пятся.
Открытия космонавтов уже подстегнули мысль физиков, энергетиков, биологов;
человек все  больше  узнает о  строении Вселенной и  о  своих  собственных
возможностях.  Окупится космос и  в  самом  прямом,  меркантильном смысле:
например,   находками  редких  элементов,   или  каких-нибудь  бактерий  с
чудесными свойствами, или просто драгоценных металлов... Чего стоят первые
шахты на  Луне или хотя бы  ваш камешек,  где одного золота тысячи тонн!..
Наконец, освоение новых миров даст человечеству возможность расселяться, а
ведь   известно,   что   на   Земле  скоро  станет  и   тесновато,   и   с
жизнеобеспечением довольно сложно.
     - А как он насчет мирового господства? - поинтересовался Панин.
     - Да что тут можно было сказать!  Только одно: с больной, мол, головы
- на здоровую. Уже одни бригады, приглашенные со всего мира, в том числе и
из западных стран,  говорят о "высокой секретности" всего, что делается на
астероиде.  Родственники летают на  свидания,  всюду телекамеры,  ни одной
запретной зоны.  - Семен замахал ручищами, точно отгоняя назойливых мух. -
Стыдно и вспомнить эту Коллинзову белиберду!
     - Ладно,  - сказал  Виктор  Сергеевич,  основательно  приложившись  к
"груше"  с  чаем и как бы почерпнув в ней силу для решительного поворота в
разговоре.  - Все это,  конечно, очень поучительно, но, к сожалению, Земля
Землей" а у нас тут своих бед хватает. Спасать надо, Семен Васильевич, эти
самце бригады; постоянный экипаж надо спасать.
     Семен  лишь  на  какую-то  неуловимую долю  секунды  склонил кудрявую
лобастую голову  и  остро,  испытующе глянул из-под  бровей на  командира.
Наблюдательная Марина по  одному этому движению убедилась,  что  начальник
психофизиослужбы  космоцентра  не  зря  затеял  "отвлеченный"  разговор  о
канадской конференции и Коллинзе.  Ох, непростой человек Семен! Самолюбие,
что ли,  щадит? Хочет, чтобы мы сами обнаружили второе дно в его рассказе.
Связь с нашими проблемами. Какую?
     И Марина,  решив вызвать маститого психолога на откровенность, начала
с усердием школьницы:
     - Я,  Сеня,  не  буду особенно распространяться о  том,  как  ширится
эпидемия.  Ты об этом знаешь не хуже меня,  а если захочешь подробностей -
вот,   терминал  под  рукой,   получай  любые  сведения.  Попробую  только
объяснить, как я сама понимаю причину болезни.
     - А ну-ка,  интересно!  У меня пока никаких гипотез нет, - благодушно
отозвался Тарханов.
     Марина была уверена, что Семен устраивает нечто вроде теста для нее и
Виктора Сергеевича.  Но не ударяться же в  амбицию,  тем более перед лицом
такой опасности.  И  она  продолжала все тем же  звонко-бесстрастным тоном
рапорта:
     - Поскольку  случай  неординарный,  я  позволю  себе  воспользоваться
несколькими сообщениями, очень простыми терминами.
     Семен, все так же лениво щурясь, кивнул Марине.
     - Назовем  эпидемию  нервно-психических нарушений "кольцевой волной".
Вы  знаете,  что это соответствует истине.  Центр,  из  которого эта волна
расходится,  определить нетрудно. Шестой буровой комплекс. Первый случай -
бригадир монтажников Альгадо. Все, кто входил с ним в контакт, подавлены.
     - Поподробнее об  Альгадо,  -  как  бы  невзначай попросил Семен,  но
прищур его на мгновение стал жестким.
     - Я  так  и  хотела.  Думаю,  что  наши медкомиссии вместе со  своими
компьютерами  проглядели  у  него  некое  скрытое  душевное  расстройство.
Глубоко загнанный страх. Фобию.
     - Теперь  я  вынужден просить  поподробнее...  вернее,  попонятнее, -
вмешался внимательно слушавший Панин.
     - Пожалуйста.   Фобия  -  термин  старый.  Это  след  или  отпечаток,
оставленный в  памяти  тяжелым событием.  У  мозга  мощные  компенсаторные
свойства, как говорится, время все сгладило, иначе мы не смогли бы выжить,
например,  после потери любимого человека... Волнение должно улечься, горе
- растаять.  Мы возвращаемся к  нормальной жизни,  но...  Где-то в  недрах
подсознания тлеет очажок.  И  если в доме повешенного заговорят о веревке,
если обстоятельства напомнят о пережитой драме,  фобия сработает.  Взорвет
изнутри наше равновесие.
     - Так,  -  сказал Виктор Сергеевич.  -  Значит,  ты  считаешь,  что у
Альгадо...
     - Был тайный очаг страха и нервозности. Что-то на астероиде пробудило
его.  Теснота скафандра. Невесомость. Пустота, тишина, голые скалы. Пришли
страхи, тревоги, воскресили старые переживания...
     - Старые ли?  -  поднял палец Семен,  и снова Марине показалось,  что
гость направляет разговор по  неким ему  лишь ведомым рельсам.  -  Ведь мы
знаем биографию Альгадо,  он провел не одни сутки в космосе, в том числе и
на малых орбитальных станциях...  и никогда ничего подобного.  Может быть,
фобия  появилась совсем недавно,  перед отправкой на  астероид?  Или  даже
здесь?
     Виктор  Сергеевич  хмыкнул  и   помотал  головой:   "Ловко!"  Марина,
ненадолго сбитая с толку, помолчала, а затем возразила почти сердито:
     - Не спорю,  это похоже на правду, но сейчас не так уж важно! В конце
концов,  поговорим с самим Альгадо,  он еще в госпитале.  Главное то,  что
состояние бригадира передалось другим!  Всем  рабочим комплекса.  А  потом
проникло сквозь бронированные стены, и побежала "кольцевая волна"...
     - Постой-ка, - нахмурился Панин. - Я, конечно, в ваших науках профан,
но  вот  логические пробои,  извини,  чувствую.  Даже если допустить,  что
какое-нибудь там... ну... излучение мозга Альгадо пробило все преграды, то
почему другие люди должны страдать от его личных драм? Скажем, я в детстве
упал с крыши сарая,  у меня боязнь высоты, а ты прыгаешь с парашютом, тебе
наплевать,  почему же  это моя фобия должна у  тебя приживаться?  На какой
почве?
     - Если Марина разрешит,  я  сам  тебе отвечу,  -  живо обернулся всем
корпусом  Семен,  и  командиру пришлось  "приземлять" гостя  в  кресло.  -
Спасибо,  Витя...  Так вот, содержание фобии может быть чуждым, но частота
нервного импульса,  несущего страх и подавленность, всегда одна... Значит,
если  существует  это,  как  ты  говоришь,  излучение,  то  оно  наверняка
воскрешает в  душе каждого человека его собственные потери и  печали.  А у
кого их нет?
     - Убедил,  -  без особого удовольствия буркнул Панин.  -  Ну, дальше,
Марина!
     Знавшая обостренное самолюбие командира, она постаралась польстить:
     - Кстати, шеф, ты зря спешишь объявить себя профаном. Излучение - это
абсолютно точный термин; именно то, о чем я хотела сейчас говорить.
     Вы,  конечно,  знаете,  что олени во  время пурги сбиваются в  тесный
круг.  В  центре  круга  всегда детеныши,  молодняк.  Как  по-вашему,  что
объединяет оленей?
     - Генетически закрепленный условный рефлекс.
     - Правильно, но какая команда "включает" этот рефлекс?
     - Ну...  Я как-то не думал над этим...  рев вожака,  какое-нибудь его
движение... Сама пурга, наконец!
     - Возможно,  и  так.  Но  скорее все происходит иначе.  Почему хранит
такую  строгую форму  стая  перелетных птиц?  По  какой  команде мгновенно
сворачивает и  перестраивается миллионный  косяк  сельди?  Все  эти  общие
действия, где отдельное живое существо выступает в качестве блока большой,
"сверхличностной" системы,  вряд ли они были бы возможны без моментального
обмена информацией...
     - Спорно,  но примем как рабочую гипотезу.  Стало быть,  по-твоему, и
человек...
     - Да, Сенечка, и он, родимый! И особенно здесь, в космосе.
     - Вот тут я уже,  с грехом пополам,  кое-что понимаю, - радуясь тому,
что  наконец-то  сможет  полноценно поучаствовать в  беседе "посвященных",
заговорил командир.  -  Еще Уильям Росс Эшби сказал, что сложность системы
можно характеризовать ее  разнообразием.  То  есть  чем  сложнее эта  сама
система,  тем  больше у  нее возможных состояний,  вариантов поведения.  А
мозг, сами понимаете, машинка не из простых.
     - Динамический  слепок  со  Вселенной,   по  словам  Дени  Дидро,   -
откликнулся Семен, шутливо парируя ссылку на Эшби.
     - Именно.  Сейчас еще Гомера приплетем к нашим дрязгам!  - не уступил
Панин.  -  Итак,  мозг...  На Земле все для него привычно,  условия работы
более  или  менее  постоянны.   Значит,   состояний  уже  не  бесчисленное
множество,  есть  наиболее  вероятные,  так?  А  здесь,  в  чертовой дыре,
вероятность любого хода  событий почти  равная.  Мозг  волнуется.  Неуютно
человеку.  Куда его космос легонько подтолкнет, туда он и зашагает... Хоть
к самоубийству, хоть к полной беспечности.
     - Позвольте,  я продолжу?  -  нетерпеливо вмешалась Марина. - Хочется
уже дойти до ясности,  чтобы потом вместе найти лечение. Все верно, Виктор
Сергеевич.  И это расшатывание привычного мозгового состояния...  оно ведь
связано не только с необычностью космической среды!
     - А с чем же еще?
     Марина помедлила:
     - Вы  знаете,  что  у  нашей "кольцевой волны" есть...  вернее,  были
когда-то земные аналогии?
     - Вот уж не предполагал! - сразу откликнулся Виктор Сергеевич.
     Семен только повел бровями.  Его  рассеянный взгляд и  небрежная поза
начинали не  в  шутку сердить Стрижову.  Что  бы  взять да  выложить сразу
карты! Пациенты мы ему, что ли?!
     - Кликушество,  например...  Лет триста назад в забытой богом деревне
внезапно падала баба на землю,  начинала биться, выть дурным голосом... И,
глядишь,  в другой избе овладели хозяйкой "бесы",  в третьей... Иной раз -
есть  и  такие данные -  за  много километров перекидывалась эта  болезнь,
через леса,  реки,  захватывала целый край.  А  ситуация в  малозаселенных
районах тогда была в  чем-то подобна здешней,  астероидной.  Изолированные
друг от друга, замкнутые общины. Почти никаких новых впечатлений, особенно
в холодное время. Монотонная, унылая жизнь.
     - Ну, Марина, ты все-таки не заговаривайся! - сказал Панин, обиженный
за предков. - Какая же у нас унылая жизнь?! Ничего себе...
     - Извините,  шеф,  я  не  то  хотела  сказать...  Просто и  на  редко
заселенных просторах, и в космической пустыне мозгу недостает впечатлений.
А  ведь мозг-то наш,  надо полагать,  генетически рассчитан на переработку
некоего  определенного  массива  информации.   Если  ее  нет  -   голод...
Неустойчивое психическое равновесие.  И  тут,  Виктор Сергеевич,  приходит
долгожданная пища - в виде излучения чужого психоза...
     - Ага,  вот тут я,  кажется,  тебя,  Маришка,  окончательно понял!  -
возрадовался Панин.  -  Природа пустоты не  терпит...  Скажем,  в  большом
городе мозг до того загружен впечатлениями,  работой, что ему не до слабых
излучений.  Редко, редко он их принимает, в исключительных случаях! Другое
дело  -   в  пустоте,   в  безлюдье...   Чувствительность,   должно  быть,
подскакивает раз в тысячу!
     - Вот именно!  И  достаточно появиться одному какому-нибудь чрезмерно
возбужденному, вроде Альгадо...
     - Значит,  не  информатизмы,  как  мы  поначалу  думали,  -  с  видом
величайшего удовлетворения сказал Тарханов,  - а,  так сказать, наоборот -
"антиинформатизмы"!  Любо-дорого... И возразить-то мне, в общем, нечего. -
Неожиданно Семен посерьезнел, подобрался в кресле. - Нечего, кроме одного!
     Невольно выпрямившись, тревожно смотрели Марина и Виктор Сергеевич на
внезапно преобразившегося гостя.  Впрочем,  почему же  гостя?  Инспектора.
Высокопоставленного проверяющего из Космоцентра. Одного из тех, кто станет
решать, быть ли станции...
     - Да,  биопотенциалы,  растекающиеся по астероиду,  существуют. И они
зарегистрированы,  - совсем иначе, чем до сих пор, веско и хмуро заговорил
Тарханов.  - Я просто не хотел говорить вам об этом, пока не убедился, что
вы  достаточно подготовлены...  И  все  же  в  твоей схеме,  Марина,  есть
значительная неувязка!..
     Семен,  за  последние минуты обретший нужную в  невесомости плавность
движений,  повернулся  к  экрану  дисплея.  Виктор  Сергеевич,  охваченный
сыщицким азартом;  двинул по  магнитному полу  свое кресло,  сел  поближе.
Марина  больше  не  пыталась  отыграть  первенство  в   разговоре.   Шутки
кончились. Что-то важное стояло за хмурой сосредоточенностью гостя.
     Привычно легкими прикосновениями к  пульту вычертил на экране зеленую
фосфорическую  карту-схему  астероида.   Рядом  зажглись  строки  цифр   и
символов.
     - Видите?  У "кольцевой волны" не один центр. Альгадо - только первый
по времени обнаружения.  Обратите внимание: эпидемией охвачены сегодня три
района станции.  Шестой буровой комплекс -  раз.  Нижний ярус  лабораторий
Главного корпуса -  два.  И,  наконец, площадка солнечной ловушки. Но ведь
если считать,  что  все началось с  Альгадо,  то  есть с  шестого,  почему
"волна" миновала грузовые причалы? Они ведь ближе к буровикам, чем Главный
корпус.  А уж между шестым и ловушкой - и Главный корпус, и огромнейшая, с
большим  штатом  электроцентраль,   и  часть  служб  порта!  Не  проще  ли
предположить, что в каждом из трех участков есть собственный источник?
     - Человек? - решилась спросить Марина.
     Семен сначала не понял, потом криво усмехнулся:
     - Марсиане на  станции пока вроде бы не обнаружены...  Давайте решим,
кто у нас самый "острый" на шестом?  У кого страх,  подавленность, злоба в
наиболее выраженной форме?
     - Пока все тот же Альгадо.
     - А в нижних лабораториях?
     Марина на секунду задумалась, и подсказал командир:
     - Чандра Сингх, врач и биохимик...
     - Знаю,  -  кивнул Тарханов.  -  Ну-с,  а  на ловушке кто у нас может
претендовать на роль "центра излучений"?
     Марина и командир переглянулись.
     - Неужели  Сикорский?  -  страдальчески воскликнул Панин.  -  Бедняга
Бен...
     - Да нет,  Виктор Сергеевич,  -  нашлась Марина.  -  Конечно же,  это
Мохаммед Насими.
     - Кто?
     - Бульдозерист! Тот, что разгромил склады электроники...
     По глазам Семена было видно,  что ответ Марины его устраивает.  Гость
выключил экран и аккуратно поднялся во весь рост.
     - Что ж, будем знакомиться... с распространителями! - вполне буднично
и, как раньше, беспечно сказал Тарханов.
     "...Вам   удобно,   совершенно  удобно...   Никаких   неудобств,   ни
малейших...  Вы просто не чувствуете своего тела,  не ощущаете его.  Вы не
чувствуете  пальцев  рук...   кистей...   локтей...  плеч.  Вы  перестаете
чувствовать ступни ног...  колени... Вы растворяетесь, исчезаете. Приходит
забвение..."
     Голос, вкрадчивый и твердый,  настойчивый и убаюкивающий, - бархатный
голос главного гипнолога космоцентра звучал над ложем Марины. Голос внушал
ей,  что она абсолютно спокойна,  у нее - никаких проблем...  Все волнения
позади,  все удается,  в жизни нет ничего, кроме радости. Она отдыхает уже
много дней и будет отдыхать еще бесконечно долго...  Отдыхать...  Спать...
Компьютер,  настроенный  на  сеанс гипноза,  вместе с записью голоса врача
передавал нежную музыку - почти незаметную, ненавязчивую, как шелест леса.
По стенам и потолку блуждали, сталкивались мягкие разноцветные блики.


     Семен склоняется  над  постелью  Альгадо.  В   тонком   белом   мешке
(покрывало  улетело  бы  от  любого движения) - ладный черноусый молодец с
чуть седеющими висками.  Хосе быстро  поправляется.  Выглядит  хоть  куда.
Полстолетия назад лечение заняло бы не один месяц. Шутка ли - перелом трех
ребер,  раздробленная тазовая кость,  разрывы брюшины!  Даже  теперь,  при
наличии   банка   "запчастей"  с  гарантированной  совместимостью,  мощных
тканевых стимуляторов,  постоянного  контроля  киберустройств,  заживление
идет  не  так  уж гладко.  Но лечащий врач обещает:  через неделю Хосе уже
будет расхаживать по госпитальному залу-тренажеру,  где  "тяготение"  мало
уступает  земному.  Затем  еще  семь-десять  дней,  и  можно  приступать к
работе...
     - Нельзя,  -  упрямо говорит Альгадо,  глядя мимо  лица Семена,  мимо
Марины,  на синеватый кристалл плафона. Ему плохо дается английский, и это
еще  больше  раздражает злосчастного бригадира.  -  Не  пойду...  не  буду
работать.  Я  знаю,  имею  право...  когда  болен...  не  буду  платить...
платить...
     - Неустойку,   -   подсказывает  Тарханов.   Он   сейчас   бесконечно
добродушен,  терпелив и  мягок,  с  его  лица невозможно согнать выражение
ласкового участия. Этакий великан-покровитель, полный желания раствориться
в ближнем, без остатка отдать себя слабому...
     - Да, неустойку... Вы меня здесь не удержите, с вашими... вашими... -
Альгадо,  нехорошо сверкнув глазами, прибавляет несколько слов по-испански
и отворачивается.
     - Фокусами, - так же смиренно подсказывает Семен. - Да мы, в общем, и
не  собираемся вас удерживать...  Вот вылечим,  и  вам самому не захочется
отсюда улетать.
     - Вылечите?  - Бригадир вскидывает голову,  с ненавистью  смотрит  на
Семена и,  очевидно почувствовав боль,  обессиленно падает на спину. - Да,
вы меня вылечите... Жаль терять такого грамотного парня... Все-таки деньги
вложены немалые... Пусть еще потрудится, пока не сдохнет! А тогда мы его в
цинковом  гробике  отправим  к  жене...  прямым  сообщением,   специальной
ракетой!
     - Ну,  вы к  нам несправедливы,  -  с удивительным дружелюбием журчит
Тарханов.  -  Разве командир Панин похож на эксплуататора?  Кроме того, вы
зря  полагаете,  что центр космонавтики затратил на  вас большие средства.
Только  зарплата,  питание и  очень  незначительный расход на  инструктаж.
Слава  богу,  вы  мастер  своего  дела,  монтажник экстра-класса,  станция
гордится  вами...  Кстати,  где  вы  так  научились вакуумному монтажу?  И
получили диплом бригадира?
     Расчет психолога был верен:  простая финансовая выкладка, и несколько
слов  восхищения подействовали на  простодушного Альгадо.  Он  ответил еще
ворчливым тоном, но уже намного спокойнее:
     - Был  на  американской орбитальной платформе  "Джефферсон",  собирал
ремонтные  доки...   Ну,   еще   варил   антенны   мирового   спутника   -
телетранслятора... Диплом получил на полигоне в штате Юта.
     - Видите,  как  здорово,  с  вашим ли  опытом так расслабляться после
случайной аварии!  Будете собранней,  только и всего.  Кстати, - тут Семен
стал совсем сахарным,  -  я  мог бы  оказать вам одну услугу,  на это моей
власти хватит...  Хотите -  пошлю  корабль за  вашей женой?  Пусть поживет
здесь неделю, две... поухаживает за вами!..
     - Не захочет,  -  вздохнул Хосе;  был он отходчив,  как и  полагается
столь пылкой натуре, и уже с полным доверием взирал на важного чиновника с
Земли.
     - Почему?  Разлюбила,  что  ли?  -  В  голосе Семена прозвучала нотка
мужской солидарности.  -  Вот увидит вас здесь, в госпитале, сразу оттает.
Сердце не камень!
     - Не в этом дело... Эстрелья не полетит, я ее знаю. Боится.
     - Странно.  Сейчас это  совершенно безопасно,  комфортабельно,  да  и
расстояние пустяковое!
     - Космоса боится, - прошептал Альгадо. - Недавно стала бояться. А я -
здесь,  не могу даже приструнить.  Подружки ее затаскивают на  собрания  к
этим...  сектантам,  что  ли...  -  Бригадир  наморщил  лоб и проговорил с
величайшим презрением: - "Общество Адама"!..


     "...Вы отдохнули, полностью отдохнули, - как никогда в жизни... К вам
возвращается ваше тело...  Мышцы упруги,  руки и  ноги полны силы,  во рту
свежо,  голова ясна...  Вы никогда так хорошо себя не чувствовали! Хочется
работать. Вы можете сейчас свернуть горы!.."
     Тускнеет пляска  света,  переливающихся многоцветной сетью  бликов  и
фигур.  Пелена,  окутывавшая сознание,  тает  как  туман.  Голос  главного
гипнолога бодр и звонок, он велит проснуться, вскочить, радостно ворваться
в  жизнь.  Сеанс окончен.  И  сразу же  отчетливо,  во  всем  разнообразии
выстраиваются факты  опроса больных.  Образуют стройное единое сооружение,
увенчанное бесспорным выводом.  Что  за  чудесная  штука  -  гипнотерапия!
Действительно, голова работает вдесятеро лучше, чем обычно...
     А  если внушать под гипнозом нечто мрачное,  злобное;  опустошенность
души, ненавист