стите,
бога ради, что не заехал, дел у меня в Питере до  беса,  и  я  спешил.  Но
теперь, хвала господу, я со всей текучкой расклепался и свободен яко  птах
небесный. На днях буду в Москве - я посчитал,  мой  бюджет  позволит  -  и
тогда обязательно заверну дня на два, на три, а  то  и  поболе",  -  слова
текли легко и  плавно,  будто  карандаш  сам  сочился  изящными  сыновними
оборотами. Так случалось редко, и надо было использовать звездный  миг  до
последнего.  Дима  исписал  лист,  второй,  третий,  не   сообщая   ничего
существенного - зачем им зря настроение портить?  Зато  мимоходом  касался
различных мелочей прошлой жизни, которые родители так любили вспоминать  и
умиляться. А в голове медленно текли мысли величавые и  смиренные,  как  у
мудрого старца - ничуть не связанные с создаваемым текстом. "С учебой  все
в порядке. Шеф даже вспоминал на последнем экзамене  -  а,  мол,  это  тот
самый Садовников?" Потом нарисовал себя во временном измерении.  Одна  его
половина удалялась, широко  шагая  вдаль,  где  дыбился  маленький  Медный
всадник, и там выворачивалась, а вторая половина шагала навстречу  зрителю
и сыновне улыбалась. Он еще подумал и написал наискось: "Одна нога  здесь,
другая - там". Самое трудное позади, подумал он, закрывая блокнот.  Завтра
купим конверт, запечатаем и швырнем. Шокотерапия.
     Он встал и сразу понял, что  никуда  идти  уже  не  хочет.  И  просто
пересел  на  другой  конец  скамьи,  туда,  где  над  ней  грузно  нависли
неподвижные, распластанные ветви сирени.
     В домах гасли окна - то одно, то  другое.  Гасли  слабые  отсветы  на
влажных темных листьях. Водянистый, теплый покой  курился  над  асфальтом,
над лужами, над газонами и кустами, над Димой.
     А как суетно начинался день!
     Наверное. Она-то уже там. То есть, конечно, там, может, и  накупаться
успела. Взглянуть бы на того, с кем Она болталась по Золотому кольцу... и,
может, скоро заработает по золотому кольцу... если такой  есть.  Наверное,
есть. А может, и нет. Все не так просто.
     Все очень  просто.  Не  любит.  Остальное  -  неважные  детали.  Мимо
прошлепал сгорбленный старичок, ведший  на  поводке  крохотную  собачонку.
Собачонка подбежала к Диминым  ногам,  принюхалась.  Старичок,  не  глядя,
ждал.  Собачонка  визгливо  тявкнула,  кинув   голову   вперед,   и   Дима
непроизвольно дернулся.
     - Она не укусит, - успокоил старичок.
     - Тем лучше для нее, - ответил Дима.
     Старичок переложил поводок из руки в руку, подышал на  освободившуюся
ладонь и спрятал ее в карман теплой куртки.
     Сощурясь, всмотрелся под ветви. Дима улыбнулся.
     - Незнакомый голос, - констатировал старичок.  -  Что  это  вы  здесь
поделываете?
     - Отдыхаю, - искренне ответил Дима. - Больно вечер хорош.
     - Сыроват, - с видом гурмана заметил старичок.
     - Да, немножко, - согласился Дима.
     Старичок побегал  взглядом  влево-вправо,  а  потом  вытянул  тонкую,
трепетную шейку, заглядывая за скамью.
     - Вы один отдыхаете?
     - Ясно дело. Вдвоем - это уже не отдых.
     - Сколько вам лет, молодой человек?
     - Формально я возмутительно молод.
     - Ну это главное... - старичок поежился. Нашел взглядом свою собачку.
Пробормотал: - Пойдем-ка мы. Барри, кажется, замерз.
     - По нему видно.
     - Вы не любите животных?
     - А что, похоже?
     - В вашем голосе мне почудилось ирония.
     - Я тигров люблю, - сообщил Дима.
     - Я так и думал. Идем, Барри,  -  проговорил  он  заботливо,  -  пора
баиньки. Подписал? - он опять полуобернулся к Диме. Он так и стоял к  нему
боком. - Со мной давно не говорили столь приветливо.
     - Это не моя заслуга, - улыбнулся Дима.
     Старичок покачал головой.
     - Неправда.
     Доходной, ледащенький Барри миролюбиво заурчал.
     В парадной тишине возник торопливый, нервный  перестук  каблучков,  и
из-за  близкого  поворота,  словно  выброшенная  угловым  кустом   сирени,
возникла  девушка,  увидев  старичка,  она  остановилась  и  требовательно
спросила:
     - Простите, как добраться до Уткиной заводи?
     Старичок с секунду молчал.
     - Запамятовал, - сказал он с явной хитринкой. - Быть  может,  молодой
человек?..  -  и  сделал  широкий  жест  в  сторону  Димы,   как   султан,
развалившегося в тени. При этом задел напоенные влагой ветви,  и  на  Диму
обрушился короткий ливень.
     - Ох, простите, - вздрогнув, покаянно сказал старичок.
     - Ничего, улыбнулся Дима. Почему-то в этом  разговоре  он  все  время
улыбался. - Даже приятно. Я уважаю  душ,  настоенный  на  давно  отцветшей
сирени.
     - Именно на давно отцветшей?
     - Можно и  на  цветущей.  Но  тогда  общефизиологическое  воздействие
совсем иного порядка, не для отдыха. Оно не  вселяет  негу,  а  возбуждает
чувственность.
     - Вы биолог?
     - Что вы. Биологи полезные люди, а я тунеядец...
     - Зачем же так  самоуничижительно?  -  подойдя,  с  иронией  спросила
девушка, и Дима повернулся к ней. - Отвечайте по делу, а судить будем мы.
     - Я художник, - медленно проговорил Дима, глядя на нее.
     - Идем, Барри, - сказал старичок и неторопливо пошаркал к  парадному,
унося с собой необозримую рыхлую  память  о  массовых  митингах,  массовых
восторгах, массовых героизмах, массовых расстрелах,  массовых  выселениях,
массовых предательствах, массовых  смертях,  массовых  надеждах,  массовых
дряхлениях, сквозь клубящиеся бездны которых, чуть мерцая в  темноте,  как
струйка ни в чем не виноватого и ничего  не  понимающего  Барри,  сочилась
удивительно короткая его жизнь.
     - То есть, учусь на художника, четвертый курс... вы  не  подумайте  -
так, маляр...
     Она взглянула на него, искря стеклами очков.
     - Я и не думаю. Маляр так маляр.
     Она была как  призрак,  порожденный  ночным  маревом.  Казалось,  она
светится. Казалось, она ничего не весит, не касается  земли,  плывет,  над
этим обыкновенным мокрым тротуаром, и каблучки ее стучат просто  так,  для
виду, чтобы никто не понял, кто она такая.
     Господи, да ничего в  ней  не  было!  Чистое  легкое  лицо,  короткое
платье, тонкие руки, открытые до плеч...
     Она была как душа. Дима склонил голову набок,  не  в  силах  оторвать
взгляд. Просто нельзя было не знать,  как  добраться  до  Уткиной  заводи.
Сегодня мой день, подумал он. Сердце вдруг взбесилось: казалось, не то что
ребра - рубашка не выдержит и лопнет, вот сейчас лопнет...
     - Автобусом, я только не помню, - сказал он, поднявшись со  скамейки,
- где останавливается восьмерка. Придется чуть-чуть поплутать...
     Она смотрела на него. Ей было легче - она закрывалась очками,  в  них
отсверкивал далекий фонарь.
     - Может, на пальцах объясните, маляр?
     Дима сделал беспомощное лицо.
     - Сам буду искать, - извинился он. - Шестым чувством. Если вы устали,
или не хотите с маляром идти рядом - я могу сбегать, а потом вернусь  сюда
и доложу, лады?
     - Быстрее будет спросить кого-нибудь другого,  -  недовольно  сказала
она.
     Секунду  Дима  стоял  с  разведенными  руками,  взглядом  лаская   ее
настороженно сжатые губы, а потом вздохнул и уселся обратно.
     - Это, несомненно, логично, - согласился он.
     Она не могла  уйти,  он  всемогущ.  Только  он  должен  выполнить  ее
просьбу. Она задумчиво вытянула губы в трубочку. Улицы  были  пусты.  Окна
гасли - то одно, то другое.
     - И зачем вам так далеко! - спросил Дима.
     - Не ваше дело, - резко ответила она, но не ушла, лишь с ноги на ногу
переступила в  нерешительности.  Ноги  стройно  светили  на  фоне  черного
отблескивающего  асфальта.  Она  перехватила  его  взгляд,   издевательски
спросила:
     - Нравится?
     Дима поднял глаза. Ее очки отсверкивали, как ледышки.
     - Да, - виновато ответил он и опять чуть развел руками: дескать,  что
ж тут поделаешь. Она скривилась. Он поспешно добавил: - Вы не думайте, это
у меня профессиональное.
     - Профессиональное заболевание -  сифилис,  -  едко  сказала  она.  -
Кто-то из ваших великих в принципе не мог нарисовать женщины, если  с  ней
не переспал?
     Дима тяжко вздохнул.
     - Потрясающая эрудиция. Вы, простите, из искусствоведов?
     - Нет, - ответила она. - Я спешу.
     Дима вскочил.
     - Да, конечно, шеф, - сказал он энергично. -  Простите,  я  отвлекся.
Засмотрелся, - добавил он. - Это вон туда. Бежим?
     Она взъерошила маленькой пятерней свою короткую прическу.  Решительно
отрубила:
     - Бежим!
     И зацокала рядом с  Димой,  глядя  только  вперед,  держась  прямо  и
строго, как в строю. Дима смирил шаги - поначалу он и  впрямь  побежал  от
избытка чувств.
     - Вы действительно спешите?
     Она помолчала, потом ответила ядовито:
     - Если бы я хотела прогуляться в обнимку до ближайшей парадной, я  бы
прямо сказала.
     Дима всплеснул руками.
     - Бога ради, не надо прямо! Если вас не  затруднит,  молчите,  я  сам
догадаюсь.
     - Повремените, - отрубила она.
     Они неслись.
     Город здесь не походил на себя. Был просторнее, темнее, свежее, земля
влажно дышала; напоенный теплым  туманом  воздух  создавал  ощущение  сна.
Казалось, ночь южная; казалось, тропическая;  казалось,  самая  главная  в
жизни.
     - Вечер такой чудесный, - сказал Дима. - Даже жалко спешить так...  -
он испуганно осекся. - Только не сочтите за намек...
     Она только фыркнула.
     - Вам не нравится? - печально спросил он.
     - Это уже не столько вечер, сколько ночь, сухо сказала она. - А ночью
надо спать. Или, еще лучше, работать. Меньше отвлекающих факторов.
     - Ну да?! - изумился Дима. - А плеск  невидимых  в  темноте  волн?  А
прибрежный песок под кокосовыми пальмами, после дневной жары  еще  теплый,
как человеческое тело? А звезды, наконец?
     - Перестаньте паясничать. Взрослый же человек.
     - О да, - сказал Дима. - А вы не ленинградка.
     - Ну и что?
     - А я тоже не ленинградец. Родился в Москве, здесь учусь только.
     Она помолчала, явно колеблясь, отвечать ли информацией на информацию,
или пренебречь. Такт пересилил.
     - Владивосток, - уронила она.
     - Лихо, - сказал Дима с восхищением. - А я  вот  Европы  не  покидал,
обидно... Как же вы заблудились?
     Она молчала.
     - Это секрет? - кротко спросил он.
     Она поджала губы. Потом такт пересилил снова.
     - Мы на неделю приехали. Подруги в какой-то театр пошли  прорываться,
а мне эти лицедейства даром не нужны. Решила  просто  посмотреть  вечерний
город и... перестаралась.
     - Не огорчайтесь, - сказал Дима. - Я вас спасу.
     Она фыркнула. На протяжении всего разговора она не  взглянула  в  его
сторону ни разу.
     - Может, познакомимся все же? - попросил Дима.
     - Галка, - ответила она немедленно, будто дожидалась. - Только Галка,
никаких уменьшительных.
     - Есть, шеф! - гаркнул Дима,  на  ходу  щелкнув  каблуками.  -  Будет
исполнено, шеф! Очень приятно, шеф!
     - А вас? - спросила она натянуто.
     - Доцент тупой, - сказал Дима. Она даже не улыбнулась, ни  чуть-чуть;
губы ее, такие мягкие, нежные были фанатично стиснуты.
     - Меня - Димка, - сообщил он. Томно вздохнул. - Можно также Дымок.
     Она фыркнула.
     - А можно - Пушок? - осведомилась она. - Или предпочитаете Барсик?
     - Предпочитаю Дымок, однако ж, если вам угодно...
     - Димка так Димка, - оборвала она. - Скоро?
     - Ну, как... - честно ответил Дима.
     Она впервые покосилась в  его  сторону  -  коротко  и  требовательно.
Двойной пролетающий молнией взблеснули очки.
     - Перестаньте молотить языком  и  займитесь  делом,  наконец.  Вы  же
обещали. Мне нужно домой, вы понимаете?
     - Исессино, - ответил Дима.
     - Вот навязался...
     - Уважаемая и где-то внутри милая Галка,  -  сказал  Дима.  -  У  вас
виктивное поведение.
     - Что?! - взъярилась она.
     - Вы так боитесь, что я склоню вас к позорному сожительству в детской
песочнице,  затем  убью,  ограблю  и,  расчленив  юное   тело,   спущу   в
канализацию, что вы каждой фразой меня на это провоцируете.  Расслабьтесь.
Я довольно хороший.
     Она  не  реагировала  секунд  пять,  а   потом   даже   остановилась.
Повернулась к нему наконец.
     - Я вас боюсь? - с предельным презрением сказала она. - Да  я  вас  в
грош не ставлю! Вы прост болван или маньяк!
     Дима широко улыбнулся.
     - Наверное, все-таки маньяк, - сказал он. - За последние  два  дня  я
влюбляюсь в третий раз. И все три раза - безответно. Просто не  знаю,  как
жить дальше.
     - Нет, - сказала она. - Все-таки болван.
     Дима засмеялся.
     - Что вы хихикаете все время?!
     - Блошки щекочуть.
     Она фыркнула.
     - Где остановка?
     - Да, черт! Я и забыл, мы ж остановку ищем,  -  спохватился  Дима.  -
Шерше...
     - Ну знаете, это действительно свинство! Я тороплюсь!
     - Принято, шеф, - сказал Дима и щелкнул каблуками.  Потом  они  снова
пошли.
     Некоторое время молчали. Дима озирался - он  честно  старался  найти.
Галка смотрела только вперед.
     - Крайне дурацкий город, - вдруг сообщила она.
     - Какой?
     - Ваш.
     - Впервые слышу. Поясните, будьте добры.
     - Не паясничайте, Дымок, я вас просила уже. С одной стороны - вся эта
прорва архитектурных финтифлюшек, с другой - плоскостность,  двухмерность,
монохромность. У нас вот - сопки,  дома  разного  цвета...  С  матфака,  с
Суханова, Золотой Рог видно, это же приятно, когда  на  лекциях  сидишь  и
балдеешь. А тут - крыши, крыши...
     - Исаакий как раз напротив универа...
     - Ха, драгоценность! Торчит ни к селу ни к городу...
     Дима почесал щеку.
     - Айда взорвем, - предложил он. - У меня ребята есть  знакомые,  пару
грузовиков с ТНТ подбросят к рассвету...
     Она блеснула очками в его сторону и впервые улыбнулась.  Правда,  еще
не настоящей своей улыбкой. Этим губам сухая ирония не  шла.  Но  все-таки
уже улыбнулась. Сказала:
     - Рук марать неохота.
     Подождала.
     - Шокирует?
     - Ясное дело.
     - Ну да, вы - художник. Чем бесполезнее, тем лучше. Наверное,  слюной
исходите от сфинксов?
     - Слезами, - ответил Дима. - Стояли они в Фивах, горюшка не знали,  а
тут на воздусях кислоты плавают, перегары, выхлопы, и от эдакого амбре  за
полсотни лет они истрепались больше, чем за предыдущие тысячи.
     - Следовало ожидать,  -  сказала  она  после  короткого  размышления.
Помолчала. - А зимняя канавка меня вообще убила и к месту пригвоздила. Там
не то что взрослая женщина - ребенок не утонет.
     - Это в связи с загрязнением среды, - серьезно  заметил  Дима.  -  Во
времена Лизы было значительно глубже.
     - Вы-то откуда знаете?
     - Я в команде был, которая ее вытаскивала. Зеленая такая,  осклизлая,
карасями изгрызенная...
     Сказав про карасей,  Дима  вспомнил,  что  не  ужинал,  и  немедленно
захотел есть. Но он шел ровно, и все посматривал - не становится ли нежнее
строевая походка подруги? Нет, но раскованней и более усталой.
     - Я вам соврала, - вдруг сказала Галка.
     - Когда это вы успели?
     - Меня зовут Инга.
     Дима качнул головой.
     - Позвольте документик.
     - Что?!
     - Я очень нехорошо отношусь к тем, кто на ходу меняет имена.
     Она опять скривила губы и, остановившись, сунулась  в  сумочку.  Дима
тоже встал, созерцая дивное зрелище, прелесть  которого  неожиданно  стала
ему доступна. Прежде вид девушки, роющейся в сумочке, раздражал.
     - Прошу вас, - сухо сказала она, протягивая паспорт.
     Он открыл - действительно Инга. Таманова  Инга  Витальевна.  На  фото
Инге Витальевне было лет пятнадцать. Маленькая девчонка  со  свешенной  на
лоб челкой беспомощно и чуть испуганно щурилась.
     С трудом Дима подавил позыв изобразить пытливое милицейское  лицо  и,
как бы в шутку полистав паспорт, заглянул в графу "семейное положение".
     - Инга по-японски - карма, - задумчиво сказал он, возвращая документ.
     - Что?
     - Карма. Есть такое понятие в буддизме, я думал, всякий знает.
     - А ну-ка, назовите число "пи" с точностью до десятого знака!
     - Что? - удивился Дима. Она победно сверкнула очками и сказала:  -  Я
думала, всякий знает.
     Дима улыбнулся.
     - Как бы квиты, - проговорил он. Подумал. - Это  закон  распределения
душ умерших для следующего воплощения.
     - Да, для нашей жизни такое знание совершенно необходимо, -  съязвила
Инга.
     - Каждый поступок, - будто не слыша, продолжал Дима,  -  ставит  твою
душу на один из миллиона возможных путей, по которому после  твоей  смерти
она пойдет. И в конце каждого из путей - какой-то будущий человек, будущее
животное, будущее растение...
     - И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
     - Вот именно.  И  каждый  поступок  перещелкивает  стрелки  с  одного
возможного пути на другой, в лучшего или худшего человека,  в  благородное
или мерзкое  животное...  Итоговый  вариант  пути  -  это  и  есть  карма.
Фактически "инга" -  это  судьба.  Только  не  данной  жизни,  а  будущей,
посмертной.
     Слова были как удар. Он сам это сказал, сам. Я даже зажмурился на миг
от какого-то мистического, суеверного трепета. Он опять все знал наперед.
     Сам не подозревая об этом.
     -  И  которой  уже  Инге  вы  вбиваете   клин   столь   охмурительной
информацией? - ершась уже без всякого желания, и потому с какой-то  совсем
нелепой грубостью, спросила девушка.
     Дима покосился на нее. Глядя вперед, Инга поджала губы.
     - Фи, Элиза! - проговорил Дима с  жеманным  возмущением  а-ля  доктор
Хиггинс. - Что за тон, что за манеры! Единственная Инга, с которой  я  был
более или менее знаком, - это Инга  из  Германовской  "Операции  "С  Новым
годом".
     - Герман - это что, писатель? - после паузы спросила Инга. Дима  даже
слегка растерялся.
     - Ну да, - подтвердил он, придя в себя. - Но героиня  "Пиковой  дамы"
утопилась в Зимней канавке не из-за него.
     Инга фыркнула.
     - Вы меня уже совсем за дебилку держите?
     - Нет! - возмутился Дима. - Не совсем!
     - И на том спасибо.  Послушайте,  куда  вы  так  несетесь?  Я  же  не
иноходец!
     Дима сразу замедлил шаги.
     - Простите, я как-то запамятовал, что вы не иноходец.
     Она опять фыркнула.
     - Вот фырканье меня и сбило с толку, - пояснил Дима.  -  Оно  типично
лошадиное.
     Она чуть было не фыркнула в третий раз. Задавила фырк  в  зародыше  и
только махнула блеском очков в Димину сторону. Дима тихонько засмеялся,  с
наслаждением глядя на нее.
     - Ну что вы так смотрите? - спросила  девушка,  чувствуя  его  взгляд
щекой. - Профессиональное?
     - Оно, - подтвердил Дима.
     - Не понимаю... Давайте пойдем немного быстрее.
     - Ну, елки-моталки, с вами  совершенно  невозможно  дружить!  -  Дима
всплеснул руками. - То медленнее! То быстрее! С ума сойти. Если  вы  и  во
всем остальном так...
     - Я замерзаю немножко, - объяснила, - объяснила она совсем уже мирно,
даже виновато. - Ноги устали и не идут, поэтому хочется идти медленнее.  А
по ребрам  мороз,  платьице-то  пшик,  марлевка...  поэтому  хочется  идти
быстрее.
     - Ясно, Судьба, - с пониманием сказал Дима, и я  опять  вздрогнул.  -
Был бы пиджак - накинул бы...
     - Я бы не взяла, - ответила Инга. - Ох, неужто  доберусь  сегодня  до
подушки?
     - Гарантирую, - заверил Дима.
     Она пождала губы.
     - Я свою имела в виду, - сказала резко.
     - Ясно дело, - удивился Дима, не поняв.
     Даже в темноте было видно, как она покраснела. И  сама  же  вспылила.
Огрызнулась:
     - По сторонам смотрите, а не мне на ноги!
     - Я не только на ноги.
     - Не важно. По сторонам. Когда останавливают движение?
     - Успеем.
     - Не верю я вам, ох, не верю! И такси, как  назло,  ни  одного...  По
каким закоулкам вы меня таскаете?
     - Послушайте, Инга. Неужели у меня такой мерзкий вид?
     Она печально усмехнулась. Но  это  тоже  была  еще  не  настоящая  ее
улыбка.
     - Симпатичный у вас вид, симпатичный. Толку-то что? Я же