е  все как-то более гармонично подогнано, черты изящней,  одухотворенней
смотрюсь.
     ...Зато там, где  я  бывший урка, ныне  грузчик продмага, у  меня  щеки
лоснятся и  в рыжей щетине, заплывшие бесстыжие глазки, начинающий багроветь
нос седлом  потрясная лучезарная ряшка, просящая кирпича. И хриплый голос со
жлобскими интонациями я на подпитии читаю продавщицам Есенина.
     Взаимосвязь внешности и  образа  жизни.  Но  где  мой  оптимум? Я  знаю
оптимум Ник-Ника академик Толстобров, выдающийся экспериментатор... а  свой?
В тех красивых вариантах. Почему же каждый сон вышвыривает меня из них?

     Я один среди густеющей тишины. И во мне тоже оседает дневная пыль-муть,
нарастает отрешенность, ясность.  Неторопливо  и  спокойно рисую  в  журнале
схему, записываю режимы, при которых получились диодовые "уголки" на экране.
Потом собираю  нехитрую схему  измерения параметров, измеряю их в нескольких
перекрестиях матрицы. Вполне приличные параметры. "Недурственно", как сказал
бы  Уралов. (А ведь  завтра  он, чего  доброго, начнет  делать круги  вокруг
Алеши-здешнего на  предмет  соавторства  по  этому  способу:  научный,  мол,
руководитель  и  все такое.  Совести  хватит... Стоп, не  нужно  об  этом, я
освобождаюсь!)
     Надо бы промерить всю матрицу, но не хочется. И так все ясно. Ничего не
хочется. Наработался, надумался, наобщался, начувствовался... сдох.
     Отодвигаю журнал. Сижу, положив голову  на кулаки. Сегодня все-таки был
хороший день: несколько  минут я шел впереди человечества. Шевелил материю а
не она  меня. Если бросить камень в воду, то круги от него постепенно сойдут
на нет; а круги от брошенной в океан ноосферы новой мысли могут усиливаться,
нарастать. (Могут и на нет сойти, впрочем, примеров немало.)
     ...Шевеление  материи.  Утренний прилив,  дневная болтанка дел, мыслей,
слов, чувств и  вечерний отлив,  который  вот уже  унес отсюда  всех. Солнце
уходит вспять, солнце уходит спать. Это вне вариантов, как природа. Ноосфера
тоже природа.

     Наадя-а-а,   а  я-аа   с   тоообоой   играать   нее   бууудуу!  чистым,
печально-ликующим, как  вечерний  сигнал  трубы,  голосом пропела  за  окном
девочка.
     По ту сторону Предславинской коммунальный двор, в котором я  никогда не
был.  Галдит  детвора, судачат женщины, мужчины со смаком  забивают козла на
столике под акацией.  Полусумасшедшая старуха на  четвертом этаже толкает из
окна ежевечернюю речь о злых соседях, маленькой пенсии и мальчишках, которых
надо судить военно-полевым судом.
     ...Разумное  шевеление материи  начинается  с  идей.  И  с  воли по  их
осуществлению. Какие-то мощные глубинные процессы в природе-ноосфере кроются
за этим процессом,  которые  рыхлят и  разворачивают косные,  слежавшиеся за
миллиарды лет высвобождают.
     Ведь что дает мысль исследователя, его труд? Не продукт, не энергию, не
конструкцию даже осознанную возможность. Считалось, что так делать нельзя, а
он  доказал:  можно.  Небывалое  перешло  в  бытие  по мостику  из  замысла,
решимости,  проб,  усилий.  По  жердочке, собственно.  Это  и  есть  обычный
переброс по Пятому а не наша эмоциотронная техника.
     Новые замыслы в принципе можно не реализовывать,  или, даже реализовав,
не использовать.  В  Этом самый  интерес жизни человека: искать и создавать.
Иначе чем бы мы отличались от скотов?
     ...Я  вспоминаю  тот постыдный "собачий" переброс во время  нагоняя  по
длиннющей ПСВ, которая привела меня в пещеру к обезьянам. Значит, возможно и
такое, существование где-то на окраине Пятого  измерения, вариант, в котором
здесь  и  сейчас  нет  ни  зданий,  ни  улиц,  ни  электричества...  да  что
электричество!  ни  счета,  ни  каменного  топора,  ни членораздельной  речи
ничего? Только пещеры, вымытые подпочвенными водами в холме, на месте нашего
института.
     Может  быть  могло  быть; дома,  лопаты,  машины,  штаны, ложки... даже
прямохождение  все  это было  когда-то  новым.  реализовалось и  применялось
впервой. А такие дела уж это-то  я  знаю!  с первого раза не  получаются, не
обходятся  без колебаний, срывов,  преодоления косности мира, инерции потока
времени. Попытаться или нет? Выделиться поступком, новым действием или  быть
как все? У колыбели всех создавших цивилизацию изобретений,  сотен миллионов
усовершенствований, проектов и иных  новшеств, стояли эти вопросы, сомнения,
колебания, размывающие мир по Пятому.
     ...И главное, чтобы реализовалось  все последующее, те  обезьяны должны
были  решиться   на  самое   первое   новшество:  перейти  с  четверенек  на
прямохождение.
     Освободить  передние лапы будущие  руки дело непростое;  недаром до сих
пор у всех столов и стульев по четыре ножки в память о той "утрате", хватило
бы и трех.
     Вот,   представим,   первый   такой  мохнорылый  новатор  засомневался:
подняться  ему с  четверенек, пройтись  на  двух или  нет?  С одной стороны,
дальше видеть и вообще интересно,  а с другой  трудно, споткнуться  можно...
засмеют,  затюкают, забросают  грязью.  Обезьяны  это умеют. Что мне  больше
других надо! И не решился.
     И все кончилось, так и не начавшись.
     Может, те двое в пещере меня и колошматили за попытку прямохождения?..
     В  комнате  сумеречно.  Но  я  не   зажигаю   свет.  Красный  лучик  от
индикаторной лампочки  осциллографа  освещает  часть  изуродованного  схемой
стола, пинцет с изогнутыми  лапками, штурвальчик  манипулятора, матрицу  под
контактными иглами. Металлическая решетка  ее кажется  раскаленной,  столбик
германия в перекрестиях, как розовые искорки.
     Какая-то новая  мысль зарождается во мне.  Даже не  мысль  предчувствие
понимания...  Как  Кепкин-то  возжелал:  а обратно из диодов  в  трехслойные
структуры  нельзя?  Губа  не  дура.   Хорошо  бы,  конечно:   образование  и
преобразование схем  электрическими  импульсами  в  куске  полупроводника. И
Тюрин, так-де можно схемы в машинах и на орбите формировать, на Луне... И на
Меркурии?!
     ...Вон, оказывается, куда меня под (или над-?) сознание выводит:
     к  этому  стеклообразному  комку, бесструктурному  мозгу  меркурианских
"черепах"  из  люкс-вариантов с биокрыльями! Слушай, а  ведь  и  впрямь  там
что-то  такое: при  надлежащих  меркурианских  температурах,  может (должен)
обнаружиться   способ  к  локальным   изменениям  под  воздействием  входных
импульсов...  к пробоям каких-то участков,  к  формовке в них  усилительных,
переключающих  и всяких там логических элементов.  И,  естественно,  от всех
внешних впечатлений, от  жизненных переживаний  у каждого меркурианина будет
формироваться своя,  индивидуальная  структура  мозга.  А когда  меркурианин
умирает, вещество выходит из режима. Если же и внешние условия изменятся как
для   мозга,   Привезенного  нашими  астронавтами,  то  структура  и.  вовсе
стирается. Как и не было.
     Придвигаю  журнал, начинаю  записывать эту догадку...  и спохватываюсь:
здесь-то,  в этом журнале, нет смысла записывать  такое. Там, где я исследую
то вещество, мы не ведем журналы: диктуем и  снимаем на видеомаг с передачей
данных  в  электронный архив института. Да и  не  в записи счастье. Главное,
реализация  идейки  здесь открывает путь к разрешению проблемы там. Вот она,
надвариантность нового знания!


        2
     Засиделся,  тело просит движений. Встаю, беру пинцетом матрицу, несу на
аналитические весы. Включаю подсветку зелено освещается  шкала миллиграммов.
Уравновешиваю.  Матрица  весит 460  миллиграммов. Даже полграмма не  тянет а
сколько  в  ней всего: предсказание германия Менделеевым ("Это будет плавкий
металл,  способный  в  сильном жару улетучиваться и  окисляться... он должен
иметь удельный вес около 5,5 г/см3") и открытие его Винелером;
     квантовая теория металлов и полупроводников Зоммерфельда и Шоттки (да и
вообще  вся  "квантовая  буря"  начала  века)  и  открытие  супругами  Иоффе
барьерного перехода в кристаллах;
     гальванопластика  Фарадея и Якоби, теория диффузии примесей в кристалле
Кремера  и  его   же  вакуумный  метод:   открытие   выпрямляющего  действия
полупроводниковых  кристаллов,  сделанное  независимо  россиянином  Лосевым,
французом Бранли и немцем Грондалем;
     а способ вытягивания монокристаллов из расплава Чохральского,  без чего
вообще  не  было бы  полупроводниковой электроники, а  метод фотолитографии,
а... да всего не вспомнишь, не перечтешь!
     Множество людей  умных,  знающих, талантливых работяг вложили до меня в
эту  матрицу  свои  идеи, находки,  труд. Только на самой вершине  этой горы
знаний моя идея и моя работа. Встал на цыпочки и дотянулся до звезды.
     ...Как  звали Лосева? Олег?  Николай? Не  помню,  хоть  и  читал  о нем
что-то. А Чохральского? Кто его знает Чохральский и Чохральский. Где он жил,
кто  он:  соотечественник, поляк, американец? Тоже неведомо. Только о  самых
хрестоматийных что-то  знаю: портретный Менделеев похож на  попика  из села,
диссертацию он сделал о смесях спирта с водой (то-то, поди, напробовался);
     Фарадей не имел высшего образования, звали его Майкл Михаил, как нашего
Полугоршкова. Мишуня Фарадей.  У  академика Иоффе была лысина, толстые седые
усы и крупный нос видел как-то в президиуме научной конференции. И... и все.
Остальные  и вовсе для меня не  люди, а метки на  способе,  теории, эффекте.
Зато сами теории-способы-эффекты я знаю досконально.
     ...Вот,  скажем, я-здешний, тщеславный  инженер, возьму  и  назову этот
способ записи  диодов в  матрицы "методом Самойленко" (не назову, не решусь,
нынче это  не принято).  И попадет мой  метод  в вузовский учебник по  узкой
специализации. Студенты и аспиранты будут вникать, думать: хорошо, наверное,
человек живет, ловко устроился, в учебник даже попал!
     ...Как  ладил  с  начальством Винклер?  Сколько  детей  было  у Лосева?
Ссорились ли супруги Иоффе? Как здоровье мистера Кремера, если он еще жив?
     Черт  побери, ведь  все это жизни  человеческие. Только  малую  долю их
составляет какой-то способ, эффект, изображение... Так ли? Малую ли?
     Новая  мысль  зреет  во мне  и  выпирает словами "...здесь нет  никакой
несправедливости". Нет несправедливости в том, что от личности исследователя
или изобретателя, от всей жизни остается малость метка при новом (небольшом,
как  правило)  знании; а все прочее, что напоминало его  существование,  что
вознесло и свело в могилу, оказывается не стоящим упоминания.  Потому что не
малость  это и не метка  новая  информация, которая  необратимо  меняет мир.
Сдвигает его по Пятому в сторону все больших возможностей.
     ...Ночь сменяет день, зима сменяется весной, весна летом, сушь дождем и
все это  обратимо, от круговорота  планеты и  веществ  на ней. Зарождается и
растет  живое  существо: дерево, зверь, человек но это обратимо, потому  что
умрут  они  все.  И  варианты  наши  житейские  с  мучительными  выборами  и
расчетливыми терзаниями также обратимы, незримо  смыкаются и  компенсируются
за пределами четырех измерений;  альтернативы не упущены, они лишь отложены;
все выгадывания суть перестановки в пределах заданной суммы.
     А необратимо меняет мир только мысль человеческая. Надолго, может быть,
навечно.
     ...И  неважно,   что   сами  первооткрыватели   возможностей   (как   и
здесь-сейчасный я)  куда  ближе принимали к сердцу  отношения с начальством,
коллегами,  женщинами,  чем  отношение  к  их  идеям,  больше  печалились  о
неустроенности в быту, чем об устройстве первых опытов. Важно, что были идеи
и опыты.  Нет никакой  несправедливости,  что запомнились именно необратимые
изменения,  кои  произвели в  жизни мира эти  люди, а не житейская болтанка,
которая у них была, в общем, такая, как у всех.
     ...И мир перебрасывается в иное состояние. Из века в век, из года в год
нарастает  в нем количество диковинных  предметов,  каких  не  было  раньше,
растут их размеры, массы, а у  подвижных скорость и сила движений. Предметы,
которые были  сначала  замыслами,  а еще до этого лишь  смутным  стремлением
человека выразить себя. Созиданию  сопутствуют разговоры  о "пользе", но они
лишь вторичный  лепет  не  видящих дальше своего носа звуки,  сопровождающие
процесс.   Сооружения,   машины,   искусственные    тела   распространяются,
разрастаются, заполняют сушу и реки, выплескиваются  в моря, в атмосферу,  в
космос...  и все больше, крупнее, выше, дальше,  быстрей! Шевелись, материя,
пробуждайся от спячки, планета, человек пришел!
     В  комнате темно, за окном сине. Я стою  возле аналитических весов, тру
лицо  но все это уже не реально. Так  бывает. Блистают, накладываясь друг на
друга,  алмазные  грани  многих  реальностей.  Выстраиваются  в  перспективу
туннелями  сходные  контуры  интерьеров.  И  гремит,  перекатывается  в  них
громоподобным эхом Бытия не словесная, но очень понятная мысль: "Ты не искал
бы меня, человек, если бы не нашел!"
     Да, так я чувствовал, а теперь понял.
     Какой  простор!  Причастность к  подлинной  жизни  мира наполняет  меня
радостной  силой. Я иду, будто лечу, делаю  несколько  шагов  в  направлении
стены,  которой,   я  знаю,  теперь  здесь  нет.   Несколько  шагов,  равных
межпланетному перелету.
     Поднимаюсь на  помост, сажусь  в мягкое сиденье с  поручнями. Последняя
мысль, начатая еще там: если бы мир не  заворачивал все круче по Пятому, как
бы мы отличали прошлое от будущего! Я перешел.


        3
     Отступают,  сникают,  стушевываются  множественные  рельефы  и  пейзажи
мысли. Все снова однозначно,  конкретно: в  комнате  темно,  за окнами сине.
Только огоньки  индикаторных  лампочек, красные  и  зеленые,  тлеют слева от
меня: там пульт "мигалки"-эмоциотрона. Я в Нуле. Сейчас здесь никого нет. Но
машина включена на всякий случай именно таких возвратов.
     Уф-ф,  наконец-то! Сбылась  мечта, с самого утра  стремился.  Итак, я в
Нуль-варианте,  в  лаборатории вариаисследования  без  начальства  (впрочем,
номинально  Паша).  В выпятившемся  в  бесконечный n-континуум  возможностей
кусочке  пространства  с особыми свойствами.  Люди  всюду  не обходятся  без
Пятого  измерения, это  так,  но здесь у  нас  оно  как-то более  физично. И
технично. Отсюда  мы  не выпячиваемся  в  иные  варианты одним ортогональным
отличием, а исчезаем целиком и  появляемся  целиком. В Нуле у нас нет своего
тела с каким  прибудешь, такое и  носи. Это странновато. Конечно, попахивает
отрицанием телесности,  неотразимой  внешности  и  отутюженных штанов но это
отрицание внешности в пользу сути, понимания. Поэтому мы и надвариантны.
     Опять  же  техника.  Индикация  приближения   полосы,  многоэлектродный
контроль  биопотенциалов  для  сложного   индивидуального  резонанса  каждой
личности с иными измерениями  и так далее вплоть до медицинского контроля. И
все по теории.
     Словом,  я дома, грудь  дышит глубоко и спокойно. И  как всегда,  когда
достигнешь трудной цели, кажется, что дальше все будет хорошо.

     Встаю с кресла, делаю в темноте шаг по мосту и спотыкаюсь, цепляю ногой
за что-то  мягкое. Едва не падаю. Ругаюсь. Лежащее издает стон, такой, что у
меня мурашки по коже. Голос знакомый. Кепкин?!
     Перешагиваю,  бросаюсь  к  стене, нашариваю  выключатель,  поворачиваю.
Полный свет. На помосте возле кресла  лежит  вниз головой  Герка  и, о боже,
какой  у него вид! Серый костюм в грязи, в  темных пятнах,  а правая сторона
будто обгорела:  сквозь прорехи с черной каймой в пиджаке и брюках виднеется
желтая кожа.
     Присаживаюсь, переворачиваю его на  спину. Левая сторона Геркиного лица
нормальная,  только бледная,  а  правая  багрово вздута,  даже волосы с этой
стороны осмолены. Какой ожог! Глаза закачены. Вот тебе и "все будет хорошо"!
     Тормошу:
     Эй,  Гер,  очнись,  что  с тобой?  Это я, Алеша.  Он  приходит в  себя,
приоткрывает глаза.  Стонет  с  сипением  сквозь  стиснутые  губы.  Я  почти
чувствую, как ему больно.
     Что случилось, Гер? Где это  тебя  так? Кепкин разлепил спекшиеся губы,
облизнул их:
     Прливет...  Одежду с  меня сними, выбрось... Он еще шепчет.  Рладиация,
опасно... Нарвался на взрлыв... Грлибочком.
     И теряет  сознание. Голова валится на сторону. На досках возле его  рта
подсыхающее  пятно  рвоты.  Ожоги,  рвота  признаки  сильного  радиационного
поражения, острой формы "лучевой болезни". Действительно, нарвался!
     Я расстегиваю,  а когда пуговицы или  молнии заедает, то рву, с треском
раздеваю тяжелое  обмякшее  тело. Соображаю, что  делать. Вызывать "скорую"?
Это  и  обычно-то  часа  два-три,  а в  Нуль  попасть  им и  вовсе  мудрено,
промахнутся. Надо самому как-то. Из Нуля можно выйти обыкновенно и повернуть
в него, если  в выходе  не колебался  и  не подвергался превратности случая.
Какие  колебания:   надвариантник  погибает!  В  двух  кварталах  вверх   по
Чапаевской-Азинской-Кутяковской или  как ее еще находится  клиника, при ней,
кажется, есть пункт "неотложки"... да если  и  нет, дежурные врачи наверняка
имеются. Вот туда его и надо.
     Взваливаю беспамятного  Кепкина на  плечо. Какой  он тяжелый при- своей
худобе и  будто полужидкий, сползает.  Пошатываясь, бегу по коридору. Лифтом
вниз. Не тревожа  сладкий сон  вахтера в кресле, сам отодвигаю засовы двери.
Переваливаю  Герку  на другое  плечо и  вперед  во тьму. За  квартал  увидел
световое табло с красным крестом.

     Возвращаюсь  через  полчаса  один.  Бросил  на  ходу  вахтеру,  который
проснулся и глядел на меня недоуменно: "Приборы забыл выключить, Матвеич!" и
скорей наверх. Единственная защита от превратностей быстрей вернуться.
     Поднимаюсь  по лестнице, а в уме одно: "Безнадежен. К утру помрет". Так
сказали в один голос врач "неотложки" и вызванный им дежурный терапевт. "Где
это  его так,  хватанул не меньше тысячи  рентген,  втрое больше  положенной
нормы?   На  реакторе,  что   ли?.."  Конечно,  они  распорядились  сразу  о
переливании  крови,  об  инъекциях антибиотиков и стимуляторов обо всем, что
применяют, пока человек дышит. Но это просто медицинский ритуал.
     Основное было сказано и я, чтоб быстрее закрутились,  врал медикам, что
понятия  не имею,, кто это и что с ним случилось. Шел-де мимо  сквера, слышу
стонет кто-то; сначала думал, что пьяный. Одежда? Да вроде там лежала рядом,
сам, вероятно, снял. Не светилась  в темноте? Вроде немножко было.  Кто  я и
откуда? Назвал вымышленную фамилию, такое же место работы, адрес и ходу. Что
толку рассусоливать, если не выживет!
     ...Бедный  Кепкин!  Правда, из-за  ничтожно малой вероятности  Нуля эта
смерть не в смерть, не оплачет его Лена; да  и  в  "неотложке" все  смажется
иными  вариантами,  окажется, что  я  принес  упившегося  до  самоотравления
алкаша, и того спасут... того спасут! И  с Герочкой я еще не раз встречусь в
разных  вариантах,  как  встречаюсь со Стрижом.  Но жаль  и обидно,  что так
оборвалась  его  надвариантность,  н.  в. линия.  Переводил  человек сначала
больше чтобы похохмить статьи о южноамериканском эмоциотроне  и собаках, тем
подкрепил умствования  Кадмича  и  Сашки, постепенно втянулся  в  работу  по
созданию Нуля;  перебросившись, приобщился к  надвариантной мудрости той,  в
которой много печали. И вот...
     Значит  параллельно с вариантами, где  я служу в  продмаге,  изобретают
способ электроформовки диодов в матрицах, летают на  биокрыльях... и многими
еще есть  и такое здесь-сейчас, с грибочковым ядерным  взрывом.  Мы считали,
что  такие  возможны в будущем или где-то не здесь, а если и здесь, то ПСВ к
ним не  приведет, упрется в стену нашего несуществования. А Герка  по своему
невезению угадал, что называется, в самый  раз:  в  час,  когда  началась  и
кончилась ядерная война.
     ...Это тоже ноосфера. Такие  возможности созданы в изобилии, упрятаны в
корпуса авиабомб и белоснежных  остроконечных  ракет, хранятся в готовности.
Хотите используйте, люди, не хотите нет. Ноосфера, кончающая с собо