какая-нибудь попытка сорвалась? Недаром я в свое время дал
доктору Ларри от ворот поворот...
     - Ох,  недаром!  -  помотал  курчавой  головой  Калантаров.  И  вдруг
придвинулся совсем вплотную,  точно хотел через несколько тысяч километров
пошептаться  с  Паниным:   -   Производительность  падает,  командир.  Вот
обобщенный график за сегодня...  то есть для вас за вчера и сегодня!  - Он
поднял пучок шелестящих лент.  - Об этом еще никто не знает. Видите, после
всех  взлетов  идет  плавный,  но  непрерывный  спад  продуктивности.  Это
истощение,  Виктор Сергеевич, истощение... Я по себе чувствую, как труднее
с каждым часом говорить, писать, думать, даже отдавать команды машинам!
     Георгий чуть слышно всхлипнул и запустил руку в волосы.
     - А ну не раскисать!  -  как некогда на "Вихре",  прикрикнул Панин. -
Что за паника?  -  И спокойно, деловито: - У тебя есть данные самых свежих
анализов Ларри?
     - Есть, но...
     - Давай-ка  без  "но"...  -  Совсем ощутив себя  на  "Вихре",  Виктор
Сергеевич чуть было не сказал "штурман". - Какие данные?
     - Он  сделал  нескольким испытателям лазерное  просвечивание спинного
мозга... - Георгий снова замялся, Панин подбодрил его энергичным жестом. -
Говорит,  что  нашел какое-то  вещество,  воздействующее на  высшие отделы
мозга.  В земных условиях оно вроде бы не вырабатывается... Ларри считает,
что этот спинномозговой секрет и стабилизирует новый ритм...
     - Погоди-ка, дай подумать. Помолчи, штурман.
     Назвал-таки...  У  того даже брови дернулись от  удивления.  Не беда,
пусть отвлечется на минуту от своих горестей.
     Что-то внезапно забрезжило в памяти Виктора Сергеевича. Что-то, право
же,  не  имевшее никакого отношения ни  к  спинномозговым веществам,  ни к
нарушенному ритму,  и тем не менее приятное.  Несущее надежду.  Э,  совсем
расклеился Жора. И впрямь истощение...
     "В  земных условиях не вырабатывается".  Там,  где сильное тяготение;
где намного выше нагрузки и  на  психику и  мышцы.  Переселить сейчас всех
этих несчастных на Землю - значит убить. Они просто не выдержат, тут Ларри
прав...
     Необходима резкая кратковременная встряска. Чтобы не совсем раздавить
подорванные организмы,  а заставить их бороться. Посоветоваться, что ли, с
Мариной?  Нет,  Калантаров обидится:  вон какую развел конспирацию.  Кроме
того,  он  доверяет своей интуиции.  Он  чувствует,  что близок к  верному
решению.
     Встряска.  Стресс.  Черт  ли  в  том,  какая  именно химия закрепляет
изнуряющий ритм!  Ударить по функции.  Оказать противодействие. Химия сама
придет в норму...
     Ага,  вот оно!  Вертелось у  порога сознания...  Акопян.  Конечно же,
Сурен Акопян. Все тот же марсианский рейс "Вихря".
     Бортинженер захандрил,  потерял работоспособность,  всякий  интерес к
своему делу.  И вот Виктор Сергеевич вопреки всем медицинским традициям не
позволил пичкать Сурена лекарствами,  томить постельным режимом. Наоборот:
рискнув всем на свете, командир послал Акопяна за борт корабля, в открытый
космос -  устранять несуществующие неполадки двигателя...  Стиснутый между
болезненным страхом и  чувством ответственности за  полет,  Сурен мог либо
сломаться окончательно, либо найти в себе глубинные резервы сил. Произошло
второе.  Еще  в  прошлом столетии академик Александр Богомолец призывал не
помещать больной организм в  тепличные условия,  а  заставлять его активно
бороться с  хворью:  на  этом  принципе было  основано действие знаменитых
сывороток. Акопян выздоровел от "сыворотки" Панина.
     Решившись, Виктор Сергеевич сказал напряженно ждавшему Калантарову:
     - Ты вот что,  штурман...  Я  тебе сейчас кое-что посоветую,  а ты не
удивляйся  и  не  перебивай.   Акопяна  помнишь?   Так  вот,   всем  твоим
"перестроенным" нужен хороший стресс. Как сказала бы Марина, - сверхмощный
раздражитель, рождающий стойкий очаг возбуждения. Понятно?
     Георгий только хлопал смоляными ресницами,  сделавшими бы честь любой
опереточной примадонне. Виктор Сергеевич, как всегда, раздражаясь от чужой
непонятливости, объяснил подробно...
     Впрочем,   сообразив,   что   к   чему,   Калантаров  обрадовался  до
чрезвычайности,  целиком  принял  предложение Панина  и  обещал  сохранять
полную   секретность,   посвятив   только   руководителей  соответствующих
комплексов.
     Рискованный план  командира предусматривал сокрытие  истины  на  всех
уровнях. Нужна была неподготовленная, искренняя реакция Земли: переполох в
Космоцентре,   радиопризывы  держаться  пока  возможно,   спешная  посылка
спасательной эскадры.  Пусть  бы  потом взгрели фальсификаторов по  первое
число,  неважно:  надо было спровоцировать подлинную,  внезапную, жестокую
борьбу за жизнь...
     И  Космоцентр СССР,  так же  как и  национальные службы многих стран,
добросовестно сыграл  свою  роль  в  постановке.  Волновой  сорвал  голос,
руководя действиями сотен астероидных поселенцев и ракетного флота.  Шутка
ли - одновременная катастрофическая разгерметизация на электроцентрали, на
командном пункте, в порту, в здании солнечной ловушки...
     Несмотря  на  дружную,  слаженную  работу  аварийных групп,  давление
внутри  "пораженных" строений продолжало неумолимо падать.  Все  население
станции надело скафандры.  Стаи автоматов - "жучков" расползлись по стенам
и  крышам,  елозили  коридорами,  выискивая места  утечек.  Женщин  спешно
разместили в  наличных  кораблях.  Не  обошлось без  пострадавших:  одного
монтера основательно помяли в давке, четверых инженеров отправили на Землю
с  острой  кессонной  болезнью  -  их  скафандры  оказались  неисправными.
Возбуждая всеобщую панику,  Калантаров отмечал слабые  места  космического
поселка:  где хуже всего налажено оповещение,  у кого не хватает ремонтных
автоматов,  кому не  мешало бы  вытряхнуть пыль из  кладовых со средствами
индивидуальной защиты...
     Но   хитроумные  "режиссеры"  не  ограничились  имитацией  гигантской
аварии. Время происшествия было выбрано вполне определенным образом. Когда
на станции,  в соответствии с сорокавосьмичасовым суточным циклом,  должна
была наступить долгая "ночь",  лампы дневного света и не подумали гаснуть.
По потолкам все так же ползли в  голубизне перистые и кучевые облака,  над
переплетами оранжереи сиял тропический небосвод.
     "Пробоины" и  "заклинившие" клапаны  воздуховодов были  найдены после
целого  дня  изнурительной работы.  Несмотря  на  невесомость  и  экономию
мышечных усилий,  люди буквально валились с  ног.  И  вот,  едва поселенцы
успели дотащиться до  своих комнат и  сбросить осточертевшие гермокостюмы,
как  потолочные облака окрасились вишневым соком заката,  а  затем сиренью
сумерек.  Пришла "ночь".  И  продолжалась она,  как  встарь,  около десяти
часов. Все это время намаявшиеся поселенцы проспали, словно под наркозом.
     Конечно же,  не все сразу пришло в  норму.  К  обеду доктора Митчелла
просто осадили пациенты.  Жаловались на усталость, головные боли, тошноту.
Приборы отмечали повышение кровяного давления. Чаще бились сердца, в крови
прибавилось адреналина.  К  вечеру самые  слабые слегли.  У  оставшихся на
ногах производительность труда упала почти до  нуля.  Комбинат практически
стоял без дела.  В ход пошли возбуждающие средства,  массовый гипноз через
радиодинамики.
     И  Волновой,  и  более высокие начальники астероида догадались кое  о
чем,  когда "ночь" на  станции вновь наступила после обычного земного дня.
Калантарова вызвали в Москву и попросили доложить. Он отмалчивался, просил
подождать еще  несколько дней.  Ларри тем  временем продолжал обрабатывать
население  микропланетки  внушением  по   радио,   назначал   лекарства  и
процедуры,  распорядился увеличить содержание витаминов в пище. Теперь все
оранжерейные плоды без остатка шли на стол поселенцев.
     К  концу сумасшедшей недели Митчелл доложил Тарханову об исчезновении
у   испытателей  коварного   спинномозгового  секрета.   Больничные  койки
опустели.  Цех  точного литья при общем ликовании дал 103 процента дневной
нормы.  Георгий повинился во всех кознях, но не выдал Панина. Командир сам
связался с  "нашим  министром" и  взял  вину  на  себя.  Геннадий Павлович
ограничился устным разносом:  а  если бы  кто-то погиб в  спровоцированной
суматохе?  Вон,  лечатся же  от кессонки четверо инженеров,  и  у  монтера
сломано ребро... Панин с достоинством ответил, что инженеры - разгильдяи и
сами виноваты в том, что у них, должно быть, мыши устроили родильный дом в
скафандрах;  случай же с монтером доказал только то,  что на централи надо
расширить люки.  А в общем,  победителей не судят.  Двадцатичетырехчасовые
сутки  возвращены астероиду;  никаким другим способом,  кроме общей доброй
встряски,  этого не  удалось бы сделать.  Геннадий Павлович побранился еще
для порядка и  сказал,  что с командиром надо было бы поступить по примеру
некоторых древних полководцев:  наградить за храбрость,  а  затем наложить
взыскание за своеволие...
     В   общем,   история   со   спутанным   временем   окончилась  вполне
благополучно.   Митчелл  выступил  по  телевидению  с  речью,   в  которой
доказывал,  что эксперимент удался на  все...  ну,  не сто,  так девяносто
девять. В условиях стабильно малого тяготения продленный цикл человеческой
деятельности возможен,  полезен,  и  может быть  рекомендован для  дальних
перелетов.  Но  успокаиваться на  достигнутом рано.  Надо  найти  ключ,  с
помощью  которого  легко   и   быстро  совершался  бы   обратный  переход,
возвращение в нормальный человеческий ритм. Возможно, следует обратиться к
глубинным механизмам реактивности, к системам уравновешивания стрессов...
     Доктор призвал до  окончания поисков постепенно свернуть исследования
в  перуанском городе под куполом,  возвратить его жителям привычный земной
цикл дней и ночей.


     И    телевизионный   холл    пансионата   снова   огласился   спорами
первопоселенцев...
     Непроизвольно наблюдая,  как  сменяются фосфорические цифры этажей на
табло внутри лифтовой кабины, Марина взвешивала сегодняшний вывод.
     Действительно,  первые  признаки  "космического  сюрприза"  появились
буквально через  день-два  после  доклада  Ларри.  Пока  на  астероиде шли
перипетии   опасного   эксперимента,   старожилы   находились  в   крайнем
напряжении,   "болели"  вовсю,  переживали  каждую  подробность  борьбы  с
невидимой силой ритма,  как собственную беду или успех.  Пожалуй,  и здесь
стоило бы вспомнить Богомольца.  Окончились страсти, расслабился организм,
и сразу же вот вам,  получите. Недаром, как пишут в исторических хрониках,
во  время  войны солдат мог  ночами лежать на  снегу,  киснуть по  горло в
болоте и не подхватить даже легкого бронхита.  Другое дело - мирное время.
На покое сразу заноют фронтовые болячки,  загнанные вглубь мощной пружиной
психической мобилизации.  Господи,  не лечить же теперь Панина и товарищей
каким-нибудь искусственным извержением вулкана в саду пансионата?!
     ...А почему, собственно, эта напасть пощадила ее, Марину? Если верить
новой,  достаточно стройной  гипотезе,  ответ  прост.  Старожилы астероида
отдыхали  -  самозабвенно  и  бездумно.  Их  реактивность  была  понижена.
Стрижовой же приходилось только мечтать об отпуске.  Хотя и  находится она
сейчас  на  положении  отдыхающей,   профессиональный  долг  не  позволяет
оставить наблюдение за  товарищами,  опыты,  тесты,  теоретическую работу.
Во-первых,  старожилы -  это близкие,  дорогие люди.  Она просто не  имеет
права полностью передать контроль над  ними чужим,  официально назначенным
медикам.  Во-вторых -  это уникальная группа обследуемых, двадцатимесячные
робинзоны орбитального острова: Марина не может упустить такой драгоценный
научный материал.  Одним словом,  как бы то ни было, но Стрижова оказалась
единственным членом экипажа, который не поддерживал азартных "болельщиков"
и мало интересовался,  какой ритм в конце концов победит на станции. И до,
и  во время,  и после митчелловской заварухи Марина все так же возилась со
своим  инструментарием,  делала  анализы  и  замеры,  надоедала друзьям  с
опросами и осмотрами:  "Пошла бы ты лучше к морю, бычков половить! Хочешь,
подарю удочку?" Суетилась,  суетилась,  вот и уберегла себя. А все заядлые
удильщики теперь охают по комнатам...
     Лифт остановился на одиннадцатом этаже.  Десять предыдущих пустовало.
После этой напасти экипаж перевели под самую крышу.  Карантин затягивался.
Торец  коридора  был  перекрыт  прозрачной пленкой  -  она  распространяла
бактерицидное излучение.  В  тугой перепонке был клапан для входа.  За ним
стоял столик с селекторным пультом. Рядом в кресле дремал санитар, похожий
на атомщика с астероидной централи: жесткий блестящий комбинезон, забрало,
огромные перчатки до локтя. Дальше была еще одна пленочная преграда.
     Санитар узнал Марину,  но  она  все же  показала пластмассовый жетон.
Пройдя  первый  барьер,  остановилась на  влажном  поролоновом ковре,  под
гроздью мощных фиолетовых ламп. Стояла не менее трех минут, по инструкции.
Затем вышла в коридор.
     Обстановка здесь напоминала инфекционное отделение больницы. Впрочем,
газетчики и  так  раструбили на  весь мир об  "астероидной чуме с  длинным
инкубационным  периодом",   о  "вирусах  погибшего  Фаэтона",   которые-де
"миллионы лет  ждали питательной среды".  Навстречу гостье другой безликий
санитар  катил  никелированную тележку  с  медикаментами,  из  приоткрытых
дверей доносились кислые аптечные запахи.
     Она  вошла  в  квартиру  Виктора  Сергеевича,   для  порядка  стукнув
костяшками пальцев о дубовую дверь.  В прихожей было пусто; на столике под
зеркалом  валялись опустошенные ампулы.  Из  кабинета доносилась музыка  с
обилием ударных, времен рок-н-ролла.
     Панин сидел в  плетеном кресле у  открытого балкона.  Просто и  скупо
обставленная комната со стенами и мебелью,  окрашенными в спокойные теплые
тона,  не  привлекала внимания  ничем,  кроме  объемистого букета  розовых
миндальных веток да мисочки с тепличной клубникой. Алые ягоды в аккуратных
зеленых   воротничках  заставили   Марину   нетерпеливо  взглотнуть,   она
вспомнила, что так толком и не позавтракала сегодня.
     Виктор Сергеевич приглушил магнитофон,  стоявший у его ног, и отложил
свежий журнал,  приветствуя  гостью.  На  нем  была  тенниска  с  отложным
воротом,  белые шорты и такая же полотняная шапочка. Половина лица закрыта
дымчатыми очками.  Еще издали Стрижова увидела странную красноту его кожи,
воспаленно-розовые  пятна на руках.  Она так и рванулась вперед,  но Панин
удержал резким жестом:
     - Не надо,  Маришка, мало ли что... Сядь лучше за стол, ешь клубнику.
Хороша, и не скажешь, что гидропонная...
     По привычке подчиняясь командиру, она опустилась на стул и машинально
сунула в рот ягоду.
     - Давно это с вами?
     - Проснулся, увидел.
     - Ну, дайте хоть посмотреть. Я ведь как-никак врач...
     Панин был  страшен.  Руки,  грудь,  ноги  до  колен -  все  покрылось
выпуклыми бляшками размером с  монету;  лицо горело чистым маковым цветом.
Осмотрев командира,  Марина  на  ватных  ногах  вернулась к  столу.  Мысли
путались.  Чтобы  сосредоточиться,  стала раскладывать узором на  скатерти
подсохшие  хвостики  ягод,  очевидно,  еще  с  вечера  съеденных  Виктором
Сергеевичем.   Тем-то   и   пугала  причудливая  нежить,   бог  весть  как
прицепившаяся ко всему астероидному экипажу в самом конце карантина. У нее
было много форм.  Одни космонавты покрывались обильными сыпями и экземами,
у  других  не  желала  свертываться  кровь  из  пустяковой  ранки,  третьи
задыхались   от   катастрофического   насморка.   С   бывшего   начальника
электроцентрали, Повилайтиса, кожа сходила лоскутами, как со змеи во время
линьки.  В  общем,  если бы  не  одновременность поражения,  можно было бы
подумать,  что  в  пансионате  поселился  сразу  целый  заповедник  хищных
неземных микробов.
     ...И  самое  невероятное:   никаких  новых  бактерий  не  обнаружили?
Утонченнейшие  способы  диагностики,   компьютерные  обследования  -   все
приводило  к  одному  результату:  у  кошмарных  симптомов практически нет
основы!  Микросреда организмов -  в  норме.  Подчас так и хочется поверить
чужеземным  газетным   крикунам   и   объявить  все   случившееся  "местью
потревоженного космоса".
     До сих пор командир испытывал лишь легкие недомогания: головную боль,
рези в  пищеводе.  Теперь придется переоборудовать его спальню в настоящую
палату -  как у  Повилайтиса и многих других.  Ставить кровать с воздушной
подушкой вместо матраца, чтобы пораженное тело не касалось постели.
     - Что нам готовит Тарханов?  - спросил Панин, обессиленно откидываясь
на  спинку кресла.  -  Мне он  уже давно не  звонит,  наверное,  не  хочет
расстраивать... Он еще не уехал?
     - Нет.  Живет со  всем своим штабом в  седьмом корпусе.  Туда к  нему
понаехало спецов со всего мира.
     - А-а...  -  Виктор  Сергеевич прикрыл глаза покрасневшими веками.  -
Верный товарищ... Он еще надеется!
     - А  вы  разве  оставили  надежду?  -  так  и  подобралась  Марина  с
клубничным хвостиком в руке.  - Это уж никак на  вас  не  похоже!  Знаете,
отчаявшийся больной мешает целителю...
     - Оставь надежду...  -  горько усмехнулся командир.  - Слова-то какие
дантовские.  "Лашьята огни сперанца..."  -  Он повернулся в сторону двери,
махнул распухшей рукой:  - Да на моем месте любой бы волком завыл! Смотри,
чем они сейчас будут меня пичкать, твой Семен со штабом! Хоть бы ты на них
повлияла...
     - Я сейчас сама на подозрении, - ответила Марина, глядя как медсестра
вкатывает тележку с закрытыми блюдами. - Только и разницы, что не сижу под
замком.  А  те  каждый день ждут,  когда же  это Стрижова начнет на  куски
рассыпаться...
     Медсестра  была  строгая.  Несмотря  на  низко  надвинутую шапочку  и
респиратор,  можно  было  заметить бледность и  сухость  ее  впалого лица.
Цепким,  неприязненным взглядом окинула она Марину.  Руками в  зеленоватых
перчатках  принялась  расставлять  тарелки.   В  самом  деле,  не  слишком
аппетитный  завтрак:  что-то  вроде  каши-размазни,  тонкие,  как  бумага,
кусочки хлеба, мутная витаминная жидкость, набор пилюль и таблеток...
     Увидев  мисочку  с  клубникой,   медсестра  буквально  остолбенела  и
сделалась еще бледнее.  Потом метнула такой взгляд на  Марину,  что,  будь
глаза человеческие наделены свойствами физического воздействия, обратиться
бы Стрижовой в  кучку пепла.  Наконец,  с  видом величайшего долготерпения
сложила ладони перед грудью и воскликнула тонким голосом:
     - Виктор Сергеевич!
     - Это  не  она  принесла,  Лида,  -  мигом откликнулся проницательный
командир. - Это мне вчера принесли.
     - Кто?! - чуть не плакала сестра.
     - Так я и выдам, ждите. Лучше не ругайте меня, а войдите в положение.
Ну мыслимо ли третью неделю подряд есть эту чушь?
     - Виктор Сергеевич, не будьте мальчишкой! - продолжала убеждать Лида,
и  настоящие слезы выступили у нее на глазах.  - Вы ведь взрослый человек,
космонавт, как же можно нарушать лечебную диету, не слушаться врачей?..
     И  тут Марине,  иронически слушавшей наставления медсестры,  пришла в
голову неожиданно отчетливая и  донельзя элементарная идея.  Да,  если она
права, то ларчик не то что просто открывается, он распахнут настежь.
     Почему-то  захотелось расцеловать эту  нелепую,  занудную,  шмыгающую
носом  Лиду;  она  искренне  заботится о  командире,  так  сказать,  горит
профессиональной тревогой...  Вместо  поцелуев Марина  сказала  как  можно
приветливее:
     - Не  сердитесь на  Виктора  Сергеевича,  дорогая  коллега,  а  лучше
позвольте задать ему  пару вопросов.  Я  ведь тоже врач,  и  хожу сюда для
того, чтобы помочь вылечить...
     Сестра снова покосилась на Марину,  но уже не испепеляюще,  а  даже с
каким-то растерянным ожиданием, мол, поддержи, он такой упрямый!
     Стрижовой зах