е,
так  еще  и  цивилизация  оказалась  самой  бестолковой.  А  ведь  всю жизнь
считался отличником и золотым медалистом. Завтра спрошу у Него  обязательно.
А пока проглочу еще вот эту слоеную корзиночку с жареными улитками,  кажись,
и вот эту рюмочку...
    До постели, похоже, тащил меня Саваоф. Я мешком висел на его  старческих
костистых плечах, нес какую-то околесицу  и размазывал по пьяной роже  слезы
и слюни.  Видавший виды  старинный замок  вряд ли  привык к подобным сценам.
Наверное, Саваоф  сгрузил меня  в спальне,  как дрова,  и, может  быть, даже
раздел, но этого я не помню.

Глава 8. Она идет по жизни смеясь

    - Моя  любовь, несу  кофе. Ты  не забыла,  что тебе  сегодня пораньше? -
услышал  я  сквозь  сон  мужской  голос.  Голос был исполнен нежности и явно
обращен в мою сторону. Мужчина, похоже, даже чуть-чуть переигрывал, но  это,
наверное, часть ритуала.
    Сон отлетел мгновенно,  но я не  пошевелился. Лежа с  закрытыми глазами,
внутренне похолодев, я пытался представить  себе ситуацию, в которой мог  бы
услышать  подобные  слова.  Первое  пришедшее  в  голову объяснение я тут же
отмел. Во-первых, чтобы опуститься до связи с мужиком, мне потребовалось  бы
выпить значительно  больше смертельной  дозы. Во  - вторых,  сказано: "ты не
забыла", то есть обращались к  женщине. Значит, видимо, где-то рядом  должна
находиться  женщина,  которой  этот  тип  и  принес  кофе, и которая сегодня
куда-то спешит. Но при таком раскладе выходит, что я с ней сплю, и,  значит,
ситуация не менее странная. У нас что, шведская семья?
    Наконец, возможен вариант,  что я приехал,  например, в командировку,  и
живу  у  каких-нибудь  друзей  в  однокомнатной  квартире на раскладушке. Я,
правда, не  помню, чтобы  куда-то собирался,  но зато  прекрасно помню,  что
вчера  очень  прилично  принял.  Наверное,  мы  с  этим мужиком отмечали мой
приезд. Вот это уже похоже на  правду. Осталось только вспомнить, в каком  я
городе и как зовут его и  ее, а то может получиться неудобно.  Подумают еще,
что с тех  пор, как мы  виделись в последний  раз, я спился,  и без опохмела
теряю разум.
    И  тут  я  ощутил  на  своих  губах поцелуй. Утренний такой поцелуй, без
страсти, но с любовью. И колючий, потому что целовавшие меня губы  оказались
обрамлены усами  и бородой.  Ужасно! Я  готов был  шарахнуться, пугая  этого
идиота и  вышибая из  его рук  блюдце с  чашкой, но  в это  мгновение новое,
никогда прежде не испытанное ощущение вкатилось в меня мягкой волной...
    ...Захотелось потянуться,  и я  потянулась сладко,  до звона  в ушах, до
легкого  головокружения.  Я  услышала  утренний  птичий щебет, почувствовала
тепло летнего солнца и запах крепкого  кофе. И открыла глаза. Макс, как  это
повелось у нас  давным-давно, стоял возле  кровати с чашкой  в руках и  ждал
моего  пробуждения.  Я  ощутила  себя  молодой  и свежей. Сквозь распахнутую
дверь с лоджии веял, чуть  шевеля тюль, слабый прохладный ветерок.  Верхушки
окружавших  дом  берез  поблескивали  трепещущей  листвой.  Горячий  квадрат
солнечного света лежал на моем голом животе и бедрах, бессовестно освещая  в
том числе и треугольник жестких волосиков. Макс, оказывается, стащил с  меня
простыню. Если в девятиэтажке  напротив какой-нибудь мужик сейчас  смотрит в
окно, он, без сомнения, получает большое удовольствие.
    Я потянулась еще раз и неторопливо повернулась на бок, спиной к  лоджии.
Пусть  смотрит,  но  надо  же,  в  конце  концов,  и границы приличия знать!
Утреннее  солнце  теперь  грело  мои  ягодицы,  и, отраженное ими, наверное,
подсветило розовым серую стену девитиэтажки.
    - Моя любовь,  ты проспишь все  на свете. Уже  звонил референт Соболева,
просил  напомнить,  чтобы  ты  к  десяти  была  в  офисе. Вещи я уложил, а с
документами сама разбирайся.
    Этот бородатый субъект  - мой муж  Макс. Он считает  себя писателем. Еще
он считает, что я  личный переводчик у Соболева,  президента аэрокосмической
компании. В обоих случаях он сильно ошибается. Макс пишет то, что  интересно
только ему одному,  а Соболев больше  нуждается в моих,  как это называется,
эскорт-услугах, поскольку сам вполне  прилично владеет английским. Я  кормлю
Макса  и  обеспечиваю  его  средствами  на  покупку  компьютеров,  с помощью
которых он творит свои эпохалки. За это он платит мне собачьей  преданностью
и не  суется в  мои дела.  Женщина -  слабое существо,  ей всегда  требуется
любовь и поддержка. Когда мне нужна любовь, я ласково, по-матерински,  целую
Макса перед сном, и мы засыпаем, чтобы утром он разбудил меня с чашкой  кофе
в руках. А когда мне нужна  поддержка, я уезжаю с Соболевым в  командировку,
и   в   перерывах   между   деловыми   встречами   применяю   на   нем  свои
профессиональные навыки  в снимаемых  им пятизвездочных  апартаментах. Очень
удобно и для  всех безопасно, даже  презервативы не нужны.  Куда безопаснее,
чем  раньше,  когда  Макс  служил  инженеришкой  в  той  же  аэрокосмической
компании, тогда еще бывшей  НИИ дальней транспортировки, а  Соболев торговал
бензином, ни уха, ни рыла не смыслил в ракетах и понятия не имел обо мне.  А
я, выпускница МГИМО с красным  дипломом, пахала в эскорт-агентстве и  видала
по десятку таких соболевых в месяц. Хотя, по большому счету, с тех пор  мало
что изменилось. Я зарабатываю на жизнь все  тем же способом и так же, как  и
тогда, кормлю Макса. Да и он все так же несет свой бесполезный бред,  только
уже не в области неракетных средств доставки, а закопался где-то в  фэнтэзи,
мечом  и  магией  выжигает  зло  на  чужих планетах. Окончательно свихнулся,
короче.
    "Ну и сволочь же  ты, Саваоф Ильич," -  думал я спустя некоторое  время,
разглядывая в быстро туманящемся  зеркале свое крепкое, как  свежий огурчик,
загорелое женское  тело, обливаемое  струями прохладной  душевой воды.  Вода
стекала в  ложбинку между  стоящими торчком  грудями, струйками  срывалась с
сосков,  пробегала  по  животу,  щекотала  между  ног.  Хоть бы предупредил,
какого  носителя  ты  мне  выбрал.  Я  же  мужик,  в  конце  концов,  у меня
нормальная реакция на красивую женщину.  А тут оказывается, что эта  женщина
- я сам. И что теперь делать?  И что дальше? Сегодня улетаю в Лондон  вместе
с Соболевым. А он  там первым делом потащит  в постель. У него  всегда так -
как куда-нибудь  приезжаем, так  сначала в  постель, а  потом уже  по делам.
Катька, жена  его, вроде  ж классная  девка, ничуть  не хуже  меня, а он как
голодный все время  ходит. И я,  мужик, будучи женщиной,  буду вынужден черт
знает чем заниматься с этим секс-автоматом?
    Размышляя  так,  я  между  тем  привычно  выполнял  сложную  ежеутреннюю
процедуру. Где  надо -  подбрил, кое-что  повыщипал. Оказалось  не так  уж и
больно. А  я-то все  время удивлялся,  как это  мои подружки терпят подобные
пытки. Наверное, женщины не так чувствительны к боли, как мы. Долго  возился
с прической  и макияжем,  - не  потому, что  в этом  что-то для  меня новое,
просто сегодня  требовалось выглядеть  на шесть  баллов. С  трудом преодолел
позыв многолетнего рефлекса  поскоблить подбородок максовым  станком. Лишний
раз, просто из любопытства, присел на унитаз - очень уж необычным  оказалось
ощущение. И только  в конце, накрашенный  и напудренный, натертый  кремами и
побрызганный  дезодорантами,  туалетными  водами  и  лаками, надел кружевное
белье.  Не  хотелось  затягивать  свои  подпрыгивающие  прелести  в   тесный
бюстгальтер, но время поджимало.
    Выйдя из  ванной, я  обнаружила дома  полный порядок  и уют  - постель в
комнате  убрана,  Макс  стучит  по  клавишам  компьютера,  на  кухне  бубнит
телевизор и пищит  микроволновка. Как была,  в трусиках и  бюстгальтере, под
аккомпанемент  НТВ-шных  новостей  быстро  проглотила  приготовленный Максом
завтрак и побежала одеваться.
    - Максик, никуда  вечером не отлучайся,  как прилечу -  сразу позвоню из
гостиницы, - инструктировала я  его, натягивая дорожный костюм.  Узкая синяя
юбка, чуть короче того, что  ожидает увидеть мужчина. Снежно-белая блузка  с
отложным  воротничком,  открывающим  чуть  больше  того, что обычно в дороге
открывает  женщина.  Короткий  синий   же  пиждачок.  Цепочка  с   маленьким
крестиком, подобранная  по высоте  так, чтобы  крестик не  висел, а  лежал в
ложбинке, слегка сжатый с двух сторон. Сережки с маленькими  бриллиантиками.
Золотые часики.
    - Угу, - отвечал мне  Макс, продолжая стучать по клавишам.  Его, похоже,
посетила какая-нибудь  фэнтэзийная муза.  Может, хогбен  дубасил хоббита,  а
может, хоббит колошматил гоблина. Одеваясь возле шкафа, я видел из-за  спины
Макса,  что  он  пользуется  древним,  как его сюжеты, текстовым процессором
MultiEdit 6.0. Он бы страшно удивился, если бы я ему сейчас об этом сказал.
    Я  проверила  содержимое  собранного  Максом  дорожного кофра. Повезло с
мужем, даже  прокладки не  забыл. Документы  тоже все  на месте  - это он со
мной кокетничал, когда будил. Пора.
    Поцеловала Макса в лысеющую  макушку, нарочно навалившись грудью  ему на
плечо. Вес, кстати, приличный, есть чем гордиться. Он что-то пробормотал  и,
протянув  не  глядя   руку,  наугад  похлопал   меня  по  попке.   На   этом
душераздирающая сцена прощания завершилась,  и я, подхватив нетяжелый  кофр,
покинула  наше  однокомнатное  мытищинское  жилье.  Входную  дверь   заперла
снаружи своим ключом  - в таком  состоянии муж не  заметит, как из  квартиры
вынесут всю мебель.
    "Ока" быстро катилась к институту. Я вела машину, не глядя по  сторонам.
Глядеть  -  себе  дороже.  Вокруг  на  дороге  одни козлы. Стоит встретиться
взглядом  -  не  отвяжешься.  Каждый  импотент,  сев за руль, чувствует себя
терминатором.  Кончателем,  по-нашему.  А  они  еще  удивляются,  почему мы,
женщины, так  плохо водим  машины. Как  же тут  хорошо водить, если смотришь
строго вперед, вправо-влево ни-ни.
    От  Мытищ  до  Королева  -  рукой  подать.  Через  двадцать  минут я уже
въезжала через  генеральские ворота  на территорию  института. Охранник,  не
глядя  в  протянутый  через  окно  пропуск,  коряво приставил руку к голове,
пародируя Сигала из финала "Захвата-1".  Я почти прочитала его мысли:  "Ага,
президентская б... приехала. Значит,  шеф сегодня в командировку  отбывает".
Я улыбнулась в ответ. Славный парень.
    В  приемной  царила  предотъездная  суета.  Эллочка  раздавала   билеты,
конвертики с  представительскими и  еще какие-то  бумажки членам  делегации.
Одновременно  она  разговаривала  по   двум  телефонам,  принимала  факс   и
распечатывала  на  чавкающем  лазернике  дополнительные  экземпляры  памятки
отъезжающим. Отъезжающие, исключительно мужики, дисциплинированно  толпились
в очереди,  подходили по  одному, одинаково  заглядывали Эллочке  за пазуху,
когда  она   наклонялась,  тыкая   в  ведомость   наманикюренным  пальчиком,
расписывались  и  отваливали,  удовлетворенно  ощупывая  конверт  и отпуская
тупые  остроты  насчет  пришедшего  наконец-то  коммунизма  и желания почаще
посещать приемную.  Завидев меня,  Эллочка, не  прерывая ни  одного из своих
дел, закатила глазки,  коротким "ф-ф" вздула  челку, пожала плечиком,  и без
того прижимавшим  трубку к  уху, и  незаметно для  членов делегации  указала
пальчиком сначала  на свой  стол, а  затем на  дверь соболевского  кабинета.
"Дурдом!" -  перевела я  ее пантомиму.  - "Возьми  в моем  столе свою долю и
топай к шефу. У него там Катька."
    Моя доля оказалась куда толще, чем у членов. Загородив тазом ящик  стола
от их нескромных  взглядов, я переложила  конверт в сумочку  и направилась в
кабинет.  Навстречу  вылетел  красный,  как  рак,  референт  Семен, мой юный
тайный  воздыхатель.  Увидев  меня,  он  еще  больше  покраснел, пробормотал
"привет", рассыпал по полу  какие-то листочки, собрал их  дрожащими пальцами
и позорно  скрылся за  дверью секретариата.  А Соболев,  похоже, находится в
боевом настроении, - решила я.
    Догадка  подтвердилась,  как  только  я  преодолела  внутреннюю   дверь.
Соболев возвышался  за своим  имперским столом  и орал  в телефонную трубку,
нависая  мощной  фигурой  над   вжавшейся  в  совещательные  кресла   кучкой
лысоголовых  очкариков  -  квинтэссенцией  институтского   административного
интеллекта. Завод  срывал срок,  банк задержал  платеж, американцы  выкатили
претензию,   на   полигоне   авария   на   топливных  коммуникациях,  тезисы
выступления  ни  к  черту  не  годятся,  Семенчук  до сих пор не вернулся из
Красноярска. Продолжая орать, Соболев махнул рукой по направлению от меня  к
окну. Действительно, дурдом - жестами все объясняются.
    У окна, в  окружении бесчисленного количества  разнокалиберных фаллосов,
выточенных  на  токарном  станке,  вырезанных  из  пенопласта,  склеенных из
папье-маше, инкрустированных  цветным оргстеклом  и изготовленных  с помощью
еще черт  знает каких,  в том  числе и  самых секретных,  технологий, стояла
Катерина.  При  более  тщательном  рассмотрении  фаллосы  оказались макетами
ракет, скопившимися  здесь за  полвека существования  института. Катерина  с
интересом  наблюдала,  как  внизу,  на  тесном  пятачке институтского двора,
пытается  развернуться  здоровенный  мерседесовский  автобус,  вызванный для
перевозки  делегации  в  аэропорт.  Услышав  короткий  перебой в соболевском
вопле, Катька обернулась, улыбнулась и поманила меня к себе.
    Мы  приложились  щечками,  при  этом  моя  грудь уперлась в ее, такую же
роскошную.  Через  две  блузки  и   два  комплекта  белья  я   почувствовала
податливую плотность  горячего женского  тела, окунулась  в ауру  аромата ее
духов.  Сладкая  тяжесть  стекла  куда-то  в  низ  живота, захотелось сильно
прижаться к  этому мягкому  теплому существу,  и -  о, чудо!  - я неожиданно
ощутила ответное движение в свою сторону.
    Но это продолжалось доли секунды. Я так и не понял, кто из двух  живущих
во мне  людей оказался  виновником короткого  порыва страсти  к жене  своего
любовника.  Сильно  подозреваю,  что  все-таки  женщина.  По крайней мере, у
мужчины напрочь отсутствовали все железы, которые в подобных случаях  должны
выбрасывать в кровь соответствующий набор  гормонов. А без гормонов -  какая
же страсть.
    Мы  нехотя  отстранились.  В  темных  катькиных глазах я успела заметить
быстро прячущуюся бесовскую искорку - наверное, отражение моей  собственной.
Соболев продолжал  орать, даже  не переводя  дыхания. Я  думаю, у  него, для
обеспечения   эффективности   управления   трудовым   коллективом,   природа
предусмотрела  специальный  орган,  который   во  время  крика   вырабатывал
кислород прямо внутри организма.
    - И  чего  надрывается!  -  сказала  Катька  спокойным голосом. -  Можно
подумать, завод первый раз сроки  срывает. Семенчуку он сам командировку  до
послезавтра подписывал. А на полигоне аварии - по две в неделю.
    Катька в курсе  всех институтских проблем.  Мы раньше встречались  с ней
всего пару раз, на каких-то презентациях, но  я знала про нее все, да и  она
про меня,  похоже, тоже.  Наверное, это  дико, но  я только  что поняла, что
испытываю к  ней какие-то  чувства, то  ли родственные,  то ли  еще какие. В
любом случае эти  чувства оказались приятны.  Их, мне кажется,  не случилось
бы, если бы они не были взаимными.
    Вокруг автобуса собралась толпа добровольных помощников из числа  членов
делегации, ожидающих погрузки.  Все беззвучно размахивали  руками, открывали
рты  и  тыкали  пальцами   в  разных  направлениях.  Водитель,   молоденький
парнишка, ворочал рулем  и так же  беззвучно матерился. Наконец  ему удалось
впихнуть корму  автобуса между  двумя припаркованными  лимузинами, благодаря
чему машина оказалась направленной носом в сторону ворот. Члены еще  немного
помахали  руками  и  полезли  внутрь,  занимать  места возле окон на теневой
стороне.  Через  дымчатые  стекла  виделось,  как  они  долго выясняют между
собой, с какой  стороны ожидается солнце  в движении, потом  раскладывают на
облюбованных сиденьях газетки и  сумочки-визитки, потом лезут мимо  таких же
бедолаг к выходу - загружать чемоданы в багажный отсек.
    - Все!  - проорал  в этот  момент Соболев.  Наступила закладывающая  уши
тишина.  Заинструктированные  лысоголовые  панически  бросились  к  двери  в
приемную. Один  только главный  бухгалтер, самый  лысый и  очкастый из всех,
что-то  лепеча,  дергал  непослушную  молнию  своей  папки.  "Это не срочно!
Приеду  -  разберусь!"  -  стало  ему  ответом,  и  вложенная  в  эти  слова
руководящая энергия выдула его вслед остальным.
    Я  знала  Соболева,  как   облупленного.  Поэтому  произошедшая  с   ним
одновременно  с  хлопком  двери  перемена  не  оказалась  для  меня  никакой
неожиданностью.  Только  что  наливавшийся   багровой  кровью  босс   сладко
потянулся,  вышел  из-за  стола,  сделал  пару  слоновьих  пируэтов  посреди
огромного кабинета  и подлетел  к нам.  При приближении  его обширной фигуры
фаллосы  в  испуге  задрожали  в  своих  решетчатых стойках и плексигласовых
ящиках.
    - Ну  что,  девки,  прокатимся  в  Лондон?  - возопил он,  облапив нас с
Катериной и  прижимая обеих  к своему  чреву. Его  пятерни, припечатанные  к
нашим обтянутым  юбками задницам,  наверное, хорошо  смотрелись снизу, через
дымчатые стекла автобуса и витринные, от пола, окна кабинета.
    - Милый, держи себя в руках,  - сказала Катерина, имеющая больше прав  и
обязанностей, чем я. Эти слова  вряд ли произвели бы благотворное  действие,
но она подкрепила их коротким тычком круглой коленкой в толстое  соболевское
бедро.  "Ох!"  -  сказал  президент   и  оторвался  от  нас  на   пристойное
расстояние.
    "Так вот оно  что!" - обрадовался  я. - "Значит,  Катька тоже едет.  Ну,
тогда проще. Не придется валяться с этим кабаном в постели."
    Автобус внизу  поплыл к  воротам. Вслед  за автобусом  вырулила из  ряда
машин и встала напротив лестницы президентская "Вольво". Пора и нам.
    Покидая приемную, Соболев, уже от двери, бросил Элке связку ключей:
    - Элла, в комнату отдыха кого попало не води. Только проверенных.
    Элка фыркнула, но ключи поймала.
    ...Лондон  встретил  лондонской  погодой.  Из  Хитроу  ехали на шикарном
двухэтажном  заказном  экспрессе.  Демократ  Соболев  любил время от времени
побывать  в  народе.  Народ,  в  большинстве  впервые  попавший  за границу,
пялился  с  высоты  второго  этажа  на  мокрые предместья и по очереди бегал
знакомиться  с  автобусным  туалетом.  Несмотря  на  усилия  кондиционера, в
салоне висел стойкий аромат  употребленных в полете напитков.  Соболев сидел
впереди,  один  на  двух  креслах,  и  через  проход  обсуждал  с   Алексеем
Васильевичем,  своим  первым  замом,   тактику  борьбы  с  американцами   на
предстоящих переговорах. Задача проста, как докторская колбаса -  выколотить
из  партнеров  как  можно  больше  баксов на производство установочной серии
нового  носителя,  первый  летный  экземпляр  которого  уже  стоял в МИКе на
Байконуре. Именно это,  а вовсе не  конференция, на которую  ехали остальные
члены, занимало сейчас президента.
    Мы с  Катей облюбовали  пару кресел  позади Соболева.  Я чувствовала  ее
теплое  бедро,  плотно  прижатое  к  моему.  Кажется, мы говорили о том, как
непривычны  для  нас,   заядлых  московских  автомобилисток,   левостороннее
движение, отсутствие колдобин,  простота правил, обилие  дорожных указателей
и  удобство  многоуровневых  развязок.  Прикрытая  дамской сумочкой, на моей
коленке  покоилась  тонкая  катина  ладонь  -  та самая, которой я час назад
бешено отдалась в тесном самолетном туалете.
    Между  тем  я  потихоньку  приходил  в  себя.  Это  оказалось не просто.
Сначала шок, вызванный новизной  ощущений женского тела, управляемого  чужой
мне женской личностью, затем  бурный, опять же женский,  роман. Обрушившаяся
с утра на мою похмельную  душу лавина чувств не давала  возможности спокойно
оценить  ситуацию  и  заняться  исполнением