нственное  различие заключалось  в том,  что космические 
ракеты были многоступенчатыми. 
- Вы, ребята, слишком молоды и этих ракет не видели, - сказал инженер, - но 
это были самые большие  космические корабли, когда-либо построенные людьми. 
Большие  по  необходимости  и ужасно  неэффективные.  Как  вы знаете,  Луны 
впервые достигла  четырехступенчатая ракета. В длину  она почти не уступала 
"Мейфлауэру",    но   полезного    груза   могла   нести    меньше   тонны. 
Характерно,  что   с  развитием   технологии  корабли  уменьшались,   а  не 
увеличивались  в  размерах.  Следующим   этапом  стали  ракеты  с  атомными 
двигателями.  Это   был  значительный  прогресс;   отпала  необходимость  в 
ступенях.   Такая   ракета,   размером   с   "Дедала",   не   нуждалась   в 
катапультировании, чтобы оторваться от  Земли и слетать на Луну или даже на 
Марс.  Но у  этих кораблей остались  те же  недостатки, что были  у прежних 
ракет:  они  целиком  зависели от  атомного  реактора,  который должен  был 
разогреть реактивную массу и вытолкнуть струю через сопло, - в точности как 
их   предшественники   зависели   от   химического  топлива,   выполнявшего 
аналогичную функцию. 
Последним  достижением  технологии  стали  корабли,  превращающие  массу  в 
энергию,  такие,  как "Мейфлауэр".  Возможно,  мы достигли  высшей точки  в 
кораблестроении,   поскольку   суда  такого   типа  теоретически   способны 
достигнуть скорости  света. Возьмем,  к примеру, наш  полет: мы разгонялись 
при нормальной  силе тяжести в течение  четырех часов и двадцати  минут - и 
набрали  скорость более  девяноста миль  в секунду.  Если бы  мы продолжали 
лететь  с ускорением  чуть больше  года, корабль  почти достиг  бы скорости 
света. 
Что касается энергии, то  на таких кораблях ее в избытке. При стопроцентной 
эффективности  трансформации достаточна  будет  превратить в  энергию всего 
один  процент массы  корабля  и еще  один процент  использовать  в качестве 
рабочего  тела для  реактора.  Таким будет  "Звездный скиталец",  когда его 
построят. 
Какой-то малыш поднял руку: 
- Мистер главный инженер! 
- Да, сынок? 
- А если прибавить  еще несколько недель - корабль превысит скорость света? 
- Нет, - покачал головой мистер Ортега. 
- Почему, сэр? 
- Ты хорошо знаешь математику, сынок? 
- Ну... то, что учат в школе. 
-  Боюсь, тогда  нет смысла  объяснять. Просто  поверь мне на  слово: самые 
великие ученые умы уверены, что это невозможно. 
Вообще-то этот  вопрос уже давно  не давал мне покоя.  Почему нельзя лететь 
быстрее света? Мне прекрасно  известно, что уравнения Эйнштейна доказывают, 
что скорость больше световой - это величина, не имеющая смысла, нечто вроде 
веса песни  или цвета  звука, поскольку в  нее входит квадратный  корень из 
минус единицы. Но все  это теория, а как показывает история развития науки, 
если она вообще чего-то  стоит, ученые меняют свои теории не реже, чем змеи 
кожу. Я поднял руку. 
- О'кей, - сказал инженер. - Говори, вихрастый. 
- Мистер Ортега, что,  по-вашему, произойдет со "Звездным скитальцем", если 
при скорости,  близкой к световой, капитан  вдруг резко увеличит ускорение, 
скажем, до  шести "g"?  Учитывая, что превысить  скорость света невозможно? 
-  Ну,  корабль...  Скажем   так...  -  Он  запнулся  и  усмехнулся  совсем 
мальчишеской улыбкой: - Слушай, парень, ты мне таких вопросов не задавай. Я 
всего лишь инженер с  мохнатыми ушами, а не физик-математик. - Он задумался 
и добавил: - Честно  говоря, я не знаю, что произойдет, но многое отдал бы, 
чтобы выяснить.  Может, тогда удалось бы своими  глазами увидеть, на что он 
похож,  корень из  минус  единицы. -  И быстро  сменил  тему: -  Вернемся к 
"Мейфлауэру".  Вы,  наверное, знаете,  что  первый  "Звездный скиталец"  не 
вернулся  и  "Мейфлауэр" планировали  сделать  "Скитальцем"  номер два.  Но 
конструкция  корабля  устарела еще  до  того, как  его начали  монтировать. 
Поэтому  имя "Звездный  скиталец" отдали  новому звездолету, а  наш корабль 
назвали "Мейфлауэром"  и передали колониальной службе.  Вам, ребята, крупно 
повезло. Раньше  колонисты проводили  в космосе два года  и девять месяцев, 
прежде  чем добирались  до  Ганимеда. Вы  же долетите  туда за  два месяца. 
- А быстрее нельзя? - раздался чей-то голос. 
- Можно.  Но не нужно. Это чревато  всякими осложнениями в астронавигации и 
пилотировании.  На кораблях  такого  типа энергетика  опережает всю  прочую 
технику. Наберитесь  терпения; ваши внуки будут  преодолевать расстояние до 
Ганимеда за  неделю при постоянной нормальной  силе тяжести. Кораблей будет 
так  много, что  им  понадобится дорожная  полиция и,  может  быть, удастся 
вывозить  с  Земли весь  излишек  населения, который  прибавляется за  год. 
Ладно, хватит  об этом.  Кто из вас мне  скажет, что означает "E  равно М С 
квадрат"? 
Я мог  бы ответить  на вопрос, но  я уже один  раз поднимал руку,  и мне не 
хотелось  прослыть  выскочкой.  В  конце  концов  парень  постарше  сказал: 
- Это означает, что массу можно превратить в энергию. 
- Верно! - согласился  Ортега. - Первым подтверждением тому явилась атомная 
бомба,  испытанная в  1945 году  в Аламогордо, штат  Нью-Мексико. Испытание 
было экстренным  - люди еще  не умели управлять атомной  энергией; все, что 
они  могли, это  с  треском взорвать  бомбу. Затем  начали  строить атомные 
электростанции, работающие  на уране, но их  эффективность была ниже всякой 
критики, ибо  в энергию превращалась микроскопически  малая доля массы. Так 
продолжалось  до тех  пор,  пока Килгор  не открыл  уравнения трансформации 
энергии - какие именно,  узнаете, когда подрастете, если будет желание. Так 
вот,  Килгор  показал,  как  можно  на практике  подступиться  к  уравнению 
Эйнштейна, открытому еще в 1905 году. 
Но люди  все еще не знали, как  управлять этим процессом. Для трансформации 
массы в  энергию требуется  дополнительная специфическая масса,  которая не 
станет превращаться в энергию, когда не нужно, и будет удерживать реакцию в 
заданных пределах.  Обычный металл  для этой цели  не годится -  с таким же 
успехом можно использовать сливочное масло. 
Но уравнения  Килгора, когда их сумели правильно  прочесть, дали ответ и на 
этот  вопрос.  А  теперь  скажите мне:  кто  знает,  сколько энергии  можно 
получить из грамма массы? 
Никто не знал. 
- Ответ  все в том  же старом добром уравнении  Эйнштейна, E=MxCквадрат. Из 
одного грамма массы получается  девять на десять в двадцатой степени эргов. 
Он   записал  уравнение:   1   г  =   9  x   10_в_двадцатой_степени  эргов. 
- Вроде  не так уж и  много, да? - продолжал  инженер. - Попробуем записать 
иначе. 
И записал: 900 000 000 000 000 000 000 эргов. 
- А  теперь прочитаем: девятьсот миллионов  триллионов эргов. Все равно это 
вам  мало что  говорит, верно?  Такие числа  непостижимы для  восприятия. У 
физиков-атомщиков всегда  под рукой  целый бочонок нулей, как  у плотника - 
ящик с гвоздями. 
Попробую  еще  раз.  Фунт  массы -  любой  массы,  скажем,  фунт перьев,  - 
превращенный  в  энергию,  дает  пятнадцать  триллионов  лошадиных  сил  [1 
лошадиная  сила =  736  Вт.] в  час. Теперь  понимаете,  почему "Мейфлауэр" 
собирали   на   орбите   и  почему   он   нигде   не  может   приземлиться? 
- Слишком горячий, - предположил кто-то из ребят. 
-  Мягко сказано.  Если бы  "Мейфлауэр" стартовал  из космопорта  в Мохаве, 
Лос-Анджелес  и  другие  поселения  на  юге Калифорнии  превратились  бы  в 
раскаленную  лаву,   а  радиация   и  жара  поубивали  бы   людей  на  всем 
калифорнийском побережье.  Потому-то экран, который  вы видели, преграждает 
доступ к корабельным двигателям и горелке. 
К несчастью, Горлодер Эдвардс оказался в нашей группе, поскольку мы были из 
одной каюты. И конечно же, он не мог не выступить. 
- А если потребуется ремонт? 
-  Там  нечего  ремонтировать, -  ответил  инженер.  - Никаких  механически 
движущихся деталей там нет. 
- Ну а вдруг все-таки? - не унимался Горлодер. - Как же вы сможете отладить 
двигатель, если к нему совсем нет доступа? 
Горлодер  способен вывести  из  себя святого.  В голосе  инженера зазвучали 
нетерпеливые нотки: 
- Поверь  мне, сынок,  даже если бы  ты мог добраться  до него,  ты вряд ли 
захотел бы это сделать. Ей-Богу, вряд ли! 
Горлодер хмыкнул: 
-   Но  если  ремонт   невозможен  -   зачем  тогда  в   экипаже  инженеры? 
Мы  затаили  дыхание.  Мистер   Ортега  побагровел,  но  сказал  совершенно 
спокойно: 
-  Полагаю, затем,  чтобы отвечать  на дурацкие вопросы  всяких молокососов 
вроде  тебя. -  Он повернулся к  аудитории и  спросил: - Есть  еще вопросы? 
Вопросов, естественно, не было. 
-  Думаю,  на  сегодня  достаточно, -  объявил  инженер.  - Урок  закончен. 
Позже я рассказал обо всем отцу. Он помрачнел: 
-   Боюсь,   главный   инженер   Ортега   не  сказал   вам   всей   правды. 
- Чего? 
-  Во-первых, у  него хватает забот  и по  эту сторону экрана:  здесь полно 
всяких механизмов.  А во-вторых,  если понадобится, он  сможет добраться до 
двигателя. 
- Как это? 
- Существуют меры предосторожности, предусмотренные для экстренных случаев. 
И  тогда мистер  Ортега  сможет воспользоваться  своей привилегией:  надеть 
скафандр,  выйти  в  космос,   добраться  до  кормы  и  принять  эти  меры. 
- Ты хочешь сказать... 
- Я  хочу сказать, что через несколько  минут после этого помощник главного 
инженера автоматически  продвинется по службе. Главных  инженеров, Билл, не 
зря подбирают так тщательно - и не только по уровню технической подготовки. 
В  груди у  меня похолодело; мне  даже думать  об этом больше  не хотелось. 
 
 
                               Глава 7 
                          Космические скауты 
 
Как только  спадает первое возбуждение, путешествие  на космическом корабле 
становится  скучнейшим  времяпрепровождением..  Никаких  тебе  пейзажей  за 
окном,  заняться   совершенна  нечем,  да  и   негде.  Как-никак  на  борту 
"Мейфлауэра"  почти  шесть  тысяч   человек,  тут  особо  не  разгуляешься. 
Возьмем, к  примеру, палубу "Б" с ее двумя  тысячами пассажиров. От носа до 
кормы у  нее 150 футов, а  окружность цилиндра - 500  футов. Таким образом, 
получается в  среднем сорок квадратных футов  на пассажира, но львиную долю 
их  съедают лестницы,  переходы,  переборки и  так далее.  В  результате на 
каждого из нас приходилась  только та площадь, которую занимала койка, плюс 
еще пятачок - рядом постоять, когда не спишь. 
Для родео места, прямо  скажем, маловато. Даже в салочки и то не поиграешь. 
Палуба "А" была чуть больше, "В" - чуть меньше, но в среднем выходило то на 
то. Совет  установил скользящий график, чтобы мы не  ходили друг у друга по 
головам в  столовой и в душе. Пассажиры на  палубе "А" жили по гринвичскому 
времени;  для палубы "Б"  определили временной  пояс "плюс восемь",  как на 
берегу  Тихого  океана,  а  для  "В",  наоборот,  "минус  восемь",  как  на 
Филиппинах. Таким образом, мы  существовали в разных временных поясах, хотя 
официально корабельные сутки отсчитывались по Гринвичу, а все эти ухищрения 
преследовали  лишь  одну  цель  -  обеспечить  нормальную  работу  кухни  и 
столовых. 
Кормежка  превратилась в  наше основное  развлечение. Встаешь  с утра  - не 
столько уставший,  сколько утомившийся  от скуки - и  ждешь завтрака. Потом 
пытаешься  сообразить,  как убить  время  до  обеда. И  весь день  напролет 
томишься  ожиданием,  когда  же  наконец наступит  вожделенный  миг  обеда. 
Поэтому,  надо  признать,  идея  со  школой  оказалась удачной.  По  два  с 
половиной  часа  утром и  после  обеда  мы проводили  на занятиях.  Правда, 
некоторые взрослые  ворчали, что  столовые и все  свободные помещения вечно 
забиты школьниками, но чего,  собственно, они от нас хотели? Чтобы мы вбили 
крюк в  небо и подвесились на  нем? В любом случае,  собранные в классы, мы 
занимали   меньше   места,   чем    если   бы   болтались   по   коридорам. 
Школа у  нас получилась оригинальная. В  грузовом отсеке хранились какие-то 
учебные пособия,  но подобраться к ним было сложно, да  и места для них все 
равно  не хватало.  Каждый класс  насчитывал двадцать  пять ребят  и одного 
взрослого, который что-нибудь о чем-нибудь знал. (Вы не поверите, как много 
взрослых  вообще   ничего  не  знают!)  Учителя   делились  с  нами  своими 
познаниями,  а потом мы  задавали вопросы  и нам задавали  вопросы. Никаких 
тебе   экзаменов,    лабораторных   работ,    стереофильмов   или   опытов. 
Отец говорит, что это  лучший метод преподавания. Настоящий университет, по 
его  словам, -  палка  о двух  концах: с  одной  стороны учитель,  с другой 
ученик. Но отец у меня немножко романтик. 
Скучища была такая, что  я забросил свой дневник; впрочем, все равно у меня 
кончилась пленка. 
По вечерам  мы с  Джорджем играли партию-другую в  криббидж: отец ухитрился 
протащить на борт доску  и карты. Но вскоре по просьбе судового совета он с 
головой  погрузился в  какие-то технические  расчеты, даже вечерами  не мог 
освободиться.  Молли предложила,  чтобы я  научил ее играть;  я согласился. 
Потом я  обучил и Пегги.  Надо признать, для девчонки  эта пигалица втыкала 
фишки   совсем  неплохо.   Сначала  я   немножко  дергался:  не   будет  ли 
предательством по отношению к  Анне заводить с ними дружбу? Но потом решил, 
что  Анна  одобрила  бы  мое  поведение.  Она  была  дружелюбна  со  всеми. 
И все-таки  свободного времени оставалось навалом.  При силе тяжести в одну 
треть земной и полном  отсутствии физической нагрузки спать я мог не больше 
шести  часов. Ночь  на корабле  длилась восемь  часов, но силком  в постель 
никого  не загоняли:  первую  неделю, правда,  пытались, но  потом дежурные 
махнули на  нас рукой.  После того как  вырубали свет, мы  с Хэнком Джонсом 
блуждали по темным коридорам, пока не начинали валиться с ног от усталости, 
и трепались  обо все  понемногу. Хэнк оказался совсем  неплохим парнем, его 
только нужно  было время  от времени ставить  на место, чтоб  не зарывался. 
Скаутская форма до сих пор хранилась у меня под подушкой. Как-то раз, когда 
я заправлял койку, Хэнк заметил ее и сказал: 
- Послушай, Уильям, зачем  ты цепляешься за прошлое? Все это было и сплыло. 
- Сам  не знаю, - признался  я. - А может,  на Ганимеде тоже есть скаутская 
организация? 
- Я о такой не слыхал. 
- Ну и что же? На Луне, например, есть скауты. 
Разговор о форме натолкнул  Хэнка на блестящую мысль. Почему бы нам, сказал 
он,  не  организовать  скаутские   отряды  прямо  здесь,  на  "Мейфлауэре"? 
Мы созвали  собрание. Пегги помогла нам, бросив  клич по всем палубам через 
совет  юниоров.  Решили собраться  после  школы, в  половине четвертого  по 
Гринвичу. На палубе "Б"  в это время было полвосьмого утра, а на палубе "В" 
- полдвенадцатого ночи. Но удобнее никак не получалось. Кто хотел, тот мог, 
в конце концов, поторопиться с завтраком или потянуть с отбоем и явиться на 
собрание. 
Пока все сползались, я  наигрывал на аккордеоне: отец Хэнка посоветовал нам 
с  помощью музыкального  вступления создать непринужденную  атмосферу. Клич 
был брошен  "ко всем скаутам  и бывшим скаутам". К  половине четвертого все 
близлежащие  коридоры заполнились  народом, хотя  мы выбрали  самую большую 
столовку.  Хэнк призвал  собравшихся  к порядку,  а я  отложил  аккордеон и 
принялся исполнять обязанности секретаря-летописца - с помощью магнитофона, 
взятого напрокат у связистов. 
Хэнк  произнес   краткую  вступительную  речь.  Ему   явно  стоит  заняться 
политикой,  когда повзрослеет.  Он заявил,  что все  мы на Земле  уважали и 
чтили  скаутское  движение  с   присущими  ему  традициями  товарищества  и 
взаимовыручки  и что  негоже забывать  о них  в космосе.  Традиции скаутов, 
сказал он,  восходят к  традициям первых переселенцев,  и более подходящего 
места,  чем еще  не обжитая  планета, для  них не  найти. Дух  Даниэля Буна 
[Даниэль  Бун  (1734  -  1820)  -  знаменитый  американский  первопроходец, 
открывший  дорогу поселенцам  на  запад, в  Трансильванию.] взывает  к нам, 
требуя возродить движение скаутов. 
Я даже  не подозревал, что  Хэнк на такое способен.  Речь звучала потрясно. 
Хэнк  закруглился и  незаметно подмигнул  мне. Я  встал и сказал,  что хочу 
предложить  собранию резолюцию,  а затем  зачитал ее  текст. Первоначальный 
вариант   был   куда   длиннее,    но   мы   его   существенно   обкорнали. 
Резолюция гласила: 
"Мы,  нижеподписавшиеся скауты  и  бывшие скауты,  ныне пассажиры  славного 
"Мейфлауэра",  дабы  возродить  скаутские  традиции  и  распространить  их, 
проложив путь к далеким звездам, учреждаем организацию "Бойскауты Ганимеда" 
в  полном соответствии с  принципами и  задачами скаутского движения  и тем 
самым обязуемся выполнять законы скаутов". 
Получилось, возможно,  немного напыщенно, но внушительно;  по крайней мере, 
никто не засмеялся. 
- Вы  слышали резолюцию,  - произнес Хэнк. -  Что вы на это  скажете? Я так 
понимаю, вы поддерживаете ее? 
Зал одобрительно загудел. Хэнк предложил открыть прения. 
Кто-то возразил  против названия: дескать, мы еще  не на Ганимеде, а потому 
"Бойскаутами  Ганимеда"  называться  не  имеем  права. Но  публика  его  не 
поддержала, и выступавший заткнулся. Еще один, сильно дотошный, заявил, что 
поскольку Ганимед  - планета,  а не звезда,  то выражение "проложив  путь к 
далеким звездам" - типичная белиберда. 
Хэнк объяснил, что это не белиберда, а поэтическая вольность и что полет на 
Ганимед  - первый шаг  к далеким звездам,  а за  ним будут еще  шаги, иначе 
зачем,  интересно,  сейчас   сооружают  "Звездного  скитальца"  номер  три? 
Дотошный тоже заткнулся. 
Самое  веское возражение  выдвинул  Миллиметр Мунц,  занудный самонадеянный 
коротышка. 
-  Господин председатель,  -  сказал он,  - это  собрание незаконно.  Вы не 
имеете полномочий учреждать новую скаутскую организацию. Как член девяносто 
шестого  отряда из  Нью-Джерси -  кстати, в  отряде я  на хорошем  счету, - 
возражаю против всей этой процедуры. 
Хэнк осведомился,  распространяются ли полномочия  девяносто шестого отряда 
из Нью-Джерси, к примеру, на Марс и его орбиту? 
-  Гони  его  в  шею! -  раздался  чей-то  крик.  Хэнк  постучал по  столу. 
-  Гнать  его не  обязательно,  но,  поскольку наш  брат Миллиметр  считает 
собрание незаконным, оставаться ему  здесь не подобает. Он может удалиться. 
Председательствующий больше  не принимает  его реплики во  внимание. Ставлю 
вопрос на голосование. 
Решение  было  принято   единогласно.  Затем  Хэнка  избрали  председателем 
оргкомитета.  Он тут  же  наплодил кучу  комиссий: организационно-плановую, 
мандатную,  экзаменационную, связную  и  так далее.  Оставалось лишь  найти 
среди пассажиров  бывших руководителей  и инспекторов скаутских  отрядов, а 
также учредить суд чести. На собрании присутствовало более десятка взрослых 
пассажиров. Один  из них,  доктор Арчибальд, дежурный по  палубе "А", подал 
голос: 
-  Господин  председатель, я  был  руководителем скаутов  в Небраске.  Хочу 
предложить свои услуги вашей организации. 
Хэнк пристально посмотрел на него: 
- Благодарю вас, сэр. Ваше заявление будет рассмотрено. 
Доктор Арчибальд оторопел, а Хэнк ласково продолжил: 
- Мы нуждаемся в  помощи и с радостью примем ее от бывших скаутов. Комиссия 
по связи запишет имена всех желающих помочь. 
Собрание  постановило, что  на  корабле будет  организовано три  отряда, по 
одному на  каждой палубе, поскольку собираться  всем в одно время неудобно. 
Хэнк попросил  встать всех скаутов в  звании "следопытов". Встало так много 
народу, что он велел сесть всем, кроме "орлов". Нас осталось стоять человек 
двенадцать. 
Хэнк  рассортировал  "орлов"  по  палубам и  приказал  немедленно  заняться 
формированием отрядов,  начав с избрания  временно исполняющего обязанности 
старшего кома