к такой проблеме. Лишь от
одной ординарной к другой подобной, в пределах специальности.)
     Нет,  ничуть.  Я  беру  у  Кадмича  журнал. Попотчуй и  их  "сандвичами
Тиндаля", как меня давеча. Вот читайте.
     Стриж  и  Кепкин склоняются над журналом. Оба  помнят  тюринский способ
ступенчатой  диффузии,  быстро ухватывают суть  заметки. Радий  стоит, как в
воду опущенный.
     Да-а... тянет Кепкин, глядя на него.
     На  конференции  демонстрировали  микросхемы  фирмы  "Белл",  сделанные
способом  Тиндаля, говорит  Сашка.  Хороши. Наши  теперь  будут  перенимать.
Ничего, он возвращает журнал Тюрину, главное, ты это сделал первый. Смог.  И
еще сможем. сделаем, возьмем свое!
     ...Вот этого я и боюсь.
     Между прочим, говорю (хоть это не между прочим и совсем некстати), этот
тетрабромид бора  которым  Тиндаль обрабатывал  пластины  кремния,  коварная
штука. При соединении с водой образует детонирующую смесь. Бац и взрыв!
     Алеша, Тиндаль не  применял тетрабромид бора, мягко  поправляет Кадмич.
Он применял соединения фосфора, алюминия и сурьмы, вот же написано.
     Ну, мог применять, у бора  коэффициент диффузии ведь  больше, настаиваю
я. У меня  сейчас почти телесное  ощущение, что я пру против потока материи,
преодолеваю какую-то вязкую инерцию мира. И ты мог,  и вот он... указываю на
Сашку.
     А какой дурак станет поливать бромид бора водой, Стриж поднимает плечи,
его же в вакууме напаривают.
     Кепкин тоже пожимает плечами, удаляется в свою комнату: ему любая химия
скучна.
     Мало ли что  в жизни бывает, гну  я  свое. Его ведь в запаянных ампулах
продают, этот бромид, сизо-коричневый порошок. Вздумалось, например, кому-то
смыть с  ампул  наклейки...  или, бывает,  не те  наклеят, нужно  вместо них
другие а под  струЈй  воды ампула ударится о раковину. Разобьется вот тебе и
взрыв. Нужно быть осторожным. Вот.
     Тюрин  слушает  вежливо, Сашка со все  возрастающим веселым изумлением,
которое явно относится ко мне, а не к той информации.
     Ну  и пусть, чем  больше  это похоже на  спонтанную чепуху,  тем крепче
запомнится.
     Да что это с ним?! Стриж трогает мой лоб, обращается к Тюрину. Он здесь
без меня не того... головой не падал?
     Кадмич  мягко улыбается,  качает отрицательно  головой и  тоже  уходит:
ситуация не для него.
     Слушай,  ты кидаться  не  будешь? спрашивает Сашка.  А то  и я  уйду от
греха.
     Да катись ты к ... ... ... ..! расстроенно говорю я.
     Я   чувствую  себя  усталым,   в  депрессии.   Слабенький  я   все-таки
вариаисследователь, мелкач.  Все  норовлю  какую ни есть выгоду  извлечь  из
этого дела, пользу. Если и  не самую пошлую: проснуться с пуком ассигнаций в
руке то хоть Сашку подстраховать. Прилежную Машеньку  ради этого обидел, сам
вот сейчас претерпел а на поверку вполне и  без того могло бы все обойтись с
этими ампулами; случай, как и наши колебания, многовариантен.
     И  главное,  ведь   чувствую,  что  не   для  мелких   здесь-сейчас-ных
выгадываний дано мне это  знание, не в том его сила, а  подняться на уровень
его,  быть  исследователем  без страха и упрека, побеждающим или погибающим,
все равно, не могу. Я и со страхом, и с упреком...


        2
     Тебя точно через руки током ударило, не успокаивается Стриж. Иные места
не захватило? Я оскорбленно молчу.
     Ладно,  переходит  он  на другой  тон,  вернемся  к  этому  факту:  что
дальше-то было?
     После чего?
     После того, как сварочный импульс прошел через тебя.
     Ничего не было!
     Как ничего?.. Ты не понял, я не о последствиях: идея-то твоя правильная
или нет?  Что, не проверил до конца?..  Нет, вы посмотрите на  него: обижать
безответного  Кадмича  это  ты можешь,  перебивать  содержательный  разговор
горячечным эссе о бромиде бора тоже, а вот довести опыт... Есть же резиновые
перчатки!
     Стрижевич склоняет голову к плечу и смотрит на меня с таким любованием,
что я чувствую себя даже не просто дураком, а экспонатом с выставки дураков.
Ценным экспонатом.
     ...А  ведь и  вправду дурак: как это я  о  перчатках  забыл. (Не забыл,
отшатнулся от опасности,  за надвариантность  свою испугался.)  "В резиновых
перчатках  с  микроматрицами  не очень-то  поработаешь", хочу  возразить для
спасения лица. Но останавливаю себя: и это тоже сперва надо проверить.
     Уйди с глаз... эспериментатор! завершает Стриж рассматривание.
     Я сутуло направляюсь в свою комнату.

     Эге! Комната та, да не та. Мой стол и стол Ник-Ника сдвинуты  в стороны
от  окна, на  их  месте кульман  с  наколотым  чертежом.  Над  ним склонился
брюнет-крепыш  с прекрасным цветом округлого лица  и челкой надо лбом Мишуня
Полугоршков,  ведущий  конструктор  проекта.  Никакого проекта  он не ведет,
просто добыл ему Паша  такую  штатную  должность на  170 рублей  в месяц, на
десятку больше, чем у исчезнувшего Толстоброва.
     ...Строго говоря, не Ник-Ник исчез, а я-надвариантный перешел еще ближе
к Нулю. Но все-таки грустно: был симпатичный мне человек и не стало; увижусь
ли я с ним? И его стол теперь Сашкин.
     Мишуня человек  из Нуля, к Нулю не принадлежащий. Точнее, принадлежащий
к нему не более, чем его кульман. Он классный  конструктор, выходящие из-под
его  карандаша  и  рейсфедера  чертежи  оснастки  предельно  четки,,  строго
соответствуют всем  ГОСТам,  без  зацепок проходят нормоконтроль на  пути  в
мастерские. Но сам он по отношению  к  научным  проблемам  занимает такую же
позицию,  как  тот,  ныне   анекдотический,  начальник  КБ,  который  заявил
Курчатову:  "Ну, что  вы  там возитесь с  вашими экспериментаторами! Давайте
чертежи атомной бомбы, я вам ее сделаю".  Мы, подсовывая Полугоршкову эскизы
кресла,  электродных тележек, панелей  пульта  и всего прочего,  даже  и  не
посвящали его в идеи вариаисследования бесполезно.
     Варианты  отличаются  друг  от  друга на  необходимый  минимум и  здесь
Мишуня, естественно, занимается  теми же фотоматрицами. Только в отличие  от
Ник-Ника не умствует,  а  копирует их с  иностранных  патентов  и статей так
вернее  и больше  простора  для того, в  чем  он  тверд:  в  конструировании
оснастки.
     Вот он распрямился,  подошел к  химстолу,  следит за работой Смирновой.
Говорит укоризненно:
     Алла, вы опять криво наложили трафарет! Ну что это за рисунок!
     Ах,  Михаил  Афанасьевич,  я  же   не  разметочный  манипулятор!   Если
сдвинулось... И какое это имеет значение, важен принцип!
     Смирнова во всех вариантах незыблема, как скала. Непоколебима.
     ...Но  постой,  надо  разобраться.  Сведения  о  бромиде я выдавал  без
колебаний, не раздваиваясь, и тем не менее перескочил из "лунки" в "лунку".
     Логика событий, которая складывалась в том  варианте, примерно  такова:
Паша отменяет акт  на списание  "Эвы" и,  поскольку формально она  считается
действующей, на предстоящем учсовете  присягается довести  ее  тем  временно
спасает  себя; далее  он дает  свободу творческим  дерзаниям Тюрина и Стрижа
(кои  к ней  рвутся) с  известным  фатальным  концом.  Все  это было,  можно
сказать, записано в книге судеб.
     А  я  эту реальность хоть  и  с натугой, с эффектом отдачи изменил.  Не
напрасно у меня  было  чувство,  что пру  против потока. Потому что  никакой
книги  судеб  все-таки нет. Будущее не задано, есть  только н. в. линии его,
пути наиболее вероятного развития. И всегда можно что-то сделать.
     Молиться на  меня  должен этот придурок с  татуировкой  а он!.. Кстати,
здесь-то Сашка знает об ампулах? Не знает еще скажу.


        3
     Взгляд  мой  снова обращается  к сварочному  станку: надо  с этой идеей
закруглиться как-то. Сейчас мне почти все равно как: мысли мои не здесь.
     Брак  Мишуня  держит в той самой коробке, только матрицы его покрупнее,
шины  пошире и  сверх  никеля на них тонкий  налет меди для  красы? Неважно.
Выбираю с согласия Полугоршкова пару ему ненужных, отрезаю от одной полоску.
Алла, где у нас резиновые перчатки?
     Неторопливо прекращает работу,  медленно-медленно подходит к настенному
шкафчику,  достает перчатки, медленно-медленно приносит,  очень выразительно
кладет  передо мной.  Удаляется. (Ага:  стало  быть,  здесь  тоже  произошел
прискорбный обмен репликами "Про любовь  читаешь?" и насчет семечек;  и она,
золотце, теперь на меня сердита. Переживу.)
     Несу все  к  станку. Усаживаюсь, устраиваю полоску на нижнем электроде.
Натягиваю на  левую  руку желтую медицинскую перчатку. Ну... за  битого двух
небитых дают. (За битого электрическим током лично я давал бы трех небитых.)
Подвожу верхний штырь до касания с шинкой. Жму педаль. Тело хранит память об
ударе,  хочется отдернуть руку.  Дожимаю контакт! Неудачно: хлопнула  искра,
разворотила пленку металла.
     Второй  столбик.  Контакт! Гуднул трансформатор станка  значит, импульс
прошел.  Следующий  столбик... хруп!  Следующий  импульс  прошел!  Следующий
искра. Следующий... хруп!  Соседний импульс. Сле... больше нет, полоска вся.
А я только почувствовал азарт.
     Ну-с, посмотрим  на осциллографе, что получилось. Если идея верна, то в
пяти столбиках линия-характеристика на экране должна изломиться прямым углом
стать  диодной.  Ну, может,  не во  всех пяти, в  двух-трех... хоть в одном.
Что-то же должно быть, раз проходил импульс!
     Трогаю  щупами концы шин: зеленая  горизонталь на  экране  осциллографа
почти не меняется, только в середине возникает едва заметная ступенька.  Так
и  должно  быть,  когда  оба  встречных  барьера  проводимостей  в  столбике
полупроводника  целы. Значит,  они  целы?..  Касаюсь щупом соседней шинки...
третьей... четвертой... пятой картина та же.
     Вот  и все. А жаль, красивая была идея. Но почему ничего не изменилось,
ведь импульс тока  проходил через  столбики? А.  не все  ли равно, зачем эти
академические вопросы! Не получилось. Пусто . у меня сейчас на душе.
     ...Я  был  целиком поглощен опытом а  теперь  спохватываюсь: нашел чему
огорчаться,  надвариантник, радоваться  должен,  что  легко  отделался, а то
идейка еще долго бы манила-томила-морочила то получится, то нет. Завяз бы по
уши в такой малости. А теперь я перед этим вариантом чист.

     Выключаю  станок,  поднимаюсь,  иду  в  коридор,  а  оттуда в  соседнюю
комнату. Сейчас здесь в основном хозяйство Кепкина: вся середина (где в Нуле
помост,   кресло  и  электродные  тележки)  занята   громоздким  сооружением
вздыбленные   панели  со  схемами,  многими  лампами  и  электронно-лучевыми
трубками,  каре-белых  электролитических  конденсаторов;   все  переплетено,
связано пучками разноцветных проводов. Живописное зрелище. Гера с помощником
Ваней  Голышевым  хлопочут около своего  детища,  макета  электронно-лучевой
установки для управления микротехнологией.
     В дальнем углу (где в Нуле тумбы "мигалки"-эмоциотрона) за своим столом
в окружении приборов сидит, пригорюнясь, Тюрин.
     Кепкин выглядывает из-за панели, говорит неприветливо:
     Ну, чего прлиперлся?
     Он опутан  проводами настолько, что кажется частью схемы. Гера озабочен
и опасается, что я его подначу насчет жены. Но мне не до того.
     ...Ну  же?!   Здесь   и  сейчас   находится   не  это,  а   лаборатория
вариаисследования.  И  вот  он  я  оттуда, отрешен  и  не  связан, мне  надо
вернуться. Ну!!!
     Дудки.  Все  есть, все здесь и дальше,  чем в тысячах  километров. Мало
стремления,  мало  пространственного совпадения надо,  чтобы пришла  Полоса.
Чтобы  великий принцип наименьшего  действия (наибольшего сходства)  взял за
ручку или за шиворот когда как \- и провел по ней.
     Удаляюсь не солоно хлебавши.
     Ты чего прлиходил-то? спрашивает в спину Кепкин.
     А!.. закрываю  дверь  (над которой здесь нет надписи "Не входить!  Идет
эксперимент" при  этих  опытах входить можно),  возвращаюсь в свою  комнату,
научно-исследовательский вариант "М-00".
     , Все на местах: Мишуня, Алла, Убыйбатько и даже Сашка за своим  столом
склонился над розовым  бланком командировочного  отчета.  Но звенит звонок в
коридоре  перерыв. Мы  со  Стрижом направляемся на  соседний  базарчик  пить
молоко.



        ГЛАВА IX. ВТЫК ПО ПЯТОМУ



     Сограждане!  Представьте себе,  что это  ваш  череп обнаружили  далекие
потомки  при раскопках  нашего  города.  Что они подумают, поглядев на  вашу
верхнюю челюсть? Что они подумают, взглянув на нижнюю?
     Пользуйтесь нашими услугами!


     Реклама хозрасчетной стоматологической клиники.






     Когда  я  возвращаюсь, за  моим  столиком  сидит русоволосая женщина  в
светлом летнем  пальто.  Около  нее  Алла. Обе негромко и серьезно судачат о
дамских делах.
     Приве-ет! протяжно  и с каким-то свойским удивлением восклицает женщина
при виде меня.
     ...А у меня так даже все  холодеет внутри.  Это Лида,  беременная Лидия
Вячеславовна  Стадник, в замужестве...  кто? Вот то-то кто? Она уже месяц в,
декрете, сегодня разговор о ней и не зашел, я сам  не  догадался уточнить. А
теперь вспоминаю,  что этой ночью  в одном из  переходных вариантов она меня
разбудила, потому что ее беспокоили толчки в животе. Гм?
     Привет, самоотверженно подхожу,  жму теплую, чуть влажную руку. Ты чего
пыльник не скинешь? У нас не холодно. Она переглядывается со Смирновой.
     Любишь  ты  задавать  неделикатные  вопросы, Алеша. Ах  да,  стесняется
своего живота. Мне неловко. ...Если она ныне Самойленко, зачем я подал руку?
Надо было чмокнуть в щечку. Чмокнуть сейчас? Нет, момент упущен. Может, мы с
ней поругались  и живем врозь? Мы часто ругаемся...  А  может, она  все-таки
Музыка?  Из-за  этих  больших  скачков по вариантам  у меня скоро  шарики за
ролики зайдут.
     Самое  интимное  самое  всеобщее.   Один   из  примеров   человеческого
заблуждения.
     Ну... как жизнь? задаю глупый вопрос.
     Ничего,  получаю такой  же ответ.  А у тебя? Алка отходит.  Почему?  Не
хочет мешать примирению?
     Бьет ключом.
     По голове?
     И по иным местам, куда придется.
     Все значит, по-прежнему? (Нет, наверное, все-таки жена.)
     Ага.
     И  воротник у тебя, как  всегда, не в  порядке. Она заботливым домашним
движением поправляет мне воротник. (Ой,  кажется,  жена!  Нелюбимая, которая
связывает заботами, детьми имеет на меня права. Тогда я завяз.)

     ...Жена с вероятностью одна вторая. Все у нас было, что называется,  на
мази.  Лида  смотрела   на  меня  домашними  глазами,  заботливо  журила  за
рассеянный  образ жизни,  обещала: "Вот  я за  тебя возьмусь!"  И  мне  было
приятно от  мысли, что  скоро за меня  возьмутся. Она терпеливо, но уверенно
ждала, когда я предложу ей записаться на очередь во дворец бракосочетания, а
затем  она  предложит  перебраться из  времянки к ней,  в хорошую квартиру с
интеллигентной мамой, достойной в общем-то женщиной.
     Мы  с ней пара, это было ясно всем.  Я не  слишком  красивый и  она так
себе, середнячка. Я образованный, негнутый и она тоже. Фигурка у нее изящная
(была), есть чувство юмора (когда не ревнует), вкус к красивому. И во многих
вариантах состоялась у нас нормальная  инженерная семья. В них я не бегаю по
столовкам или  базарчикам  в перерывах,  а  мы здесь разворачиваем сверток с
пищей,  завариваем крепкий чай в колбе, едим бутерброды и  домашние котлеты;
Лида  мне подкладывает что  получше и  следит  за отражающимися на моем лице
вкусовыми переживаниями.
     (Да, но  сейчас  она в  декрете...  Все равно могла бы дать бутерброд с
котлетой, если я ей муж, или вот сейчас принесла бы. Или  поссорились? Ночью
что-то такое  назревало  а  уж  коли в ссоре, то думать  о  пище  просто  не
принципиально.)
     ...А  в других вариантах  я привыкал-привыкал  к  мысли,  что женюсь на
Лиде, потом что-то  во мне щелкнуло,  и  я  начал  быстро к  ней охладевать.
Какое-то чувство сопротивления заговорило: вот-де беру, что  близко лежит, и
лишь потому, что близко лежит. И Лида,  поскучав,  вышла за  Толика  Музыку,
который тоже увивался за ней.

     Привет, Лидочка! Привет, Стадничек! шумно появляется в дверях Стриж.
     Приве-ет! Музыки мы.
     (Уф-ф...  гора  с  плеч.  Значит,  в  ней проявились лишь следы  давней
привязанности. И сразу несколько жаль, что давней: опять я одинок.)
     Да, верно, забыл. Сашка подходит и без колебаний чмокнул Лиду сначала в
левую щеку, потом в правую. Когда тебе готовить подарок?
     Когда родина прикажет, тогда и приготовите! Она мягко смеется.  Ну, как
вы здесь без меня?
     Так ты что соскучилась по нам, поэтому и пришла? спрашиваю я.
     Да-а... а тебя это удивляет?
     Нашла о чем скучать! Здесь у нас химия, миазмы, вредно. Сидела бы лучше
в сквере, читала книжку. Вон как тебе хорошо-то  четыре месяца оплачиваемого
отпуска.
     Мне хорошо вот сказал! Лида смотрит на меня с упреком. Уж куда лучше...
     Я вспоминаю, что подобные слова  с такими же  интонациями она  говорила
мне сегодня ночью, снова мне не по себе.
     Не обращайте  внимания, Лидочка,  говорит  Сашка. Его тут сегодня током
ударило. Через  две  руки  с  захватом  головы. Звенит телефон. Стриж  берет
трубку.
     Да?.. Здесь.  Хорошо...  Кладет, смотрит на меня. Пал  Федорыч. Требует
тебя. Перед светлы  очи. Ступай  и будь мужчиной, в том смысле,  хоть там не
распускай язык.
     Ага.  Ясно! Поднимаюсь, делаю  книксен Лиде. Покидаю.  Ни пуха ни  пера
тебе.
     Тебе тоже, желает она.
     Слушай!  говорю,  не могу не  сказать я-надвариантный,  нездешний. Если
родишь сына, назови его Валеркой. Хорошее имя!
     М-м...  Лида,  подумав,  качает   головой.  Нет,   Валерий  Анатольевич
тяжеловато.
     Вот Валерий Александрович было бы в самый раз, поддает Смирнова.
     Хоть  вызывают меня на явный втык,  я удаляюсь  скользящей  походкой  с
облегчением  в душе. О, эти женщины  интим, недосказанность, неоднозначность
чувств, стремление связать или хоть сделать виноватым... и в мире о двадцати
измерениях от них не скроешься. Как они меня, а!


        2
     Кабинет Уралова  третья дверь  по нашей стороне  коридора. О,  Паша  не
один: за столом спиной к окну  сидит Ипполит Иларионович Выносов, профессор,
доктор   наук,   заслуженный   деятель   республиканской  науки  и  техники,
замдиректора  института  по  научной  части,  грузный,  несколько  обрюзглый
мужчина в  сером двубортном костюме; круглые очки  и крючковатый  нос делают
его похожим на филина. Уралов в порядке подчиненности примостился сбоку.
     К Ипполиту Иларионовичу у меня почтительное отношение в физтехе он  нам
читал курс ТОЭ  (теоретических основ электротехники). Помню, как он принимал
у нас  экзамены, сопел от переживаний, дав  каверзную  задачу: решит студент
или нет?..  Правда, в институте поговаривают, что исследователь  из Выносова
получился куда худший, чем преподаватель; даже эпиграмма появилась:
     "В науке много плюсов и  минусов к последним относится доктор Выносов".
В какой-то мере оно и понятно: здесь физика твердого тела, полупроводниковая
электроника,  теория  информации,  кибернетика  новые  науки,  которым  надо
учиться. Это нелегко,  когда  привык учить  других.  Но  как бы там ни было,
благословив работы по эмоциотрону (понял он или нет, что там к чему, это уже
другой вопрос),  Ипполит Иларионович  тем тоже примкнул к вариаисследованию.
То есть  сошлись  трое, относящихся к Нулю, это  важно. На столе лежит акт о
списании "мигалки".
     Здравствуйте,  товарищ  Самойленков,  начинает   Выносов  сочным,  чуть
дребезжащим баритоном. Павел Федорович признался мне, что не может совладать
с вашей... м-мэ! недисциплинированностью, просил  ему помочь. Я  и ранее был
наслышан о  вашем... м-мэ! поведении,  в последнее время  имею неоднократные
тому подтверждения, в том числе и это вот, он указывает полной рукой на акт,
и эту  вашу, если говорить прямо, попытку свести счеты с Павлом Федоровичем.
А заодно  и...  м-мэ! поставить в затруднительное  положение  дирекцию. Я не
намерен требовать