макет для проверки.  Но  как идеально отработаны все
этапы подготовки к  пуску!  Или  все  дело  в  таланте оператора?  Магниты
отпускают макет,  он  медленно планирует к  желобу.  Навстречу уже  спешит
пусковой рычаг,  точно распрямляется нога  великана-кузнечика.  Прихватив,
складывается.  Ракета прижата к полукруглому дну. Защелкнулись фиксирующие
скобы...
     Шелковистые темные  пальцы  отпрянули от  пульта  и  снова  легли  на
клавиатуру.  Дэви предстоит проделать все операции в  обратном порядке.  А
затем с помощью того же макета испытать семь оставшихся "орудий"...
     Покуда за  окном  разыгрывалась пантомима стальных гигантов,  Дмитрий
Витальевич со  своим обычным видом не  вовремя разбуженной совы докладывал
подробности  проекта.   Потрясающая  экономия  (десятикратный,  стократный
выигрыш в  топливе) не  только  за  счет  малого  притяжения.  Отсутствует
толстая подушка атмосферы.  Вся энергия корабля уйдет на  маневрирование в
пути, если понадобится, будет использована для посадок на планеты. За счет
экономии в  течение десяти лет  может  быть  выстроен собственный завод по
монтажу  ракет;   чуть   позднее  к   нему   прибавятся  плавильные  печи,
штамповка...
     - Репетируете? - с кислым видом перебил Панин.
     Флегматичный Глебов, пару раз хлопнув веками, простодушно ответил:
     - Репетирую.
     - Отставить. Меня интересует реальный пуск.
     Он видел в  зеркале окна,  как склонились друг к  другу и зашептались
начальники  служб.   Одна   Марина  осталась  невозмутимой;   даже   некое
удовлетворение промелькнуло  на  ее  лице.  И,  конечно  же,  не  дрогнула
величественно-неподвижная Дэви. Она была готова ко всему.
     Глебов так и не проснулся окончательно.  Постоял, моргая и держа руки
по швам. А затем мешком опустился в кресло и кивнул помощнице.
     - Сегодня  в   восемнадцать  ноль   три   предстоит  посылка  ядерных
материалов  лунной  базе,   -  неожиданно  высоким  и  чистым,  совершенно
бесстрастным голосом сказала Дэви.  Ее  головка с  веерами смоляных ресниц
была  чуть  повернута в  сторону командира.  -  Мы  можем осуществить этот
запуск сейчас. Позвольте связаться с диспетчерской Луны.
     Виктор  Сергеевич,  пожалуй,  только подумал,  что  надо  бы  любезно
кивнуть и выразить согласие,  но пальцы Дэви уже трепетали, посылая запрос
лунным  компьютерам.  Телепатия,  что  ли?  Чудеса факиров...  Все.  Связь
состоялась. Выскакивают на экране терминала строки разрешения.
     Во  власти странного отрешения,  хотя  и  неизменный внешне,  смотрел
командир,   как   магнитные  захваты  несут   красноголовую  ракету  (знак
расщепляющихся веществ) к  первому из  "орудий".  Этот  жалкий патрон,  на
Земле он  не  поднял бы  и  метровой модели корабля,  эта жестяная трубка,
притороченная  к  боку  пузатого  снаряда,  и  есть  стартовый  двигатель.
Складывается лапища  "кузнечика",  падают  скобы...  Силуэт  ракеты  -  на
маленьком экране обратной связи.  Дэви передвигает его в  сложном плетении
световых  линий.  Это  называется накладывать маску  заданной  ориентации.
"Орудийный ствол" медленно ползет к зениту.  Еще несколько секунд, и убран
рычаг, разомкнулись захваты...
     Тоном, подходящим по крайней мере диктору главного космодрома планеты
(если бы таковой космодром имелся), девушка провозглашает:
     - Корабль к старту готов.
     Глебов дремотно косится на Виктора Сергеевича. И тот, выдержав паузу,
роняет с напускной усталой хрипотцой:
     - Пуск!
     (Неужели охота  покрасоваться перед...  Да  чувствует ли  она  вообще
что-нибудь, красивый робот?)
     - Пуск! - повторяет непосредственный начальник Дэви.
     Насколько  этот  чахлый  старт  бледнее  грохочущих,  бурно-пламенных
земных взлетов!  Экономия экономией,  но хочется романтики.  А  тут беглая
сизая вспышка из  патрона,  куда  тусклее сварочных звезд.  Даже  ползущий
рядом  с   установкой  "жук"  не   приостановился,   не   убрал  щупальца.
Красноголовая сигара как  бы  сама  собой  срывается с  желоба и  набирает
высоту.
     Виктор  Сергеевич внимательно рассматривал изящную  шею  Дэви,  когда
настала  пора  включить маршевые двигатели.  На  вопрос  Глебова  даже  не
кивнул,   а  дернул  щекой.   Не  было  уже  никаких  сомнений  в  высоком
совершенстве пускового хозяйства. Беспокоило только неприязненное, упорное
молчание  Марины.   Хотя,   признаться,  давно  уже  ни  одна  женщина  не
производила такого впечатления на командира. Яркая личность - Дэви...


     Международную комиссию не  заинтересовали мелочи.  Никто не  вникал в
подробности работы электроцентрали, рудников, солнечной ловушки или тех же
пусковых установок.  Пожилой президент МАФ - впрочем, державшийся молодцом
после тысячекилометрового прыжка,  -  постоял за спиной невозмутимой Дэви,
опираясь на  трость.  И,  равнодушно отвернувшись от стапелей и  "орудий",
спросил,  скоро ли можно будет осуществить запуск с  астероида планируемой
серии  спутников геологоразведки и  насколько это  дешевле,  чем  такой же
запуск с Земли. Панин отвечал бойко, сыпал цифрами, а сам так и косился на
неестественно прямые плечи девушки,  обтянутые белым,  на глубокую черноту
распущенных волос, на пальцы, как бы независимо от застывшего тела снующие
по пульту.  Слышит ли она разговор высоких персон, собравшихся в командном
пункте? Волнует ли ее близкая минута официального открытия станции?
     На  выходе  Виктор  Сергеевич  пропустил  президента  вперед.   Хотел
уступить дорогу и председателю Комитета по космическим исследованиям СССР,
которого в просторечии именовали "наш министр",  но,  оглянувшись, увидел,
что Геннадий Павлович уставился на Дэви...
     Она не присутствовала на церемонии подписания акта о  приемке;  Панин
тщетно искал ее  за  столом,  накрытым для  торжественного ужина.  Царицей
банкета была Стрижова.  Блистала остроумием, произносила изысканные тосты,
танцевала за троих (магнитное "тяготение" в  главном зале было доведено до
земного уровня) и  в  конце  концов совершенно вскружила голову начальнику
космоцентра Мексики.  Черноусый богатырь ходил  за  ней  как  приклеенный.
Марина  немилосердно  с   ним  кокетничала  и  время  от  времени  бросала
испытующие взгляды на  командира.  Ему  было забавно и  отчего-то  немного
грустно.
     Оканчивался    нервозный,     хлопотный,    зачастую    безалаберный,
романтический период  освоения.  Не  слишком  долгий,  но  значительный по
содержанию  кусок  жизни.  Они  уже  не  робинзоны,  не  первопроходцы,  а
работники орбитального комбината,  послушные финансовому плану,  с четкими
штатными  обязанностями.  И  сам  он,  Виктор  Сергеевич Панин,  более  не
командир  корабля,   плывущего  в  коварной  бездне,   а...   ну,  скажем,
генеральный директор. Жаль.
     Полномасштабная работа станции началась в день,  священный  для  всей
космонавтики,  -  12  апреля  20...  года.  Хлынула  на  Землю  информация
метеорологичеекая и астрофизическая,  пришли транспорты  за  минералами  и
сплавами;  столб солнечной энергии,  собранный ловушкой,  коснулся пустыни
Казахстана.  Еще три-четыре  дня,  и  в  порт  прибыли  первые  корабли  с
курсантами.
     Главными тренажерами служили все те же ракеты, подававшиеся магнитной
стрелой  из  ангаров на  пусковые желоба.  Только  системы управления были
задублированы.  Вторые панели помещались все  на  том же  командном пункте
порта,  где правили Глебов и Дэви.  Если экипаж корабля-тренажера допускал
ошибки, вмешивался инструктор с астероида.
     На  специальном причале,  поодаль  от  прочих,  серебристой пирамидой
высился   корабль  "Вихрь-2",   предназначенный  для   новой   марсианской
экспедиции.  Скромно отметив Первомай, старожилы встретили экипаж "Вихря".
Прибыло двадцать два человека.  По  крайней мере полдюжины оттенков кожи -
от скандинавской,  "кровь с молоком", до кожи цвета благородного эбенового
дерева.  Мужчины и женщины сложены безукоризненно,  не экипаж, а эллинский
пантеон,  хотя и  невелики ростом.  До сих пор,  особенно в дальнорейсовых
кораблях, действует скупой расчет жилого пространства.
     Виктор Сергеевич пережил несколько веселых минут, когда новоприбывших
расселили  по  каютам "Вихря" обживать будущий космический дом.  С помощью
телекамер бродя вместе с Мариной из комнаты  в  комнату,  он  увидел,  как
старательно  и  часто  наивно,  стараясь  позволить  себе  хоть  маленькую
"роскошь" в рамках строгого устава,  украшают свой быт космонавты.  Каждый
стремился  увезти  в  полет  дорогую  земную  мелочь,  предмет,  по  сути,
ничтожный,  но остро необходимый  т а м,  за миллионы километров от родных
мест...  Бесчисленные  простые  и стереоскопические фотографии - родители,
возлюбленные,  малыши,  собаки,  кричаще-яркие пейзажи.  Плюшевые потертые
медвежата,   франтоватые   куклы  (нередко  и  у  мужчин),  мячи,  волчки,
автомобильчики.  Телесно-розовые раковины - чтобы "слушать море". Какие-то
совсем   уже   личные,   непонятные  чужим  сувениры:  камешки,  ленточки,
засушенные  цветы.  Второй  бортинженер  прикрепил  над  сдвижной   дверью
настоящую лошадиную подкову,  тяжелую и ржавую. Впрочем, этот "талисман" в
тот же вечер содрал ван Деерт,  командир "Вихря-2":  во  время  перегрузок
подкова, оторвавшись, могла стать крайне опасной.
     С   диковинной  астероидной  обстановкой  молодежь  свыклась  быстро.
Вечерами,  после  напряженных занятий,  будущие "марсиане" разбредались по
жилблокам   новых    знакомых.    Разумеется,    каждый   искал   общества
соотечественников.  Виктор  Сергеевич встретил  посреди  коридора  Дэви  в
компании стройного красивого индийца, одного из двоих медиков "Вихря". Они
шли  на  порядочном  расстоянии друг  от  друга,  с  безмятежно-спокойными
лицами,  однако  Виктор Сергеевич нутром почувствовал тесную близость этой
пары...  Несвойственное  возрасту,  снисходительное  добродушие  восточных
мудрецов  проступило  в  их  легких  улыбках,   но  поклон  командиру  был
безукоризненно почтительным.  "Дождалась",  -  с  досадой  подумал  Панин,
отвечая на приветствие.
     День у всех курсантов и космонавтов был наполнен до отказа.  Условное
утро  заставало  новичков  в  теоретических классах.  Общее  знакомство  с
устройством  станции,  техника  безопасности,  расчет  астероидного пуска.
Затем  начинались прогулки  по  скалистой крошечной планете,  над  туманно
сияющим,  величавым куполом Земли.  Путешествовали,  держась за  натянутые
канаты;   перепархивали  с  помощью  ранцевых  сопел,   укрепив  на  скале
страховочный фал. Прыгали с крыши мчащегося гермовагона. Несколько человек
получило  ушибы  и  ранения;  одного  поймал  ракетный катер  километрах в
пятидесяти от астероида, неудачливый курсант сам уже сделался спутником...
Ходили экскурсиями на  промышленные комплексы,  в  обсерваторию,  машинный
зал.  Позанимавшись головоломной гимнастикой на  снарядах стадиона,  снова
садились за теорию,  штудировали звездные карты,  возились с курсографами,
отрабатывали  космическую  связь.   На   занятиях  по  связи  радиостанция
астероида не скупилась на "магнитные бури" и помехи.
     Основное  внимание  уделялось,  конечно  же,  тренировочным  полетам.
"Орудие" выбрасывало ракету с очередным экипажем;  пока хватало топлива, в
радиусе  двух-трех  тысяч  километров от  станции  шли  репетиции  сложных
маневров,  движения  в  инерционном  и  активном  режиме,  облетов  чужого
корабля, стыковки... Панин самолично инструктировал рейсы "Вихря-2": сидел
за дубль-пультом,  руководил полетными экспериментами,  добивался точности
фигур   "высшего  пилотажа".   (Так   назывались  труднейшие  манипуляции,
например,   ручная  бесприборная  стыковка  или  управление  кораблем  при
связанных руках пилотов, через усилители биотоков мышц.)
     В конце мая был назначен последний перед уходом к Марсу испытательный
запуск  "Вихря-2".  Кораблю  предстояло  проделать  несколько  орбитальных
витков,  а затем совершить облет Луны и возвратиться обратно.  В программу
входила  имитация  ремонтных  работ  в   открытом  космосе  -   сварка  на
поверхности корабля.
     Этим  утром  Виктор  Сергеевич  опять  восседал  в  одном  из  кресел
портового командного пункта.  Справа от  него что-то  быстро нашептывала в
"записную книжку" -  карманный магнитофон -  несколько осунувшаяся Марина.
Забот  у  нее  в  последний месяц,  конечно,  поприбавилось.  Но  зачем же
все-таки  стягивать  волосы  таким  небрежным  "хвостом",  и  пренебрегать
косметикой, и отделываться в беседе односложными "да" и "нет"?
     Командир,   после  давешней  встречи  в   коридоре  запретивший  себе
засматриваться на Дэви, переводил взгляд с колоссального корпуса "Вихря" к
экрану внутреннего телевидения.  Там букетом сочных красок пестрела первая
комната  шлюза,  космонавты прозвали  ее  "предбанником".  Вихревцы сидели
вокруг полированного стола:  на каждом из двадцати двух был скафандр иного
цвета.  (В  тон  коже и  волосам подбирали,  что  ли?)  Золотистые,  алые,
лазоревые,  стальные костюмы;  костюмы цвета  незрелого лимона,  изморози,
кожуры граната...  Это не игра и  не дань капризу вкуса.  Цвет скафандра -
дополнительная примета,  все  равно  что  позывные.  Он  даст  возможность
различать членов экипажа издали, а также если откажет радио...
     - Сообщите готовность,  -  флегматично просит  (именно просит,  а  не
приказывает) Глебов. Можно подумать, что он интересуется погодой на дворе.
     Голос ван Деерта:
     - Готовность первая.
     - Понял. Даю разрежение.
     Затем  начальник порта  принялся вяло  касаться кнопок  и  тумблеров,
время  от  времени  сообщая степень разрежения в  шлюзе:  "Один...  Два...
Три..." Отличный, редкого старания работник, а вот манеры раздражают. Нет,
нет, не смотреть в сторону Дэви, не отвлекаться...
     На  счете  "шесть"  в  скафандрах  сработала  автоматика.  Опустились
забрала гермошлемов. Чуть заметно для глаз надулись рукава, плечи.
     - Норма, - промямлил Глебов и уставился не мигая на командира.
     - Открывайте шлюз!  -  нарочито официальным тоном  скомандовал Виктор
Сергеевич.
     Стена  расползлась  в   разные  стороны,   точно  разошлись  лепестки
диафрагмы фотоаппарата. Экипаж переходит в шлюзовую камеру.
     Еще  одна  преграда раскрывается черным  цветком.  Сверкает усыпанная
мелкими камешками,  залитая неистовым солнцем равнина. Шагах в тридцати от
шлюза - циклопические опоры "Вихря", стальной трап, ведущий к подъемнику.
     С  точки  зрения техники,  не  составляло труда  подстыковать "Вихрь"
прямо к командному пункту. Дотошная Марина предложила иной вариант. Решили
для  добавочной  психологической подготовки заставить  экипаж  прогуляться
пешком, держась за фал, протянутый от шлюза до трапа.
     У  самого  выхода на  космодром случилась непонятная заминка.  Первым
должен был  следовать вдоль  фала  командир ван  Деерт.  Но  его,  вернее,
безликую    темно-вишневую    куклу,     буквально    оттолкнул    другой,
бархатно-лиловый космонавт.
     Немилосердно коверкая  английское  произношение,  в  зале  командного
пункта раздался сдобный голос ван Деерта:
     - Докладываю руководителям полета. Врач Рам Ананд предлагает изменить
порядок прохода к  кораблю.  Ссылаясь на  некую медицинскую необходимость,
просит разрешения проверить маршрут в одиночку.
     Командир  "Вихря-2"  славился  традиционным голландским благодушием и
редкостной невозмутимостью.  Он  так  и  представлялся Виктору  Сергеевичу
розовощеким крестьянином со  старой картинки,  стоящим,  дымя трубкой,  на
фоне ветряных мельниц.  Ван Деерта ничто не  могло вывести из  равновесия.
Панин только поежился,  вообразив на секунду, как бы он на месте командира
шуганул этого Рама Ананда. Только перья бы полетели...
     И  он  уже  склонился к  микрофону и  открыл рот,  чтобы  язвительной
репликой одернуть голландца. И спокойный Глебов наершился, ожидая железных
звуков начальственного разноса.  Но в это мгновение -  как знать, случайно
ли? - Виктор Сергеевич оглянулся на Дэви.
     "Робот"  преобразился  полностью!  Отвернувшись  от  пульта,  девушка
смотрела на  Панина огромными,  цвета  черной бронзы,  умоляющими глазами.
Огоньки подозрительно дрожали в  темноте ее зрачков,  и  руки вздрагивали,
точно  стремясь соединиться в  жесте  страстной мольбы.  Если  может  лицо
человека внятно говорить, лицо Дэви кричало: "Не мешайте Раму Ананду!"
     Командиру астероида стало страшно,  как если бы  он  чуть не совершил
некое преступление. Черт их разберет, может, и впрямь эти йогины посвящены
в тайны,  недоступные нашему брату технарю?  Ее глаза просто давят, из них
исходит обволакивающий и властный поток. Не устоять... К добру ли?
     Панин почему-то не сомневался, что к добру.
     - Хм...  Питер,  - несколько неуверенно начал он,  - я думаю,  что  у
врача есть основания... в конце концов, мы можем допустить такое ничтожное
отступление от устава... Пусть идет, если хочет!
     Краем глаза Панин заметил,  что Дэви отвернулась,  и взгляд ее, снова
сухой и  вполне "операторский",  устремлен на  поле.  И  все  же  какая-то
особенно  теплая  волна  коснулась напоследок нервов  Виктора  Сергеевича.
Печальная, смиренная благодарность. Или это показалось?
     Он опасливо покосился в другую сторону.
     Стрижова сидела,  жестко  прищурившись;  желваки  ходили  под  тонкой
кожей.  Все заметила - и колебания командира, и его немой диалог с Дэви...
Ему  захотелось сказать Марине  что-нибудь  ласковое.  При  всей  чуткости
начальника психофизиослужбы в данном случае тревога ложная.  Не из "личной
симпатии" к странной девушке нарушил Виктор Сергеевич устав, а потому, что
учуял потрясающую важность происходящего в эти минуты перед шлюзом...
     Лиловая фигурка неторопливо,  осторожно и  ловко движется вдоль почти
невидимой  нити  фала.  Вместо  положенной правилами цепочки  разноцветных
космонавтов с  командиром во главе (передний упустит фал -  задние помогут
не улететь) - одинокий "пешеход". Перехват, еще перехват...
     Вот он уже на ступенях трапа.  Взялся за поручень,  шагнул... И вдруг
разжал пальцы.  Инерция последнего шага  смешно задирает ноги Рама Ананда;
кукла  поворачивается  вниз  головой  и  начинает  беспомощный,  медленный
подъем...
     Врач не "гребет" руками и  ногами,  как обычно делают люди,  внезапно
преданные невесомостью, падающие в пространство; не включает он и ранцевых
ракет.
     Будто сразу обессилев, сламывается, склоняет голову к пульту Дэви.
     В зале командного пункта поднялась суматоха. Что-то бубнил в микрофон
всполошившийся Глебов; Марина тащила Виктора Сергеевича за рукав к дисплею
компьютера медконтроля,  выстроившему ряды нулей, - информация о состоянии
Ананда  в  машину  не поступала.  Целая стая космонавтов-вихревцев - алый,
желтый,  бирюзовый - вылетела, вовсю стреляя соплами, из шлюза, подхватила
нелепо растопыренную куклу где-то на высоте "Вихря"...
     Ананда  только-только  внесли  в  зал,   как  Панин  понял,   по  его
собственному позднейшему выражению, "слишком много - и не хотел бы я этого
понимать..." С врача лихорадочно сорвали шлем,  расстегнули нагрудник. Уже
колдовали над телом дежурные астероидной "Скорой помощи",  лепили на  кожу
присоски датчиков,  отбрасывали опустошенные шприцы,  -  Панин все  так же
стоял,  привалившись к  дисплею и засунув руки в карманы.  Лишь он да Дэви
остались  внешне   спокойными.   Девушка   опустилась  на   колени   перед
соотечественником и  так мягко и решительно положила руку ему на лоб,  что
отстранились даже хлопотливые медики.  А потом,  не то определив состояние
Рама Ананда, не то попрощавшись, встала и ушла прочь из зала.
     - Разгерметизация скафандра, - сказала Марина, снова оказавшись рядом
с командиром.
     Виктор   Сергеевич   кивнул.   Он   не   спрашивал   больше   ничего.
Разгерметизация могла привести лишь к одному результату.
     Оттаяв, скованное космическим морозом лицо Рама покрыл