ианты маршрута.
   Саню целиком захватила другая  жизнь.    В  "Хроносе"  его  отпустили  на
каникулы,  но мальчик часто бывал там и рассказывал Лиане Павловне  о  своих
новых друзьях. По утрам Саня торопился к Юджину Весту, в котором теперь души
не чаял.

   "ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО"

   - Слетаем в "Золотое кольцо", - однажды предложил Юджин.
   Саня знал - так называли гигантскую Солнечную галерею.  Там было  собрано
лучшее, что создали художники за всю историю человечества.
   "Золотое кольцо" - одно из  красивейших  сооружений  века  -  висело  над
волнами Тихого океана,  южнее Гавайских островов.  До них друзья долетели на
быстрых гравипланах и увидели сверху Солнечную галерею - огромное, диаметром
в пять километров, кольцо, отлитое из золотистого металла. Сверкавшее жарким
огнем кольцо разделялось серебряными ободками на секторы.
   Юджин и Саня побывали сначала в секторе первобытного искусства. Мальчик с
волнением  рассматривал  наскальные  рисунки  своих  прежних  современников.
Рисунков Хромого Гуна, к сожалению, не нашел.
   Минуя другие отделы,  друзья сразу  перебрались  в  секторы  гравитонного
века. Юджин рассказывал:
   - Быть навечно представленным в "Золотом  кольце"  для  художника  нашего
века - большая честь.  Художник получает при этом  высшую  премию  и  звание
лауреата "Золотого кольца".  Такой чести трижды  удостоился  Денис  Кольцов.
Трижды!
   Однако визит  к  трижды  лауреату  "Золотого  кольца"  Юджин  откладывал.
Чувствовалось, что он трусил.
   - Выгнал меня из своей студии за лень,  - вздыхая,  говорил Юджин.  -  Ну
какой же я лентяй? Трудился как раб.
   Наконец он собрался с духом и вместе с мальчиком предстал  перед  великим
живописцем. Перед входом в студию он еще раз напомнил:
   - Кольцов, конечно, гигант живописи, но свиреп невероятно.
   Такие напутствия не очень воодушевляли  Саню.    Но  отступать  было  уже
поздно. Входя в куполообразную светлую комнату,  он боялся увидеть сердитого
великана с густыми, насупленными бровями. И опасения его как будто сбывались.
   Саня, открыв рот, немигающе глядел на сидящего в кресле пожилого человека
с крупной головой, покрытой густой, как туча, шевелюрой.  Выглядел живописец
таким внушительным и массивным,   что  Сане  почему-то  вспомнилась  недавно
виденная гора Эверест.  Но вот гора улыбнулась и жестом подозвала мальчика к
себе.
   - Покажи.
   Саня робко протянул пластиковые свитки с рисунками. Кольцов развернул их,
внимательно вгляделся, и на лице его появилась такая добродушнейшая улыбка с
веером морщинок вокруг глаз, что у Сани отлегло от сердца. Он же добрый!
   - Рисовал раньше?  Там,  у себя?  - спросил живописец и  при  этом  ткнул
пальцем вниз, словно в глубь веков.
   Мальчик кивнул.
   - Так что же ты молчал?  Надо было давно ко мне!  Он взглянул на смиренно
стоявшего поодаль Юджина,  и глаза его  под  густыми,    опаленными  сединой
бровями насмешливо сощурились.
   - А с тобой что делать,  одареннейший байбак?  Ладно,  беру  обоих,    но
учтите, искусство - не забава, а тяжкий труд. Будете лениться,  оба вылетите
в два счета.
   Саня занимался в самой младшей группе с  десятью  такими  же,    как  он,
мальчиками и девочками.  Подолгу рисовали с натуры шары,  кубики и цилиндры.
Сначала карандашом.  Постепенно привыкали к краскам.  Учитель  был  если  не
свиреп,  как обещал Юджин,  то требователен до беспощадности.  Одни и те  же
наброски заставлял переделывать по многу раз.
   Но Саня не жаловался.  Для него  наступила  удивительная  своей  новизной
пора.  Все ностальгические зовы и муки древнего ветра  забылись.    Спал  он
теперь хорошо.  Вставал с солнцем и с солнечным ощущением жизни.  Выходил  в
сад,  где перекликались птицы,  и сверкала  роса,    дули  с  Байкала  синие
радостные ветры.    Здесь  пальчик  старательно  выполнял  задания  учителя,
заканчивал наброски, начатые в студии.
   Наступал яркий день,  брызжущий красками и светом.  Саня  расставлял  под
тополем этюдник и старался перенести на полотно переливы этого света. Втайне
от учителя он уже много  дней  работал  над  этюдом  под  названием  "Поющая
листва".
   Когда этюд был готов,  Саня отошел от полотна,  долго разглядывал  его  и
остался доволен.  Листья тополя получились живыми и объемными.    Они  будто
шевелились,  стучали и звенели под ветром.  Отдельные,  пронизанные  солнцем
листочки горели, как зеленые фонарики.
   Однако учитель отнесся к этюду более чем прохладно.
   - Пестро,  нарядно,  крикливо.  Злоупотребляешь объемными  и  светящимися
красками. Но техника! Здесь ты обгоняешь своих сверстников.
   Саня был рад и такой оценке.  Если бы знал учитель,  каких трудов  стоило
ему проникнуть в тайну и волшебство светящихся и объемных красок!..
   А время шло. Миновал август. Золотой птицей пролетела осень,  отшелестели
падающие листья.  И к середине октября у Сани была  готова  почти  настоящая
картина "Осенний вальс".  Мальчик задался дерзкой целью.  Он хотел,    чтобы
картина звучала, чтобы в кружении осенней листвы слышалась мелодия грустного
вальса.
   Долго мучился Саня над своим первым  полотном.    Но  картина  оставалась
немой. Осень была, а вальса - нет, не было.
   Однако Ивану картина понравилась.  "Творец",  - с улыбкой подумал он,  не
придавая, впрочем, увлечению мальчика серьезного значения.
   В конце ноября начали порхать редкие сухие снежинки.  Саня несколько дней
оставался в  "Хроносе"  -  участвовал  в  ежегодном  семинаре  по  проблемам
наблюдений в ареале. А когда вернулся,  увидел на крыше дома две смыкающиеся
полусферы. Одна из них была прозрачной.
   - Твоя мастерская,  - пояснил Иван.   -  Подарок  от  города  -  по  моим
чертежам... Идем, посмотрим.
   По лестнице братья поднялись наверх. Купол и стены непрозрачной полусферы
были отделаны под  малахит  и  мрамор.    Здесь  находились  Санины  эскизы,
наброски,  этюды.  За бархатным занавесом стояло в подрамнике большое чистое
полотно - хоть сейчас принимайся писать картину.
   Но еще лучше была прозрачная полусфера.  Органическое стекло защищало  от
холодного ветра и осадков,  но пропускало солнечные  лучи,    звуки  и  даже
запахи. Здесь художник мог чувствовать себя как летом под открытым небом.
   Саня носился по мастерской из одной полусферы в другую. Остановился перед
братом, но от радости долго не мог вымолвить ни слова.
   - А название! - наконец воскликнул он. - Как мы ее назовем?
   - Я уже придумал, - улыбался Иван.
   - Какое?
   - Вспомни, где писал картины твой самый первый учитель.
   - Понял! - ликовал Саня. - Мы ее назовем пещерой Хромого Гуна.
   Иван пригласил Дениса Кольцова показать  необычную  мастерскую  и  заодно
похвалиться  первой  Саниной  картиной.    "Пещера"    великому    живописцу
понравилась, но "Осенний вальс" он разнес в пух и прах.
   - Рисунок груб,    композиция  разваливается.    А  название!    Какое-то
пошло-красивенькое...  И все здесь выдержано в духе этого названия.   Краски
по-прежнему ярки и аляповаты. Рано еще браться за такие полотна.
   Увидев в мастерской бюст, он дал задание срисовать его карандашом.
   - Не торопись. Приноси мне частями - ухо,  глаз,  подбородок,  а потом уж
бюст целиком.
   В студии занятия шли своим чередом: упражнения в композиции,   рисунок  с
натуры,  анатомия,  свет,  перспектива.  Это еще не само искусство,  понимал
Саня, но необходимые подступы к нему. И он не гнушался черновой работы.
   Дома Саня проводил все свободные часы в "пещере Хромого Гуна".  С заходом
солнца располагался в непрозрачной  полусфере  и  под  искусственным  светом
продолжал овладевать азбукой живописи.  Глаз,  например,    он  рисовал  так
старательно,  что тот,  казалось,  как живой весело глядел на своего творца:
дескать, молодец, Саня, продолжай в том же духе.
   Иван видел,  с каким ожесточением работал мальчик.    И  это  начало  его
тревожить.  Однажды он ворвался в мастерскую,  выхватил из рук Сани  начатый
набросок и изорвал его в клочья. Изображая гнев, Иван топал ногами и кричал:
   - Это что! Средневековое аутодафе?!  Самосожжение на костре вдохновения?!
Не позволю. В добрые старые времена таких розгами пороли!
   Афанасий испуганно вытянулся в струнку,  держа руки по  швам.    Но  Саня
понимал брата. Подумал, что на месте Ивана он,  пожалуй,  тоже тревожился бы
не меньше.
   Утихнув, Иван ворчливо закончил:
   - Хватит. С завтрашнего дня будешь жить по моему расписанию.
   С тех пор,  прежде чем засесть за свои расчеты,    Иван  шумно  влетал  в
святилище начинающего живописца и с порога кричал:
   - Эй,  фанатик!  Кончай самоизбиение.  Отправляемся в тайгу,  в дебри,  в
глухомань.
   Часа по два носились братья на лыжах по заснеженной тайге.  Иногда к  ним
присоединялись Антон и Юджин Вест.  Сибирский лес открывался  Сане  с  новой
стороны.
   В своей мастерской,  опять втайне от учителя,  он  начал  писать  большую
картину под названием, увы, снова весьма банальным - "Зимняя сказка".
   В конце зимы Саня решил навестить  Зину.    Справочная  служба  дала  ему
австралийский адрес  биолога  Александра  Гранта.    Саня  окутался  облаком
видеосвязи, назвал индекс.  Когда облако рассеялось,  мальчик решил,  что по
ошибке попал в какую-то оранжерею - так много было кругом невиданных цветов.
Они росли на подоконниках, на полу, свисали с потолка наподобие люстры.
   Зину он тоже сначала не узнал.    За  оргафоном  -  овальным  музыкальным
инструментом - сидела незнакомая печальная девочка.  И звуки,   которые  она
извлекала из оргафона, были такими же задумчивыми и печальными.
   Девочка подняла голову и обнаружила видеопосетителя.
   - Зайчик! - вскочила она и завертелась вокруг возникшего из тумана гостя.
- Буратино!  Какой ты умница,  Саня,  что догадался посетить  нас.    А  ну,
выкладывай новости!
   "Вихрь", - улыбался Саня.  Он рад был видеть прежнюю,    ураганно-веселую
Зину.  Но вот она скова села за оргафон,  чтобы  сыграть  понравившуюся  ему
музыкальную пьесу.  И снова Саня поразился.  Зина  ли  это?    Лицо  девочки
затуманилось, стало незнакомо строгим и печальным.
   От грустных,   скорбно-протяжных  переливов  у  Сани  тревожно  и  сладко
защипало в груди.
   Взглянув на гостя, девочка рассмеялась.
   - Нет, не буду тебе играть.  У тебя такой грустный вид.  Лучше поговорим.
Слышал? Это наш молодой композитор, известен пока лишь на нашем континенте.
   - А это? - Саня показал на потолок. - Как они растут?
   - Вниз головой?  Это  папа  получил  новый  вид.    Они  растут  во  всех
направлениях.    Цветы  пригодятся  на  космических  объектах  в    условиях
невесомости. Я тоже буду цветоводом. А ты?
   "Художником", - хотел сказать Саня, но почему-то застеснялся и промолчал.
   - Приходи в гости, - пригласил он и торопливо попрощался.
   Зина не стала "включаться" в Санину комнату по видеооблаку.  Она  явилась
лично.
   Картины Зина одобрила,    еще  больше  понравился  ей  камин.    И  уж  в
совершеннейший восторг привел ее Афанасий.
   В тот день к нему пришел Спиридон - кибер одного из коллекционеров.    По
заданию своего хозяина он принес для обмена томик Лукреция.  Обмен состоялся
честь по чести. Однако Спиридон не удержался и, уходя, прихватил с полки еще
одну книгу. Афанасий это заметил и устроил шумную сцену.
   - Что они там не поделили? - спросил Иван, входя в комнату Сани.
   Распахнулась дверь библиотеки.
   - Какой позор! - вопил Афанасий,  за шиворот вытаскивая оттуда Спиридона.
- Стащил. Книгу стащил!
   - Гнусная клевета!  - возмущался Спиридон,  высвобождаясь из  цепких  лап
своего собрата. - Ничего я не брал.
   - Не брал?  А это что!  - Афанасий ловко  запустил  руку  под  комбинезон
Спиридона и выхватил оттуда книгу. - Вот она!
   - Не понимаю... Случайно попала... - глупо оправдывался Спиридон.
   Афанасий в шею вытолкал проворовавшегося собрата,  но еще  долго  не  мог
успокоиться.
   Зина хохотала,  глядя на кибера,  кипевшего благородным негодованием.   А
Саня поражался,   как  бесподобно  копировал  Афанасий  хозяина!    В  своем
бутафорском гневе он так же потрясал кулаками, топал ногами и кричал:
   - Жулик! Ворюга! В добрые старые времена таких розгами пороли!
   Иван погрозил Афанасию пальцем: не передразнивай.
   - Какой милый, - прошептала Зина и предложила братьям: - Давайте меняться
киберами.  У нас тоже забавный.  Но какой-то тихий.  Вообразил себя поэтом и
осе время пишет стихи. Такие смешные и глупые.
   Нет, меняться Саня не хотел.  К Афанасию он привязался.  Тот даже помогал
ему, вдохновлял,  на все лады расхваливая начатую "Зимнюю сказку".  Мальчик,
конечно, понимал,  что кибер в искусстве не смыслит и может лишь имитировать
человеческое восприятие прекрасного. Но Саня старался не думать об этом. Ему
приятно было чувствовать за спиной пусть электронного,  но доброжелательного
зрителя.  Афанасий,  посматривая,   как  подвигается  работа,    то  и  дело
прищелкивал языком и восхищенно восклицал:
   - Красиво!
   К середине лета картина была готова, и Сане казалось,  что Афанасий прав.
Получилось и в самом деле красиво. Просто здорово получилось! На заснеженных
кустах и деревьях блещут хрустали,  а морозный воздух вышел таким ощутимым и
стеклянно-прозрачным, что так и чудится: вот-вот зазвенит.
   У Дениса Кольцова картина вызвала восторг.  Но такой,  что Саня готов был
сквозь землю провалиться.
   - Как красиво! Какая пышная, ослепительная красота!  И название...  Такое
же яркое и оригинальное.
   Взглянув на убитого Саню, художник постарался смягчить удар:
   - Прости, малыш. Ты же сам понимаешь, что это не красота, а красивость.
   Саня кивнул. Сейчас он с беспощадной ясностью видел это.
   - Твоя картина похожа на снимок.  На цветной голографический снимок.  А в
чем задача художника?
   - Увидеть мир таким, каким его еще никто не видел.
   - Вот и ищи свой взгляд на мир, воплощай свои настроения.
   Саня притронулся к кнопке на краю мольберта.  Если нажать ее - краски тут
же разбегутся по своим местам.
   - Ни в коем случае! - остановил его Кольцов. - Картину не смывай,  краски
зафиксируй. Не обращай внимания на старого ворчуна. Картина хорошая. Да, да!
Хорошая. Но только в техническом отношении.  Мы ее сохраним в учебных целях.
Пусть твои товарищи посмотрят, как надо владеть кистью.
   Такая похвала уже не радовала Саню.  Он и сам знал,  что  владеет  кистью
хорошо. Но от этого художниками не становятся.
   Саня был так подавлен неудачей, что работа валилась у него из рук. Он все
чаще покидал мастерскую и на "лебеде" отправлялся за город.
   Мальчик бродил по лесам и лугам и размышлял: в чем  же  оно  заключается,
необычное,  художническое видение мира?  "Ищи свой взгляд..." - вспомнил  он
слова учителя. Легко сказать - ищи!..
   Как-то ранним утром Саня забрел в сосновый лес с небольшими,    поросшими
вереском полянами.  Чуткий,  полусумеречный лесной покой нарушался  струнной
перекличкой синиц, изредка вливались флейтовые посвисты иволги.  А над всеми
пернатыми оркестрантами царил барабанщик - дятел.
   Но вот солнце коснулось макушек сосен.  Полумгла дрогнула и отступила.  И
полилась другая,  беззвучная музыка.   Солнечные  лучи  сначала  пробивались
сквозь  густые  ветви  острыми  иголочками,    тянулись  по  земле  длинными
сверкающими паутинками,  а потом стали осторожно  переливаться  через  кроны
деревьев.  Хлынул настоящий солнечный водопад.  Саня следил,    как  мягкий,
скользящий свет нежно лепит объемы, создает перспективу и настроение...
   Долго наблюдал мальчик игру солнечных лучей.  Неявные мысли бродили в его
голове.  Вдруг,  осененный внезапной догадкой,    он  вскочил  на  "лебедя".
Вернулся в мастерскую и торопливо набросал на полотне контуры композиции.
   Картина настолько сложилась в воображении,  что Саня начал  писать  ее  с
легкостью,  удивившей его самого.  Будто кто-то другой водил его кистью.  Но
легкость была кажущейся.  Добиваясь отточенной чистоты мазка,  одну и ту  же
деталь мальчик переделывал  множество  раз.    Картина  постепенно  оживала,
приобретала глубину и объем.
   Саня трудился всю осень,  зиму и весну.  Работал втайне от всех,  даже от
брата.  Афанасию он запретил появляться в мастерской.  Однажды кибер все  же
проник туда и тихонько пристроился за спиной мальчика.  Еще не  разобравшись
толком, что изображено на холсте, Афанасий с восхищением прищелкнул языком:
   - Красиво!
   - Иди,  иди!  - смеялся Саня,    выпроваживая  робота  -  В  живописи  ты
разбираешься еще меньше меня.
   К середине лета,  когда Сане исполнилось четырнадцать лет,  картина  была
готова. Мальчик хотел назвать ее "Симфония света". Но, решив, что звучит это
слишком красиво ("во вкусе Афанасия"), оставил картину без названия.
   Саня любовался своим полотном,  однако что-то в картине  смущало,    даже
тревожило его.  Но что - он так и не мог понять.  Наконец  решился  показать
свою работу брату и Денису Кольцову.
   Иван долго смотрел на полотно,  а потом чуть  наклонился  (мальчик  почти
догнал его ростом) и шепнул:
   - Молодец! Это что-то настоящее.
   Денис Кольцов взглянул на картину сначала с профессиональной точки зрения
и увидел искусство контрастной светотени, выразительное и драматическое.  На
холсте шла как будто непримиримая борьба.   Ранние  солнечные  лучи  острыми
шпагами протыкали глубокую тень.  Свет переливался через  кроны  деревьев  и
широкими сверкающими клинками рубил, рассекал уползающую в чащобу мглу. Но и
мгла не казалась олицетворением зла и поражения.  Она цепко  сопротивлялась,
обхватывая клинки света своими щупальцами,  сознавая,  что придет черед -  и
она снова вернется. И снова начнется борьба двух вечных стихий, одушевленных
и почти разумных начал.
   Старый учитель поцеловал своего ученика.
   - Изумительно!  Талантливо!  Картина открывает людям  глаза!    Я  теперь
по-иному буду смотреть на свет и тьму,  ты помог мне увидеть в них великую и
живую тайну, которая вечно ускользает от нас... А как назовем картину? Давай
пока просто - "Свет и тьма". На ней, словно живые, борются боги света и тьмы.
   "Боги!.. - настроение у Сани мигом упало. - Вот что, оказывается, смущало
меня. Только не боги - древние духи. Дикие суеверия колдунов..."
   - Ты чем-то недоволен? - спросил учитель. - Или название не нравится?
   - Название хорошее.
   - И картина отличная! Я знал, что художник ты самобытный.
   "Не самобытный, а первобытный", - хмуро думал Саня.
   Оставшись один,  он долго не отходил от холста.   Учитель  все  же  прав:
картина удалась.  Саня опять залюбовался  игрой  света  на  холсте  и  вдруг
вспомнил закат в родной саванне,  представил себя одетым в  звериные  шкуры,
сидящим в сумерках на травянистом холме.  В закатном пожарище он видел тогда
пляску веселых и добрых духов  огня.    "Почти  то  же  самое  и  сейчас  на
холсте..." - мелькнуло у Сани.  Остро вдруг кольнули где-то читанные  слова:
"первобытный мифологизм".
   "Нет,  так не годится, - решил Саня.  - Надо писать картины  гравитонного
века, а не каменного".
   Он притронулся к кнопке на мольберте, чтобы смыть краски. Но, взглянув на
полотно, отдернул руку. Уничтожать такую картину показалось святотатством.
   Несколько дней боролся с собой мальчик и все-таки решился - нажал кнопку.
Холст очистился.
   Дениса Кольцова этот поступок возмутил до глубины души.
   - Варварство!  - гневно кричал он.  - Истребление  культурных  ценностей.
Вандализм!
   Старый учитель несколько дней не разговаривал с мальчиком.  Саня  страшно
переживал,  но твердо стоял на своем: в творчестве  не  отставать  от  века!
Писать как все!
   - Зачем ты сделал это? - хмурясь, выговаривал брату Иван.
   - На картине духи света и тьмы.  Но ведь в действительности никаких духов
нет!
   - Ну и дурак же ты, Александр! - в сердцах воскликнул Иван. - И не духи в
твоей картине, а душа природы светится. Вернее, светилась...  Эх,  поговорил
бы я с тобой, да не хочется ссориться на прощание...