вился,    что
здесь,  в кругу друзей,  тот мир показался вдруг почти нереальным.  - А если
говорить честно - слишком тяжело рассказывать.  Там остались мои товарищи...
Лучше я об этом напишу, а вы потом почитаете. Ладно?
   - Ну что ж, так и быть, подождем твоих мемуаров, - сказал Орион. - Только
пиши побыстрей.  И вообще,  довольно жить отшельником.  Хочешь,  за  полчаса
отгрохаем тебе такой дворец - закачаешься. А эту избушку - ко всем чертям!
   - Пират!  - с веселой иронией воскликнула Таня.  -  Посмотрите  на  этого
космического пирата.  Он усвоил все  замашки  древних  морских  разбойников.
Ругается как шкипер.
   Беседа  наша  затянулась  до  полуночи.    Говорили  и  никак  не   могли
наговориться.  Все чувствовали себя удивительно легко и  раскованно.    Таня
подтрунивала уже не только над Орионом, но и надо мной. Расстались мы, когда
костер окончательно погас.
   ... Пока писать нельзя.  Но как только разрешат врачи,  вернусь  к  своим
записям. Я должен рассказать человечеству о страшном царстве Абсолюта.  Прав
Алеша Потапов: нам рано или поздно еще  придется  сражаться  с  этой  темной
безжалостной силой.  А врага надо знать...  Начну с  того  момента,    когда
открылась и тотчас захлопнулась за нами дверь в сатанинскую Вечную  Гармонию
- царство Абсолюта.

   ЦАРСТВО АБСОЛЮТА

   На нас обрушилась тишина. Заглохли планетарные двигатели,  перестали петь
приборы.  Прозрачная полусфера пилотской каюты потемнела - ни  солнца,    ни
звезд. Корабль будто провалился в угольную яму.  Погасли даже приборы пульта
управления,  многоцветные мигающие огоньки которого создавали ощущение уюта.
Лишь плафоны освещали каюту мертвенным светом.
   С электронным универсалом что-то случилось.  Он  буквально  мямлил,    на
вопросы отвечал с перебоями. С трудом удалось выяснить,  что звездолет,  как
муха,  попал в паутину силовых полей.  Его будто сунули в мешок и волокли  в
неизвестном направлении.
   - Выясни, что с двигателями, - приказал мне капитан.
   Я спустился в кормовую часть корабля.  Из машинного зала  вырывался  сноп
света, и на полу коридора вздрагивала тень неизвестного человека.
   С излучателем  в  руке  я  подкрался  к  двери  и  увидел  широкую  спину
незнакомца. Тот склонился над приборами.  Левую руку он отставил в сторону и
опирался ладонью на предохранитель.  Пломба почему-то сорвана.    Стоило  по
неосторожности нажать кнопку предохранителя,  и свинцовый шар,    получивший
из-за утечки гравитонов отрицательный заряд,   освободится  от  пут  силовых
полей. Он может коснуться корпуса реактора. И тогда - черный взрыв! Та самая
черная аннигиляция...
   Что делать?  Окликнуть незнакомца и попросить убрать руку - бессмысленно.
От неожиданности он вздрогнет и заденет кнопку.    А  главное,    я  знал  и
чувствовал: передо мной враг...  И я поступил,  быть может,  не лучшим,   но
радикальным образом: тонким и острым,  как бритва,  лучом отрубил руку.   Не
задев кнопки, рука упала на пол.
   Взревев от боли,  незнакомец  обернулся  и  увесистым  правым  кулаком  с
размаху ударил меня по скуле.
   Удар был хорош.  Я отлетел в другой  конец  коридора.    Слизнув  соленую
струйку крови,  вскочил на ноги.  В ту же минуту за  моей  спиной  появились
члены экипажа.
   Незнакомец шагнул в коридор, левая рука, к моему изумлению,  оказалась на
месте.  Заметив людей,  он остановился,  чтото пробормотал и  растворился  в
воздухе. К таким внезапным исчезновениям мы стали уже привыкать.
   Взглянув на мою окровавленную щеку, капитан сердито сдвинул брови.
   - Опять эксцессы? Я предупреждал!..
   Я привел товарищей в машинный зал,  где на полу валялась  отрубленная  по
локоть рука, и рассказал о случившемся.
   - Не очень остроумно поступил,  братец,  - заметил капитан.   -  Впрочем,
ничего другого не оставалось. - Он повернулся к Зиновскому:
   - А ты, Яков Петрович, возьми эту чертову руку, исследуй и доложи.
   Поставив на предохранителе новую пломбу,  мы тщательно заперли  за  собой
машинный зал.  Как будто  это  имело  какое-то  значение  для  вездесущих  и
всепроникающих гостей.
   Через полчаса в пилотскую каюту пришел из лаборатории Зиновский.
   - Рука как рука,  - сказал он.  - Из той же плоти и крови,  что и у  нас.
Могу сообщить группу крови. РОЭ, процент гемоглобина...
   - Не надо,  - отрезал капитан.  - Выкинь ее за борт.  Кажется,  начинаю о
чем-то догадываться...
   Стычка в машинном зале имела одно положительное последствие: таинственные
незнакомцы оставили нас в покое. Никто больше не следил за нами,  не рылся в
каютах.
   Малыш повеселел, а планетолог, поглаживая бороду, благодушно острил:
   - Феноменально!  Понимаешь,  Сережа?  Любезным потомкам  мы  осточертели.
Изучали они нас, изучали, а потом, треснув тебя по физиономии,  поставили на
этом точку.
   - Хороша точка, - смеялся Ревелино, показывая на мою левую щеку.  - Может
быть, всего лишь запятая?
   Шрам на щеке и в самом деле смахивал на багровую запятую.
   Лишенный управления,  звездолет продолжал  нестись  в  полной  темноте  и
тишине. Неведомая сила тащила нас куда-то. Однажды утром, когда я только что
проснулся, корабль сильно вздрогнул, словно ударившись обо что-то.
   Я быстро оделся и прибежал в пилотскую. Весь экипаж был на месте.
   - Мы на Луне! - крикнул Иван Бурсов.
   Каюту заливал солнечный свет: полусфера снова стала  прозрачной,    будто
кто-то сорвал с нее черное покрывало.
   Мы натянули комбинезоны с гермошлемами и вышли  из  корабля.    Над  нами
колыхался огненно-косматый шар Солнца.  Почти рядом чернел диск,  окруженный
голубым ободком подсвеченной сзади атмосферы.  Земля,  ее ночная  сторона...
Да, вместе со всеми членами экипажа я был уверен тогда, что мы попали в свою
Солнечную систему, на родную Землю.
   Звездолет стоял на космодроме, опоясанном какими-то строениями. Город?  В
наше время его не было... Мы шагали,  оставляя глубокие следы в многовековой
пыли: видимо, с космодрома уже сотни лет не взлетал ни один корабль.
   Вошли в лунный город. Он напоминал почерневший лес,  по которому когда-то
прокатилась волна пожара. Кругом,  как темные стволы циклопических деревьев,
высились многоэтажные здания,   переплетенные  лианами  провисших  мостов  и
эстакад.  Ноги утопали в пыли,  как в пепле.  Многие дома покосились,  часто
попадались обломки рухнувших эстакад.    Город  был  мертв.    Ни  малейшего
движения,  никаких признаков жизни.  Внутри зданий -  такое  же  запустенье:
ровный слой пыли, истлевшая мебель.
   - Где же люди?  Хотя бы те призраки?  - спросил Иван  так  тихо,    будто
боялся, что от громкого голоса развалятся здания.
   - На Земле,  - уверенно ответил капитан.  - То есть людей скорее всего не
найдем и там. Но там разгадка...
   К экспедиции на Землю готовились два дня. У нас была вместительная шлюпка
- посадочная ракета, которую с помощью механизмов поставили рядом с кораблем.
   Ракета стартовала, взметнув облако пыли. У всех нас зачастил пульс, когда
стал наплывать,  увеличиваться темный диск в голубом ореоле атмосферы.   Что
жд„т нас там,  на родной планете?  Она молчала.  Ни звука в микрофонах,   ни
одного светового всплеска на черном диске.  В наш двадцать первый век ночная
сторона Земли казалась из космоса мерцающей.  Светились города,   в  океанах
проплывали ярко  иллюминированные  лайнеры.    А  сейчас  -  ничего.    Огни
цивилизации погасли...
   Приборы показывали высоту сто километров,    потом  пятьдесят.    Ракета,
выпустив планирующие крылья, входила в плотные слои атмосферы.
   Мы прильнули к экрану радароскопа.  Он серыми красками,    но  в  сильном
увеличении рисовал неясную картину - лениво перекатывающиеся  волны  океана.
Затем водные просторы сменились сушей.  Однако это была странная суша: те же
волны, но неподвижные, закаменевшие.
   - Что за черт, - бормотал планетолог. - Хотя бы руины,  как на Луне...  А
то ведь ничего. Какой-то застывший океан.
   - Скоро будет освещенная сторона Земли.  - Капитан хмурился,   около  губ
залегла жесткая складка. - Сейчас увидим.
   И мы увидели... Трудно передать охватившее нас чувство смятения. Под нами
расстилалась серо-желтая пустыня, безграничный застывший океан песков.
   Планирующая ракета еще снизилась  и  замедлила  полет.    Внизу  мелькали
барханы.  Ни одной зеленой рощицы или дерева,  ни одной нежданно сверкнувшей
реки.
   Океан,  сменивший под крыльями пустыню,  ослепил слюдяным блеском.  Здесь
хоть движение,  какое-то подобие жизни.  Но какой  это  океан?    Индийский?
Атлантический? Очертания берегов так сильно изменились,  что никто из нас не
мог дать точного ответа.
   - Будем садиться, - сказал наконец капитан.
   Ни  один  мускул  не  дрогнул  на  его  каменном  лице.    Эта    волевая
непроницаемость смущала.  У  нас  сжимались  сердца  от  предчувствия  беды,
постигшей человечество.  Но что думал он,  Федор Стриганов?  Трудно сказать.
Движения его  рук  за  пультом  управления  были  по-прежнему  уверенными  и
спокойными.
   Место для посадки капитан выбрал  удачно  -  ровную  гранитную  площадку,
почти не занятую песком.
   Иван Бурсов и  биолог  выпустили  на  волю  автономные  приборы-автоматы.
Первые показания их не радовали.  Песок и воздух  не  содержали  не  то  что
капли,  но и росинки воды.  О жизни и говорить нечего.   Чуткие  приборы  не
обнаружили  даже  микроорганизмов.     Это    была    стерильная    пустыня,
пустыня-абсолют.
   И вдруг...
   - Человек! В пустыне, человек! - закричал Ревелино. - Он зовет!
   Мы поспешили к бортинженеру.  С вершины горбатого бархана заметили  вдали
одинокую фигурку,  точнее - силуэт.  Человек поднял руку,  не  то  показывая
вверх,    не  то  подзывая  к  себе.    Рядом  с  ним  -  решетчатый   остов
полуразрушенного здания. И ничего больше. Кругом унылая холмистая равнина.
   - Это контакты!  - воскликнул легко возбуждающийся  Иван.    -  Скорее  в
вездеход.
   Под  прозрачным  бронекуполом  гусеничного  вездехода  разместился   весь
экипаж.  Взвыл двигатель.  Машина покачиваясь  переваливала  через  бугры  и
оставляла за собой рубчатые следы.  Когда до цели оставалось метров  триста,
мы поняли свою ошибку: это был не человек, а внушительных размеров статуя.
   Двигатель внезапно заглох.  Ревелино долго копался в нем,  но повреждений
не нашел. Что это? Снова шутки невидимок?
   Мы  выпрыгнули  из  кабины  и    осмотрелись.        Позади    остроносой
гусеницей-шестиножкой серебрилась  горизонтально  поставленная  ракета.    В
крайнем случае к ней можно вернуться пешком.
   Подошли к статуе.  Металлический идол с застывшей усмешкой простирал руку
вверх.  На постаменте какая-то надпись  из  замысловатых  знаков,    которые
раньше, очевидно, светились.
   Сейчас, побывав в Электронной эпохе,  я смог бы объяснить товарищам,  что
это статуя Генератора Вечных Изречений.    Прочитал  бы  надпись:  "Болезней
тысячи, а здоровье одно". Сотни лет простоял чугунный Генератор - сначала во
всемирном  городе,    затем  в  глобальной  пустыне  -  пустыне  абсолютного
"здоровья". Идеальное воплощение Вечных Изречений!
   Это сейчас... А тогда вместе со всеми с недоумением взирал на статую. Она
вызывала тревогу,  ощущение забытой вехи погибшей  цивилизации.    Но  какой
цивилизации? Сфинкс пустыни с загадочной усмешкой молчал.  Ничего не дал нам
и осмотр металлического покосившегося  скелета  здания.    Между  зданием  и
статуей под слоем песка нашли круглый люк. С трудом открыли крышку и увидели
уходящие в глубину ступени.
   - Закройте люк, - приказал капитан. - Подземелье потом.  Сначала осмотрим
поверхность.
   Прошли еще километра два.  Ракета утонула  за  горизонтом.    Компасы  не
работали, словно планета лишилась магнитного поля. Среди пухлых холмов четко
вырисовывался на белесом небе единственный ориентир - силуэт статуи. За нами
цепочкой тянулись глубокие следы. Мы надеялись, что они приведут нас обратно
к вездеходу. Это был просчет.
   Пустыня,  до того неподвижная и немая,  вдруг зашевелилась  и  заговорила
звенящим шепотом.  Задымились макушки барханов,  поползла,    скручиваясь  в
желтые веревки, струистая поземка. Потом поднялся сильный ветер,  и началась
песчаная круговерть, быстро стершая наши следы.
   Обернулись, но ориентира своего не увидели. Горизонт затянуло колышущейся
мглой. Мы крепко взялись за руки, чтобы не потерять друг друга,  и зашагали,
как нам казалось,  в нужном направлении.  Хотя бы дойти до вездехода  -  там
баллоны с жидким кислородом и запасы питательной пасты.
   Серая пелена скрыла не только статую,  но и солнце.  Но мы упорно  брели.
Шли долго и, конечно, сбились с пути.
   Ветер усиливался.  Тугие струи воздуха,  взвинчиваясь  пыльными  вихрями,
пошли гулять по барханам.  С шипением и грохотом  налетел  ураган.    Тысячи
песчинок щелкали по гермошлемам, потоки песка сбивали с ног.
   Бурю решили переждать около скалистого обнажения.  Тем более что по нашим
часам на планете наступила ночь. Однако не было ни Луны,  ни звезд.  Ничего,
кроме мчавшейся с визгом и воем песчаной мглы.
   Ураган смолк внезапно.  Пустыня  замерла.    Засверкал  ночной  небосвод,
усыпанный мириадами искрившихся песчинок-звезд.  Но на  земле  непроницаемая
тьма.  Лучи наших фонарей выхватывали только ближние холмы,  покрытые мелкой
песчаной рябью.
   Искать ракету сейчас не имело смысла. Надо ждать утра. Мы уселись плотнее
друг к другу.  Я опирался на широкую,  как плита,   спину  Ивана  Бурсова  и
чувствовал его учащенное дыхание.  Могучим  легким  планетолога  не  хватало
воздуха.  Кислород кончался и в моих баллончиках.   По  показаниям  приборов
воздух планеты содержал, кислород. Но годился ли он для дыхания? Я осторожно
приподнял, а потом совсем откинул назад гермошлем.
   - Не курорт, но дышать можно, - сказал я Ивану.
   Планетолог открыл гермошлем и облегченно вздохнул.  Остальные последовали
нашему примеру. Мы даже вздремнули до рассвета.
   Утреннее солнце осветило безотрадную картину - безбрежный песчаный океан.
Мы сориентировались по солнцу,  посовещались и направились на  северо-запад.
Там, казалось нам, была надежда найти ракету или вездеход.
   Через час мы чувствовали себя как в раскаленной  печи.    Сколько  бы  ни
двигались,    все  так  же  оставались  в  центре  ослепительной  и  знойной
бесконечности. А еще через три часа едва плелись. Голод, который ночью сосал
желудки, отступил перед новым врагом - жаждой. Жгучее солнце выжимало из нас
последние соки. А мы все брели и брели, с трудом вытаскивая ноги из сыпучего
песка. Ступали словно по расплавленному желтому металлу.
   Первым свалился с ног самый старший из нас  -  Яков  Петрович  Зиновский.
Капитан подхватил биолога за плечи и помогал ему идти.   Я  присматривал  за
Иваном Бурсовым. Крупному,  полнотелому планетологу приходилось туго,  но он
крепился. Даже разразился витиеватой бранью по адресу статуи:
   - Чугунный подонок... Стоит сейчас где-то в пустыне и ухмыляется.  Это он
завел нас...
   В горле пересохло.  Сухой и шершавый язык с трудом ворочался во рту.   От
усталости шатало из стороны в сторону.  В голове закружилось,  и я готов был
упасть, но в это время услышал крик Ревелино:
   - Оазис! В пустыне вода... Оазис!
   "Бредит", - подумал я,  еле  взбираясь  на  вершину  бугра,    где  стоял
Ревелино. На западе, куда клонилось перешагнувшее через зенит солнце, увидел
деревья и блеснувшее между ними зеркальце воды.
   - Мираж? - спросил я капитана.
   - Не похоже,  - ответил он.  - В  такой  глобальной  пустыне  миражей  не
бывает.  Вид деревьев и воды приободрил нас.  И все же мы едва доплелись  до
оазиса - зеленого островка в желтом океане.  Последние метры преодолели чуть
ли не ползком.  Ивана мне пришлось тащить на спине.  А оазис не пускал  нас:
руки наткнулись на упругое энергетическое поле. Но оно тут же завибрировало,
вспыхнув на секунду голубоватым пламенем,  и втянуло нас  внутрь  полусферы.
Островок - оазис был под невидимым силовым колпаком.
   Легкие судорожно расширялись. Я глотал свежий воздух,  обильно насыщенный
кислородом и ароматом лугов.  Иван очнулся,  с изумлением взирал на  высокие
ветвистые деревья и озерко чистейшей воды.
   - Феноменально! - прошептал он. - Мы что, уже в раю? Мы умерли?
   Жажда так иссушила нас,  что мы забыли о всякой умеренности.    Встав  на
четвереньки и погрузив лица в воду,  пили,  как животные на водопое.   Потом
разделись и бросились в озерко, напоминавшее скорее глубокую лужу.
   Обезумев от радости, плескались, как дети, ели плоды, похожие на бананы...
   Когда наши животы разбухли от воды и сочных плодов, мы вылезли на берег и
осмотрелись.  Диковинный оазис не имел ничего общего с  пустыней.    Он  был
инородной частью.  Словно круглую травянистую платформу с  деревьями  кто-то
поставил прямо на песок. Журчащий ручеек,  впадающий в озерко,  начинал течь
из пустоты - от границы силового барьера.  Еще одна странность - ветер.    В
пустыне,  окружающей оазис,  не шевельнется ни одна пылинка: кругом  мертвая
раскаленная неподвижность. Здесь же дул прохладный порывистый ветер.  Густая
листва деревьев звенела, переливаясь серебром и чернью.
   - Смотрите! - воскликнул Ревелино.
   В небе,  над кроной самого высокого дерева,   кружилась  птица.    К  ней
присоединилась другая,  влетевшая внутрь невидимого колпака неведомо откуда.
Птицы описали круг и улетели в пустоту, в ничто.
   - Почти все ясно, - сказал капитан.
   - Модель? - спросил планетолог.
   - Нет,  оазис не смоделирован,  это частица реальности,   выхваченная  из
прошлого.  Вероятно,  из очень далекого,  доисторического прошлого.  Как это
сделано? Понятия не имею. Но это так, братцы. Это кусок действительности...
   - Поданный нам на блюдечке с голубой каемочкой,  -  подхватил  Иван.    -
Феноменально!..
   Похоже, что Федор был прав. Опасаясь, как бы перемещенное во времени чудо
не исчезло, мы еще раз искупались, наелись впрок плодов,  напились.  Капитан
приказал надеть комбинезоны.
   - Всякое может случиться.
   - А не провалимся ли мы в прошлое вместе с этой платформой? - спросил я.
   Федор пожал плечами.  Планетолог  выразил  согласие  провалиться  хоть  в
преисподнюю, только бы остаться в этом райском месте.
   Мы не заметили, как заснули. Проспали, вероятно, больше суток.
   Разбудил нас капитан глубокой ночью и молча обвел вокруг рукой: смотрите!
   Вид был ошеломляющий.  Мы сидели на  берегу  знакомого  озерка,    тускло
посеребренного луной. Над нами склонялись ветви тех же деревьев.  Но пустыни
- вот что нас поразило!  - пустыни не было.  Оазис естественно вписывался  в
пейзаж,  который заворожил нас первобытной красотой.   До  самого  горизонта
холмистым ковром расстилалась лесостепь,   залитая  дымным  лунным  сиянием.
Вдали темнели две или три рощи вроде нашей. Справа - лес.
   Силовой колпак исчез.  Ручеек начинал свой бег не  из  пустоты,    не  от
границы,  где раньше был барьер,  а из травянистой  ложбины.    Удивительный
ручеек!  Раньше он весело звенел и журчал,  а сейчас беззвучно переливался в
траве, играя слюдяными блестками.  Видимо,  дул ветер.  Но мы не ощущали его
упругости.
   Странный, молчаливый мир. Мир без звуков, без запахов, без ощущений. Одни
лишь зрительные восприятия.
   - Фотонный мир, - сказал Стриганов.
   - Не темни, капитан, - проворчал Иван. - Объясни.
   - Слышали про эффект Ньюмена?
   - Да, - ответил я. - Ньюмен предсказал эффект несовмещенного времени. Его
гипотезу поддержал ты и еще кто-то. Остальные специалисты иронизировали.
   - Вот именно. Иронизировали, - хмыкнул капитан. - А теперь смотрите.
   Федор встал и,  наклонив голову,  решительно направился прямо на  дерево.
Все ждали, что он стукнется лбом о шершавый ствол.  Но произошло невероятное
- капитан прошел сквозь  дерево  как  призрак.    А  точнее  -  дерево  было
призрачным.
   - Поняли, братцы? Фотонный мир. Две несостыкованные эпохи. Нас разделяют,
быть может,  биллионные доли секунд