осклицал  Виардо.    -  Я
докажу, что мальчик духовно ни в чем не уступит нам. Вот увидите!
   За воспоминаниями и размышлениями незаметно прошло два часа.  Иван встал,
прошелся по поляне.  Почувствовав голод,  взглянул на  свой  не  совсем  еще
погасший костер.  В голове возникла шальная мысль,    а  не  попробовать  ли
жареного мяса?  Не выращенного из белков,  к какому привык в своем веке,   а
естественного мяса.
   Низко над саванной пролетала стая гусей.  Иван поднял  ствол  пульсатора.
Негромкие хлопки выстрелов - и три птицы беззвучно упали в  траву.    Однако
разрешат ли ему пиршество?  Искра  в  небе  тлела  тихо  и  спокойно:  такая
возможность для путешественника во времени,  вероятно,  допускалась.    Иван
пошел за гусями,  но на краю поляны остановился,    устыдившись  собственной
кровожадности.  Стоял,  вглядываясь в низину,  куда свалились птицы.   Минут
через десять трава там заколыхалась, и очнувшиеся гуси поднялись в воздух.
   "Перекусить можно и на горе", - решил Иван,  вспомнив о галетах в кабине.
Но  вместе  с  мыслями  о  кабине  начало  закрадываться  неясное,    глухое
беспокойство.  Он мог допустить какой-то промах,  не  сделать  что-то  очень
важное...  Но что - никак не вспоминалось.  Видимо,  сказывались последствия
хроношока.
   Иван  нетерпеливо  посматривал  на  гору,      проклиная    колдуна    за
медлительность.  Но лишь около полудня дым над горой начал таять.   Судя  по
времени, Ленивый Фао спускается сейчас в стойбище.
   Яснов быстрым шагом направился к горе. Столкнуться с каким-нибудь крупным
животным он не боялся.  В жаркий полдень все зверье пряталось в холодке -  в
рощицах, в камышах.  Иван и сам на минуту остановился в тени одинокой сосны,
чтобы перевести дух и вытереть взмокший лоб.  И тут вспомнил о  кабине  все.
Она была искусно смонтирована в небольшой пещере в  скале.    Эта  хитроумно
замаскированная машина времени так и называлась  -  "Скала".    В  состоянии
хроношока вход в нее он, вероятно, не закрыл...
   У подножия горы Иван с трудом пробрался сквозь высокий густой кустарник и
стал подниматься на седловину.  Здесь  росли  редко  расставленные  сосны  и
березы,  под ногами шуршали опадающие листья.  Белели под солнцем  гранитные
останцы - островерхие скалы, похожие на зубы гигантского дракона. Они стояли
в ряд,  как солдаты в строю.  На правом фланге самый главный солдат - машина
времени "Скала".  Так и есть!  Вход в кабину не закрыт - скала чернела зевом
пещеры.  К счастью,  туда никто не заходил.  Стоило  какому-нибудь  крупному
животному,  хотя бы рыси,  забрести  в  пещеру,    как  "Скала"  моментально
среагировала бы на биополе, закрылась и унеслась в будущее...
   Иван заглянул в пещеру,   где  в  полутьме  тускло  поблескивали  приборы
пульта. Смятый и непригодный гермошлем он швырнул в угол,  взял с полки пару
галет. С правой стороны "Скалы" отыскал небольшой красноватый выступ-кнопку.
Нажал ее - и неровные края пещеры бесшумно сомкнулись. Шва не видно. Цветом,
шероховатой поверхностью "Скала" идеально копировала  гранит.    Теперь  она
ничем не отличалась от рядом стоявших скал.
   Времени до заката еще много.  Из любопытства Иван поднялся на вершину - в
святилище колдуна.  Отбрасывая тени,  высились затейливо выточенные стихиями
гранитные громады - "духи Фао".  Под большой  березой  еще  дымился  костер.
Рядом камень,  до блеска отполированный задом Ленивого Фао.  Если бы  сейчас
Яснову сказали,  что восемь лет спустя сам он станет  Ленивым  Фао,    Иван,
махнув рукой, рассмеялся бы над этой неудачной шуткой.
   На краю вершины,  на скате,  обращенном в сторону саванны,   Яснов  нашел
уютную полянку,  не затененную деревьями.   В  чистом  небе  тихо  светилась
искорка, говорившая о том, что опасности здесь нет. Иван и сам знал это.  Он
догадывался, зачем заслали его сюда почти за сутки до встречи с мальчиком, -
для адаптации. "Прошла не совсем гладко", - подумал Иван,  ощупывая шишку на
голове.  Но все же он вписался в эпоху,  даже  аборигены  причислили  его  к
своему миру, назвав Урхом. Яснов теперь знал,  кто такой Урх,  - дух болот и
топей.  Люди племени часто гибли в болотах,    поэтому  Урх  считался  духом
сильным и коварным.
   Солнце уже перешагнуло через зенит,  и жара ослабила свои душные объятия.
Саванна оживала.  В бархатисто-зеленых волнах трав проплывали стада антилоп,
в воздухе мелькали птицы,  а совсем недалеко от горы пасся табунок  лошадей.
Иван слышал их всхрапывание, одна из лошадей встревоженно заржала,  подвывая
к себе расшалившегося жеребенка. На шее этих мирных животных не хватало лишь
позвякивающих колокольчиков,    чтобы  получилась  совсем  уже  идиллическая
картинка.
   "Рай", - усмехнулся Иван,  погружаясь в благодушное состояние,  сходное с
приятным полусном.  И вдруг насторожился.   Сзади  послышался  тихий  шелест
травы, словно слабый ветерок коснулся сухих былинок.  Но интуиция никогда не
подводила Ивана.  Темное,  сосущее чувство угрозы закрадывалось в душу.   Он
взглянул на небо и  вздрогнул:  искорка  полыхала  багрово-тревожным  огнем,
предупреждая об опасности.
   Иван стремительно вскочил на ноги, но обернуться не успел.  Тугая толстая
петля обвилась вокруг шеи с такой силой, что дыхание пересеклось, а в глазах
поплыли радужные круги.  Иван пошатнулся,  с холодным ужасом понимая,    что
теряет сознание...

   САН

   Сан не знал и не мог знать,  что наступил последний день в его жизни.  Не
подозревал он и того,  что  уже  давно  за  ним  пристально  наблюдают  сыны
Будущего.
   Спозаранку, когда мать и маленькая сестренка Лала еще спали, Сан выскочил
из теплой,  душной землянки и окунулся  в  густой  туман,    стлавшийся  над
берегами Большой реки.  Сквозь белесую  пелену  размытым,    тусклым  пятном
светился костер,  зажженный еще вчера в честь праздника осенней добычи.  Сан
побежал туда,  тихонько повизгивая,  когда  босые  ноги  касались  обжигающе
холодной росистой травы.  Он сел у огня и,  снова повизгивая,  теперь уже от
удовольствия, совал потрескавшиеся от цыпок ступни почти в самое пламя.
   Согрелся Сан и только тогда услышал по другую сторону костра тихий говор,
потом громкие восклицания и хохот.   Мальчик  обогнул  огромное  праздничное
кострище и пристроился к кругу взрослых.  В середине  сидел  Джок,    и  Сан
догадался,  почему мужчины поспешили собраться у костра.    Джок  с  группой
молодых охотников только что вернулся из ночного похода.  Далеко  в  саванне
они углубляли и маскировали прошлогодние  ямы-ловушки.    Зимой  туда  часто
попадали лоси и олени.  Ямы маскировались каждую осень и обязательно  ночью,
чтобы звери и птицы ничего не видели и не разнесли весть о ловушках по  всей
саванне.
   Люди племени любили слушать Джока.  Рассказывал он о  разных  случаях  на
охоте интересно,  живо,  подмечал смешные подробности,  иногда,  правда,   и
присочинял.  Сейчас Джок повел рассказ  о  таинственном  и  страшном  случае
прошедшей ночи. На полпути к стойбищу они решили передохнуть у костра. И тут
к ним тихо подкрался дух болот и топей.
   - Урх?  - спросил Рун  и  уставился  на  Джока  острыми,    недоверчивыми
глазками. - Урх на сухом месте? Шел к костру?
   Молодые охотники,  участвовавшие в ночном  походе,    закивали  головами,
подтверждая, что Джок говорит правду.
   - Урх стал человеком неизвестного племени, - сказал один из них.
   - Потом заговорил,  как наш охотник!  - воскликнул другой.   -  Он  хотел
заманить нас в трясину, но мы...
   Джок прервал своего товарища и начал рассказывать,   как  он  сражался  с
Урхом.  Когда не хватало слов,  он вращал глазами,  жестикулировал,    потом
вскочил на ноги и стал размахивать своей страшной палицей.  Джок  показывал,
как его палица, способная переломить лошадиный хребет, отскакивала от головы
Урха, словно от скалы. И все же ему удалось оглушить и свалить духа болот.
   - Урха! Самого Урха! - восхищенно зашептали охотники.
   Сан слушал Джока затаив дыхание.  По его спине,   облитой  жаром  костра,
пробегали холодные мурашки,  Джок заговорил о том,  как его спутники,  узнав
Урха,  кинулись врассыпную.  Сан  хихикнул.    Смешно  было  слушать,    как
перетрусили охотники.
   Из-за горизонта выкатился Огненный Еж и своими  горячими  иглами  рвал  в
клочья туман.  Джок замолчал,  костяным ножом отрезал от лосиной туши  кусок
мяса и стал поджаривать его  на  костре.    Возбужденные  рассказами  Джока,
мужчины еще долго похохатывали,  восхищенно прищелкивали языками,  а потом с
веселым гомоном приступили к трапезе.
   Есть Сану не очень хотелось,  и он помчался вдоль берега.  Росистое  утро
дымилось,  искрились травы,  и в груди мальчика ширилось  что-то  веселое  и
беззаботное.  Он спешил на луг,  полюбившийся еще с весны.   Зеленые  берега
Большой реки усеяны были тогда яркожелтыми брызгами купавок и мать-и-мачехи,
на зацветающих ивах свисали мохнатые и пахучие сережки,    низко  над  водой
носились ласточки, а справа, над подсыхающим лугом, висел жаворонок.
   Скрылись из вида дымы стойбища,  а Сан все бежал.  Перевалил  через  один
холм,  выскочил на гребень второго,  и перед ним открылся простор.  Посерел,
осиротел и притих любимый луг.  Отгорели  одуванчики  и  лютики,    отзвенел
жаворонок,  ласточки улетели на  юг.    Лишь  отдельными  островками  белели
ромашки, на пожухлой траве сверкали капли росы.
   Но и сейчас луг нравился мальчику.  Сан носился по сухой,  но еще зеленой
траве, перескакивал через кочки, подражая прыжкам оленя.  Потом,  вспомнив о
главной цели, пошел туда, где в окружений десятка низкорослых кривых березок
шумел опадающими листьями высокий в толстый, в три обхвата,  тополь.  За ним
луг переходил в болото, которому, казалось, не было края.
   Весной вместе с подростками Сан ходил сюда собирать яйца. Обманчивы здесь
камышовые заросли и покрытые коричневым мхом низины.  Дух болот Урх в  любую
минуту мог схватить за ногу и утянуть к себе.
   Но сейчас Урха здесь нет,  решил Сан,  вспомнив рассказ Джока.  Дух болот
переселился на Круглое озеро.  К тому же Сан надеялся на помощь Маленькой Сю
и других добрых духов.
   Мальчик погрузился по колено в  тинистую  воду,    нащупал  пальцами  ног
каменистое дно и двинулся в глубь болота. Дорогу он знал. Камни кончились, и
Сан осторожно зашагал по хлюпающим,  уходящим из-под  ног  кочкам.    Дальше
простирались бурые мхи, потом снова скользкие кочки. Наконец Сан добрался до
сухого острова.
   Весной болотные острова звенели птичьими голосами.  В дуплах деревьев,  в
кустарнике,  а то и просто в траве ребятишки и  женщины  находили  множество
гнезд с яйцами и неоперившимися птенцами.  Но сейчас  остров  встретил  Сана
тишиной. Лишь по-осеннему коротко тенькали синицы да сухо шелестели падающие
листья.
   Мальчик забрался в густой, желтеющий орешник.  Его острый носик морщился:
пахло мухомором,  гнилью и мокрой паутиной.  Сверху падали пауки.    Но  Сан
перетерпел все и был вознагражден - набрал вкусных орехов.
   Медленно и осторожно выбирался он из болота.  Левой рукой  прижимал  полу
шкуры с орехами, а в правой держал палку и нащупывал ею дорогу.
   В стойбище мальчик входил, когда проснулись даже маленькие дети.  Полог у
их землянки был приподнят. Оттуда валил дым.
   Мальчик нырнул в землянку и увидел ярко пылавший очаг.
   - Вот! - воскликнул он и высыпал на оленью шкуру орехи.
   Маленькая Лала вытерла кулаком слезы - неизвестно, отчего она плакала: от
дыма или уже досталось от матери - и набросилась на орехи.
   - Откуда?  - улыбнулась мать и вдруг с  испугом  посмотрела  на  Сана:  -
Болото Урха?
   Сан честно признался.
   Сухой палкой, которую собиралась сунуть в огонь, мать начала бить Сана по
голым рукам, по плечам и спине.
   - Вот тебе! Хочешь утонуть?  Не будешь один ходить на болото.  Не будешь!
Вот тебе!
   От боли Сан заскулил, но потом притих, зная,  чем все это кончится.  Гнев
матери быстро сменился жалостью.  Она потерлась своим носом о нос сына - так
в племени выражали любовь и ласку.  Заплакала,  начала жадно обнимать  Сана,
гладить по плечам и голове.
   Сан зажмурил глаза.  Он утопал в волнах материнской ласки,  и в груди его
что-то сладко таяло.
   - Это тебе, Сан.
   Мать бросила на раскаленный камень очага тонко нарезанные куски мяса. Они
зашипели.  Землянка наполнилась вкусными запахами.  Но Сана тянуло в веселую
толпу у костра.  Оттуда доносился приглушенный шум праздника - смех,  песни,
гулкие звуки барабана - дуплистого бревна.  Торопливо проглотив мясо,    Сан
выбежал из землянки.
   У костра ребятишки встретили его визгом и криками.  Они наперебой угощали
Сана жареным мясом,  испеченными сладкими клубнями.  Сан наелся досыта,    а
потом вместе со всеми скакал вокруг костра.  Из груди при этом  так  приятно
выдыхались веселые клики:
   - У-о-ха! У-о-ха!
   Во время пляски Сан приглядел жирную ляжку молодого лося и решил  отнести
ее Хромому Гуну.  Но сын Заячьей Губы Крок,  коренастый одногодок Сана,  уже
вцепился в ляжку и хотел взвалить ее на плечо.
   - Куда? - остановил его Сан.
   - Ленивому Фао.
   - Это Хромому Гуну!
   - Ленивому Фао! - вызывающе крикнул Крок.
   Он бросил на землю ляжку и,  вытянув вперед  короткие  мускулистые  руки,
стал приближаться к Сану.
   Взрослые и дети окружили мальчиков в ожидании потехи.    Драки  ребятишек
поощрялись в племени: в них закаляли волю и плоть будущие охотники.
   Дрались Крок и Сан часто. Сейчас Кроку удалось свалить Сана,  прижать его
к земле. Из разбитой мочки потекла кровь. Сан кусался, царапался, безуспешно
пытаясь выскользнуть из сильных рук Крока.
   - Крок побьет Сана! - приплясывая, кричали мальчишки. - Крок побьет Сана!
   В груди Сана поднялась ярость,  удесятерившая его силы.  Гибкий и ловкий,
он вырвался из тисков Крока.    На  ноги  мальчишки  вскочили  одновременно.
Оскалив зубы в вызывающей ухмылке, Крок двинулся к Сану. Свои крепкие кулаки
он держал наготове.  И тут Сан сделал вид,  что левой рукой  хочет  стукнуть
Крока по животу. Тот втянул живот, прикрыл его руками, и в тот же миг правый
кулак Сана с силой врезался в подбородок Крока.  Мальчишка отлетел в сторону
и упал, завизжав от боли. Из его рассеченных губ брызнула кровь.
   - Рваная Губа! - хохотали ребятишки, довольные тем, что сыну Заячьей Губы
нашли новую кличку. - Рваная Губа! Рваная Губа!
   Сан не терял времени даром,  взвалил на плечо ногу лосенка  и  зашагал  к
переправе через Большую реку.
   На другом берегу почти к самой воде подступала большая скала с неглубокой
сухой пещерой. Оттуда,  цепляясь за выступы камней,  поднимались вверх серые
ленты дыма.  Хромой Гун работал.  Не в пример Ленивому Фао он  не  переносил
безделья, трудился и в холод, и в зной, в веселые праздники и в дни, когда в
племени царили голод и горе. Лишь ночами отсыпался он в своей землянке.
   Сан заглянул в пещеру.  У костра,  отставив в  сторону  скрюченную  левую
ногу,  сидел Хромой Гун.  Он держал в руках грубо оббитый камень и задумчиво
рассматривал его грани. Сан догадывался: мастер, наверное, уже видит,  какие
формы примет этот обломок кремня.
   Если бы Гун не повредил ногу и остался охотником,  племя,  наверно,    не
имело бы такого мастера - самого искусного за всю свою историю.    Даже  Нюк
Голая Голова - лысый старик, проживший зим в три раза больше, чем пальцев на
обеих руках и ногах,  не помнит,  чтобы кто-нибудь раньше вытачивал из кости
такие украшения и острые иглы.
   Хромой Гун заулыбался, увидев своего маленького помощника и ученика.
   - Принес? Сейчас вместе будем есть. Мальчик помогал резать на куски мясо,
а намолчавшийся в одиночестве Гун все говорил и говорил.    И  так  приятно,
уютно стало Сану у костра старого мастера,  словно у родного очага.    Когда
куски,  проткнутые длинными иглами,   хорошо  прожарились,    Гун  замолк  и
сосредоточенно пережевывал мясо своими редкими зубами.
   Сан со вкусом  обсасывал  кость  и  любовался  новыми  изделиями  хромого
умельца: ножами,  иглами,  женскими украшениями.  Потом начал  рассматривать
стены.  Пещера стала не только кузницей каменных орудий,   но  и  мастерской
первобытного художника.  Здесь можно увидеть охотника с копьем,    лошадь  в
прыжке, оленя.
   В пещере стояла тишина.  Но Сан обладал  удивительным  свойством  слышать
немые рисунки.  Он смотрел на изображения животных так долго,  что те  стали
оживать, а пещера словно наполняться гулом саванны: топотом бизоньего стада,
ржанием лошадей, свистом вольного ветра.
   - Сан, принеси воды,  - послышался голос Гуна.  Мальчик оторвал взгляд от
стен,  схватил мешок из оленьего желудка и наполнил его речной  водой.    Он
знал,  для чего мастеру нужна вода.  Гун первым в  племени  начал  шлифовать
камни сырым песком.
   - Смотри, Сан.
   Мальчик присел у ног мастера,  внимательно следя за его  умелыми  руками.
Потом начал помогать Гуну.  Он видел,  как топоры и  наконечники  для  копий
после шлифовки становились острей и удобней.  Вскоре Хромой Гун так  увлекся
работой, что перестал обращать внимание на своего помощника.
   Сан вышел из пещеры.  Ему не терпелось еще раз испробовать свои силы.  Но
не в шлифовке камней.  Никто в племени не знал,   что  Сан  уже  второй  год
пытается рисовать.
   Прошлым летом он сидел как-то на берегу реки и на  сыром  песке  начертил
круг с расходящимися  во  все  стороны  черточками.    В  восхищении  замер:
получился Огненный Еж!  Долго следил,  как искрящиеся речные  волны  смывали
лучистый круг.  На чистом песке  Сан  попробовал  нарисовать  голову  оленя.
Мысленным взором мальчик отчетливо видел мощную голову с ветвистыми  рогами.
Но на песке вместо рогов получились какие-то перепутанные корни дуба.  Много
дней провел Сан на песчаных отмелях и наконец добился своего. Олени и лошади
выходили у него иногда лучше,  чем у Хромого Гуна.  А нынешним летом у  Сана
появился заветный камень.
   К нему и спешил он сейчас.  Нырнул в  густой  ивняк,    знакомой  тропкой
проскользнул через колючие заросли шиповника и очутился на полянке с высоким
камнем посередине.  На нем Сан красной охрой уже нарисовал лошадь  в  момент
стремительного прыжка-полета.
   Он  вытащил  из-под  камня  заранее  приготовленную  Охру  и  палочку   с
размочаленным наподобие кисточки концом,  полюбовался своим  рисунком,    но
заканчивать его пока не стал. Надо сначала попробовать на песке.
   На берегу Сан острым концом той же палочки  быстро  и  уверенно  набросал
мчавшуюся лошадь.  Взглянул на свой  рисунок  и  остался  доволен.    Теперь
осталось самое трудное: изобразить верхом на лошади... человека.
   В те времена люди,  конечно,  даже не помышляли о приручении лошадей.  Но
Сану врезался в  память  один  удивительный  случай.    Ранним  летом  он  с
мальчишками отважился уйти из стойбища  далеко  в  саванну.    С  холма  они
заметили около  небольшой  рощи  табунок  мирно  пасшихся  лошадей.    Вдруг
послышалось встревоженное ржание - и табун шарахнулся  в  сторону  от  рощи.
Одна лошадь отделилась от табуна и стремительно, не разбирая дороги, неслась
в их сторону.  На ее спине острые глаза Сана увидели пестрый комок.  То  был
ягуар. Хищник вцепился в круп и все ближе подбирался к горлу.
   У холма,  где стояли оцепеневшие ребята,   смертельно  испуганная  лошадь
ускорила свой и без того немыслимый бег. Потом споткнулась и, перевернувшись
через голову,  упала на спину.  Ягуар был раздавлен,  а окровавленная лошадь
вскочила и кинулась догонять табун.
   У Сана даже сейчас при этом воспоминании перехватило дух от восторга. Вот
это бег! Хорошо бы самому сидеть на спине лошади и, крепко держась за гриву,
скакать. Ночами ему не раз снился этот удивительный полет над травами родной
степи.
   Однако на песке человек выходил уродливым.  Сан то и дело стирал рисунок,
разравнивал песок и начинал снова.  Оленья шкура  на  спине  накалялась  под
знойным солнцем, пот заливал глаза, а мальчик все трудился. Только под вечер
дело как будто п