Семен Слепынин

   МАЛЬЧИК ИЗ САВАННЫ

 ЎҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐ“
 ’ Мальчик из саванны, Свердловск, Средне-уральское, 1985, 304 с.          ’
 ’ OCR and spellcheck by Andy Kay, 16 September 2001                       ’
  ҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐ”

   ЛЕНИВЫЙ ФАО

   Колдун Фао шел медленно и  осторожно,    приостанавливаясь  перед  каждой
крутизной. Вчера он оступился на камне, упал и сильно ушибся. Поэтому сейчас
Фао недоверчиво трогал камни пальцами посиневших ног и ощупывал их подошвами
- шершавыми, как дубовая кора.
   Колдун зябко кутался в засаленные шкуры и поеживался,  чувствуя за спиной
взгляды людей своего племени.  Они звали его не иначе,  как Ленивый Фао.  Но
если бы люди вдруг узнали,  кто такой  Ленивый  Фао  на  самом  деле?    Что
случилось бы тогда в стойбище?
   Эта внезапно мелькнувшая мысль так испугала колдуна,    что  он  замер  и
воровато оглянулся. Нет,  как будто все в порядке.  Фао повернулся к вершине
горы спиной и посмотрел вниз более внимательно.  Тревожиться  вроде  нечего.
Около своей землянки стояла Хана с ребенком на руках  и  провожала  взглядом
колдуна. Но так она глядела каждый раз,  Фао привык к этому.  На берегу реки
возились ребятишки и не обращали на колдуна никакого внимания.  Лишь Гзум  -
сын Лисьей Лапы, приплясывая и скаля зубы, кричал.
   - Ленивый Фао! Глупый Фао!
   Но и этого следовало ожидать.  От шального и драчливого мальчишки  колдун
уже натерпелся немало обид.  Привык.  И сейчас он смотрел на Гзума с  хмурым
спокойствием.  А когда тот начал швырять камни,   колдун  даже  почувствовал
мстительное удовлетворение - камни не пролетали и десятой части  расстояния.
Приблизиться же Гзум не мог  -  ближе  трех  полетов  копья  никто  не  смел
подходить к Горе Духов.
   Долго стоял Фао на каменистом выступе.  Но это не должно вызвать у  людей
удивления. Здесь, на полпути к вершине, он отдыхал часто,  глядя на стойбище
и степь из-под густых седых бровей, похожих на тронутый инеем мох.
   В степи, из-за дальних холмов, выкатилось солнце.  Мальчишки,  выбежав на
вытоптанную площадку  в  середине  стойбища,    протягивали  руки  навстречу
встающему светилу, плясали, высоко вскидывая худые ноги, и кричали:
   - Огненный Еж! Огненный Еж!
   Луна,  солнце,  звезды,  дожди - все стихии были для людей племени живыми
существами, злыми или добрыми...
   Огненный Еж,  ощетинившись горячими иглами-лучами,  взбирался  все  выше.
Заискрилась река,  громче запели в кустах птицы,  в сырых травах вспыхнули и
загорелись желтые кружочки мать-имачехи,  лиловые бутоны  медуницы,    белые
созвездия ветреницы дубровной Природа радовалась солнцу, его весенним теплым
лучам.
   Но не было радости у людей племени лагуров.  Из их землянок,   тянувшихся
цепочкой бурых холмиков вдоль берега Большой реки, слышались сердитые голоса
женщин,  плач детей.  У входа в одну из землянок согнувшись  сидела  молодая
женщина и выла: ночью умер ее младенец.
   Племя голодало. Зимние запасы съедены, ямы с мясом давно опустели. Степь,
обильная летом и осенью, сейчас звенела лишь птичьими голосами. Оленьи стада
поредели, а табуны лошадей, пугливые серны и сайгаки еще не вернулись с юга.
   Задолго до восхода солнца,  еще затемно,  ушли в саванну  охотники.    Но
колдун Фао хорошо знал,  с какой  жалкой  добычей  они  придут  в  стойбище.
Многое, очень многое знал колдун...
   Ленивый Фао высморкался, вытер пальцы о сивую бороду, свисавшую до пояса,
и медленно зашагал вверх.  Вскоре  спина  его  скрылась  в  густых  зарослях
кустарника, охватившего склоны горы.
   Ребятишки разбрелись  по  берегам  реки  в  поисках  съедобных  корней  и
стеблей. Они рылись в кустах, в кочках. Рылись даже в прошлогодних отбросах.
   Около полудня, когда Огненный Еж забрался совсем высоко в небо, пришли из
саванны охотники.  Пришли и в самом деле почти с пустыми руками.  Три дрофы,
пронзенные дротиками, да пара гусей - разве это добыча?
   Кормильцами племени в такие дни становились женщины  и  подростки.    Они
вскоре после охотников вернулись с болот.
   Около трех больших мешков,   сшитых  из  оленьих  шкур,    повизгивая  от
нетерпения,  вертелись малые ребятишки.  Подростки,  отталкивая малышей,   с
радостными воплями вынимали из мешков и складывали кучками съедобные  корни,
клубни, сочные сладкие стебли.  Четвертый мешок,  поменьше,  женщины бережно
поставили на траву. Здесь были птичьи яйца.
   Добычу делила Большая мать. Но верховодила, как всегда, крикливая и вечно
недовольная Гура,  Высокая,  жилистая,  с крепкими мужскими кулаками,    она
спорила иногда и с охотниками. С ней все считались, а многие и побаивались.
   Сейчас она шумно вмешивалась в дележ,  и Большая мать часто соглашалась с
ней. Гура делила всегда справедливо.
   Кучки клубней и яиц оказались невелики,  и женщины все чаще  посматривали
на Гору Духов.
   - Фао!  Ленивый Фао!  - запричитали они.  - Наши дети голодают.  Где твои
духи? Почему они не помогают?
   На горе,  над макушками сосен и берез,  вился густой  столб  дыма.    Это
означало, что священный огонь горит, и колдун Фао беседует с духами.
   Женщины и охотники с надеждой смотрели на дым.  Но  не  мог  он  обмануть
сварливую Гуру.
   - Не верьте ему! - кричала она. - Он там спит. Ленивый Фао спит!
   Женщина почти угадала: колдун дремал.  Лишь поначалу,  с утра,    был  он
подвижен и деятелен.  Его подгоняли  промозглый  холод  и  желание  поскорее
понежиться у огня.
   ...Ленивый Фао собрал сухой валежник и свалил его в большую кучу.  Теперь
священный огонь можно подкармливать весь день, не вставая.
   Покряхтывая,  колдун  сел  на  широкий  камень  и  прислонился  спиной  к
раздвоенному стволу большой березы.
   Уютное местечко облюбовал себе Фао.   Сверху  густая  крона  укрывала  от
мелкого дождя,  сзади раздвоенный ствол и разросшийся боярышник защищали  от
ветра, а спереди всегда дымился костер.  Даже сейчас,  утром,  от вчерашнего
огня остался в пепельном кострище жар.
   Колдун разворошил угли и навалил сверху сухих веток.    Заметались  космы
пламени,  обливая грудь и плечи приятным теплом.  Сверху колдун положил  еще
сырую ветку,  чтобы дым был гуще: Это он делал всегда.  Пусть  люди  племени
видят, что Фао не спит и беседует с духами.
   Колдун протянул закоченевшие ноги ближе к огню,   Прислонился  к  березе,
почесался и закрыл глаза.  В полудреме проплывали туманные и сладкие видения
далекой, отшумевшей юности.  То были не цельные картины,  а какие-то смутные
обрывки,  дымные клочки.  Фао в засаде среди густой листвы,  а потом вдруг в
степи или на берегу Большой реки...  Он был тогда  хорошим  охотником.    Но
однажды случилась беда: в схватке с медведем Фао повредил левую руку,  и  та
плохо сгибалась.  А правую руку когти зверя распороли  от  плеча  до  локтя.
Глубокий багровый шрам остался до сих пор,  и колдун  любил  выставлять  его
напоказ.
   Как он стал колдуном,  Фао не помнит.  Знает только,  что сначала он  был
удачливым колдуном. Из своей охотничьей жизни тот давний Фао знал о повадках
зверей и помнил места их обитания.  Поэтому духи в те далекие времена  редко
ошибались. Но годы шли, память слабела, и духи стали подводить, что вызывало
нарекания охотников и вождя.
   Фао приоткрыл веки и в пяти шагах справа увидел духов - высокие  каменные
изваяния,  выточенные ветрами,  отшлифованные свистящими ливнями...   Колдун
встал и обратился к Хоро - великому охотнику, покровителю племени. Гранитный
столб и в самом деле  напоминал  чуть  пригнувшегося  гигантского  охотника,
навечно застывшего в выжидательной позе.
   - Великий Хоро!  - воскликнул колдун.   И  сразу  же  замолк  -  до  того
неприятен был ему собственный голос. Какой-то тонкий, писклявый,  похожий на
визг шакала.  Ленивый Фао прокашлялся,  воздел обе  руки  вверх  и  еще  раз
обратился к гранитному исполину:
   - Великий Хоро! Пошли нам Большого оленя!  Пошли нам Большого оленя!  Где
они? Где стадо лосей?
   Великий Хоро безмолвствовал.  Раньше,  много лет назад,  тот  давний  Фао
бегал вокруг костра и плясал до тех пор,  пока голова не начинала кружиться,
пока глаза не заволакивал темный, искрящийся туман. И тогда, казалось,  духи
что-то шептали,  подсказывали,  где пасутся лошади,    где  пробегают  стада
бизонов и оленей.
   Но сейчас Фао как-то сразу обмяк и устало  опустился  на  прежнее  место.
Почесав спину о ствол березы, он откинул голову назад и закрыл глаза. Так он
продремал до полудня, изредка подсовывая ветки в костер.
   Когда Огненный Еж взобрался на середину неба,  Фао очнулся,    навалил  в
костер побольше веток и поспешил к стойбищу.   Не  желание  возвестить  волю
духов, а голод гнал его.
   Спускался  с  горы  тропкой,    протоптанной  колдуном  за  многие  годы.
Выбравшись из зарослей кустарника и молодого березняка,    Фао  увидел  дымы
стойбища и замедлил шаги, тоскливо предчувствуя,  что встреча с людьми будет
не из приятных. Доверие соплеменников колдун давно потерял.
   У берега реки Ленивый Фао в задумчивости остановился,  а  потом  медленно
побрел к стойбищу.  Навстречу кто-то шел.  Колдун горделиво выставил  вперед
плечо: в племени уважали раны, полученные на охоте или в борьбе с хищниками.
Но тут же поспешно прикрыл шрам шкурой -  в  подходившем  он  узнал  Хромого
Гуна, своего извечного врага.
   Как и Фао, в юности Гун был ранен. Его сломанная нога плохо срослась, и с
тех пор Гун сильно хромал. Ранами своими он не очень гордился, колдуна же ни
во что не ставил.  И Фао отвечал взаимностью.  Уже давно  никто  из  них  не
уступает друг другу дорогу.
   Колдун и Хромой Гун медленно сближались.  Наконец сошлись и встали,   как
два медведя на одной тропинке. Они топтались на месте и кидали друг на друга
взгляды,  полные глухих угроз.  И вдруг Гун,  заворчав,  отошел  в  сторону.
Впервые уступил дорогу.
   Ленивый Фао входил в  стойбище,    слегка  приободрившись,    с  чувством
одержанной победы.  Вот и его землянка.  Только бы  успеть  нырнуть  в  нее,
закрыться пологом из оленьей шкуры. Там он в безопасности - никто не посмеет
войти в жилище колдуна.
   Но толпа уже окружила Фао.  Люди кричали,  размахивали  руками.    Колдун
выставил свое обнаженное плечо с глубоким шрамом, и толпа притихла. Но скоро
град упреков,  гневных восклицаний и ругательств обрушился на него  с  новой
силой. Особенно неистовствовали женщины.
   - Наши дети голодают! - крикнула молодая Хана, протягивая на руках своего
младенца.
   - Наши охотники приходят с пустыми руками!
   - Твои духи не помогают! Где твои духи?!
   Пытаясь оправдаться, колдун поднял вверх правую руку и сиплым голосом, но
с достоинством произнес:
   - Мои духи молчат.
   - Они у тебя всегда молчат! - яростно крикнула Гура.
   Колдун съежился. Он опасался этой горластой женщины с крепкими, как ветви
дуба, кулаками. Гура подступила, готовая вцепиться в бороду колдуна.
   - Мои духи сердятся! - взвизгнул Фао.
   Толпа стихла и отступила. Гнева духов все люди племени боялись.
   "Кажется, можно передохнуть", - обрадовался Фао и сел на камень,  вросший
в землю рядом с его жилищем. Сзади, как и на Горе Духов,  росла береза.  Фао
прислонился к стволу и почесал спину.    На  его  крупном  морщинистом  лице
изобразилось блаженство. И никто не мог догадаться, что колдун взволнован.
   Да,  он волновался,  побаиваясь предстоящего небольшого события.   Никто,
никакие духи не смогут предотвратить его.  Кто это сказал?  Колдуну хотелось
вспомнить давно забытые слова.  Или вообще думать о чем-нибудь  постороннем,
чтобы взять себя в руки, успокоить нервы.
   Странный,  очень странный колдун у племени лагуров...  А может быть,  уже
что-то знают,  догадываются?  Фао осторожно взглянул на толпу и  успокоился.
Тревожиться нет оснований: люди видят его таким, каким он был и год,  и два,
и много лет назад.
   Женщины  и  дети  смотрели  на  колдуна  молча,    лишь   изредка    тихо
переговаривались.  Но  тут  снова  (колдун  знал  об  этом  заранее)  вперед
выступила сварливая и злая на язык Гура.
   - Твои духи не сердятся! Они спят! Ты спишь, и твои духи спят!
   "Ну и зануда", - поморщился Фао и с внутренней усмешкой подумал,  до чего
непривычно здесь само слово "зануда".  Оно  появится  потом,    много  веков
спустя...
   И снова взгляд колдуна погрузился в сумеречные  дали  грядущих  столетий,
снова пытался  вспомнить  он  давно  угасшие  в  памяти  слова.    Грустные,
обреченные слова...  Они искорками вспыхивали  в  тумане,    гасли,    снова
загорались и наконец встали в стройный ряд:
   "Что бы ни случилось с тобой,   оно  предопределено  тебе  от  века.    И
сплетение причин  с  самого  начала  связало  твое  существование  с  данным
событием".
   Но кто это сказал? Вернее, скажет? И колдун вдруг вспомнил: Марк Аврелий!
   Он вздрогнул: нельзя  думать  о  грядущем.    Ни  в  коем  случае  нельзя
отвлекаться от  настоящего  момента,    чтобы  случайно  не  нарушить,    не
всколыхнуть исторически устоявшуюся гармонию причин и следствий.  Но  мысли,
непрошеные и назойливые, как комары, лезли в голову.
   Да, все предопределено от века. И ничего изменить нельзя. Фао даже не мог
подсказать Хане,  чтобы она крепче держала ребенка.  Хотел,  но не мог.   Он
знал,  что через две-три секунды младенец вывалится из рук молодой женщины и
брякнется на землю.  К счастью,  ребенок  ушибется  не  очень  сильно,    но
заверещит так, что хоть уши затыкай...
   Все так и случилось. Испуганная Хана подняла младенца,  прижала к груди и
бросилась к своей землянке.  Но Фао знал,  что на полдороге она обернется  и
нелепо погрозит кулаком.  Все было известно колдуну на  много  дней  вперед.
Сегодня вечером Гура вблизи стойбища убьет старого оленя,    да  и  охотники
вернутся не с пустыми руками.  И начнется  в  племени  хмельной  от  сытости
праздник весенней добычи...
   А незадачливый колдун? Какое он будет иметь к этому отношение?
   Да,  лагурам не повезло - колдун у них ленив,  глуп  и  заносчив,    хотя
выглядит весьма внушительно.  Крупное,  в глубоких морщинах лицо,  почтенная
белая борода,   мохнатые  своды  бровей  делали  его  похожим  на  какого-то
первобытного патриарха. Форма, не соответствующая содержанию...  Но скоро он
освободит племя от своего присутствия. Часы и минуты колдуна сочтены. Завтра
он исчезнет из мира, утонет... "Скорей бы уж", - вздохнул Фао.
   Занятый невеселыми мыслями,  колдун встретил "предопределенное от века" и
довольно неприятное микрособытие так,  как и положено.  Получив  неожиданный
удар в скулу,  он взвизгнул,  вскочил на ноги и погрозил кулаком  мальчишке,
запустившему в него камень. Это был, конечно, все тот же Гзум.
   Толпа зашумела. Гнев ее,  к счастью для колдуна,  обрушился на сей раз на
Гзума.  Женщины  загалдели,    некоторые  бросились  за  пустившимся  наутек
мальчишкой.
   Воспользовавшись суматохой.    Ленивый  Фао  проворно  скользнул  в  свою
землянку.  Здесь он вытер пот со лба и с облегчением перевел дыхание: больше
контактов с людьми не будет до завтрашнего утра  -  последнего  и  решающего
утра в жизни колдуна.
   Фао притронулся рукой к левой щеке и почувствовал теплую  струйку  крови.
"Вот сорванец",  - с добродушной усмешкой подумал он о мальчишке.  И надо же
так сплестись событиям,  что завтра утром он спасет Гзума от верной  гибели,
вытащит из воды.  Сам утонет,  но спасет.  Во всяком  случае,    обязан  это
сделать,  ибо мальчик очень важен для племени и,   быть  может,    для  всей
последующей истории человечества.
   Фао мысленно увидел, каким будет Гзум лет через десять, - молодым, но уже
опытным охотником.   Он  хорошо  сработается  с  новым  колдуном,    который
наконец-то снимет запрет с Горы Духов.  Новый колдун на гранитных  изваяниях
красной охрой будет рисовать оленей, лосей, лошадей.
   Состязаясь в меткости, охотники станут бросать в изображения копья.
   "Отличный психологический тренаж,  - подумал Ленивый Фао.  - Метая копья,
они будут настраиваться на предстоящую охоту".
   Размышления колдуна были прерваны  голосами  женщин,    приблизившихся  к
землянке.
   - Фао! Нам помог дух Маленькой Сю.
   - Мы принесли дары Маленькой Сю.
   Когда-то давно маленькая девочка Сю утонула  в  болоте,    примыкающем  к
Большой реке. С тех пор считалось, что дух ее покровительствовал собирателям
орехов, клубней и птичьих яиц на островах болота.
   Колдун должен сейчас выйти и взять дары Маленькой Сю.  Но не сразу.   Все
поступки его рассчитаны по минутам.
   Фао нащупал на груди амулет - костяную пластинку,   напоминающую  бизонью
голову,  и поднес ее к слабо тлеющим  углям  очага.    На  обратной  стороне
пластинки колдун расширил ногтем еле приметную трещинку и  увидел  крохотный
циферблат электронных часов.  Выждав четыре минуты,  Ленивый  Фао  приподнял
шкуру у входа и боязливо (так положено) высунул голову. Поблизости никого не
было. На траве лежали корни, сочные стебли и два крупных гусиных яйца.
   Корни и стебли брезгливый лже-Фао закопал в углу землянки.  Гусиные  яйца
обмазал глиной,  испек на углях по способу,   принятому  в  племени,    и  с
аппетитом съел.
   Еще через час Ленивый Фао неторопливо шагал в сторону Горы Духов.  Там он
подкинул в догорающий костер сухих веток.  На камень не сел,  позволил  себе
немного расслабиться,  отойти от жестко предписанных поступков.  История  от
этого не пострадает. Все равно никто его здесь не видит.
   Роль Ленивого Фао далась  ему  сегодня  особенно  тяжело.    Чаще,    чем
когда-либо, тревожила мысль: а если узнают?  Мысль вздорная,  понимал сейчас
Фао.
   Но отдохнуть надо. Фао вышел на склон горы,  обращенный в противоположную
от стойбища сторону.  Перед ним раскинулась  саванна  -  кормилица  племени.
Саванна...  Ему нравилось это слово,  хотя,  наверно,   правильней  было  бы
сказать - лесостепь.  Обильная,  удобная для расселения человека  лесостепь.
Сюда летом заходят животные даже из тропического пояса. А может,  правильнее
назвать прерией?  Но пусть об этом думают  биологи.    У  него  своих  забот
хватает. Он привык говорить "саванна" и отвыкать не собирается.
   Сейчас равнина выглядела пустынной. Лишь птицы оглашали зеленое безмолвие
весенними песнями.  Но вот вдали мелькнула горбатая спина  бизона.    Совсем
близко на голый холм выскочили три лани,  пугливо повертели головами и снова
скрылись.  Скоро потянутся с юга другие животные.    И  заколышутся  высокие
травы, поплывут в них ветвистые рога оленей, черные гривы лошадей.
   Колдун сел на траву и обвел взглядом горизонт. Где-то там,  за утопающими
в синей дымке рощами,  проходит граница ареала.   За  ней - неконтролируемый
океан пространства и времени.  Да и сам ареал,  в центре которого он  сейчас
находится, оказался не столь подвластным, как хотелось. Много лет назад один
из наиболее осторожных сотрудников лаборатории "Хронос" сказал:
   "Ареал - зияющая рана на теле истории. Малейшая неосторожность - и в рану
можно занести инфекцию вмешательства". Слова оказались пророческими.  Сейчас
лже-колдун призван залечить рану,  сделать так,  чтобы грядущая человеческая
история развивалась естественно и нормально.
   "Завтра. Все решится завтра",  - подумал Фао,  уверенный в  успехе  своей
странной миссии. А потом он отправится к озеру искать брата. Поиски, правда,
никто не планировал.  Все видели,  что Александр погиб...  А если не  погиб?
Если он прячется сейчас в дубовой роще?  Эта мысль согревала лже-Фао  в  его
нелепой жизни колдуна.  Дубовая роща отсюда хорошо видна,  она в  пяти-шести
километрах от горы,  рядом с озером Круглым.  Пойти туда  и  проверить  свою
догадку Фао пока не мог.  Ход истории приковал его к  стойбищу  и  священной
Горе Духов.  Но надежда,  что он здесь не один,  что где-то рядом  находится
брат, не покидала Фао.
   Он встал и пошел к костру. Тяжкое бремя колдуна надо нести до конца.