его  начинало  тошнить,  и  желудок  выворачивало
наизнанку. Но физическая дурнота была пустяком в сравнении с эмоциональным
потрясением. Его все еще колотило; это  был  нервный  шок  и  одновременно
нестерпимое чувство, что над ним надругались - схватили, вскрыли и распяли
на анатомическом столе, как подопытное животное. Майра, любимая...  Прости
меня. А вы, выродки, вы - ухмыляющиеся, омерзительные...
     На миг он напрягся, уже готовый броситься вперед, но тут же  понял  -
как раз на это они и рассчитывают.  Вот  почему  они  использовали  вместо
обычного  паралитического  газа   аналог   ЛСД.   Теллон   заставил   себя
расслабиться;  он  способен  выдержать  все,  что  готовят   ему   Крюгер,
Черкасский, Зепперитц, и он это докажет. Он будет жить. Он сумеет  уцелеть
и сохранить рассудок - хотя бы для того, чтобы прочесть  все  книги  в  их
тюремной библиотеке.
     - Очень хорошо, Теллон, - произнес кто-то. - В вашем деле всегда  так
важно сохранять самообладание. - Говорящий вышел вперед, и  теперь  Теллон
мог видеть его. Это был высохший, узколицый  человек  в  черном  кителе  с
высоким  жестким  воротником  -   такую   форму   на   Эмм-Лютере   носили
государственные  чиновники.  Теллон  узнал  это  худое  лицо,  эту  шею  с
вертикальными складками и нелепо-пышные волнистые волосы: Лорин Черкасский
- второй человек в службе безопасности.
     Теллон невозмутимо кивнул:
     - Добрый вечер. Я как раз думал...
     - Молчать! - прервал его плечистый блондин с сержантскими нашивками.
     - Все в порядке, сержант. - Черкасский сделал молодому человеку  знак
отойти в  сторону.  -  Раз  у  мистера  Теллона  появилась  охота  с  нами
пооткровенничать - не следует ее  отбивать.  Полагаю,  в  самое  ближайшее
время он поведает нам немало интересного.
     - Разумеется, я буду рад рассказать  вам  все,  что  знаю,  -  быстро
отозвался Теллон. - Какой мне смысл молчать?
     -  Совершенно  верно,  никакого.  -  Голос  Черкасского  сорвался  на
истерический визг, и  Теллон  вспомнил,  что  этот  коротышка  пользовался
печальной славой человека не вполне вменяемого. - Я рад, что вы так на это
смотрите. Ну что ж, мистер Теллон, может быть, на один вопрос вы  ответите
прямо сейчас?
     - Что? А... да-да, конечно.
     Черкасский прошествовал к комоду - при  каждом  шаге  его  голова  на
длинной шее дергалась - и вытащил разряженный автоматический пистолет.
     - Где патроны к этому оружию?
     - Вон там. Я выбросил их в мусорную корзину.
     - Понятно, - сказал  Черкасский,  нагнувшись  за  обоймой.  -  Вы  их
спрятали в мусорной корзине.
     Теллон  беспокойно  заерзал  в  кресле.  Они  вели   себя   настолько
по-детски, что это казалось неправдоподобным.
     - Я выбросил их в мусорную корзину. Я не хотел держать их при себе. Я
не хотел никаких неприятностей, - он старался, чтобы его голос звучал тихо
и ровно.
     Черкасский сочувственно кивнул:
     - На вашем месте я сказал бы то же  самое.  Да,  лучше,  пожалуй,  не
придумаешь. - Он вставил обойму в  пистолет  и  передал  его  сержанту:  -
Смотрите,   сержант,   не   потеряйте   эту   штуку.   Это    вещественное
доказательство.
     Теллон хотел было возразить, но тут же осекся.  Сама  манера  наивно,
по-детски допрашивать была важным элементом тактики. Ничто так не уязвляет
и не сбивает с толку, как необходимость вести себя по-взрослому, когда все
вокруг строят из себя злобных детей. Но он решил держаться до конца.
     Последовала долгая пауза, в продолжение которой Черкасский не  сводил
с него глаз. Теллон сидел почти  неподвижно,  пытаясь  обуздать  случайные
вспышки воспоминаний. Вот Майра - она еще жива. Бледная кожа, глаза  цвета
виски... Край кресла больно  врезался  ему  в  ноги.  Интересно,  если  он
шевельнется, что за этим последует - залп "шершня"? На большинстве  планет
власти считали это  оружие  гуманным,  но  Теллон  однажды  получил  заряд
крошечных, заряженных наркотиками иголок. В результате - паралич и полчаса
мучительной боли.
     А молчание все тянулось, тянулось,  и  никто,  похоже,  не  собирался
уводить его из отеля. Теллон начал волноваться. Он обвел взглядом комнату,
пытаясь понять, в чем дело, но  лица  агентов  оставались  профессионально
бесстрастными. Черкасский, блаженно улыбаясь, разгуливал  по  комнате,  но
вздрагивал и отшатывался назад, когда встречался глазами с Теллоном.
     Теллон поймал себя на необычном ощущении - кожа на лбу и щеках  стала
ледяной, а временами во все поры точно вонзались маленькие булавочки. "Мое
образование завершено, - подумал он. - Меня впервые прошиб холодный пот".
     Через несколько секунд дверь распахнулась, и вошел человек в форме  с
тяжелой коробкой из серого металла  в  руках.  Он  поставил  ее  на  стул,
мельком покосился на Теллона  и  вышел.  Черкасский  щелкнул  пальцами,  и
блондин-сержант  открыл  коробку,  где  обнаружился  пульт  управления   и
провода, намотанные на  пластиковые  катушки.  В  неглубоком  желобе,  как
дешевые побрякушки, блестели десять круглых электродов мозгомойки.
     - Ну-с, Теллон, пора кое-что и забыть, - напудренное лицо Черкасского
приняло деловое выражение.
     - Прямо здесь? В отеле?
     - Почему бы и нет? Чем дольше вы держите  информацию  в  голове,  тем
больше у вас шансов передать ее кому-то еще.
     - Но для того, чтобы  изолировать  какой-то  определенный  мыслеблок,
нужен опытный психолог, - запротестовал Теллон. - Вы можете стереть  целые
области моей памяти, ничего общего не имеющие с... - Он умолк, увидев, что
голова Черкасского  самодовольно  закачалась  на  индюшачьей  шее.  Теллон
мысленно   обругал   себя.   Он   собирался   вытерпеть   все,   что    им
заблагорассудится над ним сделать, а сам уже разнылся, хотя  к  нему  пока
даже не  прикоснулись.  Вот  и  конец  короткой  и  блистательной  карьеры
несгибаемого Сэма Теллона. Он поджал губы и уставился прямо  перед  собой.
Тем временем Черкасский размещал  на  его  голове  электроды,  соединенные
проводами с коробкой. Сержант сделал знак, и глухая стена  серых  мундиров
отступила в коридор - комната внезапно стала больше и холоднее. В  тусклом
свете  на  вентиляционной  решетке  по-прежнему  бессмысленно   колыхалась
одинокая паутина.
     Черкасский стоял позади стула, на котором покоилась,  серая  коробка,
немного  пригнувшись,  чтобы  удобнее  было  крутить  верньеры.  Скользнув
взглядом по циферблатам, он распрямился и посмотрел Теллону в лицо.
     - Кстати, Теллон, у вас ненормально низкое  сопротивление.  Возможно,
вы легко потеете - это всегда  понижает  сопротивление  -  кожи.  Вы  что,
всегда такой мокрый? - Черкасский брезгливо сморщил нос,  а  сержант  тихо
хихикнул.
     Теллон хмуро взглянул в окно за его спиной. Пока в комнате было полно
народу, оно запотело, и немногочисленные городские огни теперь походили на
шары из раскрашенного хлопка. Ему вдруг страшно захотелось выйти на улицу,
вдохнуть воздух холодной звездной ночи. Майра тоже любила гулять морозными
вечерами.
     - Мистер Теллон настаивает, чтобы мы не тратили время зря,  -  строго
произнес Черкасский. - Разумеется, он прав.  За  работу.  Теперь,  Теллон,
чтобы избежать каких-либо недоразумений с вашей или же  с  нашей  стороны,
давайте уточним. Итак, вы находитесь в вашем нынешнем тягостном  положении
потому,  что,  будучи  агентом  разведки,  случайно  получили   данные   о
координатах   ворот,   дифференциале   и   азимуте   прыжка   на   планету
Эйч-Мюленбург,  которая  является  суверенной  территорией   правительства
Эмм-Лютера. Информация была передана вам, а вы ее запомнили. Верно?
     Теллон послушно кивнул. "Интересно, мозгомойка -  такая  же  гадость,
как капсула"?
     Черкасский взял в руки  пульт  дистанционного  управления  и  положил
большой палец на красную кнопку. Теллон вдруг сообразил,  что  инструмент,
которым его собирались  обработать,  -  это  стандартная  модель,  которой
пользуются не слишком уважаемые психиатры. Он задумался над тем, разрешено
ли им, собственно, подвергать его такой обработке? На  Эмм-Лютере,  с  его
единственным континентом,  управляемым  единым  всемирным  правительством,
никогда не было необходимости создавать огромные, сложные системы разведки
и контрразведки, наподобие тех, что пока еще процветали на Земле. По  этой
причине трое руководителей лютеранской  службы  безопасности  имели  почти
полную свободу действий, по крайней мере не меньшую, чем человек,  нанятый
по контракту  на  государственную  службу.  Правда,  они  были  подотчетны
Гражданскому Арбитру - так именовался президент планеты. Вопрос состоял  в
том,  насколько  далеко  может  зайти  самоуправство  таких   людей,   как
Черкасский.
     - Итак, - сказал Черкасский, - теперь вам следует сосредоточиться  на
нужной информации. Постарайтесь  сделать  это  чисто  и  аккуратно.  И  не
пытайтесь нас одурачить, подумав о чем-то другом, - мы все проверим. Когда
начнем стирать - подниму руку. Это будет секунд через пять.
     Теллон постарался выстроить в памяти цепочки цифр  и  вдруг  отчаянно
испугался забыть собственное имя. Рука Черкасского сделала предупреждающий
жест. Теллон пытался побороть  ужас,  ибо,  хотя  в  Блоке  он  специально
тренировал память, цифры отказывались следовать друг за другом  в  должном
порядке. А потом... потом ничего. Числа, которые подарили бы  Земле  целый
новый мир, исчезли. Без боли, без звука, безо всякого ощущения  того,  что
жизненно важный кусочек знания больше  не  принадлежит  ему.  Предчувствие
боли поблекло, и Теллон немного расслабился.
     - Не так уж страшно это, правда? - Черкасский пригладил  свою  густую
шевелюру, которая, казалось, росла столь буйно, потому что  паразитировала
на тщедушном, высохшем теле своего  хозяина.  -  Говорят,  это  совершенно
безболезненно.
     - Я ничего не почувствовал, - признался Теллон.
     - Но информация стерта?
     - Да. Ее больше нет.
     - Поразительно! - Черкасский заговорил обычным тоном. - Я никогда  не
устаю поражаться возможностям  этой  чудо-коробочки.  Знаете,  она  делает
библиотеки  совершенно   ненужными.   Все,   что   надо,   -   это   найти
одну-единственную книгу, которая тебе действительно нравится, а  потом  до
конца дней своих читать ее и стирать, читать и стирать.
     - Превосходная идея, - подозрительно сказал Теллон. - А теперь  можно
я сниму эту штуку?
     - Пока господин Черкасский не позволит - не  вздумайте  даже  пальцем
шевельнуть. - Белокурый сержант ткнул Теллона в плечо своим "шершнем".
     - К чему такие строгости. В конце концов, он же пошел нам  навстречу.
И был весьма  откровенен.  Вы  только  поглядите,  сколько  он  нам  всего
порассказал о той девушке, с которой был знаком на Земле. Мужчины о  таких
вещах обычно не распространяются. Так как  ее  звали,  Теллон?  А,  да-да,
припоминаю, Мэри.
     - Майра, - машинально поправил Теллон и  увидел,  как  лицо  сержанта
расплылось в ухмылке.
     Палец Черкасского надавил на красную кнопку.
     Теллон уставился в его  худое,  странно  торжествующее  лицо,  и  его
охватило  непреодолимое  чувство,  что  его  обокрали.  Что-то,   какая-то
частичка Теллона исчезла. Но что это было? Он попытался пошарить  в  своей
голове, заглянуть в самые темные уголки памяти.  Ничего,  только  медленно
угасающее чувство потери.
     И тогда его захлестнул гнев, чистый и праведный.  Он  выжег  страх  и
здравый смысл, и Теллон был благодарен ему за это.
     - Вы дерьмо. Черкасский, - сказал он спокойно. - Вы подонок.
     Рыло "шершня" злобно уперлось ему в плечо, и одновременно он  увидел,
что Черкасский снова потянулся к кнопке. Пока не замкнулся контакт, Теллон
попытался  выбросить  на  передний  край  сознания  что-нибудь   ненужное.
"Морская звезда принадлежит к отряду..." Пустота!
     Черкасский попятился от  Теллона,  скривив  губы  и  держа  палец  на
кнопке. "Это может продолжаться всю ночь, - подумал Теллон. - До утра я не
доживу, потому что Сэм Теллон - это все, что он  пережил  и  запечатлел  в
памяти, а Черкасский собирается вычистить ее до донышка".
     - Давай, Лори, - сказал сержант. - Врежь ему еще раз. Жми.
     - Конечно, сержант,  конечно,  но  все  надо  делать  по  системе.  -
Черкасский приблизился к окну, до предела натянув кабель  управления.  "От
окна до мостовой - семь этажей, - вспомнил Теллон. - Не очень  высоко,  но
сойдет".
     Он рванулся вперед. Внезапно обострившийся слух четко  различил  стук
упавшего кресла, хруст костей, когда его голова  врезалась  Черкасскому  в
лицо, злобный вой "шершня", звон разбитого стекла... а затем они  полетели
сквозь холодный черный воздух, а внизу расцветали уличные фонари.
     Черкасский завопил, и Теллон почувствовал, как его  тело  напряглось.
Он попытался принять вертикальное положение, но здешняя высокая гравитация
оставляла на это слишком мало времени. Он  выпустил  Черкасского,  но  тот
клещом вцепился в Теллона. Застонав от  страха,  Теллон  изогнулся,  чтобы
падать ногами вниз. Толчковые ботинки, автоматически  включившиеся  вблизи
земли, заработали  в  полную  силу.  Когда  колени  Теллона  согнулись  от
торможения,  он  почувствовал,  что  хватка  Черкасского   ослабевает,   и
коротышка полетел вниз, извиваясь, как рыба на крючке. Теллон услышал, как
его тело с шумом ударилось о тротуар.
     Он приземлился на бетон рядом  со  съежившимся  телом  Черкасского  -
вплоть до самого приземления тормозящая сила  антигравитационных  подметок
увеличивалась обратно пропорционально квадрату высоты. Черкасский был  еще
жив; эта часть плана не удалась. Теллон повернулся, собираясь  бежать,  но
тут обнаружил, что с головы у него все еще свисают провода мозгомойки.
     Срывая электроды, он заметят, что в дверях торгового  центра  на  той
стороне пустынной улицы мелькнули серые мундиры. На обоих концах  квартала
заверещали свистки.  Секунду  спустя  он  услышал,  как  завыли  "шершни",
выпустив облако стрел-иголок, а потом раздалось отчетливое  "тик-ток-ток":
стрелы пришпиливали одежду к телу.
     Теллон пошатнулся и беспомощно осел на землю.
     Он лежал на спине - парализованный и странно  спокойный.  Элэсбэшники
все еще рьяно палили из своих "шершней", но попасть в него, лежащего, было
уже  трудно.  Стрелы,  пущенные  горизонтально,  пролетали  мимо.  Рисунок
созвездий был незнаком, но все равно, глядя на  звезды,  Теллон  испытывал
облегчение. Там, наверху, были другие люди, которые могли отправиться куда
угодно, если у них хватало духу вынести путешествие сквозь цепочку ворот -
страшное путешествие, когда  душа  твоя  вытягивается  в  тонкую  ниточку,
оплетающую всю Вселенную. Сэм Теллон больше не сможет участвовать  в  этих
жутких полетах, но, до тех пор, пока он еще  смотрит  в  ночное  небо,  он
никогда до конца не станет пленником.
     "Шершни" замолчали как-то сразу. Теллон ожидал, что вот-вот раздастся
топот бегущих ног, но вместо этого  неожиданно  услышал  близкие  шаги.  И
перед ним появился человек. Как ни странно, это был Черкасский.  Его  лицо
напоминало  сейчас  маску  африканского  колдуна:  кожа  ободрана,   всюду
запекшаяся кровь, одна рука  безвольно  свисает  вдоль  тела.  Преодолевая
боль, он вытянул вперед здоровую руку, и Теллон увидел в ней "шершень".
     - Никто, - шептал Черкасский, - ни один человек...
     Он выстрелил в упор.
     "Шершень" считался гуманным оружием и обычно  не  причинял  серьезных
увечий,   но   Черкасский   был   профессионалом.    Теллон,    совершенно
парализованный наркотиками, был не в силах  даже  моргнуть,  когда  стрелы
злобно вонзились в его глаза,  навсегда  украв  у  него  свет,  красоту  и
звезды.



                                    4

     Теллон  не  чувствовал  боли:  она  приходит  потом,  когда  организм
начинает перерабатывать парализующее вещество. Поначалу он даже не  понял,
что произошло, ибо темнота наступила не сразу. Сперва все перекосилось - и
дрожащее  дуло  пистолета,  и  сам  Черкасский.  А  потом  мир  наполнился
бесформенной массой света: вспышки, плывущие цветные узоры, аметистовые  и
розовые контуры сосен.
     Но от  фактов  никуда  не  денешься.  Полный  заряд  с  расстояния  в
двенадцать дюймов...
     Должно быть, я ослеп!
     На мгновение у Теллона защемило сердце, но потом все его мысли, как в
конусе, сошлись в другой точке: он не  мог  вздохнуть.  Все  чувства  были
заглушены наркотиком, и он никак не мог  понять,  почему  отключилось  его
дыхание; но догадаться было нетрудно. Лишить его  зрения  -  то  был  лишь
первый номер программы. Теперь Черкасский собирался довести дело до конца.
Теллон поймал себя на том, что не слишком-то боится, хотя и понимает,  что
именно с ним происходит. Видимо, потому,  что  древняя  реакция  страха  -
опускание диафрагмы для наполнения  легких  воздухом  -  была  блокирована
параличом. Жаль, он не врезал Черкасскому ногой  по  голове,  пока  был  в
силах.
     Топот бегущих ног приближался, затем послышались голоса:
     - Капрал!  Поднимите  господина  Черкасского  и  отнесите  в  машину.
Кажется, он серьезно ранен.
     - Есть, сержант.
     Затем последовало шарканье ботинок по  бетону,  и  неожиданно  Теллон
смог дышать. Должно быть. Черкасский,  потеряв  сознание,  упал  прямо  на
него. Теллон с наслаждением вбирал в себя воздух; потом он  снова  услышал
голоса:
     - Сержант! Посмотрите-ка на его глаза. Неужели это из "шершня"?
     - Тебе что, показать, как это делают? Отнеси господина Черкасского  в
машину. Землянина - в фургон.
     Неуловимый сигнал вестибулярного аппарата подсказал Теллону, что  его
действительно  куда-то  несут.  Раздались  свистки;  с   шумом   включился
двигатель машины. Тянулось время - Теллон не  знал,  сколько  его  прошло.
Потом он почувствовал боль...
     С тех пор минуло меньше суток, но Теллону уже казалось, что  все  его
чувства начали обостряться - обычный эффект при потере зрения.
     В главном полицейском управлении Нью-Виттенбурга ему сделали  укол  в
шею, и он пришел в себя. Все лицо его  было  забинтовано,  и  это  Теллона
успокоило. Ему дали выпить горячего, а охранник отвел его в постель.  Пока
он спал, кто-то забрал его ботинки, заменив их сапогами на тонкой подошве,
которые были велики ему на несколько размеров.
     Потом  его  снова  куда-то  отвезли,  но  уже  в  другой  машине,   в
сопровождении трех или четырех офицеров ЭЛСБ. Как их звали, он  так  и  не
узнал, ибо те обращались  с  ним  преимущественно  посредством  толчков  и
ударов, а Теллон был слишком беспомощен, чтобы вызвать их на  разговор.  В
его голове крутилась только одна мысль - что он ослеп.
     Машина замедлила ход, дважды накренилась на поворотах и встала. Когда
Теллона  вывели,  он  сразу  понял,  что  находится   на   аэродроме.   Он
почувствовал, как ветер хлещет его по щекам - это означало, что  он  стоит
на открытом пространстве. Теллон ощутил запах авиационного горючего, потом
- еще одно подтверждение -  услышал  совсем  рядом  звук  раскручивающихся
турбин.
     На миг Теллон испытал даже какой-то интерес к происходящему. Ведь  он
никогда не летал на Эмм-Лютере, потому что это было  дорого,  к  тому  же,
путешествуя таким образом, он привлек  бы  к  себе  внимание.  Гражданские
самолеты были велики, но пассажиров  могли  взять  немного,  поскольку  их
конституция  строго   регламентировалась   распоряжениями   правительства.
Фюзеляжи покрывали толстой броней, а профиль крыла  по  земным  стандартам
был широковат (в крыльях помещались двигатели, топливные  баки  и  система
управления) и потому не обеспечивал максимальный  подъем  силы.  В  случае
аварийной  посадки  крылья,  с  их  смертоносной  начинкой  из   горючего,
отстреливались. Наплевав на экономию, правительство Эмм-Лютера  заботилось
о безопасности полетов, и Теллон отчасти одобрял его за это. Жаль  только.
Гражданский Арбитр не проявлял такой же осмотрительности при подб