ция об ускорителе попала на Запад,  но
не  дошла  до  адресата.  Человек,  которому  досталась  фотография девушки,
обыкновенный агент  ЦРУ, решил  сыграть в  свою игру.  Так что  никто, кроме
него  самого,  об   ускорителе  не  подозревает.   В  России  же   проведена
грандиозная чистка. Уничтожены даже те, кто мог знать о тех, кто знал вас  и
ваших коллег  по шлюзу.  Уничтожен целый  институт вместе  с его директором.
Уничтожена  его  дочь  и  множество  других  людей. В общем, надежд на новую
утечку нет. Надо доводить до конца эту.
    - Ну почему же? Поселите меня в какого-нибудь директора ЦРУ, и я от  его
имени  объявлю  всем,  кому  надо,  об  ускорителе.  Зачем  вы   устраиваете
сложности из такого простого дела?
    - Рановато  я  вас  похвалил,  Илья  Евгеньевич.  Минус вам.  Как же вы,
столько времени  общаясь со  мной, до  сих пор  не поняли  главного критерия
целостности  информационного  континуума?  Это  же  так  просто!  Ну  что ж,
знакомьтесь: закон законов.  Краеугольный закон Вселенной.  Закон сохранения
информации.  Он   гласит,  что   количество  информации   в   информационном
континууме фиксировано и  неизменно. Информация не  создается из ниоткуда  и
никуда  не  исчезает  бесследно.  Все,  что  с  ней  может происходить - это
преобразование из одной формы в  другую, другими словами, передача. А  уж из
этого закона вытекают все остальные законы природы. В том числе и ваш  закон
сохранения энергии, суть всего лишь одно из многочисленных следствий  закона
сохранения  информации.  Довольно  локальное,  надо  сказать, следствие, ибо
действует оно только в рамках вашего макромира. А вот другое следствие  куда
более всеобъемлюще. Оно звучит,  допустим, так: "может произойти  только то,
что  может  произойти".  То  есть,  другими  словами,  некая  информационная
сущность может  существовать только  в том  случае, если  она образовалась в
результате  естественного  обмена  информацией.  Понимаете?  Директор ЦРУ не
может узнать об ускорителе никак иначе, кроме как от своего агента. Если  вы
попытаетесь  сообщить  ему  об  этом  напрямую, вы нарушите закон сохранения
информации. Результат - мгновенное исчезновение информационного  континуума.
Теперь вам понятно?
    Словно   пелена   пала   с   глаз.   Казавшаяся   бессмысленной  россыпь
разноцветных  стеклышек  разом  сложилась  в  замысловатый,  но   необычайно
стройный узор. Так вот почему Саваоф так ограничен в средствах! Он  вынужден
дожидаться благоприятного стечения обстоятельств, подходящей  информационной
ситуации, и  только тогда  производить, по  Азимову, Минимально  Необходимое
Воздействие.  Маша  готова  была  и  без  меня  сообщить Соболеву о максовом
изобретении.  Петр  и  так,  без  моего  движения  пальцем, чуть не отправил
стеганограмму  адресату.  И  вот  почему  в  предыдущих реинкарнациях Саваоф
засылал меня  в тела  носителей, не  предупреждая, кто  они, и ограничиваясь
только  поверхностным  инструктажом!  Боялся,  что  если я, еще недостаточно
посвященный в основы Вселенной,  буду знать слишком много,  сболтну лишнего!
Вот  почему  он  открывает  мне  Истину  маленькими  порциями!  Я ведь тоже,
несмотря   на   чрезвычайные   обстоятельства,   -   часть   информационного
континуума,  и  должен  подчиняться  закону  сохранения информации. Если я в
какой-то  момент  времени  еще  не  готов  совершить  очередное существенное
открытие  самостоятельно,  естественным  образом,  то  он  не  имеет   права
диктовать его мне. И что же  дальше? Теперь я знаю главный закон  Вселенной.
Я - Бог? Или есть еще что-то, более сокровенное, чего я не знаю?
    - Конечно есть, Илья Евгеньевич.
    Я вздрогнул. Черт возьми, я и забыл, что Саваоф слышит мои мысли.  Какой
же  я  Бог,  если  это  знание  ничего  не изменило в моем положении. Саваоф
по-прежнему  использует  меня,  и  нет  никаких  гарантий, что цель всех его
манипуляций, которую  он мне  сообщил, именно  та, которую  он преследует на
самом деле.
    Мягко улыбаясь, Саваоф несколько раз сложил ладони. То ли  поаплодировал
моим озарениям, то ли по-своему помолился за меня. То ли просто привлекал  к
себе внимание.
    - Есть Илья Евгеньевич, и очень многое, чего вы не знаете. И я  искренне
хочу, в ваших же интересах, чтобы вы не узнали этого никогда. Однако, у  нас
нынче чрезвычайно мало времени. Человек, которым вы станете в этот раз,  вам
знаком.  Очень  хорошо  знаком.   Жизнь,  знаете  ли,  подбрасывает   иногда
удивительные совпадения. Ваша новая  задача - спасти агента  ЦРУ, владеющего
информацией  об  ускорителе.  Если  он  останется  жив,  есть  надежда,  что
информация успеет  попасть в  нужные руки.  До катастрофы  еще шесть  лет, и
Запад  очень  силен,  он   успеет  сориентироваться.  Россия  же   ослаблена
внутренними  репрессиями  и  голодом,   поэтому  пока  не  способна   быстро
изготовить число  боеголовок, достаточное  для безусловной  победы в будущей
войне. Главное сейчас - предупредить Запад. Пусть разворачивает  космическую
систему обороны.  Вся необходимая  технология разработана  еще в  эпоху СОИ.
Вам все понятно, Илья Евгеньевич?
    - Нет, - сказал я.
    - Хорошо, - ответил Бог...
    Заверещал телефон. Если я сплю, я сплю сном камня, неподвижным и  тихим.
Если  я  просыпаюсь,  я  просыпаюсь  брызгами  прохладной  воды, поглотившей
камень. Если  я бодрствую,  я бодрствую  волной на  этой воде,  вездесущей и
вечной. Сон  - моя  защита. Пробуждение  - моя  защита. Бодрствование  - моя
защита. Я защищен всегда.
    Но  потолке  -  полосатые  сполохи  уличного неона, просочившиеся сквозь
жалюзи. Два часа ночи. Тишина, особенно плотная между звонками.
    Я успеваю поднять  трубку до второго  звонка. Я уже  проснулся. Теперь я
бодрствую.
    "Алло, это сорок шесть - девяносто  семь - ноль тридцать один -  семьсот
девяносто семь?"
    "Нет, вы ошиблись."
    "Ах, извините."
    Кладу трубку.  Хельга приподнимает  голову со  своей подушки:  "Что там,
Саша?"
    "Ошиблись  номером,  родная.  Спи,"  -  отвечаю  по-шведски,  - "я пойду
прогуляюсь. Перебили сон, черти."
    Накинув  халат,  спускаюсь   этажом  ниже,  к   детским.  Заглядываю   к
близнецам. Потом  к дочери.  Все спят,  как кутята.  Спускаюсь еще  на этаж.
Одеваю заношенные джинсы, старые  кроссовки и неопределенного цвета  куртку.
В ванной брызгаю в лицо холодной водой. Рассматриваю себя в зеркало. Не  то,
чтобы  постарел,  а  так,  вроде  посолиднел.  Ну  еще  бы, богатый человек,
владелец  серьезного  дела,  транспортной  компании,  со  штаб-квартирой   в
Париже.  Два  десятка  трейлеров  колесят  по  всей  Европе, развозят мясо и
героин.  Очень  удобно:  через  запах  мяса  ни  одна псина наркоту не чует.
Впрочем, можно бы обойтись и  без героина: доходы от мяса  вполне приличные.
Но есть люди, которым нужно, чтобы  компания возила героин, и тут уж  ничего
не поделаешь.
    А  ведь  всего  пять  лет  назад  служил  простым  охранником  в  мелкой
московской лавочке. Саньком  звали, на побегушках  подрабатывал. А теперь  -
"месье  Александер,  чего  изволите?"  Вот  так-то, капитан запаса Александр
Мельник.
    Нет, конечно, простым охранником  я никогда не был.  И в запасе тоже  не
был. Такие, как  я, служат Родине  всю жизнь, обычно  довольно короткую. Это
мне  еще  повезло,  что  дотянул  до  тридцати  шести.  Наверное,  не  дурак
оказался. И если работал охранником  - значит, так приказали. И  если убирал
с дороги разную  сволочь - значит,  так нужно Родине.  И если сейчас  живу в
Париже,  и  имею  чудесную  семью,  и  целый  подъезд четырехэтажного дома в
старом  центре  -  моя  квартира,  значит,  Родина  хочет, чтобы я был готов
выполнить любой  ее приказ.  Кстати, о  приказах. Давненько  она обо  мне не
вспоминала. Занималась,  видно, чисткой  от внутренних  врагов. Так  и форму
можно потерять. Даже  обрадовался условному звонку,  чего никогда раньше  за
собой не замечал.
    Я тщательно закрыл на замок дверь  и спустился в скверик. В двух  шагах,
за обрезом переулка, шумел ночной  Париж. Зима в этом году  выдалась теплой,
бесснежной, и некоторые ресторанчики так и не убирали открытые столики  даже
на ночь. И когда они спят, эти французы? Или это туристы? Черт их знает.  Да
нет, вроде, не сезон. Нет, все-таки туристы. Вон компания бюргеров  горланит
что-то по-немецки. А-а, да это болельщики. Большой футбол. Ну-ну.
    Я повернулся  спиной к  гулякам и  пошел вглубь  переулка. Чем  дальше я
удалялся от пьяного шума, тем  больше ночной Париж напоминал ночную  Москву,
какую  я  знал  много  лет  назад.  Сейчас-то она другая. Стада личных машин
больше  не  оглашают  спящие  дворы  воем  сигналок.  Только  шаги  патрулей
отзываются эхом  между темных  слепых стен.  Населения поубавилось.  А оно и
правильно. Дай  свободу французу  - он  займется любовью.  Дай американцу  -
будет  делать  карьеру.  А  нашему  дали  свободу,  так он пошел воровать, и
наворованное  пропивать.  Хорошо,  нашлись  умные  люди,  привели  страну  к
порядку. Почистили от шелухи, добрались  до ядра нации. Россия только  так и
может быть великой - через кровь и  жертвы. И всегда так, во все века.  Чуть
правитель слабел, чуть легчал зажим,  - и народ сразу распускался,  и страна
скатывалась в безвременье. А при великих правителях и Россия велика.
    - Эй, папаша, ты не заблудился? Наркоту, что ли, ищешь?
    Темный  переулок.  Четверо.  Все  белые,  крепыши, бритоголовые. Кожаные
куртки. Сейчас это модно, с  легкой руки наших. Добровольные патрули,  ходят
по ночным улицам, чистят от всякой местной швали. Чего у нас не отнять,  так
это  способности  пускать  в  Европу  моду  на  подобные  штучки. Начинали с
казачка, сапог  и шинелей,  а теперь  вот до  любви к  общественному порядку
доросли. Ну-ну, давайте поиграем, милиция сопливая.
    - Да нет, парни, просто прогуливаюсь. Не спится что-то.
    Луч  фонаря  уперся  мне  в  лицо.  Сразу  стало неуютно: слепит, сложно
контролировать поведение противника. Не люблю неясности.
    - Погаси фонарь, парень. Я просто гуляю.
    - Нормальные люди по ночам спят, папаша, а не гуляют. Документы есть?
    Пока тип  с фонарем  заговаривает зубы,  остальные потихоньку  обходят с
двух сторон.
    - Какие  документы?  Что  вы,  ребята,  я  законопослушный гражданин.  Я
никому не мешаю. Я пойду лучше. Денег у меня тоже нет.
    - Засунь  свои вонючие  деньги себе  в задницу.  Не нравишься  ты мне. И
акцент  у  тебя  непонятный.  Ты  что,  американец?  Альберт,  пощупай  его,
наверняка травка в карманах.
    Так, пора действовать.  Парни настроены порезвиться.  Скучают, наверное,
сейчас мало кто решается в эту пору отходить от центральных улиц.
    Пока  кольцо  не  сомкнулось,  быстро  делаю  два  шага  назад. Альберт,
здоровенный  детина,  суется  справа  в  мою  сторону,  но  реакция  у  него
слабовата - меня в том месте  уже нет. На долю секунды он  загораживает меня
от света фонаря, и этого достаточно, чтобы я нырнул в темноту.
    - Я не американец! - кричу я себе за спину на бегу.
    Мой побег  действует на  парней, как  команда "фас"  на гончих. Им сразу
становится наплевать  на мое  происхождение, социальный  статус, убеждения и
наличие документов.  Волки, одно  слово. Почуяли  добычу. Сейчас  я им  буду
объяснять разницу между интеллектом и рефлексами.
    Бегу, не особо торопясь,  по знакомым улочкам. Сзади  приближается топот
четырех  пар  тяжелых  "красноармейских"  ботинок.  Я мог бы  уже раз десять
юркнуть  во дворы,  затаиться, раствориться  в ночи.  Ночь -  это мое время,
а  не их. Ниндзюцу было  моим любимым  предметом в Школе. Но я тоже охотник,
и у меня тоже есть азарт. Только не слепой, как у этих подонков,  а холодный
и острый, как сталь древнего самурайского катаны.
    "Вот  он!"  -   слышу  сзади,  и   топот  ног  учащается.   Ближе   всех
носорогоподобный  Альберт.  Он  у  них,  похоже, забойщик. Остальные отстали
шагов на десять. Главарь бежит третьим, так и не выключив фонарь. Дурачок.
    Когда  пятерня  Алберта  уже  готова  вцепиться  в мою куртку, я немного
отклоняюсь  вправо,  немного  приседаю  и  немного  притормаживаю. Здоровяк,
ничего не успевая сообразить, пролетает вперед, и оказывается  слева-вверху,
рядом со мной. Очень удобно из этой позиции вежливо прихватить двумя  руками
его  скрипучий  кожаный  прикид  и  чуть-чуть  подправить  направление   его
безмозглого полета. Что я и  делаю, дополнительно вытягивая грузное тело  на
себя, во исполнение закона сохранения момента. Наверное, дальше он так бы  и
крутился вокруг меня, как Солнце вокруг  Земли в докоперникову эпоху, но  на
пути кирпичная стенка. Твердая.  Кажется, слышу хруст  его бритого черепа. А
вот носил  бы  густую  шевелюру,  глядишь,  и  не  такая бы  тяжелая  травма
получилась. Но щупать пульс некогда: сзади еще трое.
    Игра продолжается. Я расправился с  Альбертиком так, чтобы у его  друзей
осталось  впечатление  несчастного  случая.  Оно  и  не  трудно:  кто  может
подумать, особенно в запале погони, что невысокий пожилой дяденька  способен
одним движением завалить такого кабана?
    Очень  кстати  рядом  темная  подворотня.  Прыгаю  туда.  С улицы слышен
искаженный французским акцентом  русский мат и  грохот мусорных баков.  Мимо
подворотни,  кувыркаясь  по  мостовой,  пролетает  разбитый фонарь. Кажется,
главарь   нарвался   на   тело   Альбертика.   Судя   по   воплям,    погоня
приостановилась, и прихлебатели пытаются  достать драгоценного шефа из  кучи
бытовых отходов.
    Возможно, у них есть оружие. Надо быть осторожным.
    Нет, они все-таки  полные кретины. Так  врываться в подворотню  с улицы,
без разведки, без оценки ситуации, даже не осмотрев пострадавшего  товарища!
Придется наказывать.
    Двое бегущих впереди  пролетают мимо, а  на пути у  третьего вырастаю я.
Все очень просто. Правая рука  плотно зажимает нечто мягкое и  болезненное в
его паху, и без особого усилия дергает вперед и вверх. В это же время  левая
рука ложится ему  на подбородок и  задирает голову назад.  Этого достаточно,
чтобы  тело  сначала  выровнялось  в  полете,  а  потом грянулось об асфальт
спиной  и  затылком.  На  всякий  случай  добавляю ребром ладони по кадыку и
выскакиваю на улицу.
    Оставшиеся  два  болвана  вырываются   вслед,  в  надежде  увидеть   мою
удаляющуюся спину. Вместо этого первый  оказывается со мной лицом к  лицу. В
его  руке  нож,  но  не  это  главное.  За  ним  маячит  главарь,  и  у того
короткоствольный револьвер.  Скверно. Единственное  мое оружие  против двоих
вооруженных головорезов - внезапность. Так не будем же расходовать ее зря.
    Я  подныриваю  под  нож  и,  продолжая  движение, в полупадении, боком и
присев,  чтобы  уменьшить   площадь  мишени,  пропускаю   мимо  себя   обоих
противников. Напрасно я  волновался - они  полные валенки. Когда  тот, что с
ножом, останавливается и  оборачивается, все уже  готово к развязке.  Я стою
за  спиной  обмякшего  главаря,  левая  рука  держит его хрипящую гортань, а
правая  зажимает  его  правую  руку  вместе  с револьвером. Мой указательный
палец лежит на его указательном пальце, а тот на спусковом крючке.
    Хлопает  выстрел,  и  парень  с  ножом  получает свой кусок свинца между
глаз.  Потом  я  веду  главаря  назад.  Несчастный  ничего  не   соображает.
Наверное, это первая насильственная смерть, которую он видит в своей  жизни.
Альберт,  лежа среди просыпанного  мусора, жалобно  стонет.  Пуля  прерывает
его  мучения,  разбрызгивая  по  асфальту мозги.  Дальше  мы  направляемся в
подворотню. Там я расходую третью пулю.
    Наконец, мы  остаемся вдвоем.  Сочащееся кислым  дымком дуло  замерло на
уровне моих глаз  у чисто выбритого  виска парализованного ужасом  человека.
Если бы ты, дружок, не шатался  по ночам по темным улицам, не  светил добрым
людям в глаза фонарем,  не устраивал ночных гонок,  да не таскал бы  с собой
пушку, был бы жив. А  так - прости. У меня  слишком много дел, и общаться  с
полицией некогда.
    "Русский я, понял?" - тихо говорю  я ему в хрящеватое юношеское ухо.  Он
с  готовностью  кивает,  пытаясь  послушанием  спасти  свою  жалкую жизнь. Я
быстро отстраняюсь, отклоняю ствол револьвера немного вперед, прижимаю  срез
дула к виску и давлю  на указательный палец жертвы. Дело  сделано. Максимум,
что можно предъявить мне в качестве обвинения - это следы пороховой гари  на
руках.  Но  извините,  господин  судья,  ваша честь, я известный завсегдатай
местного тира. И потом, с чего  это вы взяли, что я имею  какое-то отношение
к  этому  делу?  Мальчишка  рехнулся  на  идее русского порядка, перестрелял
дружков за непослушание и  застрелился сам. Свидетели моего  присутствия при
этом  событии  есть?  Свидетелей  нет.  Отпечатки  пальцев  есть? Отпечатков
пальцев нет. Ам сорри.
    Я исчезаю во тьме проходных  дворов. Все приключение заняло минуты  две,
не больше. А стрельба вообще  продолжалась двадцать секунд. За это  время ни
один обыватель не добрался от койки до окна.
    Хорошая получилась тренировочка.
    Однако, к делу. Дворами пробираюсь к условленному месту. Давненько  сюда
не заглядывал. Меня законсервировали полтора года назад, тогда и  состоялась
последняя связь. И вот вспомнили. Видно, припекло.
    На подходе к  тайнику останавливаюсь в  заранее выбранных местах,  через
зажигалку  -  инфракрасный  бинокль  изучаю  обстановку.  Все  спокойно.  Но
торопиться  некуда.   Перепроверяюсь  еще   и  еще   раз.  Наконец,    когда
осторожность становится  похожей на  паранойю, выхожу  к тайнику.  Это самый
опасный момент.  Если будут  брать, то  именно при  изъятии закладки. Отвык,
волнуюсь. В  драке не  волновался, когда  стрелял -  не волновался.  Некогда
было. А вот сейчас, в тишине, один посреди спящего квартала, волнуюсь.
    Осторожно, чтобы  не греметь,  поднимаю крышку  мусорного бака,  второго
слева. Среди  черных пакетов  с мусором  нахожу один  белый. Вытряхиваю  его
содержимое  -  бумажки,  пустые  пивные  банки, вымазанные засохшим кетчупом
пластмассовые  тарелки.  Ну  идиоты,  ну  кто так делает! Никакой нормальный
француз  не  сует  все  это  в  один  пакет,  а  добросовестно  сортирует  и
раскладывает по разным бакам. Видно, большие проблемы у нас с кадрами,  если
такие  ляпы  стали  допускать.   Так,  вот  оно:  раздолбанный   электронный
будильник.  Быстро  открываю  заднюю   крышку.  Под  ней   одна-единственная
батарейка,  обыкновенная  пальчиковая  АА-шка.  Достаю,  зажимаю  в  ладони.
Отход.
    Вся операция, от  выхода до отхода,  заняла тридцать секунд.  Внешне все
выглядело  так,  будто  клошар  решил  поковыряться  в баке, да передумал. А
теперь  -  домой.  Только  аккуратно,  за  тридевять  земель  обходя   район
недавнего боя и избегая людных мест.
    Дома  все  также,  как  час  назад.  Жена  и  дети  спят.  Для  них  я -
добропорядочный муж и отец, обеспечивающий  семье достойную жизнь. Ну и  что
же,  что  русский?  Есть  и  среди  русских настоящие мужчины, за которых не
стыдно  выйти  замуж  приличной  шведке.  Ну  и  что же, что люблю гулять по
ночам? Хельга знает,  что даже в  нынешнее неспокойное время  со мной ничего
не случится: имел когда-то  повод продемонстрировать ей свои  боевые навыки.
Собственно, при этом мы и познакомились. Отбил девушку у троих  насильников.
Надо же  как-то пристраиваться  в новой  жизни, вот  и организовал маленькое
приключение  для  молодой  вдовы  с  хорошим  наследством, квартирами в трех
европейских столицах и дочкой от первого брака.
    Я  достал  с  антресолей,  из  коробки  со  старыми  детскими игрушками,
потрепанный  CD-плеер,   поковырялся  в   фонотеке,  нашел   пинкфлойдовскую
"Стену", вставил диск в плеер, зарядил его батарейкой, найденной в  помойке,
и еще одной батарейкой от телевизионной дистанционки. Батарейку с  закладкой
вставил  обратно  указанной   полярности.  Тот,  кто   придумывал  всю   эту
дребедень, наверное,  большой поклонник  компьютерных