Их пищей  были простые
неорганические соединения. Они стали простейшими растениями -- сине-зелеными
водорослями. Другие, давшие  начало животному миру,  продолжали строить свои
ткани  из органических веществ, которые  они  тоже  получали  из  окружающей
среды. Естественный  отбор делал их все сложнее и  обособленнее. Это из  них
постепенно  сложилось все  то разнообразие  живого,  которое теперь изумляет
нас.
     Никто никогда  не  наблюдал,  как  белковые  тела  преодолели бездонную
пропасть,  отделяющую их от  первых организмов с клеточным строением.  Чтобы
преодолеть  ее, понадобились сотни  миллионов  лет,  а  еще  немного  спустя
появились и многоклеточные существа. Это было чрезвычайно важным событием  в
истории жизни.
     Дело в том, что одноклеточный организм лишен возможности гибко и быстро
прогрессировать.  Одиночная  клетка занята  одновременно  самыми  различными
делами: она заботится о питании, выполняет все сложные функции  пищеварения,
дышит (как амеба), двигается, заботится о  защите  и о многих  других делах.
Освободить себя хотя бы от одной из этих  функций  она не может, это было бы
для  нее гибельным. На выполнение же всех этих  функций уходит  вся  энергия
клетки.  У нее как  бы не остается сил на то, чтобы, кроме того, еще расти и
усложняться. Вот почему все высшие животные и растения -- многоклеточные.
     В сложных многоклеточных организмах различные  группы  клеток выполняют
разные функции. Одни служат  для  дыхания, другие перерабатывают питательные
продукты в вещества, удобные для  усвоения, третий разносят питательные соки
всем клеткам. Все функции в живом организме поделены между большими группами
клеток, и каждая группа  занята каким-либо одним или несколькими  делами "по
специальности".
     Древние многоклеточные организмы  тоже пошли по разным  путям развития.
Некоторые осели на  дно и прикрепились к нему, навсегда  потеряв возможность
передвигаться.  Другие  приобрели  сцасвбйоств  двигаться  произвольно.  Так
появились,  с  одной стороны,  водоросли,  губки,  а с  другой --  медузы  и
сифонофоры,  кораллы, мшанки:  Их  появление  относится  к очень  отдаленным
временам, и тем не менее они почти не изменились  до наших дней. После этого
жизнь развивалась в водах морей и океанов еще около шестисот миллионов лет.
     И сейчас  животных, обитающих в воде, гораздо больше, чем  на суше.  Мы
знаем, что жизнь в  морях неизмеримо богаче  и разнообразнее. В наше время в
океанах и  морях живет свыше ста пятидесяти  тысяч видов животных и примерно
десять тысяч видов  водорослей. Ими  пройден грандиозный  путь эволюционного
развития.  Великими событиями была насыщена история  жизни на заре  времен с
момента   появления   первых  живых  пылинок.  Вот  основные:  возникновение
многоклеточных организмов, появление и расцвет беспозвоночных и водорослей и
возникновение позвоночных животных.


ПОДВОДНЫЕ ДЖУНГЛИ СИЛУРА

     Указатель   геологического  времени   засвидетельствовал,   что  машина
вырвалась в силурийский  период, и я поспешно схватился за рычаг управления.
Едва сквозь серую пелену "межвременного" пространства проступили яркие пятна
нормального  мира,  как  машина  очутилась по  щиток  индикаторов  в  теплой
спокойной  воде.  Я  расстегнул  ремни  и вскарабкался на сиденье с  ногами.
Убедившись, что машина стоит прочно, я выпрямился во весь рост и огляделся.
     Видимо, машина  угодила на мелководье силурийского моря.  Глубина здесь
была  невелика,  всего около метра. Яркое солнце насквозь  пронизывало толщу
воды, песчаное дно усеивали светлые пляшущие зайчики. Мне была видна  каждая
песчинка.  Вокруг  машины копошились  десятки  и  сотни  странных  животных,
напоминающих теперешних мечехвостов, мокриц и раков. Я без труда узнал в них
трилобитов -- их тела отчетливо делились  на три части, чем они  и заслужили
свое название (трилобит --  значит трехдольчатый).  Они были  разного цвета,
некоторые  окрашены очень пестро.  Величина  их  тоже  была разной, я  видел
Мальков с пшеничное зерно и настоящих исполинов длиной в метр.
     Трилобиты были одеты в панцирь, но он  покрывал мягкие  части животного
не сплошным щитом, а отдельными сегментами. Трилобит мог свободно свернуться
кольцом, как это делают в минуту опасности мокрицы.
     Видимо, на этом  заливе трилобиты чувствовали себя особенно  привольно.
Они энергично двигались во  всех направлениях, ползали по песку и проплывали
над дном. Некоторые копошились в ямках, вырытых в песке и иле. У  трилобитов
было множество плавательных  ножек, выступающих  по бокам  панциря наподобие
весел  у галеры, одинаково  годных  и для плавания и для  разгребания песка.
Трилобиты  питались  гниющими  остатками животных  и  растений,  поэтому  их
называют мусорщиками палеозоя.
     Насмотревшись  на трилобитов,  я  обратил  внимание  на  морских  ежей,
напоминавших дыни, яблоки и  тыквы. Даже слепящие блестки  солнца  не мешали
различить причудливый дырчатый орнамент, покрывавший их филигранные панцири.
Между  ежами,  как страшные  медузы-горгоны,  высились офиуры. Они имели вид
толстого   приземистого  ствола   с  пятью  отростками,  которые  бесконечно
ветвились,  устилая дно  красными, бурыми и черными шевелящимися нитями. Тут
же  копошились  голотурии, цистоидеи, морские яблоки -- известковые "фрукты"
подводного сада.
     Невдалеке  плавали граптолиты. Они  напоминали большие  слизистые шары,
качавшиеся  на поверхности.  Большой  сверкающий мешок  лежал на  нескольких
маленьких,  вокруг  которых,  как  розовая бахрома,  свешивались  иссеченные
прорезями перья.
     Покой  и довольство царили на мелководье. Трилобиты звучно терлись друг
о друга жесткими панцирями. Большой проворный трилобит нежно-розового цвета,
торопливо  взмахивая  ногами-веслами,  настойчиво преследовал  своего  более
мелкого  собрата,  и оба  скрылись в карминных зарослях мшанок  и  ленточных
водорослей.
     Внезапно  из  этих  зарослей  пурпурной  молнией  вырвалась  гигантская
остроконечная  стрела. Она  пробуравила воду  в  двух метрах  от машины  и с
пронзительным  скрипом  воткнулась  заостренным  концом в  основание крупной
губки, равнодушно возвышавшейся в копошащейся гуще трилобитов.
     Собрав венцом  пурпурные  щупальца,  из раструба  узкого  трехметрового
конуса, увязшего в волокнистой массе губки, медленно высунулся крупный спрут
-- ортоцератит. В его больших блестящих глазах то раскрывалась, то смыкалась
поперечная щель зрачка.
     Пытаясь освободить свою  раковину, он  несколько  раз  подряд  выбросил
мощные струи воды, которые  могли бы придать  ему  стремительность и ударную
силу артиллерийского снаряда. Но расписанная узорами конусообразная раковина
только  еще глубже  вошла в ткань губки. Тогда  спрут  пришел в неистовство.
Губка и раковина затряслись от бешеных  толчков, поднялись и рассеялись тучи
песка и ила. Затем спрут внезапно затих. С чувством омерзения я увидел,  как
его щупальца  зашевелились  и, вытягиваясь,  стали  расходиться  в  стороны,
нащупывая опору.
     У  него  было  не менее  десятка  щупалец, и каждое  было  усеяно,  как
струпьями  проказы, толстыми,  кровавого  цвета  присосками. Прошла  минута,
другая,  щупальца  напряглись,  зарываясь   в  песок.  Неожиданно   раковина
качнулась и, выскользнув из недр губки, мягко упала на дно.
     Только  теперь  я  заметил,  что волнистый песок вокруг губки покрывают
свернувшиеся  в  маленькие  мешковидные  шары  и  многоугольники  трилобиты.
Некоторые  из них лежали  неподвижно,  будто  приклеенные  ко дну, другие  с
видимым трудом  передвигали  свое  неуклюжее  тело,  заключенное  в  твердый
хитиновый панцирь.
     Появление  на  мелководье  спрута-ортоцератита вызвало среди трилобитов
настоящую   панику.   Началось   истребление.    На   моих   глазах   нервно
подергивающиеся щупальца  ортоцератита быстро опрокидывали  на  спину одного
трилобита   за  другим.  Трилобит  снизу   беззащитен.  Заработал   страшный
попугаячий клюв спрута, и обломки скорлуп медленно поплыли по едва заметному
течению.  Трилобиты либо не могли, либо не надеялись спастись  бегством. Они
сворачивались широким плоским кольцом и замирали, подставляя врагу хитиновую
скорлупу, или, поднимая облачка мути, зарывались в ил.
     Но пиршество спрута продолжалось,  клюв с  хрустом  раздирал тела, пока
какой-то  новый темный  инстинкт  или  удовлетворенный  аппетит не  оторвали
ортоцератита  от обильного стола, и  он внезапно унесся  вдаль  и скрылся  в
темных  расщелинах  подводных  рифов,  в  темной  массе  подводных джунглей,
колышущейся  у  многоцветной  поросли  кораллов.  Но  там  были  не  заросли
безобидных водорослей, а укрепившиеся на камнях жесткие  известковые  стебли
сидячих   спрутов-лилий.  Эти,  густо   сидевшие,   гладкие  и  суставчатые,
расширялись  сверху  наподобие  чашечек  цветка, из которых частой  бахромой
подымался букет обманчивых лепестков-щупалец.
     Вдруг чудовищная малиновая  клешня,  щелкнув,  вцепилась в манжет  моих
мокрых брюк.
     Я мгновенно потерял  интерес  к фауне  силура и с силой  выдернул ногу,
едва  не  потеряв  равновесие.  Мой несообразительный  противник отпрянул  и
попятился.  С внутренней дрожью и отвращением рассматривал я эту первобытную
диковину длиной в три метра, в которой было нечто и от громадного рака, и от
скорпиона. Это и  был  ракоскорпион-птеригот.  Весь  членистый,  вооруженный
огромными клешнями, со множеством простых граненых глаз, усыпавших радужными
чечевицами выпуклую головогрудь, он поплыл, огибая машину, взмахивая хвостом
с роговой шпорой на конце и загребая им воду, как веслом. Только первобытные
спруты, "упакованные" в свои толстостенные раковины, могли противостоять его
нападению. Только несъедобные известковые губки и кораллы могли не опасаться
его.  А его  соперниками могли быть  только  другие  ракоскорпионы, например
стилонур с непомерно  длинными и  тонкими ходильными ногами и  плавательными
ножками. К счастью, птеригот почему-то перестал интересоваться мной  и уплыл
в заросли.
     А поодаль, в открытом океане, уступами гигантской лестницы громоздились
коралловые  рифы.  Местами  они сверкали снежной белизной,  которая казалась
даже неуместной среди ярко окрашенного растительного и животного мира теплых
лагун и солнечного моря, обрамленного глыбами мертвого и живого камня. Белая
пена  покрывала   шестигранные   ноздреватые  пирамидки,  конусы  и  призмы,
возведенные крошечными созданиямистроителями,  которые тесно  лепили друг  к
другу  свои узорчатые  соты.  Живые вырастали  на мертвых  и потом погибали,
чтобы, в свою очередь, стать надежным фундаментом для следующих поколений.
     Я  взглянул в  сторону берега,  подернутого туманной дымкой  испарений.
Где-то там, в сотне метров от меня, у границы, извечно  отделяющей  воду  от
суши, шла молчаливая упорная миллионолетняя борьба за жизнь.
     Выброшенные на берег водоросли  слабыми  зелеными стебельками  тянулись
навстречу ветру и солнцу, ласковому и  щедрому, гневному и беспощадному. Эти
хилые растеньица были пионерами наземной флоры. Жизнь наступала на сушу.


БЕСПОЗВОНОЧНЫЕ И ПОЗВОНОЧНЫЕ

     Предками  трилобитов и всех других силурийских животных, да, по сути, и
нашими предками,  были  родственники  медузгребневики.  Это  были, вероятно,
неплохие пловцы,  но какая-то неясная  причина  заставила их сменить  способ
передвижения. Они перестали плавать и начали ползать по дну. Постепенно тела
их сплющились,  голова развилась, брюшная и спинная  часть стали более четко
выражены. Через несколько миллионов, лет они превратились в морских червей.
     Морские  черви  ползали быстро. У  них увеличивались мышечные  волокна,
сформировались  нервная, пищеварительная  и  кровеносная  системы  и  многие
другие органы.  Появились  кольчатые  черви --  кольчецы,  они  дали  начало
членистоногим  животным. Придатки по бокам  тела  превратились в суставчатые
ножки, которые обрели способность к  сложным движениям. Наметился и развился
головной  мозг,  нервная  система  намного  усложнилась,  глаза стали  очень
совершенными   органами.   Так  постепенно   сформировались  мокрицеподобные
трилобиты, ракоскорпионы и многие  другие  ракообразные. Затем, миллионы лет
спустя, возникли насекомые, многоножки, пауки.
     Сравнительная  анатомия,  палеонтология  и  эмбриология  в  один  голос
утверждают,  что  предками  насекомых,  многоножек и пауков  были  различные
группы  кольчатых червей.  Пауки и их родственники произошли от одной группы
кольчецов,  многоножки и  насекомые  --  от другой, а  раки  -- от  третьей.
Моллюски  тоже  произошли от  кольчецов,  но  у  них  выработался  иной  тип
строения, не членистый,  а  так  называемый концентрированный.  Все основные
классы моллюсков появились более пятисот миллионов лет назад.
     Но это произошло еще на заре жизни -- в архейскую и протерозойскую эры,
а я находился уже в палеозойской эре.
     Силурийский период принадлежит к палеозойской эре -- эре древней жизни.
Она  началась  пятьсот миллионов  лет  назад  и  продолжалась свыше  трехсот
миллионов  лет.  На  ее протяжении  жизнь в разных  формах  продолжала  свое
развитие.  В  обширном мире  медуз,  морских  губок,  иглокожих,  к  которым
относятся  морские  ежи,  офиуры,  морские  лилии, морские звезды, появились
более сложно устроенные  организмы:  трилобиты, ракоскорпионы,  неуловимые и
могучие "ракеты моря" -- спруты.
     В  конце  силурийского  периода, около  четырехсот миллионов лет назад,
появились рыбы. Их происхождение долгое время было загадкой для ученых.
     От известных уже нам обитателей древнего океана до рыб путь немалый. Их
строение слишком различно.
     Тайна  была открыта  сравнительно недавно.  Стало ясно,  что рыбы  тоже
произошли  от морских  червеобразных  животных. Ближе  всего  они  стояли  к
миногам и  миксинам. Эти древние рыбы имели  много общего  с живущим в  наше
время  маленьким рыбообразным животным  -- ланцетником.  Ланцетник и  сейчас
обитает в теплых южных морях в песчаном грунте. Он очень  интересен тем, что
совмещает  в себе  признаки  строения как  беспозвоночных, так и позвоночных
животных. Его длинное, заостренное книзу тело похоже на медицинский ланцет и
состоит, как и у червеобразных, из ряда четко выраженных сегментов. С другой
стороны, многое  в ланцетнике роднит  его с  низшими хордовыми -- асцидиями,
или оболочниками. Как  известно, основное отличие хордовых от беспозвоночных
состоит  в том,  что  они имеют  спинную  хрящевую струну, или  окостеневший
позвоночник. У таких животных головной мозг расположен перед передним концом
хорды.   Позвоночные,  или  хордовые,  бывают  снабжены  сложно  устроенными
органами для дыхания -- жабрами или легкими.
     Те  животные,  которые могут быть  названы первыми позвоночными, внешне
весьма напоминали рыб. Но они были без челюстей и не имели парных плавников.
Тело их было заключено в  панцирь, сплошным тяжелым щитом покрывавший голову
и переднюю часть туловища до хвоста.
     "Тяжелое   вооружение"  погубило  их,  когда  появились  гораздо  более
подвижные конкуренты -- хрящевые рыбы. А затем и они  утратили былое величие
и, если не считать акул и некоторых других рыб, ведущих свое начало из седых
глубин времени, отступили перед полчищами прожорливых костистых рыб.
     Исследователи долгое время не могли  определить, в  пресной или соленой
воде возникли позвоночные.
     Присутствие в морской воде в большом количестве растворенного кальция и
окостенение хрящей в результате отложений кальция словно само собой подводит
нас к логическому  выводу, что  это окостенение могло скорее начаться у рыб,
живущих  в морской  воде.  Однако в речной воде  тоже  растворен  кальций, а
позвоночник мог  развиться в результате  активного  противодействия  текучим
водам. Это  противодействие  требовало значительного мышечного напряжения, и
понадобился костный  прочный стержень,  пронизывающий все  тело,  к которому
могли  прикрепляться  сильные группы  мышц. Известно, что  соленость морской
воды  в  те  времена  была невелика  и, очевидно,  позволяла рыбам  довольно
свободно переходить из воды с  меньшей соленостью в большую, и наоборот. Так
что до сих пор вопрос о возникновении позвоночных окончательно не решен.


ПЛАВНИК ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ЛАПУ

     Как мы  уже говорили, растения совершили "подвиг": они  вышли из воды и
заселили  сушу. Это были псилофиты --  странные и слабые растеньица, не выше
четверти метра, немного похожие на плауны. Выполнив  эту величайшую из задач
природы,   псилофиты   обессилели  и  потеряли   способность  к   дальнейшим
изменениям, и уже другие  растения, грубо оттеснив их, предприняли вторичное
решительное и прочное завоевание суши. Победители в слепой и свирепой борьбе
за   существование  не  оставляют  места  побежденным.  Поэтому  низкорослые
растеньица со слабыми корнями,  впервые принесшие на сушу зеленый цвет, были
истреблены и исчезли.
     Вслед  за  растениями  на  сушу  поползли  первые  животные.  Это  были
кольчатые черви, предки дождевых червей, моллюски, древние пауки, многоножки
и  животные,   которые   позже  превратились  в   насекомых.   В   авангарде
"наступления" шел, по-видимому, скорпион. Но  у него уже были не плавники, а
суставчатые ножки, и дышал он в  отличие от морских скорпионов не жабрами, а
"легкими" --  трахеями. Он был  покрыт хитиновым покровом, непроницаемым для
иссушающих солнечных лучей, и хитин помог ему остаться на берегу, когда моря
начали отступать и заливы пересохли. Не имей скорпион такой надежной защиты,
он высох бы от зноя, как это случается с медузами.
     И  здесь, конечно, не  обошлось без жертв: несомненно, что бесчисленные
поколения  скорпионов погибли,  не вынеся  суровых  требований, поставленных
перед ними  жизнью.  Но  все-таки  погибали  не  все, а  те,  что  выживали,
перестали возвращаться в воду.
     Многие  из  первопоселенцев  суши  словно  "законсервировали"   себя  в
первоначальном  виде. Пройдут  сотни  миллионов  лет,  а  пауки все  так  же
останутся пауками и скорпионы останутся скорпионами.
     В то время происходило много событий.
     Там и сям  на  плоских материках  застаивалась  вода. Появлялись озера,
лагуны  и  бесчисленные  лужи.  солоноватой  воды.  Кое-где   песчаные  валы
полностью отрезали их от  океана. Зеленоватые полосы засохшей тины выступали
по краям водоемов.  Вокруг расстилались пески,  местами  окрашенные  красным
налетом  окиси железа. И  надо всем  этим  тяжелым  пышащим  шаром  медленно
катилось по бесцветному небу солнце.
     В полдень уколы  его жгучих  стрел становились  нестерпимы и от  них  с
сухими  щелчками лопались  камни.  Дрожали  марева яад раскаленными песками.
Сухие вихри  жадными  языками слизывали тучи песка и, покрутив, засыпали ими
полосы растрескавшейся солончаковой грязи.
     Тысячи тонн  воды громоздились в  небе ослепительными белыми башнями  и
холмами облаков. Водоемы мелели, некоторые пересыхали совсем. Грозовые ливни
наполняли  их  снова. Эти  усыхающие  солоноватые лужи кишели  жизнью. В них
копошились черви и плавали трилобиты.
     А в тех лагунах, которые не потеряли связи с океаном, оцепенело застыли
в мягких волнах ила, как в  подушках, чудовища в панцирях -- панцирные рыбы.
Они пугали всех  своим устрашающим видом и размерами. Их головы  и  туловища
были  покрыты  прочными  изогнутыми  щитками.  Стараясь  передвинуться,  они
взмахивали, как птицы крыльями, своими плавниками.
     Это движение поднимало  муть,  ил серым, землистым  облаком  оседал  на
голый рыбий  хвост.  Несмотря  на  свою  внешность,  панцирные туши  были не
опасны. Они лишь могли рыться в иле и засасывать его.
     Их  ленивые  тела,  до половины забитые в  костяной  мешок, были лишены
внутреннего  скелета.  Только  здесь,  на этих  скудных  илистых  пастбищах,
панцирные рыбы чувствовали  себя в относительной безопасности. Иногда в пору
ливн