я на
ходу и послушная.
   Она шла плавно, и только по силе встречного ветра чувствовалась
огромная быстрота.
   Там вдали, на северо-востоке, куда они неслись, показалась точка.
   "Остров! Или это группа островов, о которых говорил Платов..."
   Гущин уже почти видел, как через несколько минут они пристанут к тому
берегу, и там...
   - Юра! - крикнул он так громко, что Цветков услышал и оглянулся.
   Он показал Цветкову рукой вперед. Тот всмотрелся, потом стал делать
знаки:
   поверни, мол, обратно.
   С удивлением взглянул на него Гущин: зачем же поворачивать, если остров
уже на виду?
   Он вгляделся: остров ли это? Похоже и на тучку вблизи горизонта. А
впрочем, трудно разобрать... Надо подойти ближе...
   Но почему Цветков не успокаивается? Он делает резкие сердитые движения
- это даже не похоже на него. Почему он злится?
   Напрягая голос, перекрывая шум мотора, Юрий кричит:
   - Туча! Туча!
   Ну да, теперь Гущин и сам видит, что это, может быть, и не остров, а
тучка.
   Впрочем, неизвестно. Надо бы еще приблизиться хоть немного. И потом,
если и тучка, то небольшая. Что же Юра нервничает?
   А Цветков уже поднялся со скамейки и хочет пробираться к нему.
   - Да не надо! Поворачиваю...
   Он делает поворот широким плавным полукругом, не уменьшая скорости.
   Вдруг ветер с силой бросил им брызги в лицо.
   Это ветер от движения, но ведь до сих пор он был спокойнее...
   Лодка уже шла обратно.
   - Погляди, Лева! - крикнул Цветков.
   Гущин обернулся назад и увидел, что облако сильно выросло. Вот-вот око
закроет солнце.
   Он озабоченно посмотрел на компас. Ему было неясно, куда брать
направление:
   ведь от курса на северо-восток он уклонился... Ну, ничего, если они и
пройдут мимо дрифтера, - его далеко видно, можно будет опять повернуть.
   Только бы и вправду не испортилась погода... Да и это облако, как оно
быстро ширится...
   Вдруг резкий порыв ветра ударил в катер. Он ударил, как камень,
пущенный из пращи, и трудно было понять, с какой стороны он налетел. Но
Гущин недаром был одним из лучших рулевых Московского водномоторного
клуба. Он твердо держал направление.
   Но сейчас же налетел второй порыв. И третий и четвертый. И все они с
размаху били в крошечный катер, эту пылинку, затерянную в необозримом
море. Туча закрыла солнце, потом все небо. Уже нет ни клочка голубизны. И
нет ровной водной глади. Она вся измялась волнами - еще невысокими, но уже
с белыми гребешками. Ветер гудел. Начался шторм.
   Внезапно посыпались крупные хлопья. Снег с силой летел в лицо, залеплял
глаза. Его несло огромными слипшимися комьями. И сразу стало холодно.
   Гущин резко сбавил ход. Волны быстро увеличивались, и когда катер
перескакивал с одной волны на другую, они сильно ударяли в него. Эти удары
могли бы разбить судно, но в умелых руках Гущина катер делал такие ловкие
маневры, за которые его похвалил бы любой инструктор водного клуба.
   Наступила темнота, насыщенная воем, ревом, водяными горами, белыми
гребнями, хлопьями тяжелого, мокрого снега, бьющего в лицо и засыпающего
лодку. Видно было на несколько метров впереди, и то смутно. И Гущин понял,
что при такой видимости он не заметит дрифтера, даже если пройдет совсем
рядом с ним. А яростный ветер бросает суденышко в разные стороны. Теперь
только держать его, чтоб не разбилось, не перевернулось, - где уж тут
направлять его по курсу!
   Гущин держал руль, и руки его коченели от напряжения и холода.
   Темнота и сокрушающие удары волн и ветра... Оглушительный рев, вой и
грохот, словно живые чудовища моря сбежались со всех концов, чтобы
поглотить это ничтожное суденышко.
   Вода хлещет через борта. Снег засыпает лодку, белеют скамьи, дно, борта.
   Чудес не бывает. Но если случится чудо и лодку не перевернет, если она
не затонет от тяжести воды и снега, сколько времени смогут они носиться по
такой стуже легко одетые? Холодный ветер обжигает лица, хватает за уши.
   И если они не замерзнут - у них нет ни крошки пищи, ни капли пресной
воды.
   Цветков едва различал Гущина. Но ему ясно было, что товарищ борется из
последних сил. Юрий нашарил под скамьей большой черпак и стал вычерпывать
из лодки воду и тяжелый, мокрый снег. Руки замерзли и устали, болели
мышцы. Он менял руки, стараясь работать равномерно.
   Ветер поминутно сбивал катер с направления. И куда держать? Только
наперерез волнам. Хватит ли горючего?
   Да, пожалуй, оно еще останется после того, как...
   Гущин продолжал править катером и удивлялся, откуда берутся у него силы.
   Сколько раз приходилось ему читать и слышать, что в предсмертные минуты
прожитая жизнь вспыхивает в памяти яркими картинами! Но не прошлое, а
будущее мелькало перед ним - то будущее, которое погибло: жизнь, работа,
может быть подвиги; неведомые страны, которых он не увидит, - пальмы и
ласковые моря тропиков; города будущего - в густой зелени, цветах,
кружевном камне и сверкающем стекле; арктический город Миронова,
ослепительно сияющий среди полярной ночи; друзья и близкие... Лена... Ее
такое милое и такое обыкновенное лицо с немного вздернутым носом,
короткими светлыми бровями, ее улыбка...
   И среди этих образов в снежной мгле он уже смутно различает Цветкова,
который согнулся и ритмично и беспрестанно двигает рукой.
   "О чем думает Юра? Что он чувствует? Это я, я привел его к гибели! Я
затеял эту прогулку. Я вообразил, что найду остров... Если б я вовремя
повернул..."
   И он сжимает руки, он крепко держит руль. Бешеные водяные холмы мчат
лодку на своих хребтах - куда?
   "Бедный Лева! - думает Цветков. - У него, верно, руки окоченели. И
сколько в человеке силы, если он может так долго держать руль наперекор
всей неисчерпаемой силе океана!"
   Но сменить друга он не может: за те мгновения, пока он проберется к
нему, океан обрушит в лодку новые водопады. Каждый из них может стать
последним.
   Да и все равно: работа по вычерпыванию не легче, ее нельзя прекратить
ни на секунду.
   И поразительно, что он сам может работать не переставая, как неутомимая
машина.
   Гул урагана страшен - такой мощный и непрерывный, что, кажется,
способен заглушить все звуки в мире. Но нет, слышны голоса! Откуда они?
Они похожи на голоса чудовищных зверей или каких-то несуществующих людей -
разве у людей бывают металлические глотки? Или все это обман, игра
измученного слуха и изнуренного воображения?
   Словно чья-то злая воля хочет уничтожить их и играет с ними, прежде чем
убить. И еще какой-то странный голос...
   Это голос сирены!
   Дрифтер близко! Он сигналит. Вот он, в этом направлении!
   Изо всей силы борясь с ветром, чтобы править на звук сирены, Гущин
вглядывается в равномерно двигающуюся расплывчатую фигуру Цветкова. Слышит
ли он? Понял ли?
   Гущин кричит:
   - Юра! Сирена! Дрифтер!
   И еще громче, срывая голос, до боли в горле, стараясь пересилить все
ураганные звуки, он кричит что-то нечленораздельное, чтобы услышали на
судне.
   Надо править туда. Но куда? Звук сирены, кажется, слышен с другой
стороны.
   Нет... Он доносится разом со всех сторон. Он слит с голосами шторма и
почти неотличим от них.
   А может быть, это просто один из голосов урагана?
   Гущин напрягает слух.
   Гудят и ревут вода и воздух, воют по-волчьи, вопят человеческими
голосами, в них гул, и рокот, и звук сирены - звуки множества сирен с
разных сторон...
   Руки совсем закоченели. Он дышит на них, но дыхание не греет. Он машет
руками, сгибает и разгибает пальцы, но двигать ими трудно, страшно трудно!
И все же он держит руль. "Если я уж ничего не сделаю, если нам придется
умереть, пусть Юра не знает, что сирена только почудилась... Может быть,
он не понял этого? И умереть легче с надеждой..."
   Он не знает, что думает в этот момент Юрий. Но поражается, как может
Юрий работать. Кажется, перешли уже все пределы выносливости...
   "Словно ему адреналин впрыснули! Или воля к жизни, ответственность за
жизнь друга сильнее всяких впрыскиваний и сами повышают отделение
адреналина в организме, если нужно? Конечно, так. Он ведь говорил:
отделение адреналина увеличивается в моменты боя, опасности, состязаний..."
   А лодку несет - она взлетает на головокружительную высоту и падает и
бездну.
   Гущин сидит, как на гигантских качелях. Вверх-вниз. Еще. Напротив
мелькает, поднимаясь и опускаясь, фигура Цветкова...
   Пустота, полная тьма, тишина. Потом опять явь. Гул, рев, тьма, взлет и
падение. И руки все-таки держат руль, правят машинально.
   И опять провал.
   Вот уже не так страшно ревет ураган. Мягче, плавнее качают качели.
   Становится теплее. Да, ласковая теплота... Неодолимый сон... И качка не
мешает. И зачем бороться со сном?
   И вот полное небытие...
 
 

                                   Глава 5 

 
   В неизвестном месте 
 
   Гущин застонал от боли.
   Он лежал с закрытыми глазами и прислушивался, где болит. Но это нелегко
было определить. Нестерпимо саднило все тело. Кажется, сильнее всего
болели спина, руки и ноги.
   Он осторожно дышал. Когда лежишь совсем неподвижно, сдерживая дыхание,
не открывая глаз, как будто боль легче.
   Но как спокойно! Лодку уже не качает. Неужели кончился шторм?
   Полная тишина. И как тепло!
   Он чуть-чуть приоткрыл глава. Дрожащая радужная сетка ресниц мешает
смотреть. Неужели он увидит опять синеву моря и блеск солнца?
   Нет. Вообще нельзя сразу понять, что он видит.
   Дневной свет. Комната. Обыкновенное прямоугольное окно, нисколько не
похожее на иллюминатор. Грубо сколоченный деревянный стол... Стулья...
Нет, табуретки.
   ...Так, значит, их все-таки спасли... Надо сейчас же связаться с
редакцией!
   Он широко раскрывает глаза. Оштукатуренные, не очень светлые стены.
Разве на судах бывают такие?
   Он слегка поворачивается. И вскрикивает от пронизывающей боли.
   Открывается дверь. Входит капитан Платов и говорит:
   - Ну, очнулись? Очень больно?
   - Да, - со стоном отвечает Гущин и видит, что это вовсе не Платов. Это
даже ничем, кроме роста, не похожий на него человек.
   С виду он пожилой, сухой и крепкий, синие глаза неподвижны, а голос
напряжен, негибок, как у научившегося говорить глухонемого. Одет он в
черный, наглухо застегнутый сюртук.
   Человек подходит к Гущину улыбаясь, но улыбка у него какая-то
неподвижная.
   - Где мой товарищ? - тревожно спрашивает Гущин.
   - Недалеко, - отвечает вошедший, - в соседней комнате. Он отделался
легче, чем вы. Вы когда-нибудь выигрывали крупно в лотерею?
   - При чем здесь лотерея? - удивляется Гущин.
   - При том, что вам невероятно повезло, - говорит незнакомец. - Вы
выиграли жизнь, тогда как был один шанс из миллиона.
   У него заметный иностранный акцент, но говорит он по-русски довольно
правильно.
   - У меня сильные боли, - пожаловался Гущин.
   - Пустяки, - отвечает собеседник. - У вас только все тело покрыто
ссадинами, ушибами. Но ни вывиха, ни перелома, никакого серьезного
повреждения, Я сделал вам перевязку. Вот примите-ка вторую порцию
лекарства - это будет и последняя.
   Он берет со стола склянку и наливает из нее в столовую ложку бесцветную
жидкость. Гущин проглатывает безвкусное лекарство. При этом ему приходится
высоко поднять голову - опять очень больно, он с трудом подавляет стон.
   - Вы судовой врач? - догадывается Гущин.
   - Почему судовой? - удивляется собеседник. - Я никогда с судами дела не
имел.
   - Как не имели? Ведь вы и сейчас на судне?
   - На каком судне? - изумляется собеседник. - Я говорю: с судами дел не
имел, где судятся.
   - Да не судебный, а судовой!.. О, как больно!
   - Потерпите, скоро пройдет.
   - А где Миронов? И куда мы идем?
   - Никуда не идем. Вы лежите...
   Превозмогая боль, Гущин сел на койке.
   - ...теперь вы сидите, а я стою. И никакого Миронова здесь нет. Вашего
товарища зовут Юрий Михайлович Цветков.
   - Совершенно верно! Он жив?
   - Вполне. Здоровье удовлетворительное. Даже лучше вашего.
   - Я могу его видеть?
   - Обязательно. Сейчас будем обедать. Вы ведь еще ничего не ели.
   - О да!
   Несмотря на боль, Гущин почувствовал сильный голод.
   - Но мы не на дрифтере? - осторожно спросил он, уже догадываясь, что
тут что-то не так.
   - На каком дрифтере? Вы у меня в доме.
   - В доме?
   Гущин огляделся. Как же он раньше не сообразил! Действительно, ничего
похожего на судно.
   ...Гудел и бесновался шторм, была морозная мгла, бешеные валы, смерть
летела в лицо. Потом - провал, пустота. И пробуждение здесь... Но где же?
   Хозяин как-то странно улыбнулся и пристально посмотрел на него
неподвижными глазами.
   - Вы мой гость, - ровным голосом произнес он, - а я еще не слышал от
вас вашего имени.
   Гущин смутился.
   - Ничего, - сказал хозяин, - я уже знаю от Юрия Михайловича, что вас
зовут Лев Петрович Гущин. А меня... Пойдемте обедать! - перебил он себя,
открывая дверь в соседнюю комнату.
   Боль как будто и вправду стала легче. Во всяком случае, Гущин забыл о
ней, когда увидел Цветкова, живого и невредимого, если не считать большого
сизого подтека под заплывшим левым глазом и крупной шишки с той же
стороны. Минуту они смотрели один на другого, потом бросились друг другу в
объятия. Может ли быть большая радость, чем увидеть живым друга, с кем уже
простился навсегда?! Резкое движение вызвало сильную боль, но Гущин не
обращал на нее внимания и смотрел, смотрел на Цветкова, в его светлые
внимательные и ласковые глаза.
   Руки Цветкова, покрытые веснушками и рыжеватыми волосками, были в
нескольких местах перевязаны, рукава были высоко засучены.
   - Тебе очень больно, Юра?
   - Нет, не очень. Тебе, как видно, хуже.
   Цветков сочувственно смотрел на резко похудевшее, заострившееся лицо
товарища, его померкшие глаза.
   - Нет, как будто начинает проходить.
   Хозяин смотрел на них неподвижным взглядом и улыбался.
   - Ну, сядем, - сказал он. - Сейчас нам подадут обед... А пока вам,
видно, не терпится узнать, где вы.
   Цветков и Гущин напряженно вглядывались в лицо хозяина.
   Где же они, в самом деле?
   Комната не больше десяти квадратных метров. Деревянная кровать,
аккуратно застланная, небольшой круглый столик, за которым они не очень
просторно поместились втроем; видимо, самодельный, некрашеный шкаф. Стол
накрыт чистой, но вылинявшей светлой клеенкой. На стене - выцветший от
времени портрет. Это женщина, пожилая, но моложавая, с добрым и в то же
время энергичным лицом, с густыми, в разлет бровями.
   - Вы находитесь на острове, - сказал хозяин.
   - На каком? - удивился Гущин.
   - Как мы здесь очутились? - спросил Цветков.
   - Очутились вы здесь очень просто и вместе с тем весьма необыкновенно:
вас выбросило на берег волной вместе с вашим катером. От него остались
только щепки.
   - Но что же это за остров? Где он находится? Как называется? -
расспрашивал Гущин.
   - Где он, это я вам как-нибудь покажу на карте, - ответил хозяин, -
хотя он на ней и не обозначен. И названия он до сих пор никакого не имеет.
   - Вот так приключение, Юра! - воскликнул Гущин. - Попали на никому
неизвестный остров!
   - Никому не известный, кроме нашего любезного хозяина и, очевидно,
спасителя, имени которого мы пока не знаем, - добавил Цветков.
   Но хозяин не торопился отвечать на дипломатический полувопрос. К тому
же в этот момент постучали в дверь. Вошла низенькая женщина с лицом
монгольского типа. Она поздоровалась с гостями и молча, осторожно ступая
на коротких, словно подпиленных ногах, подошла к столу. В руках у нее был
железный поднос, а на нем - помятые алюминиевые тарелки. Женщина поставила
перед каждым тарелку с рыбой и положила вилки - старые, немного погнутые.
   Гости поблагодарили кивками. Хозяин произнес несколько непонятных слов,
и женщина вышла, тихо притворив за собой дверь.
   - Ну, прошу кушать без стеснения, - сказал хозяин, принимаясь за еду.
   Голодные гости тут же последовали его примеру.
   На каждой тарелке лежал сбоку маленький ломтик хлеба.
   - Хлеба у нас мало, - сказал хозяин, - извините, а вот рыбы сколько
угодно.
   "Итак, он здесь не один, - подумал про себя Цветков. - Да кто же он,
наконец?"
   Слова хозяина о том, что хлеба на острове мало, смутили Гущина. Но есть
хотелось сильно, и он отложил свои сомнения до другого раза. Очевидно,
Цветкову тоже стало неловко.
   Не совсем искренним движением он, не прекращая еды, немного отодвинул
от себя тарелку. Хозяин это заметил.
   - Да вы не стесняйтесь, - сказал он. - Проголодались вы, конечно,
сильно, а пищи у нас вполне достаточно. Вот потом посмотрите мое хозяйство
и убедитесь. Если захотите, и сами примете в нем участие.
   Гущин вспыхнул. "Что, ему кажется - мы тут жить останемся?" - подумал
он, но промолчал.
   Хозяин, не вставая с места, выдвинул ящик стола, вынул из него
стеклянную трубочку, заткнутую пробкой, и высыпал на стол шесть маленьких
пилюль.
   - Комбинация витаминов, - пояснил он. - Фруктов у нас почти нет, овощей
не так уж много, - это очень хороший набор. Я в течение десяти лет
испытываю его на себе, своих сотрудниках и детях. Суточная порция - две
штуки.
   - Десять лет! - воскликнул Гущин. - Да в чем же тут, наконец, дело?
   Женщина вошла снова. На этот раз в тарелках аппетитно дымилось вареное
мясо, тут же лежал гарнир: алые помидоры и мелко нарезанный зеленый лук.
   "Неплохо, - подумал Гущин. - Какой-то необитаемый остров в Арктике, а
подают говядину и свежие овощи".
   - Нравится мясо? - спросил хозяин.
   - Очень! - ответил Цветков. - Но это, кажется, не говядина...
   - Вы правы, - подтвердил хозяин, - это мясо белого медведя.
   Короткий северный день уходил, сгустились сумерки. Хозяин встал и
подошел к двери. Щелкнул выключатель, вспыхнула под потолком яркая
лампочка.
   - А я думал, вы здесь освещаетесь какими-нибудь коптилками из ворвани!
- воскликнул Гущин. - Откуда вы получаете энергию?
   - Вот что, - сказал хозяин, - это утомительно для вас будет, если я вам
буду рассказывать. Сегодня еще отдохните, а завтра сделаем экскурсию по
острову, я вам покажу все хозяйство. Так и начнете свое знакомство с новым
местожительством.
   - Но мы не собираемся оставаться здесь надолго, - вежливо сказал
Цветков. - Мы вам бесконечно благодарны за гостеприимство, не говоря уже о
том, что, по-видимому, обязаны вам жизнью, - и все же нам нужно
возвращаться.
   - Или продолжать путешествие, - добавил Гущин.
   - Куда возвращаться? Какое путешествие? - спросил хозяин.
   - Какое путешествие - этого в двух словах не объяснишь, - сказал
Цветков, - а возвращаться домой, в Москву.
   - Зачем? - спросил хозяин, и в голосе его прозвучала недружелюбная
нотка.
   Гости опешили.
   - То есть, как "зачем"? - воскликнул Гущин. - Зачем люди стремятся на
родину?
   - Разная бывает родина! - резко сказал хозяин.
   Лицо его стало жестким и словно покрылось тенью. Он махнул рукой и, не
сказав больше ни слова, вышел из комнаты.
 
 
 

                                   Глава 6 

 
   Она, она!
 
 
   Гущин и Цветков, ошеломленные, безмолвно смотрели друг на друга.
   - Ну, Юрка, кажется, влипли, - сказал Гущин.
   - Похоже, - согласился Цветков.
   - К сумасшедшему попали.
   - Тише! - Цветков подошел к двери, послушал. - Во всяком случае, -
понизив голос, сказал он, - если и сумасшедший, то очень практичный.
Смотри, как он устроился. Дом, прислуга, хорошая пища, даже электричество.
   - Но что ж это за остров? - нетерпеливо сказал Гущин. - И как попасть
на Большую землю?
   - Наверно, завтра узнаем, - успокоил Цветков.
   - А если он не захочет отпустить нас? Что тогда делать? - тревожился
Гущин.
   - Надо бежать!
   - На чем бежать? На щепках, что остались от нашего катера? И в какую
сторону?
   Гущин взглянул на свою левую руку. Часов не было. Очевидно, они
разбились при аварии, а ремешок снял хозяин, когда делал перевязку.
   На руке Цветкова тоже не было часов. Наверно, их постигла та же участь.
   - Да... - сказал Цветков, - неизвестно, ни который час, ни даже какое
число и месяц - кто знает,