- Не слишком ли ты торопишь этим события, Лью? Это  тебе  не  ввести  в
действие приказным порядком какую-нибудь инструкцию, которую  ты  даже  не
читал...
   - Может быть, я тоже могу видеть будущее, - сказал я.
   Я засмеялся, он нет.
   Хотя Ломброзо и не был доволен моей поспешностью, он все же сделал  все
необходимое. Мы встретились с Мардикяном, Мардикян  поговорил  с  Куинном,
Куинн выступил в городском Совете и билль стал законом. В тот день,  когда
Куинн должен был подписать этот закон, к нему нагрянула делегация  юристов
от нефтяных компаний и начала запугивать  его  в  свойственном  законникам
слащаво-вежливой манере, что они устроят ему  страшный  судебный  скандал,
если он не наложит вето на эту затею. Куинн послал за мной и мы в  течение
двух минут обсудили проблему.
   - Мне действительно нужен этот закон? - спросил он.
   И я ответил:
   - Да, нужен.
   После чего он выставил юристов за дверь. При подписании закона он выдал
экспромтом страстную десятиминутную речь в защиту  обязательного  введения
замораживания нефти в общегосударственном масштабе. Это был не  насыщенный
новостями день в средствах массовой  информации,  и  поэтому,  самая  суть
выступления Куинна  (двух-с-половиной-минутный  фрагмент  речи  о  насилии
человека над окружающей средой и решимости властей не взирать молча на эти
безобразия) была дана в прямом эфире в  программах  вечерних  новостей  по
всей территории страны - от берега до берега.
   Время для передачи было выбрано как нельзя кстати. Через два дня  после
выступления Куинна японский  супертанкер  "Еххор  Маги"  ударился  о  рифы
недалеко от побережья Калифорнии и живописно раскололся на части.  Система
замораживания нефти не сработала и миллионы баррелей сырой нефти  вылились
в океан, загрязнив все побережье от Мендосино до Биг Сур. В тот же вечер в
Мексиканском заливе с венесуэльским танкером, направлявшимся в Порт-Артур,
штат Техас, произошло странное происшествие, когда он слил сырую нефть  на
берег недалеко от Корпус-Кристи, на котором нашли  приют  стаи  горланящих
журавлей. На следующий день где-то  недалеко  от  Аляски  опять  произошел
огромный слив нефти. После  этих  трех  ужасных  случаев,  мир  как  будто
впервые услышал о загрязнении морей нефтью и все в конгрессе вдруг  начали
дружно осуждать загрязнение окружающей среды и говорить об  обязательности
замораживания нефти при транспортировке. При этом часто  упоминался  новый
закон, недавно принятый Полом Куинном в Нью-Йорке,  в  качестве  прототипа
для предлагаемого федерального закона.
   Джилмартин.
   Замораживание.
   Остался один пункт: СОКОРРО ЗА ЛИДЕККЕРА ДО НАСТУПЛЕНИЯ ЛЕТА. СВЯЖИТЕСЬ
С НИМ ПОБЫСТРЕЕ.
   Зашифрованное и покрытое мраком послание, как и  большинство  изречений
оракулов. Я был  целиком  и  полностью  обескуражен  этим.  Стохастическая
методика, которой я владел,  была  бессильна  помочь.  Я  перебрал  дюжину
вариантов и все они оказались запутанными и  бессмысленными.  Какой  же  я
был, к черту, профессиональный пророк,  если  у  меня  в  руках  было  три
надежных ключа к разгадке будущих событий и я смог разгадать  только  один
секрет из трех?
   Я уже начал подумывать, а не навестить ли мне Карваджала.
   До  того,  как  я  успел  что-либо  предпринять,  с  Запада  докатилась
ошеломляющая весть. Ричард Лидеккер,  губернатор  Калифорнии,  официальный
лидер  Новодемократической  партии,  основной  кандидат   на   предстоящих
президентских выборах, неожиданно скончался в возрасте пятидесяти семи лет
во время игры в гольф в  День  памяти  павших  в  Гражданской  войне.  Его
кабинет и вся его  власть  перешли  к  вице-губернатору  Карлосу  Сокорро,
который в  результате  этого  стал  могущественной  политической  силой  в
стране, благодаря контролю над богатейшим и наиболее влиятельным штатом.
   Сокорро, который теперь должен был  возглавить  огромную  делегацию  от
штата Калифорния на общенациональном съезде Новых демократов  в  следующем
году,  уже  на  третий  день  после   смерти   Лидеккера   провел   первую
пресс-конференцию, на которой стал выдвигать своего  короля.  Ему  удалось
предложить, можно сказать на пустом месте, кандидатуру сенатора Эли  Кейна
от  штат  Иллинойс,  как  наиболее  обещающий  шанс  Новых  демократов  на
номинацию будущего года и, таким  образом,  запустить  в  движение  шумную
кампанию  по  выдвижению  Кейна  в  президенты,  и  эта   кампания   стала
всеохватывающей в последующие несколько недель.
   Я и сам думал о Кейне. Как только пришло известие о смерти Лидеккера, я
тут же решил, что Куинну следовало бы вступить  в  борьбу  за  право  быть
избранным на высший государственный пост, а не  на  пост  вице-президента.
Почему бы не заработать еще немного популярности сейчас, когда нам  больше
не нужно бояться смертельной схватки с всемогущим Лидеккером?
   Тем не менее, нам нужно было бы организовать всю кампанию, чтобы  Куинн
проиграл  на  партийных  выборах  какому-нибудь  более  старому  и   менее
обаятельному  кандидату,  который  бы  потом,  в  ноябре,  был  бы   побит
президентом  Мортонсоном.  Таким  образом  Куинн  унаследовал  бы  остатки
партии, чтобы возродить ее  к  две  тысячи  четвертому  году.  Кто-нибудь,
например, Кейн, прекрасно выглядящий, но пустой политик, был бы  идеальным
кандидатом на подобную роль злодея,  который  лишил  энергичного  молодого
мэра права на номинацию.
   В то же время нам нужна будет поддержка Сокорро, чтобы Куинн мог начать
серьезную борьбу против Кейна. Куинн  все  еще  был  темной  лошадкой  для
большинства страны, а Кейн был известен  и  любим  на  огромных  просторах
Центральной части Америки. Поддержка из Калифорнии, которая бы дала Куинну
голоса двух больших штатов, а может быть, и более того, позволила  бы  ему
начать победоносную борьбу  против  Кейна.  Я  рассчитал,  что  мы  должны
выдержать примерно недельную паузу, после которой начать искать подходы  к
губернатору  Сокорро.  Но  немедленная  поддержка  Кейна  губернатором   в
одночасье все изменила и полностью подрубила позиции Куинна. Сенатор  Кейн
немедленно предпринял  агитационные  поездки  по  Калифорнии,  выступая  в
поддержку   нового   губернатора   и    восторженно    провозглашая    его
административные способности.
   Все  фигуры  были  расставлены,  а  Куинну  места  не  осталось.   Явно
разыгрывалась карта  Кейн-Сокорро,  и  они  были  первыми  кандидатами  на
номинацию будущего года.  Куинн  выглядел  бы  нечестным  донкихотствующим
хитрецом, хуже того, обманщиком, если  бы  попытался  вступить  в  борьбу.
Несмотря на подсказку Карваджала,  нам  не  удалось  вовремя  связаться  с
Сокорро, и Куинн потерял шанс приобрести влиятельного  союзника.  Конечно,
это не было роковым ударом по шансам Куинна стать президентом в две тысячи
четвертом году, но наша медлительность, тем не менее, нам дорого обошлась.
   О, досада! О, позор! О, горькое бремя ответственности, Николс!  "Вот  -
говорит маленький странный человек, - вот листок бумаги с тремя  моментами
будущего, начертанными на нем. Предпримите  такие  действия,  которые  вам
подсказывает ваше профессиональное мастерство". "Прекрасно, - говорите вы,
- миллион благодарностей". А ваше профессиональное мастерство  вам  ничего
не говорит, и вы ничего не предпринимаете. И будущее проносится мимо  вас,
становясь настоящим, вы  отчетливо  видите  то,  что  вам  нужно  было  бы
сделать, и вы выглядите глупцом в собственных глазах.
   Я чувствовал себя  ничтожеством,  бездарью.  Я  чувствовал,  что  я  не
справился с задачей.
   Мне нужно было руководство. Я пошел к Карваджалу.



16

   И  это  место,  где  живет  миллионер,  наделенный  даром  предвидения?
Маленькая грязная берлога в полуразрушенном девяностолетнем доме  рядом  с
Латбум-авеню в самом  сердце  богом  забытого  Бруклина?  Поход  туда  был
испытанием безрассудной храбрости. Я знал, и меня  поймет  любой  чиновник
муниципальной  администрации,  в  каких  районах   города   царит   полное
беззаконие. И это был один из  таких  районов.  Под  разлагающейся  плотью
нищеты  и  убожества  угадывались  кости  былого  респектабельного  жилья.
Когда-то здесь жили евреи, принадлежащие к низам среднего класса: кошерные
мясники и неудачливые юристы; потом негры нижнего среднего  класса;  потом
нищие негры, превратившие свое жилье в трущобы;  пуэрториканцы.  А  сейчас
это  были  просто  джунгли:  гниющая  свалка  тесно   стоящих   ободранных
полуразвалившихся  многоквартирных  домов  на  две  семьи  и  шестиэтажных
закопченных многоквартирных домов, в которых обитали  бродяги,  наркоманы,
грабители,  грабители  грабителей,  стаи  одичавших  кошек,  банды  юнцов,
гигантские крысы и Мартин Карваджал. "Там?" - выпалил я,  когда,  назначая
встречу, Карваджал предложил  встретиться  у  него  дома.  Наверное,  было
бестактно так удивляться по поводу его места жительства. Он мягко ответил,
что мне не будет причинено никакого вреда.
   - Может,  я  все-таки  возьму  с  собой  полицейское  сопровождение,  -
предложил я.
   Он засмеялся и сказал, что это лучший способ  навлечь  неприятности.  И
твердо сказал мне, чтобы я не боялся, что я буду  в  полной  безопасности,
если приду один.
   Внутренний голос, к которому я всегда прислушивался,  подталкивал  меня
испытать судьбу. И я пошел к Карваджалу без полицейского сопровождения, но
не без страха.
   Никакой таксист не поехал бы в  эту  часть  Бруклина,  а  муниципальный
транспорт до этих мест не доходил. Я взял  напрокат  незаметную  машину  и
повел  ее  сам,  не  желая  подвергать  опасности  жизнь  шофера.  Как   и
большинство нью-йоркцев, я вожу машину редко, а значит, плохо. Поэтому уже
сама езда была опасной. Но я прибыл вовремя (без потерь) на улицу, где жил
Карваджал. Я и ожидал увидеть грязь, гниющие кучи отбросов, каменные осыпи
на месте разрушенных зданий, напоминающие дыры на месте выбитых зубов,  но
не высохшие чернеющие трупы животных на улицах - собак, коз, свиней?  -  и
не пробивающиеся сквозь тротуар побеги травы  и  деревьев,  как  в  городе
призраков, и не вонь человеческий фекалий и мочи,  и  не  вихри  песка  по
лодыжку. Поток  раскаленного  воздуха  хлестнул  меня,  когда  я  опасливо
покинул благословенную прохладу автомобиля. Хотя было только начало  июня,
кошмарная жара позднего августа обжигала эти убогие руины. И это Нью-Йорк?
Это скорей сторожевой пост в мексиканской пустыне столетие назад.
   Я включил охранную  сигнализацию  в  автомобиле.  Сам  я  был  вооружен
тяжелой дубинкой и был облачен  в  туго  облегающий  конус,  гарантирующий
возможность оттолкнуть нападающего на дюжину метров. Я все  же  чувствовал
себя отвратительно уязвимым, когда пересекал пустынный тротуар,  чувствуя,
что у меня нет защиты от обычного снайперского выстрела  сверху.  Но  хотя
желтовато-болезненные лица обитателей этой страшной деревни угрюмо глазели
на меня из-за потрескавшихся и разбитых окон,  хотя  несколько  тонконогих
уличных ковбоев бросали на меня суровые взгляды, ни один  не  приблизился,
ни один не заговорил со мной, и не было вооруженных стрелков  в  четвертом
этаже. Войдя  в  покосившийся  дом,  где  жил  Карваджал,  я  почувствовал
облегчение: может быть, жителей этого района оклеветали, может, их  темная
репутация - продукт паранойи  среднего  класса?  Позже  я  узнал,  что  не
продержался бы  и  шестидесяти  секунд  вне  своего  автомобиля,  если  бы
Карваджал не отдал приказаний, обеспечивающих  мою  безопасность.  В  этих
опаленных джунглях у него был непререкаемый авторитет. Для своих  свирепых
соседей он был чем-то вроде колдуна, священным амулетом, святым блаженным,
которого они уважали и боялись и которому подчинялись. Его волшебный  дар,
которым он, без сомнения, пользовался рассудительно и  эффективно,  сделал
его неуязвимым здесь - никто  в  джунглях  не  вел  себя  легкомысленно  с
шаманом. И сегодня он прикрыл меня своей мантией.
   Его квартира была на пятом этаже.  Лифта  не  было.  Каждый  лестничный
пролет таил в себе неожиданности. Я слышал писк гигантских крыс. Тошнило и
перехватывало дыхание от мерзких незнакомых запахов. Мне казалось,  что  в
каждом темном углу прячутся семилетние убийцы. Я благополучно добрался  до
двери. Он открыл раньше, чем я успел найти кнопку  звонка.  Даже  в  такую
жару он был в белой рубашке, застегнутой под горло, сером твидовом пиджаке
и коричневом  галстуке.  Он  был  как  школьный  учитель,  приготовившийся
выслушать от меня латинские спряжения и склонения.
   - Ну, вот видите, - сказал он,  -  живы  и  здоровы.  Я  знал.  Никакой
опасности.
   Карваджал жил в трех  комнатах:  спальня,  гостиная  и  кухня.  Потолки
низкие, осыпавшаяся штукатурка, выцветшие зеленые стены выглядели так, как
будто их последний раз красили в дни чудака Дика Никсона. Мебель была  еще
старше: отражала эру Трумэна - шатающаяся, накрытая  чехлами  из  ткани  в
цветочек, на толстых слоноподобных ножках. Воздух был  спертый  и  душный,
так как кондиционера не было и  в  помине.  Для  освещения  использовались
тусклые лампы накаливания, телевизор был архаичной настольной  модели.  На
кухне была  раковина  с  водопроводным  краном,  никакого  ультразвукового
водоснабжения. В середине семидесятых, когда я был ребенком,  у  меня  был
близкий друг, отец которого  погиб  во  Вьетнаме.  Он  жил  с  бабушкой  и
дедушкой, и их квартира выглядела точно так же, как эта. Жилье Карваджала,
казалось перенесено в наши дни из  Америки  середины  века,  как  музейный
экспонат, как кинодекорация.
   С рассеянным гостеприимством он усадил меня  на  продавленный  диван  в
гостиной и извинился за то, что ему нечего предложить выпить.  Сам  он  не
пил и не употреблял наркотиков, а рядом почти ничего не продавалось.
   - Не беспокойтесь, - сказал я великодушно. - Я обойдусь стаканом воды.
   Вода была теплой и немного ржавой.
   "Ну что ж, это тоже прекрасно", - сказал я себе. Я сидел, неестественно
выпрямившись: спина жесткая, ноги напряжены. Карваджал, опершись о  спинку
кресла справа от меня, заметил:
   - Похоже, вам неудобно, мистер Николс.
   - Через пару минут я освоюсь. Поездка сюда, знаете ли...
   - Конечно.
   - Но никто меня на улице  не  потревожил.  Надо  признаться,  я  ожидал
худшего, но...
   - Я же говорил вам, что все будет нормально.
   - И все же...
   - Но я же говорил. Неужели вы не поверили? -  сказал  он  мягко.  -  Вы
должны мне верить, мистер Николс. Вы знаете это.
   - Пожалуй, вы правы, - сказал я,  подумал:  ДЖИЛМАРТИН,  ЗАМОРАЖИВАНИЕ,
ЛИДЕККЕР. Карваджал предложил мне еще воды. Я  автоматически  улыбнулся  и
покачал головой. Наконец я сказал:
   - Странно, что такой человек, как вы, живет в этой части города.
   - Странно? Почему?
   - С вашими средствами можно жить в любой части города.
   - Я знаю.
   - Так почему же здесь?
   - Я всегда здесь жил, - мягко сказал он. - Это единственный дом, где  я
жил. Эта мебель принадлежала моей матери, и  кое-что  даже  ее  матери.  Я
слышу отзвуки родных голосов в этих комнатах, мистер  Николс.  Я  чувствую
живое присутствие прошлого. Разве это странно - жить там, где жил всегда?
   - Но такое соседство...
   - Да, стало хуже. За шестьдесят лет произошли большие изменения. Но эти
изменения на меня не сильно повлияли. Ежегодное медленное сползание  вниз,
потом быстрее. Но я делаю скидки,  приспособляюсь,  привыкая  к  новому  и
делаю его частью того, что уже есть. Здесь мне  все  так  знакомо,  мистер
Николс. Надписи  на  сыром  цементе,  когда  много  лет  назад  укладывали
тротуар, огромный вяз во дворе  школы,  разрушенная  временем  фигурка  на
водосточной трубе над входом в здание напротив. Вы  понимаете,  о  чем  я?
Почему я должен покинуть все это ради роскошных  апартаментов  на  Стейтон
Айленд?
   - Ну, во-первых, опасность.
   - Никакой опасности. По крайней мере, для меня. Люди здесь относятся ко
мне  как  к  безобидному  человеку,  который  всегда  здесь,  как   символ
стабильности, единственная константа в энтропическом потоке  вселенной.  Я
представляю для них ритуальную ценность. Я  что-то  вроде  символа  удачи,
амулета. По крайней мере, никто из здешних  ни  разу  не  обидел  меня.  И
никогда не обидят.
   - Вы можете поручиться?
   - Да, - сказал он с твердой уверенностью, глядя мне прямо в глаза. И  я
снова почувствовал тот холод, как будто я  стоял  на  краю  пропасти,  как
будто я снова  ничего  не  понимаю.  Опять  наступило  молчание.  От  него
исходила сила - мощь, не  вязавшаяся  с  его  убогой  внешностью,  мягкими
манерами, робостью, потухшими глазами - и эта сила деморализовала меня.  Я
мог бы просидеть неподвижно целый час. Наконец он сказал:
   - Вы о чем-то хотели меня спросить, мистер Николс?
   Я кивнул. Глубоко вздохнув, я начал:
   - Вы знали, что Лидеккер умрет этой весной, не так ли?  Я  имею  ввиду,
что вы не просто угадали. Вы знали.
   - Да, - и опять эта твердая, окончательная, непобедимая уверенность.
   - Вы знали,  что  у  Джилмартина  будут  неприятности.  Вы  знали,  что
нефтяные танкеры будут сливать незамороженную нефть.
   - Да. Да.
   - Вы знаете, как  пойдут  дела  на  бирже  завтра,  послезавтра,  и  вы
заработали миллион долларов, используя это знание.
   - И это тоже правда.
   - Поэтому можно смело сказать, что вы видите  будущее  с  удивительной,
сверхъестественной ясностью, мистер Карваджал.
   - Так же, как и вы.
   - Неправда, - сказал я, - я совсем не вижу будущих событий. У меня  нет
видения того, что  придет.  Я  просто  очень  хорошо  угадываю,  сравнивая
возможности и выбирая из них наиболее  вероятные,  но  я  не  предвижу.  Я
никогда не уверен в  своей  правоте.  Просто  я  разумно  уверен  в  своих
знаниях. Поэтому все, что я делаю - это гадание. Вы  понимаете?  Тогда,  в
кон горе Ломброзо, вы мне рассказали почти все, что произойдет: я гадаю, а
вы видите. Своим внутренним взором вы видите будущее как кино. Я прав?
   - Вы знаете, что вы правы, мистер Николс.
   - Да, я знаю, что я прав. В этом нет никакого сомнения.  Я  знаю,  чего
можно достичь стохастическими методами, но то, что вы делаете, выходит  за
рамки возможностей догадки и  расчета.  Может,  я  и  мог  бы  предсказать
возможность крушения пары танкеров, но ни то, что Лидеккер умрет,  ни  то,
что Джилмартин будет обвинен в мошенничестве. Я,  может  быть,  и  мог  бы
предположить, что КАКАЯ-НИБУДЬ ключевая  политическая  фигура  умрет  этой
весной, но никогда бы не смог сказать, кто конкретно. Может, я  и  мог  бы
предположить, что КАКОЙ-ТО государственный политик вылетит из седла, но не
мог бы назвать его имя. А ваши предсказания  точны  и  конкретны.  Это  не
вероятностное  предсказание.  Это,  пожалуй,  скорее  колдовство,   мистер
Карваджал. По определению будущее неизвестно, но вы, кажется, много знаете
о будущем.
   - О ближайшем будущем - да. Да, мистер Николс, знаю.
   - Только о ближайшем?
   Он засмеялся:
   - Вы думаете, что мой взор пронизывает все пространство и время?
   - Сейчас я не знаю, что пронизывает ваш взор. Но я хотел  бы  знать.  Я
хотел бы иметь хотя бы малейшее представление о том,  как  он  работает  и
каковы его возможности.
   - Он работает так, как вы описали, - ответил Карваджал. - Когда я хочу,
я вижу. Будущие события проходят перед моим взором, как в кино.
   Его голос звучал совсем прозаично, почти нудно:
   - И это единственное, зачем вы пришли сюда?
   - А вы разве не знаете? Вы наверняка уже видели фильм о нашей беседе.
   - Конечно, видел.
   - О вы забыли некоторые детали?
   - Я очень редко что-нибудь забываю, - сказал Карваджал, вздыхая.
   - Тогда вы должны знать, что я собираюсь спросить.
   - Да, - согласился он.
   - И даже в этом случае вы не ответите до тех пор, пока я не спрошу?
   - Да.
   - А если я не спрошу, - сказал я, - а если я прямо  сейчас  уйду  и  не
сделаю того, что должен сделать?
   - Это невозможно, - ровно сказал Карваджал. - Я