу морского зверя, значит, посадница книги приказные завести велела.
Все становища в эту книгу записать. Шкуры, сало да кость моржовую велела
Марфа без остатка купцам новгородским продавать. Да еще писано в грамоте
про рыбу великую - кита. Хотела, видно, посадница  китовый  промысел  на
Груманте завести... Тут много еще написано, только разобрать не можно...
Да вот еще: в поход велела две лодьи снарядить, каждому сыну свою  лодью
иметь. Сыновья, ежели что, помогу друг другу оказывать должны...
   - Ишь, куда  добралась  правительница  новгородская!  Видать,  деньги
шибко нужны были, ежели  сынов  своих  за  шкурами  да  клыками  в  море
погнала, - усмешливо сказал Степан.
   - Слыхал я и про это, - пробасил  Федор.  -  На  Груманте  Антона  да
Феликса бог спас, а в Двине утонули. Марфа, сказывают, много горевала по
сыновьям-то. Храм построила на гробах ихних, в Карельском  устье  стоит,
видел я.
   - Хитрая баба была Марфа Посадница, -  говорил  Алексей.-  Зазналась,
выше Москвы  стать  хотела.  Воевать  Москву  собиралась.  Только  народ
русский не пошел  противу  своих-то.  Наши,  двинские,  еще  раньше  под
великим князем Московским быть хотели. Отдались было под его руку. Да не
дала знать новгородская, отбила Двинские  земли  в  обрат.  Людей  сколь
сгибло, по приказам новгородским замученных за верность  Москве.  Былины
про то сложены.
   Химков повернулся к сыну. - Вот, Ваня, видел теперь, какие деды наших
дедов лодьи строили? Не хуже теперешних. Д Грумант-то остров  -  древняя
землица русская. И эта  лодья  не  первая,  сюда  много  раньше  корабли
поморские хаживали.
   Отложив в сторону Ванины находки, Алексей задумался, глядя куда-то  в
сторону.
   - А скажи, сынок: как лес-то на  лодье  -  не  вовсе  загнил?  Годный
будет, ежели карбас большой ладить из того леса?
   Федор и Степан взглянули на мальчика, и глаза их загорелись надеждой.
   - Да так, отец, думаю я, лес-то крепок еще. Если лодью  ту  разобрать
да добавить плавника малость, то и карбас может выйти.
   - Тогда вот что: поедем на тот остров, поглядим вместе  да  и  решим,
как быть.

   ____________________________________
   ' Правительницы.



   Глава восемнадцатая

   СНОВА НА МОРЖОВОМ ОСТРОВЕ

   Рано  утром  промышленники  стали  собираться  на  Моржовый   остров.
Собирались быстро. Каждому хотелось  как  можно  скорее  своими  глазами
увидеть остатки древней лодьи. Каждому хотелось убедиться в  возможности
постройки карбаса.
   На "Чайку" погрузили инструменты и оружие, тушу  освежеванного  вчера
оленя. Снова перенесли огонь в глиняный очаг на носу суденышка.
   Когда  зимовщики  все  приготовились  к  отплытию  и  собирались  уже
столкнуть лодку в воду, Алексей посмотрел на Моржовый остров и сказал:
   - Кабы знать, сколько верст до него Можно было бы  рассчитать,  скоро
ли в обрат будем. Ты, Ваня, хоть по солнцу бы, что ли,  приметил,  сколь
от острова выгребался. Мореход всегда должен за временем следить.
   Мальчик смутился.
   - Торопился я, отец. Гору на берегу смерил, а.
   - Тогда молодцом, - перебил его отец. - Больше нам ничего и не нужно,
раз высоту острова знаем. Два ремня, говоришь, гора-то?  Ну-ко,  Степан,
смеряй ремень...
   В ремне оказалось  двадцать  семь  саженей.  Значит,  высота  острова
составляла пятьдесят четыре сажени.
   Химков остругал щепочку и нанес  на  ней  несколько  четвертьдюймовых
делений. Подойдя к берегу и вытянув руку, он  навел  свой  дальномер  на
остров. Гора заняла на щепке почти точно одно деление.
   - Значит, одна четверть дюйма, - вслух стал вычислять Алексей. - Гора
в дюймах - четыре тысячи пятьсот тридцать шесть; от  глаза  до  щепки  -
тридцать дюймов...- Он составил несложную  пропорцию  и  тут  же  багром
начертил на песке ее решение.
   Как решил задачу  Химков?  Высота  горы  относится  к  расстоянию  до
острова, как  отметка  по  дальномеру  относится  к  длине  руки.  Таким
образом, расстояние до острова	равнялось:

 высота горы * длина руки
 отметка по дальномеру
 или-

   4536 *30 4 = 4536 120 ==544320 дюймов.
   - Шесть тысяч четыреста восемьдесят саженей  -  тринадцать  верст  до
твоего острова, Ваня.
   Мальчик был прямо в восторге, что отец так быстро, не сходя с  места,
измерил ширину пролива. Как ни торопились поморы, Ваня  все  же  упросил
отца объяснить, как это он сделал.
   - Тут геометрию надо знать, задачи с  треугольниками  решать.  Сделав
для наглядности чертеж  на  песке,  Химков  растолковал  сыну  несложный
способ  определения  неизвестного  расстояния  с   помощью   простейшего
дальномера.
   Погода благоприятствовала мореходам, и  часа  через  три  они  стояли
перед остовом лодьи. Алексей, взяв топор,  направился  к  судну  первым.
Попробовав дерево в нескольких местах, он с радостью заметил:
   - Ребятушки, а  доски  и  впрямь  могут  в  дело  пойти.  Передохнем,
закусим, да и за работу. Ты, Ваня, костер разжигай, обед  готовь,  а  мы
пока лодью оглядим.
   По-хозяйски осматривая каждый гвоздь, каждую скобу, охотники дошли до
приказного люка и спустились внутрь судна.
   Перерыв все в каюте, Алексей вдруг остановился и ударил себя по  лбу,
как будто что-то вспомнив:
   - Вот запамятовал, ведь в лодьях из этой каюты люк вниз должен  быть,
в малую кладовую. - Он стал на колени, обшаривая каждый вершок палубы.
   -  Вот  люк,  смотри,  Алексей!  -  закричал  Федор,  нащупав   почти
незаметную под мусором крышку
   Крышку быстро подняли, в кладовую спустился Шарапов. В этом небольшом
помещении было гораздо темнее, чем наверху,  -  нижний  пояс  лодьи  был
обшит самыми толстыми досками и щелей тут было меньше.  Пошарив  вокруг,
Шарапов крикнул:
   - Бочка какая-то, ну-ка, принимай, Алексей. Тяжелая - страсть!
   Химков выбил днище бочки. В ней оказался вар  для  осмолки  кораблей.
Эта находка была настолько важной, что Алексей  долго  не  хотел  верить
своим глазам.
   - Да это, братцы, счастье ведь, -  говорил  он,  разминая  в  пальцах
черную вязкую массу и с наслаждением вдыхая смоляной запах.  -Теперь  мы
карбас сладим, а то я сомневался, что конопать плохая будет. -  Алексей,
- снова раздался голос Шарапова, - топор  держи,  будто  годен  еще,  да
якорь большой тут лежит, да веревки смоленой спуск? целый.
   Радости поморов не было конца. Они осторожно, как  самое  драгоценное
сокровище, перенесли свои находки на берег.
   - Видишь, Ваня, какое добро упустил, не досмотрел! - шутил Степан.
   Весело застучали топоры, работа шла споро и дружно.  Доски  и  брусья
сбрасывали прямо в воду, где Степан мостил плот. Ваня выбирал  на  лодье
меньше других поржавевшие блоки и скобы.
   Лазая по всему  судну,  мальчик  успел  заглянуть  еще  раз  в  каюту
кормщика и принес оттуда потемневший металлический предмет, напоминавший
глубокую чашу с заострением,  и  выпуклую  овальную  доску  с  обрывками
толстой кожи. По краю доски шел рядок бронзовых, покрытых зеленой окисью
гвоздей с большими шляпками. Посреди доски был укреплен круглый  диск  с
остатками позолоты.
   - Вот, отец, посмотри, и ты не заметил, - хвалился Ваня. -  Доска  на
стене висела, а это вот в самом углу под щепками валялось.
   Алексей повертел находки в руках, подумал.
   - Это шелом русского воина. А  это  щит,  Ванюха.  Шелом-то  богатый,
видать, у знатного  человека  на  голове  был.  Да  и  щит  не  простой,
убранство с золотом, да дерево, смотри, какое... Вяз это: в таком дереве
меч увязнет, а щит цел будет. Не  иначе,  боярин  владел  этим  щитом  и
шеломом... Нам-то на Груманте они ни к чему...
   Бегая  около  лодьи,  Ваня  обнаружил  совсем   неподалеку   удобную,
защищенную большими камнями, гавань для "Чайки" и показал отцу. Алексей,
осмотрев маленькое "становище", велел мальчику пригнать  сюда  осиновку,
чтоб была поближе.
   Лихо подойдя к старому  кораблю,  Ваня  стал  разворачивать  "Чайку",
чтобы войти в "порт". Осторожно лавируя между камней, он случайно бросил
взгляд на корму лодьи: там, под косыми лучами солнца, сверкали  какие-то
золотистые блестки. Подойдя ближе, он  увидел,  что  блестки  играют  на
темно-красных полосках, похожих на буквы.
   "Да ведь на этом месте  прозвище  лодьи  пишется,  -  вспомнил  Ваня.
Вглядевшись,  он  постепенно  различил  полу  стершиеся  буквы:   СВ..ОЙ
АРХ.Н..Л МИХ..Л. - "Святой архангел Михаил", - догадался мальчик.
   Торопливо поставив "Чайку", он побежал поделиться своим открытием.
   - Ну-к что ж, Ваня, еще раз поздравленье, морские глаза
   ________________________________________________
   ? Веревка, канат, свернутые плотными кругами.

   у тебя, не то что наши, стариковские, - весело откликнулся Степан.
   - А мы вот с Федором две бочки из-под ворвани сыскали,  -  довольный,
сообщил Алексей. - На карбасе, как в море выйдем, понадобятся.
   - Отец, а у нас кожи на паруса  хватит?  Сколь  ровдуги-то  на  парус
пойдет?
   Алексей что-то подсчитал в уме, шевеля губами.
   - Да по бедности нашей... квадратов футовых... уж две-то сотни  нужно
бы.
   - Это сколь же оленей надо! - изумился мальчик.
   - Ежели два паруса обряжать будем - сто оленей, не меньше.
   - А сколь тогда парусины на лодью пойдет, ежели все паруса поставить?
   - Смотря на какую. Поменьше которая - три тысячи  квадратов  футовых.
Побольше - четыре, а как наш "Ростислав" был - ему и четыре с  половиной
тысячи мало.
   - Слышишь, Степан,  много  тебе,  кожемяке,  работы  на  зиму  будет,
ровдужину мять, - пошутил Федор.
   - Все мять будем. Справим паруса. Лишь бы карбас обладить.  -  Сказав
это, Алексей снова взялся за топор.
   Остатки лодьи  быстро  исчезали,  превращаясь  в  бесформенную  груду
обломков, а на воде уже покачивался большой  плот.  Алексей,  все  время
посматривая на доски и брусья, подсчитывал, хватит ли леса на  постройку
судна. Его планы шли далеко. Он уже видел перед собой  хороший,  крепкий
карбас, способный на переход до Мурмана.
   Внезапно мысли Алексея прервал грохот, донесшийся с Ледяного  берега.
Вдруг появившаяся высокая волна чуть не разрушила наскоро  сбитый  плот.
Подбросив несколько раз на своем гребне сплоченные доски и брусья,  зыбь
понемногу успокоилась, и море превратилось снова в тихую заводь.
   Ваня с любопытством обернулся к отцу.
   - Вот чудно-то: и ветра нет, а волны какие разгулялись.  Отчего  это,
отец, не знаешь?
   - Да чего тут знать-то: кусок льда матерого - падун - отвалился да  в
море упал,  море  и  зашумело.  А  льдина  большая,  гора  целая,  когда
ломается, громом гремит. Ты,  Ванюха,  немало  их  видел,  да  и  сейчас
погляди: вон одна виднеется, недвижимо стоит, обмелела.
   - Посмотреть бы поближе гору ледяную, - просительно сказал Ваня.
   - Опять загорелось, невтерпеж, - притворно хмурясь, ответил  Алексей.
- разве что Федор согласие даст... И то, Федор,  отдохни,  -  смотрю  я,
неможется тебе, устаешь сильно. Немного и дела-то осталось. Мы  тут  без
тебя вдвоем со Степаном управимся. Вот и садись на "Чайку", ежели  охота
есть. Ваня грести будет, а ты направляй; близко к падунам не  подходите:
беда может случиться. Да ты знаешь, сам ученый.
   Не успел Алексей закончить, как Ваня уже сидел в  лодке  и  упрашивал
своего крестного.
   Федор, ничего не ответив, прекратил работу. Он снял шапку, вытер  пот
со лба и медленно, прихрамывая, пошел к Ване.
   За последние дни Федор как-то особенно изменился.  Лицо  его  приняло
землистый оттенок, десны вспухли и кровоточили. Зубы шатались.  Есть  он
стал мало. Несмотря на  богатырское  здоровье,  Федор  не  мог  побороть
болезнь и с каждым днем все слабел и слабел. В то время  как  Алексей  и
Степан с наступлением лета совершенно оправились от цинги, Федор  упорно
отказывался пить кровь, свежего мяса почти не ел, питаясь  исключительно
вяленым и копченым. Салату, правда, он употреблял в большом  количестве,
но, видимо, одна трава  не  могла  ему  помочь.  Он  быстро  уставал  и,
хватаясь рукой за спину, жаловался на колющую боль. Все  же  и  больной,
Федор старался не отставать в работе от товарищей. На уговоры  отдохнуть
он обычно отвечал отказом.
   -  Совсем  ослабел  Федор,  коли  ехать  с  Ванюшкой  согласился,   -
нагнувшись к Алексею, зашептал Степан. - Видишь, и походка другая стала.
   Едва Федор уселся на корму и взял в руки правило, как Ваня, быстро  и
сильно взмахивая веслами, погнал лодку к Ледяному берегу.
   Там спускалось в воду несколько небольших  глетчеров  Отвесные  стены
льда тянулись на полторы-две версты, прерываясь черными выступами скал.
   Мишка, верный спутник Вани во всех похождениях, уселся у ног мальчика
и, чуть откидываясь при каждом рывке веслами, всем своим видом показывал
полное удовольствие от новой морской прогулки.
   Вспенивая темную воду, лодка быстро двигалась вперед.  Приближаясь  к
ледникам, Федор заметил крутой ледяной выступ в виде мыса.
   - Вот туда и будем держать, - сказал он. - Мысу этому  скоро  в  море
плавать, больно далеко вперед подался.

   Глава девятнадцатая

   ЛЕДЯНОЙ БЕРЕГ

   "Чайка" подходила к Ледяному берегу. До него  оставалось  не  больше,
как с полверсты. Ваня тяжело дышал, то и дело вытирая рукавом катившийся
по лицу пот, щипавший глаза.
   Ох, устал! Поди, десяток верст отмахали!
   - Теперь, Ваня, осторожнее будь, близко подошли. Не шуми больно-то, а
то, бывает, от голоса льды в море падаю.


   Лодка теперь двигалась вдоль ледника

   Ваня осушил весла и обернулся. Чудесное зрелище предстало его глазам.
Голубая, сверкающая на солнце острыми изломами стена льда  отражалась  в
зеркальной поверхности бухты.
   - Возьмем правее, Ваня, отгребись немного.
   Лодка теперь двигалась вдоль ледника, уступ, представлявшийся  издали
сплошным ледяным мысом,  оказался  глетчером,  висящим  на  высоте  трех
саженей над уровнем моря. Толщина льда у  среза  была  около  пятнадцати
саженей. На поверхности глетчера, в том месте, где он заметно  прогнулся
к морю, виднелись глубокие трещины. То там,  то  здесь  по  льду  бежали
серебристые ручейки, стремясь просочиться вниз.
   По утесу, на  котором  лежал  глетчер,  шумели  мутные  потоки  воды.
Изредка с гулким всплеском падали в море смытые водопадом  камни,  и  от
них кругами расходились небольшие волны.
   Со стороны открытого моря к "Чайке" приближались обломки  глетчерного
льда самой разнообразной формы и  размера.  Льдины  медленно  проплывали
мимо, куда-то вглубь залива.
   - Вздохнул батюшко океан-то, вода на  прилив  пошла.  Вот  и  лебедей
несет. Ишь, красавицы какие! - заметил Федор.
   Ваня хорошо чувствовал прилив. Чтобы удержать  лодку  на  месте,  ему
приходилось время от времени работать веслами.
   С некоторой опаской посматривал  Ваня  на  стену  льда  нависшую  над
морем. Вдруг ему показалось, что она вздрогнула, заколебалась и  немного
сдвинулась вниз.
   -  Федор,  смотри...  смотри,   ползет   лед-то!   -   вскрикнул   от
неожиданности мальчик.
   Эхо послушно повторило Ванины слова. И в то время,  как  отталкиваясь
от уступов ледника, они бежали все дальше и дальше, где-то совсем близко
ударил пушечный выстрел гулко раскатившийся над морем.
   Нависшая над утесом глыба льда, величиной с большой замок со  стенами
и башнями, заколебалась и с громом рухнула в воду.
   Вздыбившись, море расступилось перед уходящей вглубь  громадой  льда,
окружило ее высоким пенистым венцом. Вода заколебалась,  огромные  волны
побежали в разные стороны.
   От ледяной стены, тянувшейся вглубь залива, то там,  то  здесь  стали
отрываться и с шумом падать в море большие и маленькие обломки льда.
   - Греби, Ваня, - послышался сквозь реп воды голос  Федора,  -  греби,
родной, а я поперек волны "Чайку" ставить буду.
   Едва Федор успел повернуть лодку, как вал  стеной  подо  шел  к  ним,
заслонив собою  и  Ледяной  берег  и  горы  Летнего  мыса.  Нос  "Чайки"
взметнулся на крутой  волне,  и  суденышко  приняло  почти  вертикальное
положение. Заливая осиновку водой, под д