ца. Не так много месяцев назад нам удавалось  иметь
лучший  счет  в  любые  данные  пять  дней,  но  это  было  до  того,  как
таинственный стеклянный барьер поднялся между нами. Может,  это  была  моя
вина: я теперь никогда не домогался ее, а  она,  возможно,  под  действием
предписаний Транзита, обречена была  не  домогаться  меня.  Ее  податливое
страстное тело не потеряло в моих глазах своей  прелести,  меня  также  не
душила ревность к какому-нибудь другому любовнику, даже случай с лицензией
в публичный дом не повлиял на мое  желание  обладать  ею.  Ничего,  ничего
такого вообще. Чем она там могла заниматься с другими,  даже  это,  теряло
для меня значение, когда она находилась у меня в объятиях. Но  в  эти  дни
мне показалось, что секс между Сундарой и мной  был  каким-то  неуместным,
несоответствующим, вышедшим из  употребления  обменом  лишенной  стоимости
валютой. У нас  нечего  было  предложить  "друг  другу  кроме  своих  тел,
контакты между нами на всех других уровнях разрушились, а  единственный  -
телесный - был хуже, чем бессмыслен.
   Последний раз, когда мы... занимались любовью, спали вместе,  совершали
половой акт, трахались... имел место за шесть дней до того, как  Карваджал
вынес смертельный приговор нашему браку.  Я  не  знал,  что  это  будет  в
последний раз, хотя должен был бы, если бы был хотя  бы  наполовину  таким
пророком, которым люди меня считали и платили мне за это деньги. Но как  я
мог выявить апокалиптические полутона, осознать, что  занавес  опускается?
Не было никаких  признаков  грозы  в  небе.  Это  был  четверг  тридцатого
сентября, тихая ночь на переходе лета к осени. Мы выезжали в  эту  ночь  с
нашими старыми друзьями - шведской семьей из трех Калдкоттов. Тим,  Бет  и
Коринн. Мы обедали в Баббл, затем смотрели представление на крыше.  Данным
давно мы с Тим были членами одного теннисного клуба,  и  однажды  выиграли
смешанный парный турнир, этого оказалось достаточно  для  того,  чтобы  мы
продолжали время от времени поддерживать связь. У нее были  длинные  ноги,
легкая походка, она была очень  богатой  и  полностью  аполитичной,  и  ее
компания доставляла  мне  истинную  радость  в  дни  моей  деятельности  в
Сити-Холле.  Никаких   рассуждении   о   капризах   избирателей,   никаких
завуалированных  предложений,  которые  нужно  было  бы  передать  Куинну,
никаких нудных анализов тенденций развития событий, просто веселье и игры.
Мы много пили, обкуривались наркотиками. Мы все  пятеро  флиртовали  между
собой. И этот флирт влек меня в постель с двумя Калдкоттами составить трио
с очаровательной Тим и золотоволосой  Коринн,  пока  Сундара  устроится  с
третьим. Но по мере того, как вечер разворачивался, я почувствовал сильные
сигналы в мою сторону со стороны  Сундары.  Удивительно!  Может,  она  так
обкурилась, что забыла, что я всего лишь ее муж? А  может,  она  воплощала
непредсказуемый процесс Транзита? А может, прошло так много времени с  тех
пор, как мы в последний раз были вместе, что я уже  казался  чем-то  новым
для нее? Не знаю. И никогда не узнаю. Но  тепло  ее  неожиданного  взгляда
вызвало такой огонь между нами, что он быстро разбушевался. И мы быстро  с
извинениями  покинули  Калдкоттов,  постаравшись  сделать  это  весело   и
деликатно (они были настоящими  аристократами  чувственности,  поэтому  не
возникло никакой неловкости, ни намека на неудовольствие; и мы  расстались
изящно, договорившись вскоре опять собраться), и поспешили домой, все  еще
пылая, все еще раскаляя страсть.
   Не случилось ничего, что помешало бы  этому  нашему  состоянию,  одежда
сброшена,  тела  сблизились.  Сегодня  не  было  никаких   предварительных
ритуалов Кама-Сутры. Она пылала, я тоже, и мы совокуплялись как  животные.
Она судорожно вздохнула, когда я вошел в нее. Ее всхлип, казалось, сочетал
в себе сразу несколько  нот,  как  звук,  издаваемый  одним  средневековым
индийским  инструментом,  настраиваемым  только   в   минорном   ключе   и
воспроизводящим печальные струнные аккорды. Возможно, она знала,  что  это
финальное соединение нашей плоти. Я двигался над ней с уверенностью, что я
ничего не сделал не так: если когда-то я и следовал сценарию, то  это  был
именно тот случай, никаких сомнений, расчетов, никакого отделения себя  от
действия. Я -  как  движущаяся  точка  на  поверхности  континуума,  точно
соответствуя, попадая в резонанс с колебаниями мгновения. Я лежал  сверху,
сжимая ее в объятиях - классическая западная позиция, которую  мы,  будучи
приверженцами различных восточных вариантов, редко принимали. Мои спина  и
бедра были тверды, как закаленная дамасская сталь, упруги, как большинство
полимерных пластиков, и я двигался туда и обратно, туда и обратно  легкими
уверенными толчками, поднимая  ее  как  на  драгоценном  колесе  на  более
высокий уровень чувствительности и перенося себя туда  же.  Для  меня  это
было безупречное слияние, рожденное и усталость, и отчаянием, опьянением и
разочарованием,  и   состоянием   типа   "мне-нечего-больше-терять".   Это
нескончаемое движение могло бы длиться до утра. Сундара тесно  прижималась
ко мне, точно отвечая на каждый мой толчок. Ее колени были подняты почти к
груди, и когда мои руки гладили шелк ее кожи, я снова и снова наталкивался
на холодный металл эмблемы Транзита, прикрепленный ремнем к ее бедру.  Она
никогда не снимала ее, НИКОГДА. Но даже это не нарушало совершенства.  Но,
конечно, это не было актом любви: это было просто  спортивное  состязание,
два бесподобных дискобола двигались в  тандеме,  совершая  предписанный  и
определенный ритуал, который от них требовался. Какое отношение это  имело
к любви? Во мне была любовь  к  ней,  да,  отчаянно  голодный,  скребущий,
кусающий и трепещущий род любви. Но у меня больше не было способа выразить
эту любовь ни в постели, ни вне ее.
   Итак, мы собрали все золотые олимпийские медали: за  ныряние  с  вышки,
фигурные прыжки с трамплина, фантастическое  фигурное  катание,  прыжки  с
шестом, бег на четыреста метров, - и незаметными толчками и  нашептыванием
подвели друг друга к завершающему моменту и затем мы вошли в него,  в  эту
бесконечную паузу растворения в источнике создания, затем эта  бесконечная
пауза закончилась, и мы оторвались друг от друга, обливаясь потом,  жаркие
и истощенные.
   - Ты не мог бы принести мне стакан  воды?  -  попросила  Сундара  через
несколько минут.
   Вот так это закончилось.
   - А теперь готовь документы на развод, - сказал  Карваджал  шесть  дней
спустя.



30

   Твое дело - подчиняться мне, никаких  вопросов,  никаких  гарантий.  Не
задавать вопросов. Но сейчас я должен спросить. Карваджал толкал  меня  на
шаг, который я не мог предпринять без какого-либо объяснения.
   - Вы обещали не спрашивать, - мрачно произнес он.
   - Тем не менее. Дайте мне какие-нибудь нити, объясните.
   - Вам это очень нужно?
   - Да.
   Он старался подавить меня взглядом. Но его  пустые  глаза,  иногда  так
сурово безответные, сейчас меня не испугали. Мои способности  предчувствия
подсказывали мне сейчас, чтобы я  продолжал  давить  на  него,  требовать,
чтобы он раскрыл передо мной  структуры  событий,  в  которые  я  вступаю.
Карваджал упрямился. Он смущался,  потел,  напоминал  о  том,  что  я  уже
несколько недель, даже  месяцев,  учусь  справляться  этими  неподобающими
всплесками  неуверенности.  Он  требовал   принимать   судьбу,   следовать
сценарию, делать так, как он говорит. И все будет в порядке.
   - Нет, - говорил я, - я люблю ее, даже сегодня развод - не шутка, я  не
могу пойти на это из прихоти.
   - Но вы же учитесь...
   - К черту это! Почему я должен оставить жену только из-за того простого
факта, что в последнее время у нас не очень  хорошо?  Порвать  с  Сундарой
совсем не то же самое, что остричь волосы, знаете ли.
   - Конечно, то же самое.
   - То?
   - В течении времени все события равнозначны, - произнес он.
   Я фыркнул:
   -  Не  говорите  чепухи.  Разные  действия  имеют  разные  последствия,
Карваджал. Какие  волосы  я  ношу,  длинные  или  короткие,  не  оказывает
сильного воздействия на окружающее меня.  А  в  результате  браков  иногда
появляются дети. А  дети  -  уникальные  генетические  создания.  И  дети,
которые могут родиться от меня и Сундары, если мы  захотим  родить,  будут
отличаться от тех, которые она или я можем произвести на  свет  от  других
особей противоположного пола. И разница... Боже, если  мы  расстанемся,  я
могу снова жениться на ком-нибудь  еще  и  стать  прародителем  следующего
Наполеона, а если я останусь с ней, я могу... ну, как вы можете  говорить,
что события равнозначны в течении времени.
   - Вы очень медленно  ухватываете  суть,  -  печально  выдавил  из  себя
Карваджал.
   - Что?
   -  Я  не  говорил  о  последствиях.  Только  о  событиях.  Все  события
равнозначны В СВОЕЙ ВОЗМОЖНОСТИ, Лью. Я имею  ввиду  всеобщую  возможность
осуществления любого события, которое произойдет...
   - Тавтология!
   - Да, но вы и я имеем дело именно с тавтологией. Говорю  вам,  я  ВИЖУ,
как вы разводитесь с Сундарой, так же, как ВИДЕЛ, что вы  срезали  волосы.
Поэтому эти события имеют равнозначную возможность.
   Я закрыл глаза и долго сидел молча.
   Наконец, я сказал:
   -  Расскажите  мне,  ПОЧЕМУ  я  развожусь  с  ней.  Нет  ли  какой-либо
возможности восстановить отношения? Мы не ссоримся. У  нас  нет  серьезных
несогласий по поводу денег.  Мы  одинаково  смотрим  на  многие  вещи.  Мы
перестали касаться друг друга, да, но это все,  просто  перешли  в  разные
сферы. Вы не думаете, что мы могли бы вернуться  друг  к  другу,  если  бы
предприняли искренние попытки?
   - Да.
   - Так почему бы нам тогда не попробовать, вместо того, чтобы...
   - Тогда вам надо войти в Транзит.
   Я пожал плечами.
   - Я мог бы сделать это,  если  надо.  Если  единственной  альтернативой
является потеря Сундары.
   - Вы не сможете. Это враждебно вам. Лью. Транзит противостоит всему, во
что вы верите, и всему, на что вы работаете.
   - Но чтобы удержать Сундару...
   - Вы уже потеряли ее.
   - Но это только в будущем. Она все еще моя жена.
   - То, что потеряно в будущем, потеряно уже сейчас.
   - Я отказываюсь...
   - Вы должны, - закричал он. - Это единственное, Лью! Это  единственное.
Вы так далеко прошли со мной и до сих пор не видите этого?
   Я видел это. Я знал каждый аргумент, который он может привести. Я верил
им всем. И моя вера не  была  тем,  что  находилась  снаружи,  как  панели
орехового дерева, она  была  чем-то  внутренним,  чем-то,  что  выросло  и
развивалось во мне в эти последние месяцы. И все-таки я настаивал.  Я  все
еще искал выхода. Я продолжал цепляться за  любую  соломинку  в  штормящем
море, как будто меня должно было затянуть на дно.
   Я взмолился:
   - Заканчивайте свой рассказ. Почему так необходимо и неизбежно покидать
Сундару?
   - Потому что ее судьба в Транзите, а вы максимально отстоите  от  него.
Они стремятся к  неуверенности,  а  вы  -  к  уверенности.  Они  стараются
разрушать, а вы - строить. Это  фундаментальное  философское  расхождение,
которое будет становиться все шире, и через которое невозможно перебросить
мост. Поэтому вам надо расстаться.
   - Как скоро?
   - Вы будете жить один уже до конца этого года, - рассказывал он мне.  -
Я несколько раз ВИДЕЛ вас на новом месте.
   - Со мной не было никакой женщины?
   - Нет.
   - Я не особенно хорош в безбрачии. Маловато практики.
   - У вас будут женщины. Лью. Но жить вы будете один.
   - Сундара достанется Кондо?
   - Да.
   - А картины, скульптуры...
   - Я не знаю, - Карваджал выглядел раздраженным. - Я не обращаю внимания
на такие детали. Вы знаете, что для меня они не имеют значения.
   - Знаю.
   Он отпустил меня. Я прошел пешком по городу  около  трех  миль,  ничего
вокруг себя не видя и не слыша, ни о чем не думая. Я был один в вакууме; я
один населял огромную пустоту. На углу какой-то улицы  и  Бог-знает-какого
авеню я обнаружил телефонную будку, бросил жетон в  щель  и  набрал  номер
конторы Хейга Мардикяна, я слушал  гудки,  пробивавшие  себе  путь  сквозь
заслон абонентов, наконец, Мардикян взял трубку.
   - Я собираюсь разводиться, - сообщил я  ему  и  минуту  слушал  рычание
тишины его изумления, бьющее провода, как  прибой  на  Огненной  Земле  во
время мартовского шторма. Затем я добавил: - Меня не интересуют финансовые
аспекты. Мне  нужен  чистый  разрыв.  Назови  мне  адвоката,  которому  ты
доверяешь, Хейг, какого-нибудь, кто сможет сделать это быстро, не причиняя
ей страданий.



31

   В снах перед пробуждением я представлял то время, когда я действительно
смогу ВИДЕТЬ. Мое видение пронзит темную невидимую сферу, которая окружает
нас, и я попаду в царство света. Я еще сплю, я еще заключен в  темницу,  я
еще слеп,  а  сейчас  на  меня  снисходит  трансформация.  Она  похожа  на
пробуждение.  Мои  оковы  падают,  мои  глаза  открываются.  Вокруг   меня
медленно,  неуверенно  передвигаются  окутанные  покрывалом  тьмы  фигуры,
слепые и спотыкающиеся, с серыми лицами, на которых написано недоумение  и
неуверенность. Эти фигуры - вы. А среди вас и над вами танцую я, мои глаза
светлы, тело объято пламенем радости нового восприятия. Как будто я жил на
дне моря, согбенный под  ужасным  давлением,  удерживаемый  в  стороне  от
мучительной  яркости  этой  преградой  неизменной  и  непроницаемой,  этой
поверхностью между морем и небом, а теперь я прорвался  сквозь  нее  туда,
где все сияет и светится, все окружено ореолом блеска, сверкающего золотом
и пурпуром. Да. Да. Наконец я ВИЖУ!
   Что я ВИЖУ?
   Я ВИЖУ прекрасную безмятежную землю, на которой разыгрываются драмы.  Я
ВИЖУ  изнурительную  борьбу  слепоты  и  глухоты,  избиваемых  недостойной
судьбой. Я ВИЖУ, как горы развертываются  передо  мной,  как  раскрываются
листья папоротника весной, ярко-зеленые на верхушках, устремляясь от  меня
в бесконечность. В бриллиантовых всплесках перемежающегося света  я  ВИЖУ,
как десятилетия разрастаются в века, века становятся эрами  и  эпохами.  Я
ВИЖУ медленное изменение времен года, систолы  и  диастолы  зимы  и  лета,
осени и весны, полностью очерченные ритмы тепла и холода, засухи и дождей,
солнечного света, туманов и темноты.
   Нет предела моему видению. Вот лабиринты завтрашних городов, подъемы  и
спады, и вновь подъемы, Нью-Йорк в лунатическом  росте,  башня  на  башне,
старые  постройки  превращаются  в  руины,  на  которых   покоятся   новые
сооружения, слой за слоем вниз, как изменение пластов Трои Шлимана.  Через
кривые улочки торопливо бегут незнакомцы в странной  одежде,  разговаривая
на жаргоне, которого я не понимаю. Передвигаются машины на комбинированных
ногах.  Механические  птицы  щебечут,  как  скрипучие  калитки,   трепещут
крыльями над головой.  Все  в  изменении.  Взгляните,  океан  отступает  и
ползающие коричневые  твари  лежат  на  мели,  ухватившись  за  обнаженное
морское  дно!  Смотрите,   море   возвращается,   бурля   вокруг   древних
магистралей, почти приближаясь к границе города! Видите, небо  зеленое,  а
дождь черный!  Взгляните,  здесь  изменение,  здесь  трансформация,  здесь
капризы времени. Я ВИЖУ все это!
   Это вечное движение  галактик,  туманных  и  бесконечных.  Эти  давящие
параллели, эти зыбучие пески. Солнце очень теплое.  Слова  стали  острыми,
как иглы. Я  мельком  выхватываю  видение  крупных  явлений,  возникающих,
поднимающихся, распадающихся и умирающих. Это границы империи  гадов.  Это
стена, от которой начинается республика длинноногих насекомых. Сам человек
изменяется. Его тело много раз трансформируется, он  становится  огромным,
потом одноклеточным, затем еще большим, чем когда-либо. У него  появляются
и  развиваются  странные  органы,  которые   дрожат,   как   настраиваемые
камертоны, торчащие из наростов на его коже. У него нет  глаз  и  все  его
лицо гладкое, от губ до скальпа, без единого шва. У него  много  глаз,  он
весь покрыт глазами. Он больше не мужчина, не женщина,  и  действует,  как
какое-то бесполое существо.  Он  маленький,  он  большой,  он  жидкий,  он
металлический. Он перепрыгивает через звездное пространство. Он толпится в
сырых пещерах, он заполняет планеты легионами  себе  подобных.  Затем,  по
воле случая, уменьшается до нескольких десятков. Он грозит  своим  кулаком
багровым нависшим небесам, он отдает свою любовь монстрам,  он  уничтожает
смерть, он наслаждается, как всемогущий кит в море, он превращается в ряды
жужжащих насекомообразных  тружеников,  он  раскладывает  свою  палатку  в
адских алмазно-ярких песках пустыни, он смеется  под  звук  барабанов,  он
обнимается с драконами, он пишет стихи о траве, он строит воздушные  суда,
он становится Богом, он становится дьяволом, он - все, он - ничто.
   Континенты медленно передвигаются, как гиппопотамы, величаво  танцующие
польку. Луна глубоко ныряет в небо, выглядывает из-под нахмуренных  бровей
как белый водяной  волдырь,  и  лопается  с  чудесным  стеклянным  звуком,
который потом еще годы продолжает вибрировать. Само  солнце  срывается  со
своих швартовых, так как все во вселенной находится в постоянном  движении
и это движение совершенно  неопределенно  и  непредсказуемо.  Я  ВИЖУ  его
соскальзывающим в залив  ночи  и  жду,  когда  оно  вернется,  но  оно  не
возвращается. И рукавообразная льдина скользит по черной коже  планеты,  и
те, кто живет в это время, принадлежат  ночи,  становятся  хладнокровными,
самообеспечивающимися. Сквозь лед выходят тяжело дышащие звери, из ноздрей
которых вырывается туман. А  изо  льда  пробиваются  цветы,  созданные  из
голубых и желтых кристаллов. А небеса сияют новым  светом,  и  я  не  знаю
откуда он исходит.
   Что я ВИЖУ? Что я ВИЖУ?
   Эти лидеры человечества, новые короли  и  императоры,  высоко  держащие
свои жезлы и вызывающие огонь из горных вершин. Это еще не  предполагаемые
боги. Это шаманы и колдуны. Это певцы, это поэты, это  создатели  кумиров.
Это  новые  ритуалы.  Это  плоды  войны.  Посмотрите:  любовники,  убийцы,
мечтатели,  пророки!  Посмотрите:  генералы,  священники,   исследователи,
законодатели! Неизвестные континенты ждут  своих  открывателей.  Неведомые
яблоки ждут своих вкусителей. Посмотрите! Сумасшедшие! Куртизанки!  Герои!
Жертвы! Я ВИЖУ интриги. Я ВИЖУ ошибки. Я ВИЖУ  удивительные  достижения  и
они наполняют мои глаза слезами гордости. Вот дочь  дочери  вашей  дочери.
Вот, несомненно, сын ваших сыновей. Это нации, которые  еще  не  известны.
Это заново возрожденные нации. Что  это  за  язык,  целиком  состоящий  из
щелчков, свистов и шипений? Что это за музыка из буханий  и  рычаний?  Рим
снова падет. Снова вернется Вавилон и заполнит  мир,  как  огромный  серый
осьминог. Как удивительны грядущие времена! Произойдет все, что вы  только
можете себе представить, и даже больше, гораздо больше, и я все это ВИЖУ!
   Это именно то, что я ВИЖУ?
   Все ли двери открыты для меня? Все ли стены сделаны из стекла?
   Смотрю ли я на убиенного принца или  на  новорожденного  спасителя,  на
огни разрушенной империи, полыхающие  на  горизонте,  на  надгробие  лорда
лордов, на путешественников с сумасшедшими глазами,  отправляющихся  через
золотое  море,  которое  простирается  в  подбрюшье  преображенного  мира?
Обозреваю ли я миллионы и миллионы завтрашних дней этой расы, и выпиваю ли
все это до дна и делаю ли плоть будущего своей собственной? Небеса падают?
Звезды  сталкиваются?  Что  это  за  неизвестные  созвездия,   кроящие   и
перекраивающие сами себя, которые я наблюдаю? Кто эти лица в  масках?  Что
представляет этот каменный идол, высотой с  три  горы?  Когда  обрамляющие
море утесы разрушатся в красную пыль? Когда лед  полярных  шапок  сползет,
как  неумолимая  ночь,  на  поля  красных  цветов?  Кому  принадлежат  эти
фрагменты? Что я ВИЖУ? Что я ВИЖУ?
   Все времена. Все пространства.
   Нет. Конечно, так не будет. Все, что я увижу -