и обрывистый южный мыс. Алексей изменил курс,
следуя повороту берега.
   Как и предполагал кормщик, сильным встречным течением осиновку  стало
сносить в открытое море.
   - Ну-ка, ударь в весла, Федор. Вишь, зажила  вода,  шибко  от  берега
уводит, - озабоченно оглядываясь, сказал он.
   Дойдя до мыса, поморы увидели грозно нависшие скалы прямо у себя  над
головой.
   Почти от самого моря и доверху утесы были белым белы от птиц. На воде
кишели птенцы, учившиеся плавать. Тут же суетливо шныряли их родители.
   На  скалистых  карнизах  полярные  совы  лениво  трепали   когтистыми
мохнатыми лапами свою добычу - чайку или кайру.  Другие  чайки  и  кайры
беззаботно  сидели  совсем  рядом,  не  обращая  никакого  внимания   на
злополучную  участь  товарок.  Пониже  разместились  чайки  топорики   с
широкими оранжевыми клювами. У некоторых птиц  Ваня  заметил  на  клювах
маленькую, как бы припаянную трубочку. Это были чайки глупыши,  трубочка
им заменяла ноздри. На ближних  уступах  скал  сидели  хорошо  видные  с
лодки,  нарядные,  сине-зеленые  бакланы.  Они,  повернув  головы  вбок,
беспокойно провожали взглядом  большую  странную  птицу,  плывшую  вдоль
берега.
   Ваню рассмешил серьезный, как будто удивленный вид бакланов, и он, не
утерпев, запустил в них куском дерева.
   Что тут началось!
   Бакланы с резким гортанным криком взлетели со своих  мест,  за  ними,
как  по  команде,  поднялись  все  несметные  птичьи  стаи.  Вихрем   от
бесчисленных крыльев рвануло парус, "Чайка" накренилась, чуть не  черпая
воду. Ветер сдул шапку с головы опешившего Вани.
   - Береги огонь! - закричал Алексей, но голос его  потонул  в  птичьей
буре. Хорошо, Степан сам вовремя догадался заслонить очаг.
   Птицы тучей окружили лодку, хрипло крича и хлеща крыльями.  Ваня  что
было сил держал медвежонка, который норовил прыгнуть  за  борт.  Но  вот
поморы  нажали  на  весла,  и  "Чайка"  миновала  растревоженное  птичье
царство.
   - Вот это  базар,  так  базар,  -  не  без  уважения  говорил  Федор,
отряхивая с бороды птичий помет.
   - Степан, ужо придем сюда яйца собирать!
   - Птиц то здесь много, да яиц боле нет, не то время, - сказал Химков.
оглядываясь на скалы. -А сила какая! Ишь, крыльями сколь  ветру  гребут!
Другой раз, Иван, осторожнее будь... Думать прежде надо, а ты без мысли,
точно младенец.
   Теперь осиновка шла  на  северо-восток.  Навстречу  стали  попадаться
льдины какого-то синеватого, иногда даже темно-синего цвета.
   - Матерый лед где-то на берегу лежит, - пояснил сыну кормщик. - Вишь,
сколько "щенков" плывет. Отрываются от берега, и несет их ветром.


   Птицы тучей окружили лодку

   Внезапно лодку закачало, затрясло, словно воз  на  ухабистой  дороге.
Волны со стуком  ударили  в  борта  "Чайки",  обдав  мореходов  солеными
брызгами. Только что спокойное, гладкое море вдруг ожило,  зашевелилось.
На его слюдяной поверхности, словно река без  берегов,  возникла  полоса
взволновавшейся бурной воды.
   - В сувой попали, - вытирая рукавом лицо, заметил Федор. -  Обе  воды
встретились:  полая  с  убылой  спорят.  -  И  сильными   рывками   стал
выгребаться из толчеи.
   Через несколько минут лодка вновь очутилась на спокойной воде  и  шла
прежним курсом.
   Скалы снова то отходили  вглубь  острова,  то  приближались  к  морю.
Миновали еще несколько небольших мелководных бухт... Наконец впереди,  у
самой воды, возник темный утес.
   - Вот и зимовье наше. Вон за той скалой, - весело возвестил  Алексей.
- Ну-ка, Ваня, смени Федора, а ты, Федор, отдохни. Еще верст пять  будет
до скалы-то, а ветру, почитай, нет.

   Глава четырнадцатая

   НА НОВОМ МЕСТЕ

   И вот осиновка лежит на  песчаном  берегу  небольшой  подковообразной
бухты. Вновь на Крестовом мысу появились человеческие следы.
   Поморы зажгли факел и направились к своему новому жилищу.
   В избе оставалось все по прежнему, как и в прошлом году. Раскрыв окна
и двери, проветрив горницу, охотники решили вынести мертвеца до  утра  в
сени.
   Алексей полотняным лоскутом  закрыл  покойнику  лицо.  Федор  бережно
приподнял высохшее тело.
   Скамья была покрыта жалким полу истлевшим тряпьем. Там, где покоилась
голова, лежал какой-то твердый предмет.
   Алексей протянул  руку  и  взял  сверток.  Это  была  толстая  книга,
заботливо завернутая в грязную тряпицу.
   - Библия, - сразу решил Веригин, прикинув книгу на вес.  -  Вишь,  не
меньше, как пять фунтов будет!
   - Посмотрим, что  за  библия.  -  Алексей  развернул  книгу  и  вдруг
радостно вскрикнул. На титульном  листе  было  напечатано:  "Арифметика,
сиречь наука числительная".
   - "В  великом  граде  Москве  типографским  тиснением  ради  обучения
мудролюбивых российских отроков и всякого чина и возраста людей на  свет
произведена", - читал Алексей.
   Маленькими буквами внизу стояло:  "Сочинена  сия  книга  через  труды
Леонтия Магницкого".
   - Ваня,  ну-ка,  поди  сюда,  узнаешь  книгу?  Арифметика  ведь  это.
Сохранил старик, спасибо ему. Будешь теперь по ней мореходству учиться.
   Мальчик обрадовался книге не  меньше,  чем  отец.  Он  обеими  руками
схватил объемистый фолиант в  коричневом  кожаном  переплете  с  золотым
тиснением на корешке.
   Ваня  открыл  книгу.  Ему  сразу  бросилось  в  глаза  стихотворение,
напечатанное на первой странице: "Приими юне премудрости цветы..."
   На  следующей   странице   мальчик   увидел   другое   стихотворение,
посвященное Петру I, по чьему повелению был составлен этот замечательный
русский учебник, - по существу, энциклопедия точных наук того времени.
   Первая часть книги содержала сведения по арифметике и геометрии.  Она
открывалась красивой заставкой, объясняющей предмет. Художник  изобразил
арифметику в виде женщины, сидящей на троне с большим ключом в руке.  На
ступенях трона было написано:

   Деление
   Умножение
   Вычитание
   Сложение
   Счисление

   Пьедестал  трона  окружали   столбы,   они   назывались:   геометрия,
стереометрия, астрономия, оптика, меркатория,  география,  фортификация,
архитектура.
   У основания этих аллегорических фигур было помещено
   двустишие:

   Арифметика, что деет,
   На столбах то все имеет.

   Ваня долго не мог оторваться от учебника. Его  особенно  интересовала
вторая  часть,  где   раскрывались   тайны   кораблеплавания,   алгебра,
мореходная астрономия и навигация. Вместе с Ваней радовались  находке  и
все остальные. Но вот мальчик  заметил  на  внутренней  стороне  обложки
неровные, мало разборчивые строки.
   - "Августа 29 дня..." - начал разбирать Ваня. - Отец! Посмотри-ка!
   Алексей взял  книгу  у  сына.  Быстро  пробежав  глазами  записи,  он
взволнованно сказал:
   - Старик Медведев писал. По самую смерть свою писал. Все,  что  было,
здесь указано.
   Федор, Ваня и Степан молча окружили Алексея. Он начал читать:
   - "Августа 29 дня года 1734. вечером прибило нас со льдами к  острову
Беруну Малому. Крест на горе издалече видать было, думали,  люди  живут.
На велику силу на гору, в избу перебрались. Пятые сутки во рту крохи  не
было. Упал с камня, ногу зашиб, вскрикнуть хотел, так на голодное  брюхо
и голос не потек...
   Бога благодарили о спасении нашем. Добрые  люди  огниво,  кремень  да
дровец в избе оставили. Нашел перо гусиное, сажу водой  развел,  описать
хочу горе наше лютое, чтобы люди обиду нашу ведали...
   Корабли иноземные хитростью  нашу  лодью  остановили,  помочи  у  нас
просить стали. А как  на  лодью  взошли,  оружием  да  множеством  своим
насилие над нами  учинили.  Промысел  наш,  снаряжение,  снасти,  оружие
отняли. А уходя, лодью потопили, топорами борта  порубили  и  карбаса  с
собой увели. Галанской нации суда те иноземные оказались.
   Нас пятеро на лед  выскочили,  успели  спастись.  Остальных  зарубили
галанцы. В припасах у  нас  скудность  была.  Один  с  пищалью  в  руках
выскочил, а пороху не было, другой мешок с тестом прихватил. Я  сумку  с
одежиной взял, а в ней: книга сия оказалась.
   Две недели со  льдами  косило  нас.  Тестом  одним  только?  и  жили.
Оголодали мы. Андрюха Ведерников еще на льду помер.
   Сентября 2 дня. Руки, ноги от голоду натекли, ходить невмоготу. Ночью
ошкуй в дверь ломился, так криком отогнали.
   Сентября 5 дня.  Помер  Иван  Лукашев.  Тяжело  помирал,  Олену  свою
вспоминал. Не ждала чтоб  его,  значит.  Дочек  своих  жалел,  по  имени
выкликал... На море смотрел, лодьи нет ли.
   Сентября 8 дня. Песца словили, в избу забежал. Враз съели, и косточек
не осталось. А зверя какого промыслить - сил нет.
   Сентября  10  дня.  Помер  Губарев  Иван,  остались  мы  со  Степаном
Хромцовым вдвоем на острове. Ивана хоронили - из последних сил выбились.
На море смотрели - помочи нет ли.
   Сентября 11 дня. Другой песец в избу забежал. Словили. Степан есть не
стал, отказался. Смерть свою видел. Завещание мне сказывал:  восемьдесят
рублев денег мезенский купец Мирошкин ему должен, просил, чтоб они детям
достались.
   Сентября 12 дня. Похоронил  Степана.  Смотрел  на  море.  Лед  только
плавает. Не дождать, видно, помочи мне. А одному тяжко помирать.
   Сентября 16 дня. И меня  в  смертный  сон  затягивать  стало...  Люди
русские, одна просьба последняя, смертная... Кто найдет - похороните  по
обычаю христианскому, не дайте зверям косточки мои по острову разметать.
Жене да детям про смерть мою расскажите. Да пусть люди  помнят,  погибли
мы от корысти лютой людей иноземных.
   Сентября 18  дня.  Простите,  люди  добрые,  Ивана  Медведева,  ежели
виноват в чем.... Винюсь перед вами".
   На этом обрывались  записи.  Они  рассказали  поморам  о  трагической
гибели целой артели мезенских зверобоев. Алексей долго  молчал.  Наконец
он сказал с горечью:
   - Не впервые такое творится. И раньше бывало, что иноземные  мореходы
на наших промышленников нападали. Без чести, без совести люди...  А  наш
помор  пальцем  чужое  добро  не  тронет:  старики  до  седьмого  колена
проклянут.  Промысел  хоть  годами  без  хозяина  в  сохранности  лежать
будет... - Он снова помолчал немного. - Да, кругом неудачливые  те  годы
были. В каждое лето от тысяча семьсот двадцатого года у Груманта от семи
до осьми лодей во льдах давило. Людей гибло, страсть!
   - И тесто Медведев недаром в  записях  своих  упомянул,  -  продолжал
Химков.- Тоже старый обычай.  Льдом  али  морем  разобьет  ежели  судно,
промышленники нальют бочку пресной воды, насыплют туда  муки  ржаной  да
замешают на-густо. Потом тесто из бочки вынут и в мешки покладут. В пути
в другой раз до шести недель бывают,  а  пища  одна:  кислое  тесто:  по
возможности из того теста блины пекут.
   Старика погребли по всем правилам. Могилу вырыли поглубже,  насколько
позволяла мерзлая земля. Сверху навалили кучу тяжелых камней и поставили
большой крест.
   На нижней перекладине креста Федор вырезал  крупными  буквами:  "Иван
Медведев. 1734 год".
   Вернувшись с похорон, поморы еще раз осмотрели всю избу,  но  ничего,
кроме книги и старой пищали, не осталось от погибших мореходов.
   Широкоствольная поморская моржовка лежала там, где оставил ее прошлый
раз Алексей. Это было тяжелое, неуклюжее оружие. Казенная  часть  пищали
была завернута в кусок оленьего меха и  перевязана  бечевкой,  чтобы  не
отсырела.
   - Мезенские кузнецы моржовку ладили,  видать  по  работе,  -  заметил
Федор, осматривая ружье. - Хоть и неказиста, а пристреляешь ее  на  свой
глаз, так промаху не будет. Заряд у нее крупный, на  любого  зверя  гож.
Пуль-то один десяток из фунта  свинца  выходит.  Только  отдает  крепко,
другой раз долго щеку ломит.
   Поморы занялись приведением  в  порядок  нового  жилища.  С  починкой
справились быстрее, чем на старом зимовье. Изба была новее и  крепче,  а
плавника и здесь оказалось множество.  Нашли  и  глину  печь  поправить.
Запасы удобно разместили  в  прочном  сарае,  стоявшем  рядом  с  избой.
Поправили баньку, занимавшую часть сарая.
   Через несколько дней все работы были  закончены,  и  жизнь  на  новом
месте пошла своим чередом.
   Со скалы, высившейся позади зимовья, охотники  ежедневно  осматривали
море. Чтобы не пропустить проходящее судно и быстро дать ему сигнал,  на
вершине Крестового мыса сложили плавник для большого костра.
   Охотились сейчас главным образом на оленей. Оленьих  стад  на  берегу
бухты, на моховищах, было не меньше, чем у старого зимовья. А на отмелом
берегу то там, то здесь темнели моржовые залежки.
   Была охота и на озерную птицу - гусей и уток. Птица скоро улетала  на
юг, и промышленники торопились запастись копченой и  соленой  гусятиной.
Не обошлось, чтобы не помериться силами с ошкуем. Пришлось пустить в ход
и топор и рогатину, отбиваясь от голодного  медведя,  который  подстерег
Алексея и Шарапова, когда они возвращались с охоты.

   Глава пятнадцатая

   ОСТАТКИ ДРЕВНЕЙ ЛОДЬИ

   За год зимовки Ваня приобрел навыки заправского охотника. И на  новом
месте его занимало все. Он  с  интересом,  следил  за  изменением  цвета
шерсти оленей, за ростом и  отпадением  рогов,  за  молодью,  давно  уже
пасущейся на ягеле со взрослыми оленями. На гусиных озерцах он  наблюдал
подготовку птиц к перелету на материк.
   Но  больше  всего  возбуждал  в  мальчике   любопытство   видневшийся
напротив, у того берега пролива, темный  островок.  Ему  очень  хотелось
сесть на "Чайку" и поплыть к этому неведомому островку.
   - Погоди, вот управимся с делами, тогда  и  на  острове  побываем,  -
сказал ему отец. - Сейчас, сам видишь, заботы сколь. А одного не пущу. И
сам пропадешь, и лодку загубишь. Обожди, не уйдет от нас остров-то.
   Поздоровевший было за лето Федор  стал  опять  недомогать.  На  охоту
ходили Алексей с Шараповым. Ваня оставался дома с  Федором  помогать  по
хозяйству, а главное, чтобы почаще взбираться на скалу высматривать,  не
мелькнет ли где на горизонте парус.
   Вот и сейчас Федор проводил Химкова  и  Степана  и  занимался  своими
делами: убирал оленьи шкуры с просушки, вялил на солнце медвежатину и не
забывал поглядывать на котел, где варились мясные щи со свежей салатой.
   Ваня стоял на скале, осматривая светлое  сияющее  под  солнцем  море,
спокойное, как никогда. Лишь изредка  до  зеркальной  поверхности  бухты
докатывался отзвук далекой океанской зыби, и тогда волна  лениво,  почти
без звука, выплескивалась на песчаный берег. Кое-где в проливе виднелись
светлые точки айсбергов.
   Таинственный островок сегодня особенно ясно выделялся на серо-голубом
морском просторе. Казалось, он совсем рядом.
   Соблазнительная мысль  мелькнула  у  мальчика.  Посмотрев  в  сторону
перевала, за которым скрылись охотники, он решительно тряхнул головой  и
побежал к берегу.
   "Чайка" была в полном порядке.  Аккуратно  свернутый  парус  и  весла
лежали в лодке. Подумав немного, Ваня решил зайти в  избу  и  прихватить
багор да что-нибудь поесть.
   Медвежонок, спокойно дремавший у порога избы, заметил возню мальчика,
заволновался и подошел к лодке,  вопросительно  глядя  на  Ваню  черными
глазами.
   Уже спихнув осиновку в воду и оттолкнувшись  багром,  мальчик  озорно
крикнул лохматому приятелю:
   - Мишка, ко мне! На остров поплывем! Медвежонок, не зная, что делать,
беспокойно заметался. Под сильными ударами весел лодка быстро  удалялась
от берега. Островок был уже совсем близко, когда Ваня заметил  на  тихой
поверхности моря быстро  приближающуюся  белую  точку.  Мальчик  сначала
струхнул. Ему вспомнились страшные  встречи  с  медведями.  Но,  признав
своего верного друга, Ваня обрадовался: пусть, с мишкой веселее будет. И
не так страшно вдвоем.
   Вот остров совсем рядом; еще несколько гребков, и осиновка ткнулась в
берег. Вытащив лодку, мальчик огляделся.
   Мрачен был остров. Ваня не увидел никакой растительности. Эта плоская
невысокая каменная глыба с узкой береговой полосой, шириной в  несколько
метров, выглядела угрюмо и безжизненно.  Даже  птиц,  в  таком  изобилии
водившихся на Малом Беруне, здесь не было заметно.
   Пока Ваня решал, в какую сторону держать, медвежонок  тоже  вылез  на
берег. Он шумно, как собака,  отряхивался.  Капельки  воды  сверкали  на
солнце, разлетаясь далеко в стороны.
   - Ну, мишка, пошли!
   На всякий случай Ваня попробовал, легко ли выходит нож из ножен, взял
багор, положил за пазуху мясо и тронулся в путь. Мальчик был вне себя от
радости. Он забыл сейчас все на свете и наслаждался ролью  исследователя
таинственного острова. Недаром в нем текла кровь предприимчивых  русских
людей, открывателей неведомых земель, стремившихся, не щадя своей жизни,
разгадать тайны Студеного моря.
   Вот скалистый берег круто повернул на юг и удобная береговая  дорожка
кончилась. Дальше приходилось пробираться по каменным глыбам, хаотически
разбросанным у берега. Местами камни лежали  громадными  грудами.  Часть
берега осыпью серых глыб уходила в воду.
   "Вроде тут великан какой в  камешки  играл,  да  убрать  позабыл",  -
подумал Ваня.
   Мальчику стоило больших  трудов  преодолеть  препятствия,  так  щедро
расставленные природой. Даже мишка, видимо, стал уставать, карабкаясь по
остроребрым камням.
   Вдруг Ваня остановился и затаил дыхание. Меж скал он  увидел  остатки
жестоко изуродованного корпуса какого-то судна. Крепко  забилось  Ванино
сердце.
   "Что это?.. Лодья? Чья она? Давно ль погибла?"
   Задавая себе эти вопросы, он опрометью бросился к  большому  кораблю,
который, задравши корму кверху, беспомощно лежал  среди  каменных  глыб.
Да, это была лодья, вернее то, что от нее осталось. Доски,  составлявшие
корпус судна, давно  сгнили,  отвалились,  и  голые  шпангоуты  торчали,
словно ребра гигантского ископаемого животного. Несколько рядов  обшивки
уцелело лишь на днище и в кормовой части лодьи. Из  трех  мачт  осталась
только задняя - бизань. Грот-мачта была сломана почти у самого основания
и валялась возле, между камней.  Все  железные  части  -  болты,  блоки,
гвозди, скобы - поржавели. Большую часть их  время  превратило  в  рыжую
труху. Увидев обрывки вицы и аккуратные дырочки в обшивке лодьи, мальчик
вспомнил, как промышленники Старой слободы делали  такие  же  деревянные
"нитки" из корней можжевельника или стволов молодой ели.
   Ваня  многое  подметил  сразу,  но  главного   еще   не   знал:   ему
посчастливилось наткнуться на древнюю русскую морскую лодью, построенную
в XV веке!
   Вся носовая часть обнаруженного мальчиком судна находилась в  воде  и
была почти полностью разрушена. Выше корпус постепенно выходил из  воды,
оголяя черное днище с широкой, рваной пробоиной посредине.
   - Ишь ведь, как ее садануло о камни!  В  такую  дыру  ошкуй  свободно
пролезет.
   Ваня пробрался через пробоину, попрыгал на досках, пробуя, крепки ли,
и стал подыматься по шатающимся, скрипящим деревянным частям, пробираясь
к более сохранившейся от разрушения корме. Шаги его гулко отдавались  по
судну. Какое то необычайное  волнение  охватило  мальчика.  Каждый  звук
заставлял его вздрагивать и прислушиваться.
   Изредка набегавшая на лодью волна, вкатываясь  на  днище,  заставляла
его глухо и таинственно звучать. И тогда  Ване  слышались  будто  стоны,
идущие откуда то из глубины судна.
   Приказный люк был открыт. Заглянув в  него,  мальчик  отшатнулся.  Из
темного отверстия послышались какие-то  не  внятные  звуки.  Потом  Ваня
понял: это было его же дыхание усиленное  и  повторенное  где-то  внутри
пустого судна. Мальчик снова заглянул в люк, но после яркого  солнечного
света долго не мог ничего рассмотреть. Когда глаза немного привыкли,  он
постепенно  стал  различать  внутренность  помещения.   Оказалось,   что
многочисленные щели  от  разошедшихся  пазов  обшивки  пропускали  много
света. Ваня сейчас же признал каюту кормщика. Поколебавшись немного,  он
решил пробраться внутрь.  Нельзя  сказать,  что  в  эти  минуты  мальчик
чувствовал себя героем.  Ему  все  время  чудилось,  что  где-то  здесь,
близко, должны быть люди, команда лодьи.
   Ветха