ного
счастья бытия. А ты подумай, с каким наслаждением со всеми тайниками своей
многогранной души человек окунается в природу: в  морские  волны,  степное
разноцветье или любовную игру!
   Элла будто внове разглядывала литые мышцы Лорки, его сумрачное  лицо  и
лукавые глаза.  Но  ее  дисциплинированный  интеллект  между  тем  работал
холодно и логично.
   - Да, Федор, слияние с природой - это счастье. Но ведь мы  не  журавли,
не кошки и не зебры, нам этого мало. У нас есть и другое счастье, -  глаза
Эллы похолодели,  а  голова  гордо  вскинулась,  -  власть  над  природой!
Разгадка самых заклятых ее тайн, движение в ширь и в глубь Вселенной.
   - Да, труд вознес человека так высоко, что  кружится  голова,  -  Лорка
пытливо взглянул на женщину, сидевшую рядом с ним, - но сделал ли  он  его
счастливым?
   - Разве сам труд не счастье? - быстро спросила она.
   - В дальнем  пути  саму  дорогу  не  так  уж  трудно  принять  за  цель
путешествия.
   - Значит, долой  труд  и  да  здравствует  природа?  Голый,  счастливый
человек на первозданной земле? - Элла вдруг засмеялась. - В принципе я  не
прочь попробовать. Боюсь только, что быстро надоест.
   - Я хаю не всякий труд, Элла, а тяжкий труд.
   - А если он служит великой цели?
   - Цель у нас одна - сам человек, все остальное - от лукавого. А  тяжкий
труд, какой бы великой цели он ни  служил,  деревенит  человеческое  тело,
сковывает разум, а самое худшее - сушит душу. И этому нет оправдания.
   Разглядывая вдруг помрачневшее лицо Лорки, Элла с неожиданным,  но  так
понятным для женщины ее склада прозрением поняла наконец ход его мыслей.
   - Ты мечтаешь о том, чтобы превратить труд в  увлекательную  игру?  Это
было бы прекрасно!  Иногда  труд  и  игра  похожи  как  близнецы,  но,  по
существу, их всегда разделяет бездонная пропасть.
   - Все-таки, - с мягкой убежденностью возразил  Лорка,  -  эта  пропасть
иногда исчезает. Тогда труд и игра сливаются вместе,  образуя  гармоничное
целое. Тогда говорят об озарении, о звездных  часах  бытия,  о  постижении
тайн мироздания не только разумом, но и  каждой  клеточкой  тела.  Труд  -
наслаждение, труд - радость, а не просто привычка или потребность...
   Наступила  минута  молчания.  Заходящее  солнце,   прорвавшись   сквозь
поредевшую листву старой ветлы, брызнуло в лицо Эллы горстью света.
   - Никогда не думала, что у нас получится такой разговор, Федор.
   -  И  я  не  думал,  -  откровенно  признался  Лорка,   возвращаясь   к
действительности. - Скажи, Элла, ты веришь, что я, может быть, и не  очень
близкий, но все-таки настоящий друг тебе и Игорю?
   - Игорю - да. - Элла привычно и холодно улыбнулась. - Хотя  бы  потому,
что ты один из немногих, кто видел во мне  прежде  всего  человека,  а  не
женщину, за которой любопытно поухаживать.
   - Тогда скажи, почему у вас произошел разрыв? - Лорка заметил, что  она
начинает раздражаться, и поторопился  добавить:  -  Я  понимаю,  дело  это
сложное, интимное...
   - Вот именно, интимное, - перебила его Элла, - и мне не совсем понятно,
почему им интересуется так много посторонних людей.
   Она разглядывала Лорку, почти не поворачивая головы, лишь скосив  глаза
и чуть приподняв брови не  удивленно,  а  снисходительно  и,  может  быть,
брезгливо. Лорка вдруг и очень ясно  понял,  что  никакие  дипломатические
хитрости с такой женщиной, как Элла, не помогут.  Стоит  ей  почувствовать
неискренность,   даже   недоговоренность,   а   Элла,   безусловно,    уже
почувствовала это, как  она  замкнется  и  откроет  лишь  тот  минимум,  к
которому обязывает ее простая вежливость и старая дружба, не больше.  Если
он, Лорка, хочет узнать ее настоящие, истинные  мысли,  помочь  ему  может
только откровенность. Лорка провел ладонью по лицу и сказал негромко,  без
всякой аффектации:
   - Тим погиб, Элла.
   - Тим? - не поверила она.
   Лорка скупо рассказал ей о том, что  случилось  с  Тимуром.  Лицо  Эллы
постепенно мягчело, на нем отразились раздумье и печаль.
   - Тим погиб, - спокойно повторила она, но это  было  не  равнодушие,  а
сдержанность  человека  сильной  воли.  -  Какая  нелепость!   Прими   мое
сочувствие, Федор.
   Лорка помолчал, а когда хотел заговорить, перехватил взгляд  Эллы,  это
был необычный, несвойственный ей взгляд - в нем было нечто материнское.  И
Лорка сжал челюсти, снова опуская голову. Он не рисовался, ему вообще были
чужды поза и рисовка, он и правда никак не мог привыкнуть к тому, что  его
друга Тима нет в живых.
   - Хуже всего, - проговорил Лорка после долгой паузы, - может быть,  это
не простая смерть, а убийство.
   По лицу Эллы пробежала тень изумления.
   - Это несерьезно, Федор.
   - Это серьезно, - возразил он упрямо и рассказал Элле все от начала  до
конца, он умолчал только о своем дурацком прыжке в овраг.  Элла  почти  не
перебивала его, она умела слушать, когда считала это нужным.
   - Я помню Соколова, - сказала она с ноткой насмешки, -  этакий  розовый
поросеночек,  который,  набив  желудок,  пришел  в  бодрое  настроение   и
задумался над тайнами мироздания.
   - Соколов - хороший, принципиальный человек, - Лорка улыбнулся, - разве
что несколько фанатичен, чрезмерно углублен в свою профессию.
   -  Фанатизм  -  это  всегда  плохо.  -  Элла  холодно  и   ослепительно
улыбнулась, как бы подводя  итог  предшествовавшему  разговору  и  начиная
новый. - Итак, многоуважаемый эксперт-социолог решил,  что,  влюбившись  в
красавца Хельга, Элла Дюк потеряла голову и решила огнем и мечом проложить
ему путь к славе. - Элла помолчала и вдруг резко спросила:  -  Ты  знаешь,
что я довольно стара?
   - Не знаю, - не совсем искренне ответил Лорка.
   - Но догадываешься, - спокойно докончила она за  него,  -  я  почти  на
десять лет старше Игоря, Федор. Еще несколько лет, и я начну  стремительно
увядать. Я уже не смогу быть для него возлюбленной, к ногам которой готовы
бросить весь мир. А я женщина, Федор, прежде всего  женщина,  другая  роль
меня не устраивает. Я не хочу ни жалости,  ни  восхваляемой  тобой  дружбы
взамен любви. Я хочу, чтобы по мне сохли и сходили с ума. И наплевать, что
они, эти сохнущие, старше и  хуже  Игоря.  -  Она  помолчала  и  повторила
насмешливо: - Старше Игоря. А Виктор Хельг моложе его  на  добрый  десяток
лет. Тебе интересно, кто он, мой старый друг?
   - Для дела интересно.
   - Ты его прекрасно знаешь. Известнейший психиатр и психолог, референт и
эксперт Совета космонавтики, член медкомиссии по отбору космонавтов Соркин
Герман  Петрович.  Кстати,  родной  дядя  Виктора  Хельга.  -  Пока  Лорка
переваривал услышанное, Элла продолжала: - Вот кто любит  меня  покорно  и
беззаветно. Пожелай я, - в голосе Эллы послышалась усмешка, - и Герман  не
только сорвал бы экспедицию на Кику, но и  вообще  разрушил  бы  космодром
вместе с корабельными эллингами. Но мне незачем желать этого, милый Лорка.
   Элла тихонько засмеялась.
   - Кстати, Герман горячий сторонник участия Виктора Хельга в  кикианской
экспедиции. И не только потому, что уверен в его  превосходных  качествах.
Он готов сплавить его куда угодно, потому что ужасно  ревнует  ко  мне.  Я
ведь отчаянно флиртую с Виктором. - Элла  легонько  потянулась  плечами  и
грудью. - Мне любопытно проверить,  не  угасли  ли  мои  чары,  а  попутно
позлить Германа и Игоря.
   Она встретила холодный взгляд Лорки и ослепительно улыбнулась.
   - Я тебе не нравлюсь?
   - Не нравишься, - откровенно  сказал  Лорка,  отвел  взгляд  и  добавил
грустно: - Зачем тебе все это? С твоим-то умом  и  красотой!  Родиться  бы
тебе лет на полтысячи позже.
   - А почему не на полтысячи раньше? Красивым да  умным  женщинам  всегда
жилось хорошо, даже в самые мрачные периоды человеческой  истории.  Всегда
они были своевластны и капризны, такими они и останутся на веки вечные.
   -  Стоит  ли  тогда  жаждать  будущего?  -  философски  заметил  Лорка,
настраиваясь на шутливый лад.
   - Рядом со мной? Конечно, не стоит, - в том же тоне ответила Элла.
   Вот тут-то, во время шутливой близости и  понимания,  Лорка  и  решился
задать свой главный вопрос:
   - Скажи, Элла, как вы порвали с Игорем? Ведь бывают не только  причины,
но и поводы. Предшествовало этому что-нибудь  необычное?  Поверь,  это  не
праздное любопытство.
   Ясные глаза женщины испытующе смотрели на него.
   - А что же это?
   - Я объясню потом, обещаю. А пока поверь мне на слово.
   Элла отвела взгляд.
   - Хорошо, поверю. - Она на секунду задумалась. -  Говоришь,  необычное?
Накануне мы были у Реве кого, очень мило провели время, пили  превосходное
вино.
   - А еще, непосредственно перед ссорой? - допытывался Лорка.
   -  Никакой  ссоры  не  было,  просто  я  вдруг  отчетливо  поняла   всю
бессмысленность нашей дальнейшей жизни и логично, убедительно растолковала
это Игорю. - Она вдруг нахмурила брови, припоминая что-то. - А перед  этим
меня укусила в шею муха, а может быть, пчела  или  оса,  в  общем,  что-то
крылатое. Было не так уж больно, но образовалась припухлость.  Разглядывая
ее в зеркало, я злилась на муху, на себя, на  весь  мир.  Тут  на  меня  и
снизошла ясность мысли. Это ведь довольно необычно, правда?
   - Правда, - подтвердил Лорка, не поднимая глаз.
   Он был уверен, что на вершине оврага пчелы или осы его не кусали. А вот
мухи и комары? Он никогда не обращал внимания на такие пустяки, особенно в
те минуты, когда рядом с ним была Альта.
   Ночью над  побережьем  пронесся  шквал  с  сильнейшим  ливнем.  Садовые
дорожки усыпали сорванные  листья,  веточки,  разноцветные  лепестки  роз.
Дождь не унимался, но он уже не буйствовал, не лил как из  ведра,  сеял  и
сеял с флегматичной настойчивостью.
   Оглядывая поутру растрепанный  сад,  Лорка  с  удовольствием  потягивал
обжигающий губы черный кофе.
   - Разбой и беспорядок, - благодушно проговорил он.
   - Беспорядок, - со вздохом согласился  Ревский,  сидевший  на  открытой
террасе своего дома напротив Лорки, и вдруг спохватился: - Ты о чем?
   Лорка с улыбкой взглянул на старшего товарища.
   - Я о саде.
   - А я о вине, - буркнул Ревский.
   Сразу после разговора с Игорем  Дюком  Лорка  встретился  с  Ревским  и
выяснил, что в общем-то все кандидаты в  командиры  кикианской  экспедиции
побывали у него в саду и всех он почел нужным  угостить  своим  знаменитым
вином, завоевавшим Гран-при. Лорка откровенно поделился с  Ревским  своими
сомнениями, не  забыв  красочно  расписать  приключения  в  овраге,  -  уж
кому-кому, а Теодорычу он доверял безусловно и до конца. Ревский посмеялся
над  его  подозрительностью,  но  пообещал  произвести  самый   тщательный
биохимический  анализ  своего  призового   напитка.   Результат   оказался
неожиданным во всех отношениях. В  вине  обнаружили  сложное  органическое
соединение,  родственное  рибонуклеиновым  кислотам.   Главный   компьютер
установил: вещество неизвестно науке, и занес его в каталог под  названием
Н-РНК, приписав его открытие Ивану Теодоровичу Ревскому.
   - Вот ты и прославил  свое  имя  не  только  в  космонавтике,  но  и  в
биохимии, - сказал по этому поводу Лорка с нарочитой серьезностью.
   Ревский зыркнул на него:
   - Нужна мне эта честь!
   Ревский развил бурную  деятельность.  В  результате  сотен  контрольных
опытов установили, что Н-РНК присутствует исключительно в том самом  вине,
которое завоевало Гран-при и которым  гостеприимный  Ревский  так  усердно
потчевал своих гостей-космонавтов. Длинная серия других контрольных опытов
позволила выяснить, что Н-РНК в тех дозах, в которых  она  присутствует  в
вине, оказывает на психику человека лишь слабо  выраженное  наркотическое,
нейростимулирующее  действие,  сходное  с  воздействием  экстрактов  коки.
Вызвать какие-либо реакции, опасные для  человека  в  физиологическом  или
психологическом плане, Н-РНК не в состоянии, если даже увеличить дозы  его
приема десятикратно. Этот успокаивающий вывод несколько портила  маленькая
приписка, уведомлявшая  о  том,  что  воздействие  Н-РНК  на  человеческий
организм тонко, многопланово и что исследования еще продолжаются.
   -  Перестраховщики,  -  ворчал  Ревский,  -  надо  же  так  написать  -
"мно-го-пла-но-во"! Это значит ничего не сказать.
   - Но они пишут и другое - "тонко", - успокаивал его Лорка.
   Лорка шутил потому, что таковы вековечные традиции  космонавтов,  шутил
потому,  что  не  знал,  как  иначе  успокоить  Ревского,  разрядить   его
напряжение. Всю свою жизнь Теодорыч  отдал  дальним  полетам  в  космос  и
воспитанию молодежи. Мысль о том, что он собственными руками  мог  нанести
хоть самый малый вред своим питомцам, жгла его и приводила в  неистовство.
Внешне, правда, кроме брюзжания по поводу  и  без  повода,  это  никак  не
выражалось,  Ревский  оставался  обычным   скульптурным   Ревским,   точно
вырубленным из сухого дерева. Но Лорку обмануть трудно, и он,  докапываясь
до истины, попутно старался сыграть роль своеобразного амортизатора.
   Каким образом Н-РНК оказалась в  вине,  выяснить  не  удалось,  точнее,
таких путей было несколько, и ни одному из них не  было  оснований  отдать
предпочтение. Рибонуклеид  мог  попасть  в  вино  совершенно  естественно,
вместе с виноградным соком. Правда, анализ этого сорта винограда не выявил
в составе ягод ничего похожего на Н-РНК, но это ничего  не  значило:  вино
было семилетней выдержки. Оно хранилось  открыто,  и  если  кому-нибудь  -
злоумышленнику или шутнику, землянину или инопланетянину -  вздумалось  бы
туда что-нибудь подсыпать или подлить, он мог  сделать  это  без  малейших
затруднений. Кроме того, для улучшения  букета  Ревский  добавлял  в  вино
некоторые посторонние ингредиенты: мед и тонкие пряности. Он даже и сам не
смог бы дать их полный перечень, делал смесь на вкус, по наитию.
   - Теодорыч, - просительно проговорил Лорка, бережно ставя на стол чашку
из нежнейшего  фарфора,  -  давай  на  время  забудем  об  этом  проклятом
рибонуклеиде и решим, что же все-таки предпринять дальше?
   - Нечего и думать,  -  без  паузы  ворчливо  ответил  Ревский.  -  Надо
встретиться с Германом  и  прощупать  его  по  всем  правилам  космической
психологии.
   Лорка вздохнул.
   - Легко сказать, Соркин не Игорь Дюк и не Виктор Хельг.
   - У тебя есть какая-то альтернатива моему предложению? -  сухо  спросил
Ревский.
   - А вдруг вся эта цепочка несчастий, вплоть до Тима и меня, -  все-таки
случайность? Случайность, и ничего больше?
   - А если не случайность? Что тогда? Сидеть и ждать заклания  очередного
агнца?
   - То есть меня, - заметил Лорка.
   Ревский бросил на него быстрый взгляд, мотнул головой и сухо усмехнулся
- уж очень Лорка не походил на беззащитного агнца.
   - Почему же обязательно тебя, - медленно проговорил он, сцепляя  пальцы
сухих сильных рук. - Удар может обрушиться и на  тех,  кто  тебе  особенно
дорог.
   Лорка взглянул на старого космонавта с молчаливым вопросом.
   - А ты вспомни, как вывели из строя Игоря. -  Ревский  помолчал  и  уже
совсем сердито спросил: -  Сможешь  ты  пойти  в  космос,  если  с  Альтой
что-нибудь случится?
   - С Альтой? - раздельно переспросил Лорка, пристально глядя на  старого
космонавта.
   - Да, с Альтой, - подтвердил Ревский.



9

   Когда Ревский заговорил об Альте, его, Федора, жене, Лорка отвел взгляд
от старого космонавта, лицо его помрачнело.
   Настырный дождь там и сям налил в саду большие лужи.  Вода  в  них  под
каплями дрожала и рождала  веселые  пузыри,  чем-то  похожие  на  огромные
лягушачьи глаза.
   - Я как-то не думал об этом, - наконец невесело признался Лорка.
   - То-то... Слишком мы стали благодушны и  беспечны,  избаловались.  Как
же, цари и господа всея вселенной! - Уже хмуро он продолжал: - Игорь прав.
Чужой,  могучий  разум  может  пристально  следить  за  нами  и  даже,  по
возможности незаметно, вмешиваться в наши дела.  Конечно,  не  обязательно
такое вмешательство должно быть враждебным. Во всяком  случае,  встречи  с
сапиенсами на других планетах чаще всего проходили дружелюбно.
   - Верно, - согласился Лорка и добавил сухо: -  Но  гиперсветовик  Тимур
Корсаков погиб не в космосе, а на Земле.
   - Да, конечно, - задумчиво подтвердил Ревский. -  Но,  чтобы  допустить
земное присутствие инопланетян, не хватает фактов. Есть, конечно, кое-что,
я копался в фильмотеке.  В  двадцатом  веке  гипотеза  о  пришельцах  была
довольно популярна, но  аргументация  разрозненна,  бессистемна,  а  порой
наивна.
   - А все-таки?
   - Интерпретации библейских и шумерских  легенд,  загадочные  рисунки  и
надписи, статуэтки, похожие на людей в скафандрах,  неопознанные  летающие
объекты.
   - Летающие тарелки? - усмехнулся Лорка.
   - Они самые, -  Ревский  поморщился,  -  неубедительно.  Особенно  если
говорить о тайных контактах и тайном  вмешательстве.  Эти  экстравагантные
тарелки сразу привлекли бы к себе всеобщее внимание. Какая уж тайна! Проще
предположить, что на Землю заброшены роботы - андроиды.
   - Ничем это не лучше.
   - Это почему же? Даже земная техника позволяет изготовить искусственную
биомеханическую подделку под человека. Пообедаешь за  одним  столом  и  не
отличишь. Такие опыты ставили, и чаще всего успешно.
   - За несколько минут, может быть, и не отличишь, - согласился Лорка.  -
Но что сделает тайный агент за несколько минут? А за  несколько  часов,  а
тем более дней он саморазоблачит себя непременно. У  нас  ведь  чудовищная
тонкость восприятия всего человечного, Теодорыч.  Мы  узнаем  знакомых  по
силуэту или походке за сотни метров. Мы чувствуем  настроение  близких  по
выражению лица и тембру голоса. Как уж тут не распознать какую-то дурацкую
подделку - робота?
   Сохраняя суховатое выражение лица, Ревский внимательно слушал Лорку.
   Под монотонный шум  дождя  хорошо  думалось.  Этот  шум  приглушал  все
остальные  звуки,  даже  рокот  взволнованного  моря,  даже   остервенелый
лягушачий концерт, звучавший сейчас в непривычной минорной тональности.
   - Стало быть, тайная инопланетная агентура -  идея  несостоятельная?  -
спросил вслух Ревский.
   - Почему же? - улыбнулся Лорка. - Я  бы,  например,  решил  эту  задачу
очень просто - воспользовался косвенно  услугами  наших  меньших  братьев,
животных.
   Он сделал паузу, с удовольствием наблюдая, как меняется лицо  Ревского,
и продолжал:
   - Мы  очень  чутки  ко  всему  человечному,  но  разве  к  животным  мы
приглядываемся так внимательно? Если даже мы привязаны  к  своим  собакам,
кошкам или птицам, если даже любим их, то это любовь олимпийцев к  простым
смертным, ребенка к своей игрушке. Мы легко  разоблачим  человекоподобного
робота, но разглядим ли мы робота под шкурой собаки или перьями сороки?
   Лорка покосился на Ревского - не насмешничает ли, но  космонавт  слушал
внимательно и с интересом.
   - В детстве я одно время подозревал, что наш  ленивый  пушистый  кот  -
инопланетянин. Уж очень  он  любил  во  время  наших  семейных  разговоров
усесться где-нибудь в сторонке и таращить свои желтые глаза то на  одного,
то на другого. Время от времени кот таинственно исчезал  дня  на  два,  на
три, а потом являлся истощенный, грязный и очень ласковый.  Мне  думалось,
что в эти  дни  кот  бегает  на  свою  тайную  базу  -  сдавать  собранную
информацию.
   - Итак, неземные коты-агенты? -  с  подчеркнутой  серьезностью  уточнил
Ревский.
   - Почему же обязательно коты? Если ориентироваться на твое вино, то это
скорее  птицы  или  муравьи.  Котам  вряд  ли  сподручно  транспортировать
рибонуклеиды.
   Ревский прямо скривился, услышав про свое  злополучное  вино,  и  Лорка
пожалел, что напомнил о нем.
   - Ладно,  -  примирительно  проговорил  Ревский,  -  ты  сам  предлагал
временно забыть о моем напитке. Вернемся к твоей инопланетной версии. Есть
в ней какая-то изюминка. Чем черт не шутит, может  быть,  тот  филин,  что
вылетел из оврага и до смерти напугал Альту, на самом деле замаскированный
кикианин, пытавшийся на