много, а лишний случай всегда
    пригодится  для  статистики. Андрею Андреевичу дали тесты, и он, пыхтя и
    почесывая  плешь  на макушке, заполнил их. Андрея Андреевича посадили за
    приборы, и он, пыхтя и облизывая губы, начал гонять стрелки.

    Леонид  посмотрел  на  его  ответы  -  и  ахнул.  Тихон посмотрел на его
    стрелки  - и пошатнулся. Это был Инициатор в квадрате. Сумасшедший поток
    новых  идей должен был биться в его мозгу - сумасшедших идей, потому что
    для  разумных  материала  там  не было. Собственно, теорему Ферма Андрей
    Андреевич  давно  забросил.  Последнее время его больше занимали вопросы
    создания   "вечного   двигателя",   а  также  происхождения  человека  в
    результате   воздействия   на   обезьяний   мозг   вируса  с  Марса.  Но
    шизофреником  он не был. За это Карл ручался как психиатр. Но какие же у
    него  оказались  графики! Это был идеальный случай. Ему нельзя было дать
    пропасть. И Леонид кинулся в свой институт.

    Евдокимов  Егор  Владимирович  был  сухим  желчным  стариком.  Губерман,
    пожалуй,  добрее  и  мягче,  как  и  Широков.  Но  лидером  этой группы,
    бесспорно, был Евдокимов, и убедить требовалось именно его.

    ...А  Леонид  думал,  что он не умеет смеяться. Евдокимов гремел на весь
    коридор,  и  изо  всех  комнат  выглядывали  изумленные  лица  его  -  и
    Леонидовых! - сотрудников.

    -  Поглядите-ка  на новоиспеченного доктора! Эх, молодой человек, вам, я
    вижу,  степень  в  голову  ударила. В сотрудники сумасшедшего пенсионера
    нам  дать  хотите?  Посмеяться  решили?  Не  выйдет!  Я  сейчас же иду к
    директору: или институту нужны вы, или мы трое...

    С  большим  трудом,  почти  насильно,  Леониду  удалось  завести  его  в
    лабораторию.  И  пробиться  через  стену  истерических обвинений нелепым
    вопросом:

    - Вы никогда не слышали, как скифы принимали самые важные решения?

    Глаза  у  старика совсем вылезли на лоб, от наглости собеседника он даже
    замолчал.

    -  Так  вот,  совет  старейшин - или какой там был высший орган власти -
    напивался  до  полусмерти.  И  пьяные  вожди  начинали  высказывать свои
    мнения.  Два  человека,  остававшиеся  на  этом пиру трезвыми, тщательно
    записывали  все  предложения.  На  следующий день вожди - уже трезвыми -
    выбирали  лучшие  из  найденных выходов. Вино ведь развязывало не только
    языки,  но  и фантазию. Нет, я не предлагаю вам с Губерманом и Широковым
    напиться.  Роль  алкоголя  сыграет  этот старичок. Если хотите, он будет
    машиной для выброса случайных чисел, то бишь путей к решению.

    -  Никогда  бы не подумал, что Евдокимов сохранил столько сил, - грустно
    сказал  Леониду  директор,  оказавшийся как раз по другую сторону двери.
    Именно  на  него  налетел  Липатов, когда разъярившийся старик вытолкнул
    его  из  лаборатории.  Но Леонид достаточно знал людей, чтобы ждать, что
    через   полчаса   Евдокимов   прибежит  извиняться  -  и  согласится  на
    Баркашина... Слишком уж ему хотелось решить ту теорему.

    Так  все  и произошло. Потом Липатов взял на две недели отпуск - чтобы у
    Евдокимова  не  было  случая  "вернуть"  ему  Баркашина.  А когда Леонид
    пришел на работу, Большая теорема была решена.

    -  Один  случай,  именно  случай, - сказал Тихон. И они прибавили к двум
    физикам-теоретикам (и Теоретикам) физика - Стратега.

    - Два случая - это слишком мало. Нужна серия, - сказал Карл.

    И     они     ввели     ярко     выраженного     Тактика     в    группу
    исследователей-микробиологов...  И  те до сих пор еще ничего не открыли.
    Но,  во-первых,  на все нужно время, и, во-вторых, в любых экспериментах
    возможны неудачи.

    Эти рассуждения, впрочем, друзей не успокоили.

    -  Врачу, исцелился сам! - воскликнул Леонид. - Все ли в порядке с нашей
    собственной  коллективной  гениальностью?  Может  быть, нам сначала надо
    позаботиться о себе?

    -  Завтра мне дружинить надо, - сказал Тихон, - пойдем вместе, дежурство
    должно быть спокойным, вот и обсудим на свежем воздухе...

    Назавтра  и  случилась история, описанная в первой главе. Трое Согласных
    встретили  Игоря  Плонского.  Вводить  его  в  НИИМП  друзья поначалу не
    собирались.  Просто  в их картотеке было несколько десятков коллективов,
    которые  нуждались  в  дополнительных компонентах. Но больше всего Игорь
    подошел именно для НИИМПа, здесь он и остался.

    При    его    посильном   участии   были   улучшены   кое-какие   тесты,
    сконструированы в ближайшие три месяца:

    а)  выдающийся  изобретатель  (сам-три), б) талантливый химик (сам-пять)
    и,  наконец, блестящий психолог (сам-четыре). Последний тут же мало того
    что  принялся  вовсю  исследовать  самих  основателей  НИИМПа,  но очень
    быстро  уловил  их  главную  идею  и принялся развивать ее. Тут, с одной
    стороны,  он  (они)  восхищался  ею  и  требовал скорейших публикаций; с
    другой - возмущался "до омерзения непрофессиональным подходом к делу".

    X. ВЫБОР ПРЕДМЕТА

    Коллективный    изобретатель    только-только   подал   первую   заявку,
    коллективный  химик  только-только  создал свою первую пластмассу, когда
    Игорь задумчиво сказал на очередном "ученом совете" НИИМПа:

    - Ребятки, а ведь вы отступили от принципов, а?

    - Как то есть?

    -  Очень  просто. Институт создавали для решения всех мировых проблем, а
    на  одной  успокоились. К гениальности надо было найти подход - тонкости
    тут  и без нас разработают. Тот же психологический колгений, которого мы
    только  что  сформулировали...  Сейчас  надо  подвести  итоги. Но только
    подводить  итоги  -  скучно.  Параллельно  предлагаю  заняться любовью -
    разумеется, проблемой любви. Разработаем алгоритм влюбления, а?

    ...Игорь  вошел  в  НИИМП,  как  соль в воду. И уже самим Трем Согласным
    трудно  было  представить,  что  их когда-то (месяц, три месяца, полгода
    назад)  было всего-навсего трое. Он предложил несколько новых тестов для
    поисков  Стратега, предложил безошибочный способ выделения Проинициатора
    -  человека,  который  только мог бы стать Инициатором, если его к этому
    подготовить.     Игорь     повел    друзей    к    знакомому    биологу,
    члену-корреспонденту,  и  тот  после  короткой беседы начал звонить то в
    "Доклады  Академии  наук", то в "Проблемы психологии", то еще куда-то, в
    туманных  выражениях  требуя  внимания  "к  группе  очень молодых, очень
    сумасбродных   и  очень  талантливых  людей".  Потом  член-корреспондент
    отключил телефон и приказал:

    -  Через  неделю  принесите  статью.  В  трех вариантах, на два печатных
    листа,  на  лист,  на  три  странички.  Для разных редакций... Приложите
    образцы тестов и графики.

    И  они  написали  эти  варианты.  Сдали. Стали ждать. Собирались вместе.
    Искать  таланты, выводить кривые, вертеть ручки не хотелось. Предложение
    Игоря об алгоритме влюбления прозвучало как раз вовремя.

    -  Я  предложил эксперимент, - сказал Игорь. - За мной и право стать его
    первой жертвой.

    -  Право  -  вещь непрочная, нечто юридическое, и все, - забасил Карл, -
    эксперимент  же  дело  серьезное.  Что это за опыт, о котором подопытный
    знает заранее?

    -  А  ведь верно, - Тихон задумчиво потерся щекой о собственное плечо, -
    лучше взять испытуемого со стороны.

    -  Но  тогда  и  изучать мы его будем со стороны, - уверенно отпарировал
    Игорь. - А тут я, ученый, окажусь внутри меня - влюбленного. Представляете?

    -  В принципе, - сказал Леонид, - этот опыт вообще не представляет собой
    ничего  особо  интересного.  В  литературе  его  ставили сплошь и рядом.
    Например, в романе "Властелин мира" или в опере "Любовный напиток"...

    -  А  опыт  над  Беатриче  и Бенедиктом у Шекспира?! - радостно закричал
    Карл.  -  Там  же  просто  говорят  каждому  в  отдельности,  что другой
    влюблен. И все.

    - Где там?

    - В "Много шума из ничего".

    -  Ну  разве  это  эксперимент  был?  -  снисходительно  сказал Тихон. -
    Взяли-то  всего-навсего  один  прием, который в тысяче других случаев не
    помогает.

    -  Конечно!  У  испанцев даже поговорка есть: "Если женщина должна стать
    как  пламень,  мужчина должен быть как лед", - со вкусом произнес Игорь.
    -   Нет,   мы   сначала  разработаем  алгоритм  любви  на  основе  всего
    накопленного мировым опытом, а потом уж его и применим.

    -  Разработаем,  разработаем,  -  охотно  согласился  Карл. - Уже начали
    ведь. Только ты скажи, почему тебе так хочется влюбиться?

    -  ...Она  была  хороша...  собой.  Я  смотрел  на нее глазами не просто
    влюбленного,  а  влюбленного  антрополога.  И видел, что передо мной тот
    самый  идеал  женщины,  который  искали  в  мраморе Праксители и Мироны,
    отчаявшись  найти  его в жизни. Строго на месте были все кости, косточки
    и  мышцы,  безукоризненно  правильна  дуга бровей и точно прочерчен овал
    щеки.  Только  рот  был  чуть-чуть  неправилен  -  достаточно, чтобы при
    малейшем  намеке  на  улыбку  обнажались зубы - такие ослепительные, что
    засвечивали  пленку,  и  у  меня не осталось ее фотографий. Она говорила
    мне:  я  устала  -  и  я  нес ее на руках по Арбату. Месяц я встречал ее
    после  работы, а от ближайшей станции метро было туда ходу восемь минут.
    Двадцать   пять   научных   работ   я   задумал  за  эти  двадцать  пять
    восьмиминуток,  двадцать  пять  идей  были  разработаны за эти минуты до
    тонкостей, насколько это было возможно без эксперимента.

    Так  продолжалось  месяц.  А  через  неделю  после  того, как этот месяц
    кончился,  мой лучший друг попал в автомобильную катастрофу, и я ни разу
    не навестил его в больнице...

    Через  две  недели  после  этого  я насмерть разругался со своим научным
    руководителем  -  точнее,  он со мной. Ругал он меня за дело, все у меня
    из рук валилось, но мне было все равно, и мы расстались...

    Через  год  после того месяца у меня тяжело заболела сестра. Я искал для
    нее  профессоров,  старался  как будто, переживал, мучился, но все - как
    будто.  Мне было все равно... Три года было все равно. И когда я от вас,
    дружинников,  убегал,  тоже было почти все равно. Ну, а теперь - хватит.
    Клин клином!

    -  Что  же,  -  сказал  после  долгого  молчания  Тихон,  - кандидатура,
    очевидно,  утверждается.  Тем  более  что у Плонского как раз развязался
    шнурок  на  левом  ботинке,  а  это  хорошая  примета. Кстати: предлагаю
    дополнить  структуру института сектором любви. Заведующим назначить тов.
    Плонского И, М. Проголосуем? Единогласно.

    - Теперь выберем предмет любви, - предложил Карл.

    - Куда торопиться? Алгоритм-то не выработан! - удивился Леонид.

    - Выбор предмета тоже работа на алгоритм, - ответил Карл.

    -  Объектом любви, видимо, должно стать лицо, неизвестное объекту опыта,
    -   сформулировал   Тихон.  -  Лучше  всего  пойти  сейчас  на  улицу  и
    познакомиться  с  первой  встречной  девицей от семнадцати до... сколько
    тебе,  Игорь?  Двадцать  семь? Значит, до двадцати восьми лет. Чтоб опыт
    был чистым.

    -  Ничего  не  надо  доводить  до  крайности. Так ты можешь потребовать,
    чтобы  избранница  была  уродливой  -  красивую,  мол,  и  без алгоритма
    полюбить можно. (Это Карл.)

    -  И  потом,  кто  будет знакомиться с этой первой встречной? Я? - Игорь
    поежился. - Неужели вы думаете, что я справлюсь с ролью уличного ловеласа?..

    -  Опять  же,  - протянул Леонид, - предмет любви должен быть человеком,
    за  которым  мы  могли  бы  наблюдать,  не  ставя  его  в известность об
    эксперименте.

    -  Алла,  -  сказал  Карл.  -  Алла. Сам бог велел. Мы тут ее забросили,
    когда  наткнулись  на  коллективную гениальность, а сестричка-то моя тем
    временем подросла...

    -  Знаем.  Чемпионка,  слава богу, - сказал Игорь. - Только, извини, она
    же  девчонка, и почти совсем некрасивая. И потом, мы с ней вместе четыре
    года  назад  за  район  в  шахматной  команде  играли. Не заметить я ее,
    конечно,  не  мог  -  до  сих пор помню, как она проводила в королевском
    гамбите  контратаку черными. Но как я ее тогда увидел четырнадцатилетней
    девчонкой,  так  до  сих  пор  девчонкой  и воспринимаю. Так что на роль
    предмета она, по-моему, не годится.

    - Отлично! - обрадовался Тихон. - Как раз то, что требуется.

    XI. УДАЧА

    (Отрывок из незаписанных воспоминаний Игоря Плонского)

    Когда  я  оглянулся,  она теребила наполовину снятые перчатки. Спокойно,
    деловито  стаскивала  их,  будто  ей надо было вымыть руки. Впрочем, что
    именно  она делала, в тот момент меня не интересовало, и я даже мысленно
    на  этом  жесте  не задержался, хотя потом вспомнил его. Ужасно было то,
    чего  именно  она  не делала. Она не бежала к ближайшему милиционеру. Не
    визжала, созывая прохожих. Не кидалась, размахивая сумочкой, между мною и...

    Их  было  трое.  Высокие, уверенные в себе и налитые здоровой наглостью,
    чуть  подвыпившие  веселые  парни.  Им  было  хорошо  и весело в пивной,
    хорошо  и  весело  на  улице,  хорошо  и  весело  в  автобусе,  и они не
    собирались  долго  подбирать  слова  для  выражения  своей  веселости. И
    своего  мнения  об  единственной  понравившейся  им  пассажирке.  К  ним
    привязался  невесть  с  чего  типчик  в очках? Отлично. Выйдем вместе из
    автобуса  -  и  нам будет еще веселей. Захотел покрасоваться перед своей
    девицей?  Молодец! Сейчас ей будет на что посмотреть. Красивый будешь. А
    потом за нее возьмемся...

    Последние  две  фразы  мне  не  пришлось  додумывать - я их услышал сам.
    Парни  не  торопились, растягивая удовольствие. А я прикидывал про себя:
    центр  тяжести у меня низко, удары я переношу неплохо, сразу не свалюсь,
    минуты  две  выстою.  А  тем  временем авось кто-нибудь позовет милицию:
    только  не  я!  И,  к  сожалению,  не  она.  Да, захотел я показать себя
    рыцарем перед любимой девушкой. А эта любимая теребит перчатки...

    Самый  высокий  из  трех  решил, что пора переходить к делу. Шаг вперед,
    взмах  руки,  к  концу которой привешен весьма увесистый кулак - цвета и
    веса  японской  бронзы.  Я сделал шаг назад и пригнулся, пропуская кулак
    над  своей  головой.  "Ударить  его  в  живот?  Нет,  подожду.  В данной
    ситуации  не  стоит  бить первым. Вдруг да можно будет все-таки обойтись
    без  драки..."  - безнадежно подумал я, провожая глазами огромный кулак,
    точно  пушечное  ядро,  чуть ли не с шумом рассекший воздух. И я увидел,
    как  на запястье рядом с этим ядерным кулаком опустились белые пальчики,
    тонкие  пальчики,  гибкие  пальчики  моей любимой. Они помогли бронзовой
    руке  пройти  до конца всю амплитуду заданного ей размаха и потянули еще
    чуть  дальше,  слегка  встряхнув  ее  при  этом. Чтобы такой здоровенный
    парень  так  визжал? Алла изящно придержала верзилу за отворот пиджака -
    придержала  ровно  на  треть  секунды, только для того, чтобы бедняга не
    ударился слишком сильно головой об асфальт.

    Словно  делая  давно  отработанное па в танце, девушка шагнула мимо меня
    ко  второму  из  весельчаков.  Она  взяла  его  за  руку  у плеча, мягко
    развернула  парня  вокруг  оси,  точно это была огромная ватная кукла, и
    опрокинула  ошеломленного  и  даже не пытающегося сопротивляться верзилу
    на  подставленное  ею  колено.  Впрочем,  столь  же  мягким и грациозным
    движением  она  тут  же  убрала  колено  из-под  его поясницы, дав своей
    жертве плавно соскользнуть на тротуар.

    Мы  с  третьим  парнем  поняли  одновременно, что же происходит у нас на
    глазах.  Для него это было вовремя, для меня - поздно. Потому что, когда
    я  кинулся  на  противника,  сообразив,  что  предоставил  девушке  меня
    защищать  и  что  эту ошибку необходимо исправить, третий весельчак тоже
    кинулся - в противоположную сторону. И шансов догнать его у меня не было.

    Итак,  все началось тоже с драки. Только в этой драке у меня была другая
    роль.

    -  Что  ты  пригорюнился,  дядя  Ига?  -  спросила  девушка. - Да ну же,
    улыбнись, видишь, я самбистка, дядя Ига.

    Это  обращение  было  последней  соломинкой, сломавшей спину верблюду. Я
    так  и  не  стал  для  нее  за последние два месяца просто Игой, Игорем,
    Гариком.  Я  был  перед  ней  так  же  беспомощен,  как  эти вот ползком
    убирающиеся  хулиганы.  Нет, еще беспомощней. Потому что не мог убраться
    - даже ползком.

    ...Нет,  смог. Ушел. Сел в такси. Ввалился в квартиру. Лег. Опыт удался!
    Удача.

    Изгибы  фарватера,  по  которому должен пройти корабль моего амура, были
    мне  известны  заранее.  Я был проводником НИИМПа по сотням книг о любви
    земной  и  небесной,  по толстым томам романов и вузовских учебников, по
    социологическим  диссертациям и мемуарам авантюристов. Я брал интервью в
    семьях,  которые  казались соседям счастливыми, и расспрашивал донжуанов
    районного  масштаба  об  их  методах  ухаживания.  И сам же я - вместе с
    друзьями  - разрабатывал все четыре типа, восемнадцать классов, тридцать
    вариантов  и  тридцать восемь подвариантов с вибрациями и отклонениями -
    все разновидности Великого Алгоритма Любви.

    И все-таки...

    Это  было  так, Словно экскурсанту показали великолепный дворец, а потом
    сказали: ты будешь его хозяином.

    Это  было  так,  словно  старшекласснику на уроке вместо диктанта велели
    писать стихи.

    Это   было  так,  словно  шахматная  ладья  выросла  просто  в  ладью  и
    предложила шахматисту прокатиться в ней по доске, ставшей морем.

    Это  было  радостно  и  страшно,  но  прежде  всего странно. Одно дело -
    искать  с карандашом в руках выход из лабиринта, начерченного на бумаге.
    Другое - пробираться вслепую по этому же лабиринту самолично.

    Впрочем,  почему  вслепую?  У  меня был план. И я был уверен, что он мне
    помешает:  ведь  задачей было заблудиться. Тихон тоже - только по другой
    причине - был уверен, что план помешает. Мы оба ошиблись.

    Я  случайно  натыкался  на  случайно  вынутый  и случайно забытый у меня
    Карлом  захваченный  им из дому сестрин носовой платок. И конечно, сразу
    определял,  что  мои  друзья  избрали в шестом классе четвертого типа на
    пятом  такте  вариант  "А".  Но  духи, которыми пах платок, были тонкие,
    очень тонкие, такие тонкие, что через них насквозь проходил запах ее щек.

    Аллу наводили при мне на разговор о литературе -



    и  я знал, что Тихон, или Карл, или Леонид нарочно выбирают любимых (или
    наоборот) и ею и мною писателей. Я должен был увидеть общность наших вкусов.

    Тихон   затевал   с   ней  спор  о  статуях  острова  Пасхи.  Карл  -  о
    разновидностях дальтонизма. Леонид - о математической теории групп.

    И  я  знал: затем, чтобы поразить меня ее познаниями. Подумаешь: я и без
    того знал, что она такое, моя Алла.

    Однажды  я  неудачно  -  слишком грубо - подшутил над неловкостью общего
    знакомого.  Ого,  какую  я  получил отповедь. А потом я поймал улыбку на
    лице  Леонида  и  сообразил,  что это он подкинул мне повод для дурацкой
    шутки,  закинул  крючок  и поймал меня, бедного, в точном соответствии с
    подвариантом   третьим  варианта  "А"  (класс  и  тип  я  уже  называл).
    Отповедь,  справедливость которой не оспоришь, - она очень способствует,
    как   было   записано   мною   самим  четыре  месяца  назад,  она  очень
    способствует влюблению.

    Когда  им  надо  был