л себя пальцем в грудь. - Я видел,  как
Саня собирался и долго не решался смыть краски.  И я раздобыл редкий аппарат
-  нейтронный  молекулятор.    С  его  помощью  можно  до  последнего  атома
скопировать любую вещь.
   - И ты успел снять молекулярную копию? Ай да молодчина!
   - Здесь еще одна картина,  - сказал польщенный Афанасий.  - Саня никого к
ней не подпускал. Но я все же заглянул... Красиво! Показать?
   Кибер притронулся к стене  -  и  дымчатый  бархат  покрывала  заструился,
поднялся вверх и растворился в потолке.  Большое  полотно  открылось  глазам
Ивана.
   Холмик на переднем плане,  поросший овсюгом и клевером,   был  как  будто
знаком. Совсем недавно они с Саней отдыхали здесь, в тени редких берез, а за
холмом парил в небе причудливый городпарусник. На картине города не было, но
почему-то ясно угадывалось, что он там,  за спиной.  А впереди распахивалась
странная,  волнующая бесконечность.    Современная  среднерусская  лесостепь
как-то незаметно и плавно, окутываясь сиреневой дымкой, переходила в древнюю
саванну с густыми травами и одинокими раскидистыми деревьями.    Словно  вся
история открывалась перед Иваном,  словно он видел мир  глазами  людей  всех
времен сразу. Связь времен подчеркивалась рекой,  текущей из сиреневой дали,
будто из глубины веков.  Как и всякий художник,  Саня запечатлел,   конечно,
всего лишь один миг. Но в этом миге ощущалось дыхание вечности.
   - Удивительно, - шептал Иван, то отходя от полотна, то приближаясь.
   Но дальше его ждали вещи еще более удивительные. Сначала все на картине -
травы,  деревья,  сам воздух - выглядело застывшим в немой печали.   Но  чем
больше Иван всматривался,  тем больше казалось,  что пейзаж что-то  говорит,
шепчет.  Это ощущение исходило от шумящих трав и листьев,   от  таинственных
перепадов света,  от жаворонка.  Сам он на картине не был виден.  Но  так  и
чудилось,  что он висит в небе и сплетает серебристые узоры своих песен.   И
еще  река...    Ее  ритмично  чередующиеся  извивы,    усиливая  впечатление
бесконечности,  напоминали грустно протяжную  песню  о  чем-то  безвозвратно
утерянном, оставшемся там, в глубине тысячелетий - в этой повитой синью дали.
   Иван встряхнул головой, пытаясь избавиться от слухового наваждения. Потом
закрыл глаза и попытался трезво рассуждать.    Да,    своей  необычностью  и
совершенством картина Сани создавала сильный  и  своеобразный  эмоциональный
настрой,  воздействовала  одновременно  на  центры  зрительные  и  слуховые.
Видимо, так. Но что же ему послышалось? Один из старинных вальсов?
   Иван открыл глаза.  И снова  перед  ним  все  заискрилось,    наполнилось
шелестом трав,  напевами реки,  музыкой степей.  Нет,  это не вальс...   Тут
что-то более глубокое и нежное, трогающее до глубины души, до слез. Но что?
   И вдруг взгляд Ивана упал в  затененный  угол  картины,    где  светилась
подпись-намек, подпись-подсказка:
   "Полонез".
   Верно! Как он мог забыть?  В старину полонезы писали Чайковский,  Шопен и
многие другие.  Но здесь слышался единственный в своем роде полонез,  уже не
одну сотню лет тревожащий души людей, - "Полонез" Огинского.
   Иван глядел на картину и слышал бессмертную мелодию - невыразимо грустную
и в то же время будто пронизанную солнцем  и  светлыми  чувствами.    В  ней
вылилась душа художника.  В ней было все,  что тревожило Саню:  и  тоска  по
утраченной родине, и радость приятия нового, и благоговение перед жизнью,  и
снова печаль.
   - Или я совсем ничего не понимаю в искусстве, или это...
   - Красиво!  - торжественно возвестил Афанасий,  закончив  начатую  Иваном
фразу. При этом слуга поднял вверх указательный палец.
   - Помалкивай, знаток, - оборвал его Иван и бросился вниз.
   В своем кабинете он окутался облаком связи и отыскал Дениса Кольцова. Тот
отдыхал, сидя в глубоком кресле. Увидев гостя, художник встал.
   - Нашелся?
   - Саня? Пока нет... Но я нашел нечто удивительное. Очень прошу ко мне...
   Старый  художник  проявил  расторопность  и  минут  через  десять  был  в
мастерской.
   - Воскресла? - остановился он в изумлении перед "Светом и тьмой".
   - Это кибер постарался.  Успел снять молекулярную копию.  Но я не за этим
звал.  - Иван кивнул в сторону покрывала и,  похлопав сияющего  Афанасия  по
плечу, сказал: - Открой.
   Старый художник, как и всегда в подобных случаях, взглянул на полотно как
профессионал и холодный аналитик.  Он заговорил о таинственных ритмах света,
о законах простоты и античного лаконизма форм.  Это огорчило Ивана.  "Видно,
ошибся я в своей оценке", - подумал он.
   Но Кольцов внезапно смолк. Глаза его изумленно расширились. "Пробрало", -
торжествовал Иван.  Он чувствовал: старый мастер увидел картину и  "услышал"
ее. Увидел полотно, где все трепетало и мерцало,  воздух струился,  а краски
светились, взаимно проникали друг в друга и... говорили, пели, звучали.
   Минуту или две художник находился целиком во власти картины. Потом взгляд
его переместился в нижний угол, где чуть приметно светилась подпись.
   - Верно, - прошептал он. - Поразительно верно.  Наконец Кольцов оторвался
от полотна и повернулся к Ивану.
   - Где мальчик?  А ну подай мне его сюда!   Ах  да,    сбежал...    Найти!
Немедленно найти!
   - Ищут.
   - Да ты понимаешь, что это такое? Редчайшее явление! Связать в одно целое
живопись с музыкой,    искусство  пространственное  с  искусством  временным
удалось пока лишь одному Ришару.
   - Я слышал эту легенду, - кивнул Иван.
   - Ришар - не легенда!  Я ведь стар,  как библейский Мафусаил,  и лет  сто
назад,  в дни юности,  был знаком с Ришаром  -  астролетчиком  и  художником
исключительной и трагичной судьбы.   А  талант  -  эту  судьба  и  богатство
чувств...  В распоряжении Ришара оказались  только  что  изобретенные  тогда
объемные и светящиеся краски.  И он сотворил живописно-музыкальное чудо.  Но
картина и ее творец погибли во время извержения венерианского  сверхвулкана.
А нейтронных молекуляторов  тогда  еще  не  было...    У  нашего  Сани  тоже
исключительная судьба. И все, что он пережил,  передумал,  нашло выражение в
"Полонезе".  Да,  талант - не только природное дарование,  это прежде  всего
судьба, сама жизнь! Не такая, конечно, как у Юджина Веста. Этот одареннейший
байбак душевно пассивен, готов всю жизнь пролежать на боку...
   - Ты несправедлив. Юджин много работает.
   - "Работает"...  - усмехнулся Кольцов и  показал  на  картину  Сани.    -
Работать надо вот так!  А про Юджина мне только что сообщили:  отправился  в
длительный туристский круиз. Того и гляди, станет "вечным туристом"...
   "Полонез" старый художник решил взять с собой.  Заодно прихватил "Свет  и
тьму".
   - Жюри еще не закончило работу, - пояснил он. - И мы вместе подумаем, что
делать.
   Этот грузный и обычно медлительный пожилой  человек  удивил  Ивана  своей
напористостью и расторопностью.   Вечером  того  же  дня  Яснов  увидел  его
возникшим из облака связи.
   - Удача!  - возгласил Кольцов.  - "Свет и тьма" уже в пути  на  всемирную
выставку,  а "Полонез" в виде  исключения  сразу  отправляется  в  Солнечную
галерею.  Так что можешь поздравить  Саню  с  почетнейшим  званием  лауреата
"Золотого кольца".
   Иван вяло поблагодарил. Тревожные мысли, мелькнувшие еще утром, в саду, с
новой силой завладели им.  А тут еще Зина подлила масла в огонь.  Едва успел
Денис Кольцов "раствориться", как облако связи вновь заструилось.
   - Я боюсь!  - Зина едва сдерживала слезы.  - Саня уже не мальчик,   чтобы
прятаться в лесу. Тут что-то другое...
   Опасения Зины и недобрые предчувствия Ивана сбылись.    Утром  из  облака
связи явился Октавиан Красс. Вид у "бога вечности" был весьма бледный.
   - Саня... - начал он и замолк.
   - Что - Саня? Говори же!
   - Его искали не там...  Он прятался у нас,  в "Хроносе",  в металлических
лесах энергосистемы.
   - А сейчас?
   - Сбежал... В свою эпоху.
   Октавиан сжато и отрывисто рассказал,  как все произошло.   Сане  удалось
погасить роботов, охраняющих "Скалу". Сбежал он не в мягком комбинезоне, а в
полускафандре с жестким корпусом...
   - Сейчас буду у вас,  -  коротко  бросил  Иван  и  кинулся  на  стартовую
площадку.
   Из "ласточки" ж выжал предельную скорость и через семь минут  был  уже  у
хроноэкрана. Здесь собралось около десятка сотрудников "Хроноса".
   - Скоро "Скала" реализуется на Горе  Духов,    -  говорил  Октавиан.    -
Хроношока у Сани не будет. Он ведь абориген той эпохи.
   Хроноглаз отфокусировался и нацелился на седловину  Горы  Духов.    Кроны
деревьев уже окутались в зеленый, полупрозрачный весенний бархат.  На гибких
ветвях появились клейкие листья,    слышался  их  влажный  лепет.    Стоило,
казалось, протянуть руку - и пальцы коснутся верхушки ближней березы.
   Между стволами виднелись ярко освещенные  солнцем  одиночные  островерхие
скалы, отороченные снизу зазеленевшей майской травой.  Внезапно,  как гриб с
острой шляпкой,  выросла из земли еще одна скала,  ничем,    казалось,    не
отличающаяся от своих сестер.  Трещина в камне разошлась,  превратившись  во
вход. Оттуда, из капсулы времени,  высунулась голова - точнее,  непрозрачный
колпак полускафандра.
   Секунду-другую Саня колебался,  потом осторожно ступил  на  поляну  перед
"Скалой", откинул колпак и огляделся по сторонам.
   - А "Скалу" забыл закрыть, - прошептал кто-то.
   - Он вернется, - с надеждой сказал Октавиан.
   Надеждам этим как будто суждено было сбыться.    Саня  взглянул  вверх  и
наверняка  увидел  звездочку  -  хроноглаз.    На  лице  юноши    отразилась
растерянность.  Тревожное мигание "звездочки" он,  конечно же,    понял  как
приказ вернуться.  Не спуская с нее завороженного взгляда,  Саня  попятился,
нащупал за спиной неровные края входа в "пещеру" и наполовину скрылся в ней.
Еще полшага, и вход закроется,  капсула автоматически начнет обратный бег во
времени.
   Затаив дыхание все ждали этого полушага.  Но  Саня,    В  нерешительности
постояв,  вдруг кинулся прочь от "Скалы".  Ее зев остался открытым...  Юноша
миновал седловину и вскоре показался на вершине. Остановился перед затейливо
изогнутыми скалами  -  "духами  Фао".    Потом  зашел  под  крону  березы  с
раздвоившимся снизу стволом.  Ее почки только начали распускаться.    Сквозь
мелкую листву, как сквозь зеленую кисею, видно было, что делал Саня.  Он сел
на камень - излюбленное место колдуна,    взял  палку  и  поворошил  еще  не
погасшие угли.
   Горькая жалость пронзила Ивана.  О чем думал сейчас Саня?    Может  быть,
вспоминал свою встречу с "колдуном Ваном" и ночь, проведенную у костра?
   - Посидит,  подумает и - вернется,  - Октавиан  еще  хотел  надеяться  на
благополучный исход.
   Однако Саня,  как видно,  возвращаться не собирался.  Он  встал  и  начал
спускаться с горы по тропинке, протоптанной Ленивым Фао.
   - Что он делает?  - разволновался Октавиан.  - Скоро на тропинке появится
колдун. Он уже где-то у подножия. Они столкнутся!
   Но Саня недаром провел много часов у хроноэкрана. Он запомнил,  как будет
протекать жизнь племени в близком будущем.  Юноша остановился,   накинул  на
голову колпак и свернул с тропинки в кустарник.
   Вскоре на хроноэкране показался Ленивый Фао.  Немощный  и  дряхлый,    он
сильно горбился,  брел медленно,  часто  останавливаясь,    чтобы  перевести
дыхание.
   Склоны горы так густо поросли  высоким  кустарником,    что  трудно  было
сказать, наблюдает ли Саня за колдуном или спускается вниз. Иногда казалось,
что спускается,  - ветви на склонах колыхались.  Но  раскачивать  их  мог  и
налетавший порывами ветер.
   Внимание сотрудников "Хроноса" было приковано сейчас к колдуну.  Нет ли в
его поведении странностей? Не заметил ли он чтонибудь подозрительное?
   Включили боковой экран. На нем жила и шумела листвой та же Гора Духов, но
зафиксированная в визуальном, наблюдаемом времени - времени,  протекавшем по
своим вековечным законам, без "вмешательства" Сани. Раздвоения событий никто
не заметил.  На обоих экранах Ленивый Фао вел себя одинаково.   Он  медленно
приблизился к кострищу,  потоптался,  потом сел на камень и почесал спину  о
ствол березы.  Колдун поеживался,  кутаясь в рваные шкуры,  но те,   видимо,
плохо согревали старые кости. Фао разгреб кострище и навалил на горящие угли
сухих веток.
   Загорелся костер,  обхватывая колдуна приятным жаром.  Фао с наслаждением
прислонился к березе и закрыл глаза.
   - Так он продремлет часа полтора,  - сказал  Октавиан  шепотом,    словно
опасаясь, что его услышит колдун.
   - А Саня! - забеспокоился кто-то. - Где он?
   Дремлющего колдуна оставили в покое.  Хроноглаз фокусировался  в  поисках
беглеца. Он то выхватывал отдельные холмы и ложбинки,  то с трехкилометровой
высоты окидывал взглядом весь ареал.
   Лишь через час далеко в саванне отыскался Саня,  Он  вынырнул  из  густых
трав и быстрым шагом приближался к озеру Круглому, к тому берегу,  где почти
восемь лет назад произошла его встреча с "колдуном Ваном".  Берег  этот  был
охвачен кустарником,  над которым царственно  высились  два  старых  тополя.
Свежие листья их шелестели от набегавшего ветра и серебрились под солнцем.
   - Что он делает! - встревожился Октавиан. - Ему несдобровать, скоро здесь
появится носорог...
   Никто не заметил,  как побелели губы Ивана.  Никто  не  мог  слышать  его
немого крика: "Остановись,  Саня!..  Вернись!"  Но  тут  же  Иван  с  кривой
усмешкой подумал,   что  похож  на  колдуна,    произносящего  бессмысленные
заклинания. Остановить ход событий уже нельзя...
   - Носорог!  - послышалось рядом.  - Вон он,  идет к водопою...   Но  Саня
успеет укрыться в кустарнике.
   Однако Саня и не думал  укрываться.    Как  только  из-за  холма  выплыла
горбатая спина зверя, он сделал несколько шагов навстречу.
   Носорог на миг замер.  Потом кинулся  вперед,    нацелив  на  юношу  свой
страшный рог, способный проткнуть ствол дуба.
   В последний момент Саня,  видимо,  испугался.  Он стремительно  нырнул  в
кустарник. Но зверь не отставал. Ослепленный яростью, он ворвался в заросли,
как танк, Его серая спина скрылась в высоком ивняке,  ветви которого трещали
и качались как во время урагана.
   - Только бы Саня успел залезть на дерево.  Там он спасется...  -  услышал
Иван чей-то напряженный голос.
   Вскочить на тополь Саня, видимо, не успел. Из кустарника выбежал носорог.
На своей бугристой морде он нес обмякшее в скафандре тело юноши.  Удар зверя
был так силен, что его крепкий и острый, как штык, рог проткнул полускафандр
насквозь.
   - Убит, - глухо прошептал Октавиан.
   Носорог сбросил скафандр на землю,  и тот почти скрылся в густой  высокой
траве.  Но зверь не оставил его в покое.  Кипя яростью,   он  начал  топтать
скафандр своими чудовищными лапами. Послышался хруст пластикового каркаса...
Этот жуткий звук будто ударил Ивана по голове.  Сознание на миг  помутилось.
Когда туман рассеялся, он заметил,  что сотрудники "Хроноса" уже переместили
хроноглаз на Гору Духов.
   - События совпадают.
   Сказал это Иван.  Не из желания сообщить что-то новое - все  и  без  него
видели, - а для того, чтобы хоть как-то отвлечься, подавить свою боль.
   На хроноэкране и на боковом экране события совпадали: синхронно,  в  такт
раскачивались под ветром макушки деревьев, с ветки на ветку перелетали те же
птицы и пели одинаковыми голосами.
   - Это сейчас совпадают,  - проворчал Октавиан.  -  Но  как  поведет  себя
дальше чертов колдун?
   Ленивый Фао натурального,  текущего времени пока в точности повторял  все
движения Ленивого  Фао  на  боковом  экране,    где  прокручивалась  пленка,
запечатлевшая события,  исторически сложившиеся,  - какими они должны  быть.
Вот он встал и  пошел  к  седловине  горы  в  поисках  топлива  для  костра.
Наклоняясь,  Фао на обоих экранах одинаково постанывал от болей в  пояснице,
подбирал те же сухие ветки.
   Около кривой сосны Ленивый Фао остановился.   Это  было  видно  на  обоих
экранах. И вдруг началось расщепление событий. На боковом экране колдун, как
и положено,  повернулся и пошел обратно к костру,    а  на  хроноэкране  Фао
натурального времени застыл на месте, уставившись на "Скалу".  Не сама скала
привлекла его внимание,  а зиявшая в ней глубокая пещера,  пещера которой  -
колдун отлично это помнил - здесь никогда раньше не было.
   Октавиан забеспокоился.
   - Еще ничего страшного не случилось,  -  успокаивал  сидевший  рядом  Жан
Виардо.  - Постоит да и вернется к костру греться.  Человеческая история  от
этого не пострадает.
   Однако колдун пошел в  сторону,    противоположную  той,    которая  была
предписана ему историей. Крадучись он медленно приближался к "Скале".
   - Черт бы его побрал!  - выругался Октавиан.   Ленивый  Фао  подступил  к
самому входу и заглянул внутрь.  Увидел ли колдун в темноте пульт,  осталось
неизвестным, но он отшатнулся и выронил хворост. Постоял немного,  испуганно
озираясь по сторонам и принюхиваясь.  Любопытство все же взяло  верх.    Фао
вошел в "пещеру" - и вход за ним замкнулся.   Биополе  включило  автоматику.
"Скала" растаяла.
   Октавиан схватился за голову.  Натыкаясь  на  кресла,    он  бегал  вдоль
хроноэкрана и бормотал:
   - Браконьеры истории! Такое проглядеть!.. Убить нас мало!  Разогнать весь
"Хронос"!..
   - Перестань суетиться!
   Металлические нотки в голосе Ивана отрезвили "повелителя  времени".    Он
остановился и воскликнул:
   - Надо что-то делать!
   - Сначала встретим гостя, а потом решим, что с ним делать, - сказал Иван.
- С ним и с этой дыркой в истории.
   - А дырка получилась порядочная, - заметил кто-то. У хроноэкрана остались
лишь дежурные. Остальные через минуту были на холме, имитирующем Гору Духов.
   Здесь находились и подоспевшие медики.
   - Уверяю вас,  - заявил один из них.  - Колдун стар и немощен,  он просто
умрет в капсуле от потрясения и страха.
   Врач оказался прав. Из пучин времени выплыла "Скала", ее зев раскрылся, и
оттуда вывалилась груда грязных шкур.  Бесцветные  глаза  колдуна,    широко
раскрытые от застывшего ужаса,  немигающе  глядели  на  яркое  искусственное
солнце "Хроноса".
   - Мертв... - констатировал врач. - Оживить не удастся.
   - Но там... - Октавиан побледнел. - Колдун должен работать на историю еще
три дня. И под конец спасти мальчика. Очень важного мальчика!
   Октавиан вдруг остановился. В голову ему пришла спасительная мысль.
   - Иван!  - воскликнул он,  умоляюще глядя на  своего  друга.    -  Больше
некому... Заменить колдуна больше некому!
   - Понимаю, - кивнул Иван и подумал, что лучшей кандидатуры и в самом деле
не найти.  Он уже побывал в каменном веке,  адаптировался,  и  хроношока  не
будет.
   - Ты знаешь язык, - продолжал Октавиан. - Знаешь жизнь племени, обладаешь
актерскими способностями.  Рост почти тот же.  Колдун,  правда,    обрюзг  и
расплылся.  Но мы наклеим пластиковый жирок и на нем,  кстати,  нанесем  тот
самый шрам, которым колдун так гордится. Шкуры дадим чуть почище.
   - А глаза? У меня карие, а у колдуна серые, почти бесцветные.
   - Ты что? Забыл? - повеселевшим голосом откликнулся Октавиан. - Иные наши
модницы частенько меняют цвет глаз.  Один пигментный укол - и на три  дня  у
тебя будут другие глаза. Времени для подготовки достаточно...
   Времени,  однако,  оставалось не так уж много.  К вечеру,  еще  засветло,
колдун должен спуститься с горы и войти в стойбище.
   А пока Гора Духов пустовала,  Иван перед хроноэкраном  готовился  принять
сан колдуна.
   - Давай, Ваня! Спасай историю! - посмеивались гримеры.
   А Яснову было не до шуток: перед глазами стоял Саня...  Не мог,  не хотел
он верить, что брат погиб. Не поверит, пока не убедится воочию!..
   На боковом экране снова и снова прокручивались кадры, показывающие, как в
недалеком от натурального момента будущем должна  протекать  жизнь  племени.
Иван запоминал каждое слово,  каждый жест Ленивого  Фао,    кое-что  тут  же
отрепетировал.  Запоми