ь к миру, к собственной работе?
     Нет, нет, еще раз, по порядку...
     Хосе   Альгадо,    честный   парень   из   Венесуэлы,    великолепный
специалист-монтажник,  появляется  на  астероиде  с  исключительно простой
целью -  привезти как можно больше денег. У Хосе - неработающая жена, двое
малышей,  престарелые родители и  куча  родни,  которой тоже  надо помочь.
Итак,  стимул для ухода в  космос достаточно однозначный и  мощный.  То же
самое  касается и  бульдозериста,  Мохаммеда Насими,  сына  и  внука нищих
феллахов,  многодетного отца.  Третий  "центр  излучения",  Чандра  Сингх,
фанатик науки.  Все трое вступили на  суперстанцию без малейших колебаний.
Все трое -  проверенные,  испытанные работники;  их психическое равновесие
вне сомнений.  Действие пустоты и невесомости, мертвых пейзажей астероида?
Но  вокруг множество куда более слабых людей.  Та же фру Энгстрем.  Юнцы с
электроцентрали.   Шестидесятипятилетний   Антон   Корчак,   библиотекарь,
правдами и неправдами добившийся места на станции. Все они здоровы, веселы
и вполне работоспособны. Значит...
     ...Значит, существует  некий "фактор икс",  влияющий выборочно.  Трое
подвержены "фактору икс" - Альгадо,  Насими,  Сингх.  Лица,  находящиеся в
радиусе  примерно  ста  метров  от  них,  получают "опасную дозу" биотоков
больного мозга.  Сначала  падает  настроение,  затем  -  трудоспособность,
наконец человек приходит к порогу душевного заболевания...
     ...Как остроумно разъяснил Семен механику этого воздействия! Они там,
на Земле, нашли разгадку, соединив пути познания, традиционные для Востока
и  Запада;  аппаратный  эксперимент  и  опыт  древних  корейских  медиков.
"Излучение" возбуждает чувствительные ядра  системы Кенрак,  -  той  самой
"четвертой",    энергораспределительной    системы    человека,    которая
обеспечивает успех иглотерапии.  Давно известно,  что ядра эти, или тельца
Ким  Бон Хана,  обладают способностью аккумулировать электроны.  Вероятно,
одни  центры  Кенрака принимают биоизлучение,  кодированное положительными
эмоциями. Другие ловят "волны" невроза, страха, агрессивности...
     ...Не отвлекаться!  При чем здесь Кенрак?.. Воистину профессиональная
ограниченность.    Сейчас   надо   быть   не   столько   врачом,   сколько
следователем...
     Незаметно для себя Марина встала с кушетки.  Походить бы по кабинету,
ритмом  шагов   "завести"  себя,   подхлестнуть  мысль  -   не   позволяет
притяжение...  Того и  гляди,  с размаху влипнешь в стену.  Сесть за стол,
расслабиться.  Вот так.  Можно "рисовать" что-нибудь на  экране терминала.
Цветы, пчел. Соты для пчел. Геометрические фигуры.
     ...Итак, примем  пока  что  вариант гипноза.  С о з н а т е л ь н о й
з л о й  в о л и.  Это уже сдвиг. Можно понять таинственность Тарханова...
     Предположим,  что  на  Земле,  перед  отправкой  на  станцию,  кто-то
нечувствительно  ввел  в  психику  Альгадо,   Насими  и  Сингха  программы
чудовищных  фобий.  Современная медицинская техника  -  электростимуляция,
химиотерапия,  -  позволяет творить и  не  такие чудеса.  Или даже проще -
"программисты" выявили  у  каждого  из  троих  следы  подлинных  житейских
трагедий, тлеющие угольки боли и создали в мозгу некие пусковые механизмы,
включатели.  Гипнотический "пароль",  пробуждающий фобию, может быть каким
угодно. Самое безобидное словосочетание, игра красок, музыкальная фраза...
     Стоп!  Этот  сигнал  должен  быть  сугубо  н е з е м н ы м.  Из числа
воздействий,  имеющихся только на астероиде.  Иначе фобии сработали бы еще
перед  отправкой,  и  троица "запрограммированных" никогда не попала бы на
станцию.  Что же это?  Что?  Может быть, в самом деле, набор специфических
признаков:  чернота, масса не по-земному густых и ярких звезд, невероятная
легкость,  тиски скафандра,  резкие линии  скал,  не  смягченные  водой  и
ветром?
     - Вряд ли.  В  таком случае программы сработали бы в  первый же день.
Поскольку в  начале  пребывания новичков  на  астероиде,  в  адаптационный
период,   контроль  особенно  строг   -   Марина  моментально  выявила  бы
нарушения...
     Следовательно,  сигналы,  пробуждающие страх и злобу, подавленность и
истерическое нетерпение,  начинают  поступать  не  сразу.  Возможно,  очаг
разжигается постепенно,  день за днем... День за днем... Пока не наступает
критический скачок. Снятие барьера...
     Помоги, машинная память!
     Она решительно  стерла  с  экрана  бессмысленные разноцветные узоры и
набрала личный код Альгадо.  Компьютер получил задание:  выстроить по всем
имеющимся  данным  картину  того  самого злосчастного дня седьмого апреля,
когда бригадир чуть не навлек на себя гибель.  В какие часы и минуты  Хосе
показал наименьшую производительность труда? Когда и м е н н о начался его
странный припадок?
     Подумав, Марина дала команду перенести все кривые на карту режима дня
монтажников.
     Стремительная машина не  заставила себя ждать.  Наряды на  выполнение
сменных заданий,  "рапортички" диспетчера Нуньеса, видеозапись разговора с
Эстрельей,  меню завтрака, показатели утреннего психобиоконтроля - все это
и  многое,  многое другое было молниеносно перемешано в недрах процессора.
Еще  несколько секунд,  и  по  экрану разбежались под  прямым углом  линии
координат...
     Но  тут задребезжал зуммер,  нарочито немелодичный,  чтобы легче было
переключать внимание на разговор.  Она резко повернулась вместе с креслом,
готовая отчитать непрошеного абонента.
     Из  рамы  видеофона пухлой рукой помахивал ей  розовый,  с  пушистыми
седыми усами  начальник электроцентрали доктор Томас Карр,  тоже,  кстати,
астероидный  "патриарх",  на  пороге  седьмого  десятка,  сентиментальный,
наивный   и   невероятно  смешливый.   Карра   называли  не   иначе,   как
"Санта-Клаус".
     Сердиться на  Тома было выше сил  человеческих.  Даже Панин,  начиная
делать ему выговор,  через две фразы махал рукой и говорил:  "Ну что с вас
возьмешь?"    Потому   Марина   лишь   вздохнула   и    изобразила   самое
доброжелательное внимание.
     - Мэриан, я посоветоваться... Не помешал?
     - Выкладывайте,   Том,  -  кротко  сказала  она.  -  Если  кто-нибудь
когда-нибудь обидится на вас,  я сочту этого человека безнадежным психом и
отправлю на Землю.
     Разумеется,  он прыснул в ладонь,  долго боролся со смехом и выложил,
наконец, свое дело:
     - У меня новый монтер,  детка.  Некто Мартенсар, двадцати двух лет от
роду.
     - Помню. Он же еще в адаптационном...
     - Вот именно,  детка.  И очень переживает,  что не может "хоть часок"
поговорить с  матерью.  Прямо болезненная любовь какая-то;  словно один из
них завтра умрет!  Я, конечно, понимаю, порядок есть порядок, но... как бы
парень совсем не расклеился. Сделаем для него исключение, а, детка?
     Марина смотрела на серебристые баки Карра. Смотрела сквозь Тома. В ее
сознании лопались некие путы.  Отступала многодневная тяжесть. Даже в носу
защекотало от предчувствия важного открытия...
     В  период адаптации свободные переговоры с  Землей запрещены.  Только
краткие  радиодиалоги  под  надзором  инструктора:  прибыл,  жив,  здоров.
Установлено,  что  в  эти нелегкие дни любое постороннее возбуждение может
нарушить приспособительный процесс.  А жены, матери, дети подчас проявляют
свои чувства так бурно...  Поэтому в первые десять-двенадцать дней новичка
к видеофону не подпускают.
     Так.  Во  время адаптации видеосеансов нет.  Потом они появляются.  А
что, если...
     - Минуточку,  Том,  -  пролепетала она.  -  Ради всего святого,  одну
минуту! - И, сразу забыв о Карре, вернулась к терминалу.
     График  словно  хлестнул Марину по  глазам.  Припадок Альгадо начался
вскоре после разговора с женой Эстрельей.
     "Фактор  икс"  -   видеосвязь  с  близкими?!   Нет  уж,  слишком  это
неожиданно,   неправдоподобно,  просто  дико!  Взрывать  душевный  осадок,
застойную муть  памяти...  и  чем  же?  Родным  голосом,  глазами любящего
человека?!
     Проверить.   Немедленно  проверить.   Она   не   имеет  права  делать
окончательный вывод на  основе столь скупых сведений.  Только эксперимент.
Но не над несчастными же Альгадо,  Насими или Сингхом.  Не исключено,  что
этот Мартенсар тоже "бомба замедленного действия".  Его ненормально острая
потребность  в  долгих  разговорах  с  матерью  может  свидетельствовать о
накрепко  внедренной мозговой программе.  Нет  сигнала  -  подсознательная
тревога! Любыми путями добиться видеосвязи...
     ...Очередной карточный  домик.  Даже  если  подозрение   справедливо,
разовая  проверка  не даст яркого результата.  Не столь,  вероятно,  глупы
"программисты". Однако сверхчуткие приборы должны обнаружить отклонение...
     - Все  в  порядке!   -  с  наигранным  кокетством,  сверкая  улыбкой,
обратилась она к "Санта-Клаусу".  - Разве я могу отказать такому кавалеру,
как вы? - И, подождав, пока Том отсмеется, как бы невзначай добавила: - Он
справится с тонкой работой, ваш Мартенсар?
     - Так он же как раз электронщик, детка, всякие реле, коммутации...
     - Пришлите его ко мне.  Я  его тут успокою,  а  заодно он нам малость
поможет.


     - ...У меня есть к вам важное дело, Жюль... вы ведь позволите мне так
вас называть?
     Он задержал руку Марины в своей лишь на несколько секунд дольше,  чем
требовалось для  пожатия,  но  Стрижова  многое  прочла  в  душе  молодого
человека, стоявшего перед ней. Мартенсар был возбудим и впечатлителен, как
ни один из работников станции.  Он уже почти влюбленно смотрел на Марину -
изящный, подвижный паренек с черными горячими глазами. Черты его лица были
мелковаты для мужчины, но соразмерны.
     - Разумеется, мадемуазель: ведь мы, несомненно, одногодки?
     Марина скромно опустила ресницы.
     - Вы мне льстите,  милый Жюль...  Садитесь. Кофе? Увы, я готовлю его,
вероятно, хуже, чем в парижских кофейнях!
     - Из ваших рук я бы выпил даже яд...
     Ловок. Несмотря на молодость. Конечно же, единственная постоянная его
привязанность - к матери.  Может  быть,  нет  никаких  "программ"  в  этом
нехитром мозгу?  Просто юноша, почти мальчик, через несколько дней разлуки
соскучился по маме...
     После   кофейной   церемонии,   сопровождавшейся   множеством   новых
комплиментов  со  стороны  Жюля,  Марина  решительно  приступила  к  делу.
Мартенсар так и остался сидеть за столом, посасывая "грушу", а она достала
из  шкафа  модуль  малой  диагностической машины -  пластину,  на  которую
следовало "наживить" крошечный квадратик интегральной схемы  и  тончайшими
платиновыми волосками  срастить  его  затейливым печатным  узором.  Машина
работала прекрасно:  никакой срочности в  сборке  нового  модуля не  было.
Однако  Марина расписала работу как  сверхспешную и  крайне ответственную.
Будучи  новичком  на  астероиде,   он  польщен  таким  доверием,   сообщил
Мартенсар.  Он выложится и превзойдет себя, чтобы угодить прекрасной даме.
Но  если  мадемуазель хотя бы  намекнет,  что  в  этом поручении сказалась
личная симпатия к нему, Жюлю, - он просто совершит чудо...
     Мартенсар продолжал галантный щебет,  прильнув к микроскопу и работая
тончайшим паяльником.  К рабочему столику были подведены рецепторы большой
машины,  каждое  движение  Жюля  анализировалось.  Впрочем,  Марина  могла
оценить  мастерство новичка  и  на  глаз,  ибо  все,  что  происходило под
микроскопом,   отражалось  в  раме  телеэкрана.  Мартенсар  был  подлинным
виртуозом. Иные на астероид не попадали...
     Щедро  расхвалив  юношу,  Стрижова  оглянулась по  сторонам  с  видом
заговорщицы и вдруг прошептала:
     - Жюль!
     Он оторвался от окуляра;  по нервному лицу мастера пробежал радостный
трепет.
     - Жюль, доктор Карр говорил мне, что вы... очень хотели бы поговорить
по видеофону с вашей матерью.
     Сразу сильно побледнев,  он подался вперед и  несколько раз энергично
кивнул.
     - Не двигайтесь резко,  иначе взлетите!  Вас предупреждали, что такие
переговоры во  время  адаптации  запрещены.  Но,  судя  по  вашей  работе,
обстановка астероида на  вас  влияет  мало,  за  это  я,  как  врач,  могу
поручиться...
     - Нет,  просто ваше присутствие...  то,  что вы рядом... - попробовал
было Жюль вернуться к языку комплиментов,  да так и сник,  недоговорив. Он
уже едва замечал Марину. Он лихорадочно ждал разрешения на переговоры.
     - ...Итак,  вы понимаете,  что я хочу вам помочь. Сделать исключение.
Говорить с Землей можно прямо отсюда,  у меня персональный канал.  Надеюсь
на вашу скромность, Жюль. Иначе вы причините мне огромные неприятности...
     Он прижал ладонь к  сердцу и сделал движение,  словно желая упасть на
колени. Выскользнул из кресла, забарахтался в воздухе. Легким отработанным
толчком Марина вернула его на место, придержала:
     - Спокойнее, Жюль. Вы нам нужны живым.


     Семен  покосился  на  светящийся циферблат  настенных часов;  прикрыл
огромной ладонью сладкий зевок и вновь скрестил руки на груди. Он, Панин и
Марина сидели перед пультом центрального поста связи.  Купол зала  изливал
мягкое сиреневато-розовое сияние.  По среднеевропейскому времени,  был час
рассвета.
     - Вы,  медики,  ко  всему  привычны,  -  проворчал сонный  командир и
надолго припал к  "груше" с  чаем.  -  А  вот  мне  в  этом  чудится некая
подлинка.  Смейтесь,  смейтесь!  -  прервал он  себя,  хотя  никто даже не
улыбнулся.  -  Накачивать  какой-то  чушью  мозг  совершенно беззащитного,
спящего человека... Могут ли низменные средства вести к благородной цели?
     - Старый спор,  -  отмахнулся Семен, не сводя глаз с главного экрана.
Там, в полумраке бокса-изолятора, метался в белом мешке, хрипел Мартенсар.
Волосы его спутались, прилипли ко лбу.
     Марина показала на высокие зубцы энцефалограммы. Они плясали на одном
из маленьких экранов,  подобно языкам бледного пламени. Судя по отчаянному
взлету пиков, мозг Жюля был охвачен настоящей горячкой.
     - П о к а  - этот человек беззащитен, - сказала Марина. - Но скоро он
проснется.
     Стрижова уговорила Жюля  провести ночь  в  изоляторе,  под  контролем
медицинских приборов,  якобы для "очистки совести";  чтобы определить,  не
повредил  ли  новичку  противозаконный  разговор  с   матерью.   К  темени
Мартенсара были  прикреплены электроды.  Повинуясь бесконечной "кольцевой"
программе,  машина  бомбардировала  мозг  спящего  повторяющимися  сериями
импульсов.  На  язык  импульсов,  электрических  сигналов,  был  переведен
сегодняшний разговор Жюля с  матерью.  Пять,  десять,  двадцать раз подряд
говорил и выслушивал во сне юноша все те же фразы; видел суетливую, словно
птица,  моложавую мадам Мартенсар,  снова и снова утирающую слезы, снова и
снова рассказывающую о  проделках младшей дочери,  о листопаде и дождях...
Время спрессовывалось.  За считанные минуты налаживались и  крепли нервные
пути;   в   противном  случае  прокладка  их   затянулась  бы  на  месяцы.
Эксперимент,  поставленный Мариной днем,  показал:  после видеосеанса Жюль
стал работать хуже.  Нарушилась идеальная точность пайки.  Это  могло быть
следствием вполне  естественного волнения -  ведь  монтажник так  страстно
добивался переговоров и  сам  чуть  не  плакал,  слушая  мать.  С  меньшей
вероятностью  мог,   пока  что  робко,   проявиться  "фактор  икс".  Ждать
естественного развития событий,  постепенного снятия "барьера" -  означало
губить  станцию.  Потому  Марина  предложила форсированную проверку.  Если
Мартенсар здоров и не хранит никаких подсознательных сюрпризов,  он просто
встанет  немного ослабевшим,  и  Стрижовой не  составит труда  вернуть ему
бодрость. Если же в его психике развернется грозная пружина... Что ж! Риск
есть,   но  в  острой  форме  болезнь  легче  поддается  излечению.  Панин
запротестовал было против "мучительства",  но Тарханов, взвесив все "за" и
"против", благословил опыт.
     Лежа  на  спине,  Мартенсар  захрипел,  точно  от  удушья.  Руки  его
поднялись,    сжались   в   кулаки;    грудь   выгнулась   дугой,   голова
запрокинулась...  Так же  мгновенно он  обмяк,  будто растекаясь по своему
ложу; лицо его было страдальчески искажено, губы и веки дрожали...
     - Он проснулся, - быстро сказала Марина.
     Скользнув взглядом по энцефалографу, Тарханов решительно встал.
     - Оставайся здесь,  Виктор...  Между прочим,  если  мы  причиним вред
этому парню,  слетит не твоя,  а моя голова...  -  И окончил,  обращаясь к
Марине: - Я должен быть первым, кого он увидит после пробуждения.
     - Я с тобой, - тоном, не допускающим возражений, заявила она.


     Дверь бокса-изолятора,  столь же  хрупкая с  виду,  как и  прочие,  и
покрытая  той  же  причудливой  "изморозью",  открывалась только  снаружи.
Марина прикоснулась было к электронному замку, но Семен не слишком вежливо
оттеснил ее. Щит беззвучно скользнул в паз.
     - Доброе утро,  молодой человек,  -  протягивая перед собой обе руки,
сказал инспектор. - Как спалось на новом месте?
     Мартенсар, казавшийся особенно щуплым рядом с Тархановым, стоял перед
кроватью,  опираясь на  массивный стальной сифон.  В  другой руке его была
"груша"  с  недопитой  минеральной  водой.  Странная,  блаженно-хитроватая
улыбка застыла на его лице. Он смерил взглядом богатырскую фигуру гостя и,
подождав, пока Семен сделает еще шаг, с неожиданной силой метнул сифон.
     В  жизни  своей Марина не  видела подобной реакции.  Впрочем,  Семен,
вероятно,  был готов к  неожиданностям.  Он только чуть отклонился вправо;
"снаряд" Мартенсара,  пронесшись возле  самого Семенова виска,  ударился о
стену коридора. Отскочил, чуть не задев Марину, и стал медленно опускаться
к магнитному полу.
     Отдача,  столь мощная в  невесомости,  перенесла Жюля  через кровать,
через столы с приборами,  прижала спиной к успокоительно-зеленым обоям.  В
следующий миг, совершив на диво точный прыжок, Семен всей массой навалился
на юношу и выхватил из кармана нечто вроде спринцовки...
     - Эфир,  -  сообщил он Марине,  вернувшись и  сумрачно глядя на худое
распростертое тело. - Вот какая, значит, программа у мальчика...
     - Это ты правильно сделал,  - ответила она, зажмурившись и прижав лоб
к  холодному дверному щиту.  -  Главное,  чтобы не  начали расходиться его
биотоки... Ты представляешь себе "кольцевую волну" мании убийства?!


     - Всего тебе, Шерлок Холмс.
     - Холмс -  это вот она,  Маришка.  А  мы с тобой,  Витенька,  докторы
Ватсоны. Не более!
     - Ага. Особенно я. Технарь без воображения...
     Семен Васильевич стоял перед входом на вокзальный эскалатор,  обнимая
сразу и Панина и Стрижову.  "Свита" командира, уже попрощавшаяся с гостем,
деликатно сгрудилась поодаль. Сменялись световые цифры на табло гигантских
часов. Пилоты корабля, на котором должен лететь Тарханов, уже заняли места
в кабине;  диспетчеры были готовы дать взлет. В санотсеке ракеты лежали на
койках Альгадо,  Сингх и Насими; в отдельной каюте спал под надзором врача
Жюль Мартенсар.  Всех их ожидали на Земле медики специальной комиссии. Она
была  собрана  Комитетом  по  контролю  над  разоружением -  организацией,
предназначенной  для  борьбы  с  любыми  попытками  усилить  международную
напряженность.
     Неделю шло обследование четверых индукторов "кольцевой волны" и  тех,
кто  попал  в  зону  ее  действия.  Все,  что  удалось извлечь сверхчутким
датчикам из памяти Альгадо,  Сингха,  Насими и накрепко  усыпленного  (ибо
страдания  его  были  ужасны) Мартенсара,  - все сложнейшие ритмы биотоков
были переданы на расшифровку.  Вычислительный  центр  станции,  при  своих
немалых возможностях, служил лишь скромным транслятором. Объединили усилия
сотни мощнейших компьютеров в  нескольких  странах.  И  вот  нагромождения
непонятных  величин  превратились  в  стройные формулы...  Через несколько
недель были выявлены и подробно описаны очаги опасных фобий.
     Так  явились  на  свет  горькие  воспоминания детства бедняги Хосе  -
будущий  брига