лапы в плавники.
     Эволюция,  помимо  других  свойств, замечательна  еще и  тем,  что  она
необратима. Однажды возникший биологический признак не может вновь исчезнуть
без следа. Раз возникшее может  лишь  преобразоваться  во что-то новое, быть
может,  внешне  схожее с пройденным этапом,  но в  действительности навсегда
запечатлевшее все достигнутые этапы в восходящем развитии.
     Таким   образом,  рептилии   и  в  океане   сохранили   все   признаки,
приобретенные при наземной жизни, они не  обратились ни в рыб, ни в амфибий.
В частности,  несмотря  на  значительные изменения, которые  претерпела нога
водного ящера, она не превратилась в настоящий плавник, каким обладают рыбы.
     Рептилии продолжали дышать легкими, а не вернулись к жабрам, несли яйца
или  рождали  детенышей  живыми,  а не  начали  метать икру.  Вместе  с  тем
некоторые  из них  заимствовали  у  рыб форму,  потому  что эта классическая
обтекаемая форма  позволила им  успешно  проталкивать  тела  в  неподатливой
водной среде.
     Большое количество и  разнообразие остатков водных ящеров, обнаруженных
палеонтологами, говорит о том, что в мезозойской эре они  были исключительно
широко распространены в морях нашей планеты.


ПОЯВЛЕНИЕ КРЕОДОНТОВ

     Когда  приоткрываются  двери прошлого,  мы  видим  устремленные  на нас
бессмысленные взоры чудовищ.  У этих фантастических порождений прошлой жизни
размеры тела намного опережали развитие их нервной организации.
     На страницах нашей книги уже находили приют  странные создания  царства
беспозвоночных,  амфибий  и  рептилий.  Теперь  мы   начинаем  знакомство  с
необычайными  животными  мира  млекопитающих.  Свист  и  шипение  динезавров
сменяются  ревом  хищников креодонтов  и низким  мычанием бесчисленных  стад
копытных  -- мы вступаем в мир высших  форм жизни, в мир кайнозоя, последней
эры  истории эволюции, начало которого  отстоит от  нашего времени почти  на
семьдесят миллионов лет.
     На своей Машине  времени я вторгся в кайнозой в сумерки. Нельзя думать,
что  четкая  граница резко  отделила  мезозой  от  кайнозоя.  Просто на моем
указателе из-под зеленого козырька ограничителя медленно выплыла в прорезь и
задрожала комбинация цифр, обозначающая наступление кайнозойской эры.
     Я  находился в  палеоцене, первой  и  самой  древней  эпохе  третичного
периода,  которым  начиналась  кайнозойская  эра.  Длительность  этой  эпохи
определяется  геологами в  восемь  миллионов  лет.  Я знал,  что "всего"  за
несколько  миллионов  лет  до   этой  моей   остановки   вымерли  динозавры,
плезиозавры, мозазавры,  птерозавры и большинство других  рептилий, и от  их
величайшего многообразия остались лишь черепахи, змеи,  ящерицы и крокодилы.
На первый план быстро выдвигались еще недавно угнетенные и отверженные птицы
и млекопитающие.
     Начинается бурный  расцвет  теплокровных  животных, они  развиваются  в
огромное  количество   разных  видов  и  завоевывают  воздух,  как  когда-то
насекомые, а после них -- рептилии. Они становятся хозяевами суши и морей, и
если с сухопутными зверями по  величине успешно соперничали  динозавры, то с
современными громадами океанов -- китами, синими полосатиками или  финвалами
-- сравниться не может ни одно животное во всей истории жизни.
     Палеоцен,  "эпоха древней жизни", не  мог особенно заинтересовать  меня
хотя бы  потому, что в  нем еще не успели возникнуть законченные характерные
группы животных  и растений.  Фауна палеоцена очень  однообразна  и состояла
главным образом из животных,  которые  могли быть с  одинаковыми основаниями
отнесены и  к  безобидным травоядным  и к  хищникам. Млекопитающие отчетливо
разделились на растительноядных и хищников только, в эоцене, следующей эпохе
третичного  периода.  Растения  в  палеоцене  тоже  еще   переживали  стадию
изменения.  С самого начала  кайнозойской  эры происходит  вытеснение старых
голосемянных растений  новыми -- покрытосемянными.  Это дубы,  буки,  грабы,
тополи, аралин,  платаны, мирты, лавры, березы, клены, грецкие орехи, ольха,
ель,  сосна,  пихта,  лиственница.  Еще  более  древние  деревья:  туя, тис,
секвойя, болотный кипарис.
     Странно, однако, что  в ископаемом состоянии до нас дошли исключительно
древесные породы. Травяная растительность обнаружена во всем ее разнообразии
лишь  в последних  эпохах  третичного  периода.  До сих пор ученые не  могут
объяснить этот странный  факт. Либо трав вообще не было в  начале  кайнозоя,
что выглядит невероятным, либо, что кажется более правдоподобным, по тем или
иным причинам ископаемые травы попросту не найдены.
     Я должен был разгадать эту  тайну  и поэтому  остановился в  палеоцене.
Едва корпус машины перестал вздрагивать, я  спрыгнул с  ее  рамы на землю...
Трава! Кругом расстилался мягкий  упругий  травяной  ковер. Сгоряча я сорвал
несколько пучков и  бросил  на сиденье,  затем, успокоившись,  стал собирать
образцы более тщательно.
     Неподалеку  орешник  тесно сплелся с молодой порослью  красного дерева,
над ними простирали кожистые листья высокие, увитые лианами деревья, похожие
на фикусы. В то время на Земле не существовало климатических поясов, и везде
поднимались леса, состоявшие из деревьев, которые в наше время принадлежат к
тропическому поясу, субтропикам и умеренной зоне* В наш  век в  джунглях  не
найдешь березу, и леса  из  фикусов  не  произрастают в  Подмосковье.  Но  в
палеоцене теплый климат был повсюду, и повсюду росли одни и те же деревья.
     Вслушавшись в шелест ветерка, я принялся собирать "образцы". Было около
девяти часов вечера, смеркалось, и вскоре я принялся рвать траву безо всякой
системы, стараясь только выдергивать ее с корнем.
     И вот, когда  я решил, что трав достаточно и  пора  подумать о ночлеге,
произошло неожиданное.
     За  темневшим  слева массивом  леса внезапно вспыхнули искры, мерцающие
зеленоватые искры.  Я  выпрямился,  вглядываясь  в  сгущающийся  мрак. Искры
медленно и бесшумно перемещались.
     "Это креодонты!" -- мелькнула  мысль, и я стал тихо отступать к машине.
Действительно, близкого знакомства с ними завязывать не следовало.
     Креодонты --  самые  древние  и примитивные  хищные млекопитающие.  Они
имели длинный  и покатый череп  с гребнями для  прикрепления  сильных шейных
мышц. Мозг их был удивительно мал и примитивен для  млекопитающих. Креодонты
процветали  и  в эоцене,  пока  их  добычей  оставались  медлительные  тупые
травоядные.   Но,  когда   появились  быстрые   копытные,  сообразительности
креодонтов не хватило для  организованного преследования новой добычи, и они
быстро вымерли.
     Я  находился  недалеко  от  машины,  когда несколько  пар  вспыхивающих
огоньков вдруг быстро  метнулись в мою сторону. Все  происходило в  глубокой
тишине, хищники не выдавали себя ни единым звуком.
     Позабыв про  разложенные для просушки пучки трав, я вскочил на сиденье.
Какие-то  крылатые насекомые ударились о мое лицо. Позади  из черноты мрака,
испещренного  зелеными вспышками,  вырвался  низкий гортанный  вой. Потом  я
услышал  частое  сопение  и  хрипы, а зеленые огоньки  задвигались  быстрее.
Послышался шорох и шлепанье тяжелых лап.
     Я  схватился  было  за  рычаг  движения, но  передумал и зажег фонарик.
Сильный луч  света разорвал  мрак. Я увидел застывших на миг больших зверей,
величиной с медведя, но похожих и на медведя и на собаку.
     Арктоционы -- медведесобаки!  Я  погасил фонарь. Рычащие  хищники разом
бросились на меня, но машина тронулась, и рев зверей внезапно оборвался.


ПРЫЖОК В ВОЗДУХ

     Следующую остановку  я решил сделать  десять миллионов лет спустя  -- в
разгаре эоцена, второй эпохи третичного периода. Но прежде чем рассказать об
удивительных приключениях,  выпавших  там на  мою  долю,  я  должен  сделать
небольшое отступление. Дело в том, что пришло время поговорить о птицах.
     Их  история  началась  давно.  Они  были  современниками  динозавров  в
позднеюрское время, но  ни  в какой мере не были их  родичами.  Напрасно  мы
стали бы искать их предков и среди летающих ящеров, как это пробовали делать
в старину некоторые ученые.
     Но их не зря называют  возвеличенными рептилиями: действительно, и те и
другие  имеют  столь много  общего, что, когда  в  золенгофенских сланцах  в
Германии  были найдены  их распростертые  скелеты,  наука остановилась перед
выбором: признать  ли это существо  ящерицей, одетой перьями,  или  рискнуть
назвать настоящей птицей...
     И,  как  всегда  случается  в  подобных  случаях,  мнения  разделились.
Немецкие  ученые  склонялись к  первому  варианту, но  крупнейший английский
зоолог Ричард Оуэн считал иначе.  Он первьщ изучил эти остатки по материалам
Британского естественно-исторического  музея, и ему открылись доказательства
их принадлежности  к птицам, которыми не  располагали  другие исследователи.
Так  впервые в  литературе  появилось слово  "археоптерикс" -- "первоптица",
которое с тех пор не сходит  со  страниц научных изданий, и пернатые  обрели
наконец своего прародителя.
     Однако, установив своих  непосредственных "родителей", птицы продолжают
оставаться без изначальных предков. Археоптерикс -- это уже настолько птица,
что она сама должна была иметь свою весьма длинную историю.
     Никто  не знает,  когда  и  при  каких обстоятельствах  чешуи  рептилий
обратились в  перья  и  организм  с переменной температурой  преобразился  в
теплокровный, с постоянной, весьма высокой температурой.
     Основное отличие птиц от рептилий -- это перья и постоянная температура
крови. Все прочие признаки могут быть порознь найдены у различных рептилий.
     Еще в триасе, полтораста миллионов лет назад, существовали мелкие ящеры
-- псевдозухи, похожие на возможного предка птиц компсогната и тоже бегавшие
на двух ногах. Их  передние лапы должны были редуцироваться -- уменьшиться и
постепенно исчезнуть. Ибо один  из непреложных законов биологии гласит,  что
никакой  орган  не  может  сохраняться  в неизменном  состоянии, если он  не
выполняет своей функции.
     Но  с  этими  двуногими  рептилиями  все  произошло совсем  по-другому.
Спасаясь от своих многочисленных и проворных врагов,  они стали пользоваться
передними  ногами  для того, чтобы  влезать на  деревья.  Окраска  их  стала
пестрой, незаметной среди яркой листвы, испещренной солнечными бликами.
     Освоившись  с  лазаньем по ветвям, они начали совершать прыжки, которые
требовали и точного глазомера и каких-то поддерживающих в планирующем полете
"приспособлений". И вот  тогда  чешуя на их теле  удлинилась  и  расщепилась
особенно  на  передних  конечностях.  Так  постепенно  начали  формироваться
крылья.
     Но это лишь один из возможных путей развития оперенности.
     Второй, менее  вероятный,  состоит  в  том, что  мелкие ящеры, подобные
описанным и также бегавшие  на  задних  конечностях, помогали  себе при этом
передними лапами, загребая ими воздух,  наподобие  того,  как это замечается
при беге  у страусов.  При этом выживали те ящеры,  у  которых передние лапы
приобретали удлиненную перообразную чешую.
     Археоптериксы  были   самыми  примитивными  птицами.  На  "эволюционной
лестнице" птиц они занимают самое низкое место. Они были величиной с ворону,
с головой, лишенной перьев и  покрытой чешуей. Череп и вместимость  мозговой
коробки у археоптерикса вполне птичьи, но  челюсти снабжены  зубами,  и сами
зубы,  сидевшие  каждый  в  отдельной  ямке  --  альвеоле,  унаследованы  от
рептилий.  Белок  глаза  был  защищен  склеротикой  --  тонкими  прозрачными
костными  пластинками,  которые  отсутствуют у современных птиц  и  являются
характерной чертой рептилий.
     Ребра  первоптицы  были  лишены того  отростка,  который,  опираясь  на
соседнее ребро, увеличивает прочность грудной клетки, и тоже походили больше
на ребра рептилий. Но особенность, которая выдает этих птиц с "головой",  --
это наличие у  них брюшных ребер, образование, которое имеется в наше время,
например, у крокодилов.
     Грудина археоптерикса  была снабжена килем,  к  которому  прикреплялись
сильные   летательные   мышцы.   Передние   конечности'повторяли    строение
конечностей  рептилий, они даже  несли три  пальца с коготками,  зато задние
ноги у  них были  вполне  птичьи. Имелся длинный  ящерообразный  хвост -- по
длине  он превосходил шейный и  туловищный  отделы  вместе  взятые.  С обеих
сторон хвост был  покрыт длинными рулевыми  перьями:  они  сидели  попарно и
росли наклонно назад.
     Аэродинамические показатели  археоптериксов были плохие, и  летали они,
конечно,  слабо,  гораздо хуже,  чем их соперники --  птерозавры.  Их  полет
больше напоминал порхание  с большими промежутками планирующих спусков. Жить
на совершенно открытой местности они не могли. Вероятнее всего, они  обитали
на покрытых растительностью берегах рек и озер, а при опасности скрывались в
чаще  ветвей,  куда они не только взлетали, но главным образом  карабкались,
подобно белкам, пользуясь когтями на крыльях.
     В  самом  конце  мезозойской  эры,   семьдесят   миллионов  лет  назад,
гигантские стаи птиц размерами с голубя с оглушительным шумом уже подымались
с  песчаных  отмелей.  Это  были  интересные птицы-рыболовы ихтиорнисы.  Они
прекрасно держались  в воздухе и  клювом  с мелкими, загнутыми назад  зубами
вылавливали рыб из волн, бросаясь на них сверху. Они жили целыми колониями и
превратили многие острова в гигантские птичьи базары.
     Появились птицы, напоминающие гагар, --  гесперорнисы. Они не летали, у
них совсем не  было крыльев, их грузные метровые  тела поддерживались далеко
отставленными  назад  и  вывернутыми в стороны  лапами. Это  было  настолько
неудобно  при  передвижениях  по  суше,  что  гесперорнисы  вынуждены  были,
наклоняясь вперед и отталкиваясь от почвы, совершать  неуклюжие прыжки. Зато
они были превосходными ныряльщиками, пловцами и рыболовами.


РАЗУЧИВШИЕСЯ ЛЕТАТЬ

     Как  видно, не все птицы овладели совершенным полетом. Некоторые из них
словно  забыли,  что  имеют  крылья,   и,   обнаружив  отсутствие  достойных
соперников,  начали  увеличиваться в  размерах  и  избрали "пешее"  хождение
единственным способом передвижения.
     В  эоцене  многие из  таких  бегающих  птиц  стали  грозой  слабых.  Их
чудовищные  серповидные  клювы вершили расправу  над  всеми,  кто оказывался
слабее, а среди сравнительно  мелких  примитивных млекопитающих того времени
таких было большинство.  Это были  настоящие тираны  открытых пространств, и
архаичным  мелким  млекопитающим того  времени приходилось платить  им  дань
"натурой" -- своими растерзанными телами.
     Пернатые  убийцы  рыскали  на равнинах и  лесных прогалинах,  голодными
пронзительными криками распугивая все живое. Их клекот порождал неприятное и
злое эхо. Они бродили и вслушивались в шорохи, трели и писки жизни, несшиеся
к ним отовсюду.
     Некоторые  ученые  высказывали  мысль,  что  все  разнообразные  группы
нелетающих птиц  произошли от  каких-то  древних примитивных  птиц,  которые
никогда не поднимались в воздух. Но  как ни привлекательно  своей  простотой
такое объяснение, оно совершенно неверно.
     И вот почему.
     Даже в меловом периоде у  еще зубастого ихтиорниса были большие сильные
крылья, а такая крупная птица, как водоплавающий гесперорнис, никак не может
быть названа примитивной, хотя она и не могла летать. Широко известно также,
что  и в других  высших группах птиц некоторые виды утрачивали способность к
полету: новозеландская  нелетающая пастушка, исполинская гагарка, дронт. Они
не  умеют  летать, но произошли они, без сомнения, от летавших  предков, что
становится ясным каждому, кто изучит их.
     Почему же  могла  быть утрачена способность летать, с  такими  большими
усилиями и  жертвами  приобретенная  птицами?  Почему,  овладев удивительным
мастерством опираться крыльями на воздух, как  мы опираемся ногами о  землю,
птицы  с  такой  легкостью  отказались  от  этого  изумительного  достижения
эволюции?
     Объясняется это тем, что  в самом полете "для полета" птицы  никогда не
нуждались.  Полет  первоначально  явился  для  них лишь  средством избегнуть
врагов.
     В  самом деле,  если нет хищников,  способных охотиться на  данный  вид
птиц,  то  у нее  отпадает  необходимость  летать.  Нетрудно убедиться,  что
нелетающие  птицы  в  основном  обитают  а тех районах  нашей  планеты,  где
фактически  нет  опасных  для  них хищников. Например, Новая  Зеландия,  где
совсем  недавно  обитали  огромные  страусообразные  птицы,  лишена  опасных
животных. В Австралии  до  появления человека и  завезенной им  собаки динго
практически  некому  было охотиться  на эму и  казуаров.  Остров Мадагаскар,
видевший оперенных  гигантов,  несших  самые  огромные  из яиц, какие только
высиживались "под солнцем", почти свободен от опасных млекопитающих.
     В   более   трудном   положении   оказывается   африканский  страус   и
южноамериканский  нанду.  Но  следует помнить,  что живут  они  на  открытых
пространствах,  где  четвероногим  преследователям  невозможно  приблизиться
незамеченными к  "дозорным",  бдительно  наблюдающим  за  всем  происходящим
вокруг  стаи.  И,  когда  подается  сигнал  опасности,  стая  с  невероятной
быстротой ищет спасения в бегстве.
     По-видимому,  если нет  к  тому  препятствий, происходит возврат птиц к
"пешей"  форме обитания. Когда же  этот процесс оказывается  завершенным, то
исчезают  или  уменьшаются  в  размерах крылья,  ослабляется  хвост и  резко
усиливаются ноги.
     Ныне существующие тинамы дают  нам возможность  представить такой  путь
развития   бегающих   птиц.   Тинамы,  которые  могут   рассматриваться  как
страусообразные  птицы,  живут  в  Южной  Америке.   По  внешнему  виду  они
напоминают тетеревов  или  перепелов, но  отличаются от  них тем, что это, в
сущности, бегающие птицы. Они пользуются крыльями лишь в случае опасности.
     Перелетать они  могут  лишь короткие расстояния, редко  превышающие сто
или двести метров. Затем  они долго  и проворно бегут по земле. Хвост у  них
уже отсутствует, но  еще сохранилась  грудина  с  килем, чего  нет у  других
страусоподобных птиц. Вероятно, они являются реликтами, сохранившимися почти
без изменений  с третичного  времени. Подобные им  птицы,  утратившие зубы и
имеющие   вполне  развитые  крылья  и  выпуклую  грудину   для  прикрепления
летательных мускулов, могли  послужить исходной группой  для появления птиц,
которые  летали  сравнительно плохо и приспособились  к обитанию на  земле в
местностях, где для этого существовали благоприятные условия.
     Некоторые из  них могли  со временем  утратить способность  к полету  и
развиваться, постепенно приближаясь к страусообразному типу. В других местах
они  не.  в  состоянии были выдержать  соревнования  с  летающими  видами  и
вымерли.


НА ВОЛОСКЕ ОТ ГИБЕЛИ

     Итак, я остановился в эоцене, и эта эпоха, отстоящая от нас на полсотни
миллионов лет, встретила меня неожиданностью.
     Я  "прибыл"  в эоцен в середине дня и  осторожно  спустился на  плотный
песок. Справа  и впереди горбились дюны,  облитые теплыми солнечными лучами.
Они  отбрасывали удивительные  сиреневые  тени. Солнце  стояло высоко,  и от
песка, как от нагретых печей,  поднималось тепло. На волнистых склонах  дюн,
овеянных и причесанных ветрами, четко выделялись многочисленные следы.
     Как  неумелые  стежки ребенка, впервые севшего  за швейную машину,  они
перекрещивались   и   расходились,  обегая  песчаные  склоны  с   застывшими
гребешками ряби. Все вокруг было так буднично, так знакомо, даже шелестевшие
под ветром косицы травы в редких зеленых кустиках,  что я невольно оглянулся
на указатель времени. Указатель уверенно свидетельствовал, что  я нахожусь в
эоцене.
     В полукилометре от меня  начинался лес, состоявший из красных деревьев,
а  еще левее, там, где он был реже, высились крутые обрывы старых, с мягки