лгий сон", начинают рыдать без остановки.  А  некоторые,  вроде
вас, требуют одежду и хотят тут же бежать на улицу.
     - И что же? Разве нельзя? Я что, заключенный?
     - Отнюдь. Вы можете получить свою одежду. Думаю,  она  покажется  вам
несколько вышедшей из моды, но это ваша забота.  А  пока  ваши  шмотки  не
принесли, соблаговолите-ка рассказать мне, отчего такая ужасная спешка.  И
что за дело, которое требует вашего участия  в  нем  сию  минуту,  -  ведь
тридцать лет вы им не  занимались.  А  именно  такой  срок  вы  провели  в
холодном сне - тридцать лет. Неужто дело столь срочное? Или  оно  подождет
до вечера? Или даже до завтра?
     Я начал было бормотать  что-то  о  необходимости  срочно  заняться...
потом сконфузился и промямлил:
     - Может, и не так уж спешно...
     - Тогда сделайте мне одолжение, ложитесь  в  кровать.  Позвольте  мне
сперва вас осмотреть, потом вы позавтракаете и, может, побеседуете со мной
немного, прежде чем рвануть на все четыре  стороны.  Может  быть,  я  даже
смогу посоветовать вам, в какую сторону лучше рвануть.
     - Гм, хорошо, доктор. Извините за беспокойство. - Я снова забрался  в
кровать. Лежать в ней было удобно - и я вдруг почувствовал, как устал.
     - Какое там беспокойство, пустяки. Что именно нас беспокоит,  вы  еще
увидите. Хоть бы от части забот избавиться. - Он поправил на  мне  одеяло,
потом наклонился к  тумбочке-столу:  -  Доктор  Альбрехт  из  семнадцатой.
Пошлите палатную прислугу с завтраком, да... меню  -  четыре-минус.  -  Он
опять повернулся ко мне: - Повернитесь на живот и задерите пижаму  -  хочу
проверить ваши ребра. Пока я вас осматриваю, можете задавать вопросы. Если
хотите.
     Я попытался обдумать вопросы, пока  он  тыкал  чем-то  мне  в  ребра;
штуковину, которой он пользовался, я принял за стетоскоп, хотя  он  скорее
напоминал уменьшенный слуховой  аппарат.  Но  у  нее  имелся  все  тот  же
недостаток - поверхность датчика была холодной и твердой.
     О чем спросить, проспав тридцать лет? Достигли  или  нет  звезд?  Кто
теперь проповедует "война войне"? Выращивают ли детей в колбах?
     - А что, док, в фойе кинотеатров все еще  стоят  машины  для  продажи
попкорна?
     - Стояли, когда я последний раз смотрел  кино.  У  меня  нет  времени
бывать там часто. Кстати, теперь в ходу слово "хваталка", а не "кино".
     - Вот как? А почему?
     - А вы сходите разок. И сразу поймете.  Да  не  забудьте  пристегнуть
привязной ремень: от некоторых кадров зрителей аж из  кресла  выбрасывает!
Видите ли, мистер Дейвис, мы-то сталкиваемся с подобным  ежедневно  и  уже
привыкли.  Но  к  наступлению  каждого  нового  года   мы   подготавливаем
установочные словари, а также обзоры по вопросам истории и  культуры.  Это
совершенно  необходимо,  ибо,  хотя  мы  многое  делаем,  чтобы   смягчить
потрясение наших клиентов от встречи с  действительностью,  им  все  равно
чрезвычайно трудно ориентироваться в незнакомой обстановке.
     - Хм, пожалуй.
     - Несомненно так. Особенно если промежуток  времени,  проведенного  в
холодном сне, так велик, как в вашем случае. Все-таки тридцать лет.
     - А тридцать лет - максимум?
     - И да, и нет. Самый долгий период сна, с которым мы  имели  дело,  -
тридцать пять лет. Первый клиент на коммерческой  основе  был  охлажден  в
декабре 1965 года. Но среди тех, кого я вернул к жизни, вы проспали дольше
других. Теперь здесь есть клиенты, заключившие контракт  на  срок  до  ста
пятидесяти лет. Но, честно говоря, вас не должны были принимать  на  такой
долгий срок - тридцать лет: в те годы о гипотермии знали еще недостаточно.
Они здорово рисковали, но вам повезло.
     - В самом деле?
     - В самом деле. Перевернитесь-ка на спину.  -  Он  продолжил  осмотр,
потом добавил: - Но с теми знаниями, какими мы обладаем теперь,  я  взялся
бы подготовить человека к прыжку через  тысячелетие,  если  бы  кто-нибудь
взялся финансировать такое предприятие. Я бы с  годик  продержал  его  при
температуре, в которой пребывали вы, потом обрушил бы на него минус двести
в миллисекунду. Он бы выжил. Я уверен. Давайте-ка проверим ваши рефлексы.
     Слово "обрушил" мне не очень понравилось. А доктор Альбрехт продолжал
тем временем:
     - Сядьте и положите ногу на ногу. Вряд ли вы столкнетесь с  языковыми
трудностями. Конечно, я следил за своей речью  и  говорил  на  языке  1970
года. Я весьма горжусь  тем,  что  могу  разговаривать  с  пробуждающимися
пациентами на языке того  года,  когда  они  поступили  к  нам.  Я  прошел
специальный  курс  обучения  под  гипнозом.  Но  вы  полностью   овладеете
современным  разговорным  языком  через  неделю   -   тут   все   дело   в
дополнительном словарном запасе.
     Я хотел было заметить  ему,  что  по  меньшей  мере  раза  четыре  он
употребил слова, которых в  1970  году  не  знали  или  вкладывали  в  них
совершенно противоположный смысл. Но потом решил, что это будет  невежливо
по отношению к нему.
     - Вот пока и все, - наконец сказал  он.  -  Да,  кстати,  вас  хотела
повидать миссис Шульц.
     - Как?
     - Разве вы с ней не знакомы? Она  утверждала,  что  вы  ее  старинный
друг.
     - Шульц, - задумчиво  повторил  я.  -  Вероятно,  я  знавал  когда-то
нескольких женщин по фамилии Шульц, но единственная, кого могу  вспомнить,
- моя учительница в начальной школе. Впрочем, она вряд ли жива.
     - Возможно, она тоже находилась в "холодном сне". Получить ее записку
сможете, когда захотите. Так, я могу вас выписывать. Но  если  вы  человек
смекалистый, то побудете здесь  еще  несколько  дней,  чтобы  проникнуться
духом новой для вас обстановки. А я загляну к вам потом. Ну, смываюсь, как
говорили в ваше время. Вот и прислуга с завтраком.
     Я сделал для себя окончательный вывод, что в медицине он  разбирается
лучше, чем в лингвистике. Но тут я увидел прислугу и забыл  обо  всем.  Он
вкатился, аккуратно объехав доктора Альбрехта, а тот вышел из  палаты,  не
обращая внимания на прислугу и не дав себе труда посторониться.
     Итак, он вкатился, подъехал к кровати, выдвинул столик, повернул так,
что столик оказался передо мной, и поставил на него завтрак.
     - Налить вам кофе?
     - Да, пожалуйста, - ответил я. Вообще-то мне не хотелось, чтобы  кофе
стыл в чашке, пока я завтракаю, но я сгорал от желания посмотреть, как  он
справится.
     Представьте себе мое изумление - ведь это был... "ловкий Фрэнк"! Нет,
это была не та неуклюжая, на скорую руку  собранная  мною  модель,  скорее
напоминавшая электронный макет, конечно нет! Он  походил  на  "Фрэнка"  не
более, чем гоночный турбомобиль на первую безлошадную  повозку.  Но  разве
мастер может не узнать свое творение?  Я  создал  базовую  модель,  и  она
неизбежно должна была быть усовершенствована... Вот он, правнук "Фрэнка" -
улучшенный, доведенный до ума, более сноровистый, - но одной с ним крови.
     - Больше ничего не надо?
     - Минутку...
     Очевидно, я ляпнул что-то не то, потому что  робот  вытянул  из  себя
лист плотного пластика и вручил мне. Лист соединялся с его корпусом тонкой
стальной цепочкой; на нем было напечатано вот что:

     "УПРАВЛЯЕТСЯ ГОЛОСОМ - "ТРУДЯГА", модель XVII-а.
     ВНИМАНИЕ! Этот автомат  для  обслуживания  не  понимает  человеческую
речь. Он не обладает разумом, так как является всего лишь механизмом.  Для
вашего  удобства  он  сконструирован  так,  что   может   реагировать   на
нижеперечисленные распоряжения. Он  оставит  без  внимания  все  остальные
обращения к нему или (в случае, если полностью не срабатывают рецепторы  и
не замкнута цепь восприятия) предложит вам данную инструкцию.  Пожалуйста,
прочтите ее внимательно.
     Благодарим вас.

     Корпорация    "Алладин"    по    производству     автоматизированного
оборудования. Выпускает модели: "ТРУДЯГА", "ВИЛЛИ-НА-ВСЕ-РУКИ", "ЧЕРТЕЖНИК
ДЭН", "СТРОИТЕЛЬ БИЛЛ", "САДОВНИК", "НЯНЯ".
     Проектирование и консультации по вопросам автоматики.
     Всегда к вашим услугам!"

     На фабричной марке  был  изображен  Алладин,  выпускавший  джинна  из
бутылки. Ниже приводился длинный перечень простых приказаний: "стой,  иди,
медленнее, быстрее, подойди сюда, позови  сиделку"  и  так  далее.  Был  и
короткий  список  заданий   медицинского   характера,   вроде   растирания
позвоночника, а о некоторых процедурах я вообще никогда не слышал.  Список
заканчивался официальным уведомлением: "Приказания с номера  87  по  номер
242 отдаются только персоналом больницы  и  поэтому  не  включены  в  этот
список".
     Мой "ловкий Фрэнк" управлялся  кнопками  на  приборном  щитке,  а  не
голосом. Не потому, что я не додумался до этого,  просто  система  анализа
речи была более громоздкой и стоила гораздо дороже, чем весь  мой  "Фрэнк"
(старший) без упаковки. Я решил, что прежде, чем смогу вернуться к  работе
по специальности здесь, в будущем, мне придется основательно  изучить  все
новое в области миниатюризации и упрощения  электронных  систем.  Я  горел
желанием побыстрей приступить к делу; судя по  "трудяге",  мне  предстояла
интереснейшая работа,  передо  мной  открывались  невиданные  возможности.
Инженерное искусство зависит от общего технического уровня общества, а  не
от таланта отдельно  взятого  инженера.  Ведь  железные  дороги  появились
только тогда, когда развитие  техники  достигло  соответствующего  уровня.
Бедный профессор Ленгли все силы души, весь свой  гений  отдал  разработке
летательного аппарата, который, по  его  мнению,  обязательно  должен  был
взлететь,  -  но  он  на  несколько  лет  опередил   время   и   не   смог
воспользоваться  успехами  сопредельных  наук,  чтобы  увидеть  результаты
своего труда. Или взять великого Леонардо да Винчи  -  наиболее  блестящие
его изобретения не были претворены в жизнь; он намного  обогнал  эпоху,  в
которой жил.
     Мне предстоит  здесь  (я  хотел  сказать  "теперь")  многому  учиться
заново!
     Я отдал  роботу  листок  с  инструкциями  и  вылез  из  койки,  чтобы
взглянуть на табличку с  выходными  данными.  Я  не  удивился  бы,  увидев
название "Горничная инкорпорейтед", но была ли  фирма  "Алладин"  дочерним
предприятием  группы  "Менникс"?  Табличка  сообщала  не  особенно   много
сведений - название модели, серийный номер, завод-изготовитель. Но на  ней
имелся перечень патентов - около сорока, - и самый ранний, что меня  очень
заинтересовало,  датировался  1970  годом.  Я  почти  не  сомневался:   он
наверняка был выдан на основе моих чертежей и единственной модели.
     Я отыскал в тумбочке блокнот  и  карандаш  и  записал  номер  первого
патента - на всякий случай. Даже если чертежи  были  украдены  у  меня,  а
сомнений тут быть не могло, срок  действия  патента  истек  в  1987  году;
впрочем, законы могли измениться. А вот подтверди они  патент  позже  1983
года - он имел бы силу до настоящего времени. Это мне предстояло выяснить.
     На щитке автомата загорелась лампочка, и он объявил:
     - Меня вызывают. Могу я удалиться?
     - Гм. Ну конечно. Беги. - Робот полез за листком с перечнем  фраз;  я
поспешно добавил: - Иди!
     - Благодарю вас. До свидания, - сказал он, объезжая меня.
     - Тебе спасибо.
     - Не стоит благодарности, - отвечал робот приятным баритоном.
     Я вернулся в постель и принялся за завтрак, который оставил остывать,
- да только оказалось, что он не остыл. Завтрак, похоже, был рассчитан  на
средних размеров птичку, но, как ни странно, я  наелся  досыта,  хотя  был
очень голоден. Впрочем, может, за время сна у  меня  желудок  ссохся?  Уже
закончив трапезу, я вспомнил, что поел впервые за тридцать лет - на  Земле
за это время успело вырасти новое поколение. На эту мысль меня  натолкнуло
меню завтрака: оно лежало под салфеткой. То,  что  я  принял  за  копченую
грудинку,  значилось   в   меню   как   "дрожжевые   полоски,   запеченные
по-деревенски".
     Но, несмотря на тридцатилетний  пост,  еда  меня  мало  интересовала;
вместе с завтраком мне прислали газету - "Таймс" Большого Лос-Анджелеса за
13 декабря 2000 года, среду.
     Газета, которую я держал в руках, походила  на  прежние  малоформатые
газеты со сжатым текстом и большим количеством иллюстраций. Но бумага была
глянцевая, а не шероховатая,  и  иллюстрации  -  цветные  или  черно-белые
стереоскопические; в чем секрет стереоэффекта, я  понять  не  мог.  Уже  в
конце пятидесятых появились стереооткрытки, и их можно было  рассматривать
без специальных очков. Помню, ребенком я восхищался  такими  открытками  с
рекламой мороженых продуктов. Но  тогда  для  получения  стереоизображения
применялся толстый пластик с запрессованными в него  крошечными  призмами;
здесь же объемное изображение получалось на тонкой бумаге.
     Я бросил ломать  голову  над  разгадкой  иллюстраций  и  принялся  за
чтение. "Трудяга" установил газету на  специальном  пюпитре,  и  некоторое
время мне казалось, что вся она состоит из одной страницы, -  я  никак  не
мог уразуметь, как чертова штука раскрывается. Все листы словно  смерзлись
намертво.
     Наконец я случайно коснулся нижнего правого угла первой страницы; она
загнулась вверх  и  перелистнулась  -  тут,  видно,  заключалась  какая-то
хитрость. И другие страницы открывались легко и даже изящно -  стоило  мне
коснуться их нижнего правого угла.
     Добрая половина  содержания  газеты  была  мне  так  знакома,  что  я
почувствовал  тоску  по  дому,  по  прежним  временам:  "Ваш  гороскоп  на
сегодня"; "Мэр открывает новый бассейн"; "Своими новыми  запретами  органы
безопасности подрывают свободу  печати",  -  заявил  нью-йоркский  Солон";
"Гиганты" играют два матча подряд  в  один  день";  "Внезапное  потепление
ставит под угрозу занятия зимними видами спорта"; "Пакистан  предупреждает
Индию" - и так далее, и тем скучнее.
     Другие  заголовки  касались  новых  понятий,  но  их  содержание  все
объясняло: "ЛУННЫЙ "ШАТТЛ" ДО СИХ ПОР ПОДВЕРГАЕТСЯ  МЕТЕОРИТНОМУ  ДОЖДЮ  -
суточная станция  получила  две  пробоины.  Погибших  нет";  "В  КЕЙПТАУНЕ
ЛИНЧЕВАЛИ  ЧЕТВЕРЫХ  БЕЛЫХ  -  ООН  требует  принятия  санкций";   "МАМАШИ
ВЫСТУПАЮТ ЗА БОЛЕЕ ВЫСОКИЕ СТАВКИ - они требуют объявить "любительниц" вне
закона";  "ПЛАНТАТОР  ИЗ  МИССИСИПИ  ОБВИНЯЕТСЯ  В  НАРУШЕНИИ   ЗАКОНА   О
НЕПРИМЕНЕНИИ "ЗОМБИ" - защитник утверждает: "Этим работникам  лекарств  не
вводили. Они просто тупы от природы!"
     Ну, про "зомби" я знал не понаслышке, а из собственного опыта.
     Некоторые газетные сообщения  я  совершенно  не  понимал.  Продолжали
распространяться  "воггли",  и  пришлось  эвакуировать  жителей  еще  трех
городов во Франции; полагают,  что  король  отдаст  распоряжение  засыпать
пораженные  площади.  Король?  Ну  ладно,  французские  политики  на   все
способны,  но  что  за  "санитарная   пудра",   которую   они   собираются
использовать против "вогглей"? Может, что-нибудь  радиоактивное?  Надеюсь,
они выберут для распыления безветренный день... лучше  всего  -  тридцатое
февраля. Я сам схватил дозу радиации в Сандиа по  вине  одной  идиотки  из
химического  подразделения  ВАК.  Своей  блевотиной  я,  слава  богу,   не
подавился, но кюри поймать - врагу не пожелаю.
     Полицейское отделение Лос-Анджелесской лагуны получило на  вооружение
"ликойлзы".  Начальник  отделения  предложил  всем  гомикам  убираться  из
города. "Моим людям приказано сперва оглоушивать, а потом мараковать. Надо
наводить порядок!"
     Про себя я отметил, что следует держаться подальше от района  Лагуны,
пока там сводят счеты. Не хотел бы я оказаться там, когда они  "маракуют",
тем более, что сначала "оглоушивают".
     Это лишь немногие примеры  газетных  заголовков.  Не  раз  я  начинал
просматривать статью - и все вроде было понятно, но, только дочитав ее  до
конца, обнаруживал истинный смысл сказанного в ней.
     Но стоило мне сосредоточиться на демографической  статистике,  как  в
поле зрения попали знакомые объявления о рождениях,  смертях,  свадьбах  и
разводах; правда, к ним прибавились "исходы" и "возвращения",  расписанные
по храмам. Я заглянул в список Сотелльского объед. хр. и нашел в нем  свое
имя. У меня появилось приятное чувство сопричастности.
     Но интереснее всего - захватывающе  интересными  -  были  объявления.
Одно  из  них  особенно  врезалось  мне  в  память:  "Все   еще   молодая,
привлекательной  наружности  вдова,  одержимая  страстью  к  путешествиям,
желает  познакомиться   со   зрелым   мужчиной,   обладающим   такими   же
склонностями. Намерения: двухгодичный брачный контракт". Но доконали  меня
объявления, напечатанные жирным шрифтом.
     В них рекламировались "горничная",  ее  сестры,  братья  и  тетки.  И
товарный знак был все тот же - ядреная девка  с  метлой;  я  придумал  его
когда-то  для  наших  бланков.  Я  даже  слегка  пожалел,  что   с   такой
поспешностью избавился от своих акций "Горничная  инкорпорейтед",  похоже,
что теперь они стоили гораздо больше, чем все мои остальные ценные бумаги,
вместе взятые. Нет, неверно. Не избавься я от них вовремя,  парочка  ворюг
свистнула бы их у меня и стерла бы передаточную  надпись.  Как  бы  то  ни
было, акции получила Рикки, и если она с их помощью  разбогатела  -  слава
богу. Более достойного человека и представить трудно. Я сделал в  блокноте
отметку:  выяснить,  что  стало  с  Рикки,  и  не  откладывая.  Она   была
единственной, кто оставался у меня от прошлой жизни.
     Милая маленькая Рикки! Будь она лет на  десять  старше,  я  бы  и  не
взглянул на Белл... и не ошибся бы.
     Прикинем, сколько ей сейчас  лет?  Сорок,  нет,  сорок  один.  Трудно
представить, что Рикки теперь сорок один год. Впрочем, это было не так  уж
много для женщины и в мое время, а тем более - сейчас. Иной раз  и  вблизи
не отличишь сорокалетнюю от восемнадцатилетней.
     Если она разбогатела, я позволю ей угостить  меня,  и  мы  выпьем  за
упокой удивительной души нашего дорогого Пита. А если что-то не получилось
и, несмотря на подаренные мной акции, она бедна,  тогда,  черт  возьми,  я
женюсь на ней! Да, женюсь. И неважно, что теперь она лет на десять  старше
меня. Поскольку я обладал удивительной способностью делать  глупости,  мне
просто необходим был кто-нибудь постарше, чтобы присматривать  за  мной  и
вовремя останавливать, - вряд ли кто сможет с этим справиться  лучше,  чем
Рикки. Ей еще не исполнилось и десяти лет, а она уже  по-детски  серьезно,
но весьма умело заботилась о Майлзе и вела хозяйство;  должно  быть,  и  в
сорок она все такая же, только добрее и мягче.
     Впервые после пробуждения я почувствовал себя уверенно: я  теперь  не
был одинок в незнакомом мире. Стоило мне вспомнить о Рикки  -  и  все  мои
волнения рассеялись.
     И тут внутренний голос сказал мне: "Послушай, болван!  Ты  не  можешь
жениться на  Рикки.  Еще  тогда  было  ясно,  что  она  будет  симпатичной
девушкой; теперь она уж наверняка лет  двадцать  замужем.  У  нее,  верно,
четверо детей... и старший  сын  выше  тебя  ростом...  и,  конечно,  муж,
который не будет в восторге от старого доброго дяди Дэнни".
     Я слушал, что мне говорил  внутренний  голос,  и  у  меня  потихоньку
отвисала челюсть. Потом я попытался возразить ему:  "Ладно,  ладно,  поезд
опять ушел. Но я все равно разыщу ее. Не убьют же меня  за  это.  В  конце
концов, кроме меня она была единственной, кто понимал Пита".
     Я перевернул еще одну газетную страницу.  От  мысли,  что  я  потерял
обоих - и Рикки, и Пита, - мне стало не по себе. Спустя некоторое время  я
задремал прямо над газетой и проснулся только тогда, когда "трудяга"  (или
его двойник) принес обед.
     Во сне Рикки держала меня на коленях и приговаривала:
     - Все в порядке, Дэнни. Я нашла Пита, и мы теперь будем  все  вместе.
Правда, Пит?
     - Я-а-а-с-н-о-о!
     Установочный словарь я освоил быстро; значительно  больше  времени  я
потратил на чтение  исторических  обзоров.  Великая  Азиатская  Республика
вытесняет нас с южноамери