гах и  напряженно всматривался в
глубину леса.
     С огромной высоты падала  оборванная кем-то  большая черная  лиана. Она
рушилась,  щепляясь за ветки  и  соседние  лианы, увлекая их своей тяжестью.
Сбитые ею, поплыли в лучах солнца кремовые лепестки неведомых цветов.
     В глубоких, почти сине-зеленых тенях задвигались  серо-голубые силуэты.
Даже здесь,  в джунглях,  эти  силуэты  казались гигантскими.  "Да  ведь это
мастодонты!" -- едва не вскрикнул я. Я стоял и смотрел, как  они протягивают
хоботы  и обрывают охапки листьев,  неуклюже ворочаясь среди деревьев, и тут
их  вожак  заметил  меня.  Он выставил  хобот, со  свистом  втягивая воздух.
Огромная  морщинистая   змея,  извиваясь  и  нервно  вздрагивая,  раздвинула
разделявшую нас листву  и  замерла, словно  всматриваясь.  Шаги и  шорохи  в
зарослях мгновенно затихли.
     Затем  вожак шагнул в  мою  сторону,  и его  рыло, длинное, с  четырьмя
торчащими  вперед и в стороны  бивнями, просунулось  сквозь ветки. Маленькие
свиные  глазки  следили  за   мной,  подстерегая  каждое   мое  движение.  Я
шевельнулся, и вытянутый хобот дрогнул  и  сократился, будто что-то кольнуло
его. В любой миг могло начаться нападение.
     Но оно  все  не  начиналось.  Слабая надежда блеснула в моем  сознании.
Почему  чудовище  сделало  в  мою   сторону  только  шаг?  Ответ  был  один:
приблизиться ко мне ему мешали три исполинских дерева, которые он должен был
обойти.  Остальные   мастодонты,  казалось,  не   интересовались  мной.  Так
продолжалось несколько  минут. Как  сквозь сон наблюдал я, как мастодонты за
спиной   вожака   начали  проявлять   признаки  нетерпения,  шумно   терлись
шероховатыми боками, толкались, проявляя желание продолжать прерванный путь.
Видимо, именно это беспокойство стада вынудило вожака перейти к действиям.
     Моя повесть о  скитании по дебрям времени никогда  бы не была написана,
если бы вновь не вмешался случай.
     Один из гигантских  стволов,  загораживавших дорогу динотерию, оказался
мертв и, полусгнивший, держался на ветвях и  лианах  соседних деревьев. Едва
четырехметровый вожак начал протискиваться ко мне,  мертвое дерево скрипнуло
и качнулось. Я стремительно кинулся в сторону.
     Мастодонт продолжал ожесточенно  проталкивать свой грузный  торс  между
стволами,  когда  полуистлевший  исполин  начал  медленно, как это бывает на
экране при замедленной  съемке, падать, обламывая  соседние сучья и разрывая
сомкнутый  полог листвы.  Но  он  не  упал. Придавив  спину  мастодонта,  он
навалился  на  стволы  и  ветви  живых  деревьев и остановился  в  наклонном
положении, раскачиваясь и вздрагивая.
     Я не берусь судить о вокальных возможностях современных нам слонов,  но
зажатый в тиски  между огромными стволами  мастодонт взревел так, что у меня
подогнулись колени.  Объединенные  джазы всего мира не  могли бы извлечь  из
своих шумных инструментов ничего более пронзительного  и оглушающего.  Затем
рев  прекратился.  Живая гора пыхтела, ворочалась и сотрясала  прижавший  ее
тяжелый ствол. Мастодонт рухнул  на колени,  и его бивни  зарылись в  землю.
Сырое прогнившее дерево, постепенно опускаясь все ниже, всей тяжестью давило
на несчастное животное... И снова грозный и жалобный рев огласил джунгли.
     Я кинулся бежать, не думая ни о  чем, стремясь только уйти, не  слышать
этих  ужасных  воплей.  Силы начинали  мне изменять.  Я спотыкался  о корни,
падал, запутавшись ногами  в стеблях вьющихся  растений, вскакивал  и  снова
бежал,  бежал,  бежал.  Потом под ногами у меня оказалась тропа.  Прохладный
сумрак начинал густеть -- оттого ли, что день клонился к закату, или потому,
что тропа уводила меня в глубь олигоценовых джунглей...


НЕОЖИДАННОЕ СПАСЕНИЕ

     Тропа,  покрытая  неясными следами,  вела  в низину,  тонувшую в  белом
саване тумана. Клочьями серой ваты висел  он, цепляясь за  колючки зарослей.
Иногда все пропадало за белесым маревом. Несколько раз я  ударялся головой и
грудью о низко нависшие ветви.
     Безмолвие дремлющих джунглей нарушил зловещий крик потревоженной птицы,
где-то в стороне мне почудилось приглушенное хлопанье крыльев. Позади возник
вкрадчивый, нерешительный шорох, он то стихал, то возобновлялся. Неприятно и
пугающе проскрипело дерево...
     И вдруг  громкий захлебывающийся кашель  и пронзительный истошный хохот
сумасшедшего прокатились над  низиной. "Что это?! -- срывающимся от волнения
шепотом  спросил  я  себя.  --  Какая-нибудь  древняя гиена? А может быть, и
что-нибудь похуже?"
     Современные нам гиены  поедают падаль и нападают даже на львов, если те
ослаблены болезнью. Древние же гиены,  более  крупные, чем теперешние, могли
объединяться в стаи и преследовать вполне здоровую добычу. С другой стороны,
гиены -- и в джунглях?
     Звенящие рои москитов продолжали виться вокруг меня.
     Я повернул и, следуя едва приметной тропой, пошел искать машину. В ушах
стоял  несмолкаемый  перезвон  капель в листве  пропитанного  сыростью леса.
Местность полого повышалась.  Туман рассеивался,  становилось светлее. Слева
протянулись  желто-зеленые заросли  бамбуков.  Я  продирался  через  поросли
низкорослых веерных пальм,  когда  слабый  хруст  и ослабленный  расстоянием
едкий запах  зверя  заставил меня остановиться. Инстинкт подсказал мне,  что
это хищник.
     Я мгновенно присел  и беззвучно повалился боком в сторону от  тропы под
укрытие  папоротников.  Лежать   было   мокро  и  неудобно,  но  я  не  смел
пошевелиться. Храп  и тягучий  гортанный  крик,  как  бы  стелясь по  земле,
докатились до меня.  На сиреиевозеленом фоне лиан и кустарников, среди хаоса
тусклых  бликов и мутноватого света,  скользнул длинной  пологой дугой, весь
распластавшись в широком упругом прыжке,  крупный зверь,  весь  в продольных
переливчатых полосах рыжих и черных тонов.
     Я  слышал, как затрясся толстый сук,  кто-то пронзительно взвизгнул,  а
затем  послышался  упругий удар  о  землю: хищник "снял" кого-то с  ветки" и
мягко,  но грузно соскочил  вниз. И не держал ли  он  сейчас в  пасти нашего
зазевавшегося предка?..
     Резкие всхрапы, временами прорывавшиеся у хищника, постепенно затихали,
по-видимому, он удалялся. У меня отлегло от сердца.
     Нетвердо  ступая  и  напряженно  вслушиваясь,  я  продолжал  свой путь.
Волнение,  вызванное  пережитой  опасностью, еще  не  утихло, и  я с  трудом
перешагивал  через высокие  досковидные корни  баньянов  и фикусов. Почва на
оголенных местах  была  красной.  "Красноземы -- обычная почва тропиков", --
вспомнил  я. Меня знобило, хотелось лечь  и  хоть немного отдохнуть. Но надо
было идти дальше, мне казалось, что я вот-вот выйду к Машине времени.
     Но  я  не  вышел  к  ней  и  через  час.  Преодолевая густое  сплетение
тростников,  пробираясь  в  пышной зелени  магнолий,  я медленно продвигался
вперед. Каждый мой шаг был  мучителен. Наконец деревья стали крупнее и реже,
меня обступили сал  и акации, под ногами снова открылась  почва.  Прохладный
полумрак сменился  ослепительными  вспышками солнца,  прорывавшимися кое-где
сквозь  многоярусную  листву. Деревья вновь  превратились в  мощные колонны,
возносившие ввысь лиственные шатры. Матовые белые цветы свешивались с ветвей
и вырастали прямо  из стволов. Ботаники  называют  это явление каулифлорией.
Гигантские  лианы,  толщиной  в   торс  человека,  застыли   в  сомнительной
неподвижности, соединяя вершины  деревьев и  их  подножия  подобно  стоячему
такелажу кораблей. Тени становились все  бледнее,  на земле часто попадались
пестрые пятна колоний грибов и какие-то лилового цвета  мхи. А с листьев все
время  сочилась вода, как  будто  там,  наверху,  при  ясном небе  все время
моросил дождь, и я промок до нитки.
     Я  был рад, что меня пока не  донимали древесные пиявки и странствующие
муравьи. В наше время им предпочли бы встречу с тигром.
     По-видимому, я  возвращался  не той тропой: не  слышно было и  жалобных
воплей мастодонта, которые могли бы служить  ориентиром.  Впрочем, мастодонт
мог либо вырваться из ловушки, либо погибнуть.
     Я достиг  места,  где  среди  пятен сгустившейся темноты  сверкала  под
солнцем листва  кустарника и  казалась  особенно яркой  роща бананов. Где-то
недалеко журчал ручей, и мне захотелось освежиться в его прохладной воде. Но
меня подстерегали неожиданности.
     Берег ручья был покрыт высокой жесткой травой. Дальше  крупные ползучие
растения неизвестных  пород приютились между  корнями деревьев, протягивая к
небу  большие  овальные  веера.   Множество  цветов  и  лазящих  растений  с
чешуйчатой  корой  цеплялось  за обнаженные стебли кустарника,  похожего  на
южноамериканскую юкку.
     С того  места,  где я стоял,  открывался вид на широкую заводь, укрытую
справа в голубоватой  тени.  На спокойной поверхности  воды лежали  округлые
листья и матовые бело-розовые цветы.
     Огромные животные, способные  помериться силами  со слонами,  стояли  и
лежали  в  самой  глубокой  части  заводи.  Передо  мной  были  бронтотерии,
величайшие из травоядных,  если не считать индрикотериев. Это были красавцы,
и ради  того, чтобы увидеть их, стоило несколько часов  проблуждать по лесу.
Они походили на исполинских горбатых носорогов со странной прогнутой мордой,
украшенной двумя парами своеобразных тупых рогов.  Стремясь поглядеть на них
поближе, я стал  красться вперед и вдруг с шумом обрушился  в  какую-то яму,
скрытую  подгнившими корнями. Когда я,  проклиная свою неловкость,  выбрался
наружу и встал, над  кустами со стороны заводи  возвышалась гигантская тень,
заслоняя солнечный свет. Я попятился.
     Один  из  бронтотериев  вздумал  уяснить  причину  внезапного  шума  и,
раздвинув уродливой головой  колючий  кустарник,  бессмысленно  поводил  ею,
принюхиваясь и вращая белками  глаз. Должно быть, он уловил новый для него и
странный  запах  человека  и  теперь решал,  означает ли  этот  запах  мир и
возможность безмятежно нежиться в прохладных струях или угрозу.
     И тогда  я  совершил непростительную  глупость:  кинулся бежать  сквозь
кустарник в глубь леса. Бронтотерий  тотчас заметил меня и принял решение не
в мою пользу.
     Я помню, что кусты терновника показались мне дальше,  чем были на самом
деле, и меня словно обожгло пламенем, когда я погрузился в их колючие недра.
Я круто повернул и притаился  за высокими корнями большого замшелого дерева.
Огромный,  лишенный  сообразительности  бронтотерий,   кряхтя  и  пыхтя  как
паровоз, грузно  пробежал мимо. Земля  глухо прогудела,  и топот  стих. Пока
бронтотерий   раздумывал,  пытаясь  как-то  объяснить  мое  исчезновение,  и
старался отыскать меня по запаху, я получил небольшую передышку.
     Я уже решил, что он не вернется, но эхо тяжелых шагов и отчаянный треск
ветвей  известили  меня, что  я ошибся. Бронтотерий  медленно  приближался с
подветренной стороны.  Видимо, у него было отличное чутье, и рано или поздно
он  должен   был  открыть   мое  убежище.   Тогда  я  решил  перебраться  на
противоположную  сторону ствола. Но я  не успел. Широкие стреловидные листья
лиан заколебались, когда я  пролезал под ними, и мой  противник сразу  рысью
направился ко мне.  Огромная морда нависла надо  мной, трехпалая тумбовидная
нога с шумом опустилась  на хрустнувшие корни  в пяти шагах от меня. И тогда
я, ломая  ногти,  захватил горсть земли  и  полусгнивших листьев  и  с силой
метнул  в отверстую  слюнявую  пасть.  Он  вскинул  голову и остановился как
вкопанный. Следующая порция грязи залепила его  правый глаз. Бронтотерий был
невероятно  грузен,  весил  несколько  тонн  и  поворачивался медленно. А  я
вертелся   вокруг   него,  ошеломляя   его  ложными  наскоками,   забрасывая
пригоршнями земли, и выискивал пути спасения.
     Надо мной сравнительно низко свисала лиана.
     "Вот  бы мне  сноровку  Маугли!" -- мелькнула мысль и, пока бронтотерий
отфыркивался и тряс головой, я подпрыгнул и повис в  узловатых петлях лианы.
Гигант, заметив мой маневр, сперва ничего не понял, а затем, нагнув голову с
тупыми рожками на кончике носа, бросился ко  мне.  Я висел  на высоте трех с
половиной метров от земли, а лиана свисала еще ниже!
     Я  увидел  его прямо  под  собой,  затем меня  сильно  качнуло, жесткая
щетинистая шкура ободрала мне ногу, лиана  лопнула,  и я  шлепнулся прямо на
круп животного, широкий,  как  обеденный стол, и покатый назад. По-видимому,
моим приключениям во времени пришел конец...
     Но  оказалось,  что я  спасен.  Я  кубарем  скатился на землю, а  тупое
чудовище в ужасе, храпя и взвизгивая, бросилось прочь,  натыкаясь на деревья
и топча кустарники. Через минуту его топот и пыхтение замерли вдали.
     Я  долго лежал в куче ветвей, приходя в себя от пережитого  и  стараясь
унять бившую меня нервную дрожь.  Все  тело  ныло,  точно избитое палками, а
царапины горели и кровоточили... "Надо искать машину", -- вспомнил я и, -- с
трудом поднявшись, снова отправился на ее поиски.


ЗВЕРИ АРСИНОИ

     Лес внезапно  расступился,  и  я  очутился  на  краю  обрыва,  уступами
спускавшегося в  широкую  низину,  которая простиралась до горизонта.  Перед
моим изумленным взором в лучах  низкого закатного солнца вставали на равнине
кроваво-красные пирамиды, шпили, башни  -- удивительные  изваяния, созданные
ветрами из красного песчаника. Зрелище было великолепное.
     Эоловые  останцы  были сложены  из горных пород различной твердости,  и
даже горизонтальные слои песчаников неодинаково сопротивлялись выветриванию.
Менее  прочные  породы скорее  разрушались,  осыпались и выдувались могучими
вихрями, крутившимися в долине, словно в гигантской чаше. Между слоями пород
потверже  постепенно возникали  выемки  и  желоба, обегавшие  все останцы на
одном  уровне,  а  самые  твердые  слои  выступали  на  их  боках  выпуклыми
горизонтальными галереями.
     Стоя  у  самого края  пропасти, я  обозревал  величественную  панораму.
Неподвижная, точно замершая,  долина  купалась  в  прозрачной лиловой дымке,
едва  колышущейся  под жгучими потоками солнечного  света.  Густые  леса  на
отдаленных холмах просвечивали сквозь дымку смягченными голубоватыми тонами.
Тишина почти осязаемым покрывалом была наброшена на ландшафт.
     Там,  далеко внизу, у подножий  пылавших  огнем эоловых  монументов, на
сочных лугах паслись какие-то стада. "Надо узнать, кто это", -- решил я.
     Я знал, что вблизи  стад травоядных всегда скрываются хищники. Близился
вечер,  я был  голоден,  шатался  от  усталости и  все  еще не нашел  Машину
времени.  Благоразумнее   было  бы   вернуться  и   продолжать   поиски,  но
любознательность  взяла  верх,  я должен  был все увидеть и узнать.  У меня,
наверное, был странный вид,  когда, одетый в  лохмотья, я бесшумно крался по
краю пропасти, освещенный удивительным лимонно-желтым светом.
     Я  стал  спускаться  наискось,  направляясь  к  ближайшему уступу,  где
виднелось  дерево,  похожее  на  кедр.  Обрыв был  крутой,  и  временами мне
приходилось  цепляться за приютившиеся на склонах молодые деревца  и нещадно
царапавшийся колючий кустарник.  Кое-где попадались осыпи, которые я обходил
стороной.  Сверху,  от опушки  леса,  донесся  плаксивый звериный  вой.  Его
уродливо  и  насмешливо передразнила птица. По краю обрыва над моей  головой
проскакала стая какихто мелких полосатых хищников.
     Достигнув уступа, я немного передохнул  возле дерева и продолжал спуск.
К счастью,  дальше склоны были более  пологими. Не прошло  и получаса, как я
оказался в долине  и  поспешно  перебежал к  подножию одного  из  гигантских
красных столбов.
     Отсюда я  мог наблюдать зверей, которые  через  десятки  миллионов  лет
будут названы арсиноитериями в честь египетской царицы Арсинои. Четвероногие
слоноподобные  исполины  светло-серыми  и голубоватыми  пятнами  неторопливо
двигались на оранжевых и зеленых просторах долины.
     Это были  удивительные животные, напоминавшие  одновременно  и слонов и
носорогов.  Их массивные конечности с  пятью  широко расставленными пальцами
были одеты копытами. На носу у них красовалась пара огромных тяжелых  рогов,
которые  сидели параллельно,  а  на  лобных  костях  торчала еще  одна  пара
маленьких, торчащих в стороны. Большие  рога срастались основаниями, образуя
сплошной  костный  свод.  Это  были  грузные  и, по-видимому, очень  сильные
животные с непропорционально крупной головой и довольно длинным хвостом.
     Я   оказался   прав,  когда  подозревал,  что  вблизи  стад  травоядных
непременно окажутся в изобилии и хищники. Вероятно, они скрывались в склонах
обрыва с его расщелинами, оврагами и пещерами.
     Арсиноитерии  вдруг  перестали  щипать траву и сгрудились  полумесяцем,
вогнутой стороной к долине. Они протяжно ревели, и  иногда до меня доносился
низкий  глухой  рокот,  похожий на  приглушенное  расстоянием бормотание.  Я
немедленно  вскарабкался на площадку, созданную ветром  в громаде останца на
высоте моего роста, и стал ждать.
     Арсиноитерии тоже ждали, опустив  голову, почти касаясь  травы  рогами,
нетерпеливо роя  землю  передними ногами. Морды их побелели  от  выступившей
пены, прямые хвосты поднялись и мотались, как палки с кисточкой на конце.
     Несколько десятков  большеголовых, крупных хищников  с  телом длиной  в
полтора  метра  внезапно  выскочили из-за  пригорка,  на  ходу  разбились на
несколько разрозненных стай и почти одновременно приблизились  к  травоядным
колоссам. Пять или шесть особенно отчаянных подскочили к ним совсем близко.
     И  тут  мне пришлось убедиться, что у арсиноитериев, этих любопытнейших
созданий, неизвестно  откуда  и  как  пришедших  в  мир  и  так  же внезапно
оставивших  его,  очень своеобразный  нрав. Они были наделены неукротимой  и
жестокой волей, не знающей колебаний. Пожалуй, они вели себя как современные
носороги, только более хладнокровно.
     Полумесяц  их строя  вдруг превратился  в  почти прямую шеренгу, и  эта
шеренга,  сначала  медленно,  а  затем  все  быстрее  и  быстрее  покатилась
навстречу стае гиенодонов. Хищники даже  не успели остановиться.  Как  живые
дредноуты  среди  утлых  рыбачьих  лодок,   арсиноитерии  шли  через   волну
осаждавших. От их сдвоенных рогов не было спасения, ничто не  могло сдержать
их уверенных, несущих смерть движений. Оставляя  за собой втоптанные в песок
трупы,  они  бежали  бок  о бок,  не нарушая  строя, к бесплодным  осыпям  у
подножия  обрыва.  Там  они   круто  повернули  и,  никем  не  преследуемые,
размашистым  шагом  направились в  сторону  леса  каменных столбов, широкие,
будто   расплющенные   подножия  которых  вскоре  заслонили   их   от  моего
восхищенного взора.
     Растерянные,  деморализованные  хищники метались  по  долине. Печальное
красное око  солнца, слегка перечеркнутое малиновыми и темно-серыми полосами
облаков, смотрело  на место  побоища. Живые с испугом обегали  истерзанные и
изувеченные мертвые тела, и головы их  кружились от крепкого  металлического
запаха напитавшейся кровью земли. Затем, словно по волшебству,  оставшиеся в
живых скрылись.
     Я почувствовал, что  нахожусь в  последней  стадии изнеможения. Излишне
рассказывать о моих  торопливых  поисках чеголибо  съедобного, чтобы утолить
голод. Это оказалось сравнительно нетрудно, так как растительность олигоцена
уже  принимала  формы  нашего  времени. Достаточно упомянуть, что  найденные
орехи оказались съедобны, а бананы -- просто вкусны.
     О  возвращении наверх, в  джунгли, сейчас было страшно и подумать. Надо
было дождаться  утра. Взвалив  на плечо связку. бананов, я вновь забрался на
свою наблюдательную площадку.
     Здесь, в быстро темнеющей  долине,  на  земле,  по  которой до  меня не
ступала  нога  человека,   в  мире  все  еще   диком  и  юном,  со  страшной
определенностью чувствовалась  оторванность от нашего времени и враждебность
окружавшей меня теперешней жизни.
     Ночь  наступала  быстро.  Стая  каких-то  невидимых  существ  наподобие
южноам