овали ветряк у самой бухты?
   - Совершенно верно. Там мы прожили первую зиму. Мы думали, что
поселиться у самого моря будет удобнее, но не учли, что пресная вода,
необходимая нам и нашим животным, была очень далеко, а отправляться за ней
нам приходилось гораздо чаще, чем в море. И в первое же лето мы перенесли
сюда дома и ветряк, а следующей зимой соорудили ледяную постройку.
   - Какую же? - спросил Гущин.
   - Вы в ней были, - ответил Таусен.
   - Это куда утку отнесли?
   - Совершенно верно.
   - Да неужто! Я и не заметил, что она ледяная.
   - Здесь леса нет, - объяснил Таусен, - а нам трудно было даже привезти
достаточно дерева для мебели.
   - Это неплохо придумано, - сказал Цветков. - У нас в Москве и в других
городах есть ледяные склады для продуктов, и они стоят по нескольку лет.
   - Помещение, в котором вы были, - продолжал Таусен, - лишь часть
ледяной постройки. В нем я держу подопытных птиц. В других помещениях -
моя лаборатория и склады. Все они, по мере надобности, отапливаются такими
же электрическими печами, как и жилые дома. Нужна, конечно, хорошая
изоляция.
   Как видите, я неплохо справился и со строительными задачами. Правда, я
предварительно взял с Большой земли литературу по этому вопросу.
   - Ну, а судно? - спросил, явно волнуясь, Гущин. - Что же все-таки с
ним? Я жду, когда вы скажете, что с ним сталось. Вы на нем прибыли, вы его
не уничтожили - куда же оно девалось?
   - Стоит в бухте, - спокойно ответил Таусен.
   Гущин вскочил, глаза его заблестели.
   - Чего же мы ждем? - вскричал он. - Скорее туда!
   - Незачем, - сказал Таусен. - От него остались одни обломки. Его и бури
трепали и волны. Мы о нем не заботились. Я решил, что оно нам никогда не
понадобится. Так что, как видите, вернуться на Большую землю не на чем.
   - Нет, нет, мы вернемся! - горячо и убежденно сказал Гущин.
   - Я тоже в этом не сомневаюсь, - спокойно подтвердил Цветков.
   Наступило молчание.
   Таусен задумался.
   Да, советские люди - люди незнакомого ему, иного склада...
   Он подумал о том, что, наверно, когда немцы заняли огромную часть
русской земли и уже подходили к Москве, русские были так же убеждены в
своей победе.
   Одни из них, вероятно, говорили об этом пылко, как Гущин, другие -
спокойно, как Цветков, в зависимости от темперамента.
   Но ни у кого не было и малейшего сомнения. Иначе разве они могли бы
победить?
 
 
 

                                   Глава 11 

 
   Гости продолжают знакомиться с островом 
 
   Поздно разошлись собеседники. На более южных широтах уже было недалеко
до рассвета, а на острове еще дарила глубокая ночь. Таусен, пожелав гостям
спокойной ночи, удалился в свою комнату. Он уходил задумчивый и, очевидно,
глубоко потрясенный. Всю ночь он просидел у себя за рабочим столом,
охватив руками седую голову.
   Долго не могли уснуть и гости. Необычайная судьба ученого взволновала
их. Не меньше тревожила и собственная.
   Впрочем, они теперь неожиданными обстоятельствами связаны с судьбой
Таусена.
   Они лежали молча, и каждый думал, что друг его уснул. Оба они не
сомневались, что вернутся на Большую землю.
   Но когда? Что надо делать?
   Это было пока для обоих неясно.
   Цветков перебирал все возможности и видел, что сейчас ни одна из них не
реальна. Значит, нужно пока основательно ознакомиться с островом, с его
поселением. Нужно завоевать доверие Таусена и саамов, а там видно будет.
   Гущин строил другие планы: они с помощью Таусена и саамов ремонтируют
судно.
   "Ну, хорошо, пусть оно основательно разрушено, но ведь воля и труд
могут все преодолеть!"
   И вот уже они мчатся по морской синеве - туда, где их, наверно, считают
погибшими.
   Оба уснули поздно, только под утро.
   А утром их разбудил бодрый голос Таусена:
   - Пора, пора, молодые люди! Я без вас не хочу завтракать!
   И вправду было уже поздно - заспались.
   На завтрак подали сваренные всмятку очень крупные яйца.
   - Это утиные или гусиные? - спросил Гущин.
   - Такие яйца, - ответил Таусен, - вы могли бы взять как редчайший
экспонат для любого биологического музея. Конечно, если сбудется ваша
надежда и вы вернетесь на Большую землю.
   - Наша надежда нас не обманет, - сказал Гущин. - Меня больше волнует
вопрос:
   согласитесь ли вы вместе с нами отправиться в Советский Союз?
   - Ну... может быть... - с трудом произнес Таусен. - Судьба нас
связала...
   - Не "может быть"! - настаивал Гущин. - Уверяю вас, вы уже не тот
Таусен, что были вчера.
   - Но у меня нет этой надежды, - уклончиво сказал Таусен. И, словно
пытаясь избежать глубоко волнующей его темы, заговорил о другом: - Вы
спрашивали о яйцах. Они вовсе не гусиные и не утиные.
   - А какие же? - спросил Цветков.
   - Есть такая птица - Plautus impennis, или исполинская гагарка. Это ее
яйца.
   - Да ведь она давно вымерла! - возразил Цветков. - А это была отличная
птица, величиной с гуся, только почти совсем без крыльев.
   - Вы ошибаетесь: здесь на острове этих птиц много, - сказал Таусен. -
Когда-то на Севере они были так широко распространены, что в Исландии, в
Гренландии их мясо ели в громадном количестве. Оно очень вкусно, - нам его
подали вчера на ужин. Правда, считается, что эта птица вымерла. Еще в
начале девятнадцатого века встречались отдельные, очень редкие экземпляры
Plautus impennis. Последнее упоминание о них относится к 1884 году, когда
были убиты два последних экземпляра... А теперь, - добавил Таусен, - я
хочу показать вам кое-какие достопримечательности острова. Конечно, если
вы согласны.
   - Разумеется, согласны! - ответил за обоих Гущин, - Эта куртка и брюки
очень легки, - сказал, одеваясь, Цветков, - но, как я уже заметил, они
чудесно греют.
   - Неудивительно, - отозвался Таусен: - они на гагачьем пуху.
   - Гага относится к породе уток? - спросил Гущин.
   - Совершенно верно.
   - Вы ее, верно, кормите щитовидной железой, чтоб она линяла?
   - Вовсе нет. Пух, который берется непосредственно от птицы, даже
убитой, более жирен и тяжел. Он называется "живым". Зачем он нам, когда мы
можем набрать сколько нам нужно прямо из гнезда так называемого "мертвого"
пуха?
   Он менее жирен, гораздо легче, а греет замечательно.
   Они вышли на крыльцо, и Таусен повел их к ледяной постройке, к другому
входу, в противоположном конце здания. Таусен открыл дверь. Они прошли
через тамбур в большую светлую комнату. Вдоль стен стояли шкафы и висели
маленькие проволочные клетки. Тут же в углу висел умывальник. На полу
стояли громадные металлические банки. Посреди комнаты - очень длинный и
широкий, на низких ножках, белый стол.
   - Это моя лаборатория, - сказал Таусен. - Не правда ли, выглядит она
очень скромно? - В тоне его прозвучало как бы смущение. - Да, на материке
я бы не в таких условиях работал...
   - Кто же виноват... - начал было Гущин и замолчал.
   - А между тем, - продолжал вежливый хозяин, словно не заметив его
реплики, - здесь производятся серьезные работы. Вот в этих шкафах -
хирургические инструменты. В банках - законсервированные железы внутренней
секреции. Они отлично сохраняются. Тут у меня, например, много щитовидных
желез. Я ими пользуюсь, между прочим, для экспериментов над теми самыми
утками, которым я обязан вашим присутствием.
   - А чьи железы в банках? - спросил Гущин.
   - Тюленьи и других морских зверей.
   - Неужели железы млекопитающих годятся, например, для работы с птицами?
- удивился Гущин.
   - Вполне. Гормоны желез внутренней секреции не специфичны для
определенного вида. Они годятся для любого. Даже больше: есть растительные
гормоны, которые можно использовать в работе и с животными и с человеком.
Только на беспозвоночных животных не действуют некоторые гормоны
позвоночных - слишком уж далеки они друг от друга по своей организации. А
сейчас, - с гордостью сказал Таусен, - я покажу вам кое-какие результаты
своих экспериментов.
   Он снял со стены клетку, в каких обычно держат в комнатах птиц, открыл
дверцу, и небольшое животное доверчиво вылезло на подставленную им ладонь.
   - Что это? Маленькая кошка? - спросил Гущин. - Я никогда не видал
рогатых кошек.
   Роскошные ветвистые рога украшали головку коричневого зверька.
   - Вглядитесь внимательнее, - ответил Таусен, - это не кошка, а олень.
   Он осторожно взял животное и посадил его обратно в проволочную
квартирку.
   Потом взял другую клетку и, не раскрывая, показал ее гостям. В ней
стоял тазик с водой.
   Внезапно вода в тазике забурлила. В ней плескалось какое-то маленькое
животное. Потом оно вылезло, взобралось на небольшую деревянную подставку,
которая была укреплена на стенке тазика, и расположилось на ней, как бы
отдыхая.
   Оказалось, это был крошечный тюлень, желто-серого цвета, с буроватыми
пятнами, с широкими ластами сзади и короткими ластами спереди - все как у
большого тюленя.
   - Знаете что, - сказал Гущин, - мне ваш тюлень напоминает японский
садик. Я видел такой в Москве, в Ботаническом саду. Весь садик занимает
несколько квадратных метров. В нем я видел карликовые деревья.
Какой-нибудь яблоне десятки лет, а она растет в цветочном горшке, сама
толщиной в палец и ростом в несколько сантиметров. Это по существу игра с
природой, а не полезные растения.
   В этот момент открылась дверь и вошла девочка-саамка, лет тринадцати.
Она улыбнулась, поклонилась гостям и начала рассматривать их с откровенным
детским любопытством. Потом подошла к клетке с оленем и приласкала
крошечное животное нежным, осторожным прикосновением. Олень стоял
доверчиво и смирно.
   - Анна у нас ухаживает за экспериментальными животными, она очень любит
их, - объяснил Таусен и обратился к девочке по-норвежски.
   Она отвечала ему на том же языке.
   - Вы знаете, что она говорит? - обратился он к своим гостям. - Саамы
очень хотят побеседовать с вами, хотят узнать, что делается на Большой
земле.
   - Прекрасно! - обрадовался Гущин. - Вы будете переводчиком. Нам самим
очень интересно побеседовать с ними. Уверяю вас, господин Таусен, они тоже
согласятся отправиться с нами на Большую землю.
   - Может быть, вы правы, - сказал Таусен. - Я и сам хочу увидеть мир,
освобожденный от фашистского кошмара, и принять участие в его работе.
   Работать вместе с теми, кто избавил мир от ужасов фашизма. Но ведь нам
не на чем отправиться, и мы не можем даже связаться с людьми, - печально
добавил он.
   - Господин Орнульф, - нетерпеливо воскликнул Гущин, - сходите все-таки
с нами в бухту! Посмотрим судно!
   - Пожалуйста, - пожав плечами, согласился Таусен. - Вы сами увидите,
что нельзя рассчитывать на него.
   Выйдя из лаборатории, они подошли к озеру. Над ним клубился легкий пар.
   Ветер рябил воду.
   Таусен шел вдоль берега узкого озера. Цветков и Гущин следовали за ним.
Ноги местами вязли в грязи. Не сильный на этот раз ветер дул в спину.
Серые, дымчатые облака плыли низко над землей, а над ними нависли густые,
плотные облачные массы. Казалось, вот-вот пойдет дождь. Идти стало легче:
дорожка пошла по каменистой, твердой почве.
   На озере плавало много крупных птиц. Они были очень оживлены - опускали
головы в воду, хрипло перекликались.
   Невысокий, но крутой, обрывистый холм возвышался метрах в ста от берега.
   Оттуда доносился шум падающей бурлящей воды и поднимался густой пар.
   Таусен обогнул холм. Москвичи догнали его и увидели неожиданную
картину: из расщелины в скале, примерно на высоте человеческого роста, с
шипением и клокотанием вырывалась мощная горячая струя воды. Окутываясь
облаком пара и брызг, источник растекался на несколько ручейков.
   - Кипяток! - крикнул Гущин, подбежал и протянул руку.
   - Не трогайте, - поспешил предупредить его Таусен. - Ошпаритесь!
   - Ну и чудеса! - сказал Цветков. - Даровая горячая вода в Арктике!
   - Ничего удивительного, - заметил Таусен, - это не такая редкость.
Вспомните Исландию. Там и теперь двадцать шесть крупных действующих
вулканов, среди них знаменитая Гекла, и множество всяких горячих
источников и гейзеров. И землетрясения там очень часто бывают. В
Антарктике, среди вечных льдов, также есть действующие вулканы.
   - А здесь бывают землетрясения? - спросил Цветков.
   - Нет.
   - А вулканы есть?
   - Тоже, к счастью, нет. Вообще здесь подземное тепло проявляется только
в этом источнике. Судя по напору, с каким он вырывается, и по температуре
воды, он, очевидно, бьет из большой глубины. Но ясно, что когда-то здесь
действовали вулканические силы. Во многих местах почва состоит из базальта.
   Встречается и окаменевший вулканический пепел. А пресный, да еще
горячий источник - в самом деле большое для нас благо. Воды от дождя и
снега нам вряд ли хватило бы.
   - Но у этого озера, кажется, нет стока к морю? - спросил Гущин.
   - Да, - подтвердил Таусен.
   - Почему же оно не переполняется?
   - Очевидно, вода фильтруется в почву через дно или где-нибудь есть
подземный сток. Как видите, источник не только создал озеро, но и
согревает его, а это привлекает птиц.
   - А рыба есть? - спросил Цветков.
   - Есть.
   - Вы ее ловите?
   - Нет, здесь почти не ловим. Оставляем для птиц. Нас море в избытке
снабжает рыбой. Но пройдемте сюда.
   Таусен повел гостей вдоль ручейков. Москвичи увидели, что это не
ручейки, а каналы. Они растекались в разные стороны и напоминали речную
дельту. Два крайних охватывали большое пространство, а другие пересекали
его в разных направлениях и вливались в озеро.
   У самого источника вода бурлила, пенилась, а дальше текла спокойно.
   В низовьях дельты работала заступом женщина. Подойдя ближе, Цветков и
Гущин узнали ее.
   - Здравствуйте, Амалия! - сказал Гущин.
   Она поняла, что ее приветствуют, и дружелюбно поклонилась, но тут же
отрицательно покачала головой и, ткнув себя пальцем в грудь, сказала:
   - Марта!
   Гущин вопросительно посмотрел на Таусена. Цветков уже заметил ошибку
приятеля:
   - А верно, ты ошибся, Лева. Это другая женщина.
   Гущин всмотрелся. Марта была моложе Амалии, живее, немного выше ростом.
   Одета в такие же брюки и куртку, какие были на Таусене и его гостях. На
голове у нее было что-то вроде шлема с загнутой назад верхушкой. Вид у
женщины был утомленный. Она выпрямилась, опустила заступ и сказала
несколько фраз Таусену. Он перевел:
   - Она говорит, что рада видеть людей с Большой земли и что, наверное,
наши люди вернутся сегодня поздно. Они будут рады поговорить с вами.
   - А кто вернется и откуда? - спросил Гущин.
   - Сегодня рано утром наша молодежь ушла в море на лов трески, - пояснил
Таусен, - в это время года се здесь очень много.
   Марта снова принялась энергично работать заступом.
   - Чем же она занята? - спросил Цветков.
   - Поправляет оросительные каналы. Ее обязанность - следить за ними,
чтобы они не засорились.
   - Как же они могут засориться, - удивился Цветков, - когда вода бьет
тут же, прямо из скалы? Откуда с ней может быть ил?
   - Ила в ней, конечно, нет, - сказал Таусен, - но в горячей воде
источника - раствор кремнезема. Чем дальше от источника, тем температура
воды ниже, и кремнезем осаждается. Он мог бы забить русла каналов, если бы
их постоянно не очищали. Это работа трудная, но необходимая... А теперь я
вам покажу орошенный участок. Обойдемте его кругом.
   Каналы разделяли участок на три части. Одна из них была разбита на
гряды.
   - Да у вас тут огород! - улыбнулся Гущин.
   - Да, - гордо сказал Таусен, - здесь мы выращиваем картофель, лук,
репу, капусту, томаты и другие овощи. Как видите, гряды пустые. Сейчас
осень, все убрано. Хранилища у нас хорошие. Овощей хватит на весь год. А
вот тут - наше поле. Конечно, хлеб мы вручную и сеем, и убираем, и мелем.
Амалия печет нам хлеб, иногда делает пироги.
   - Да, поле невелико, - заметил Цветков.
   - Правда, и нас мало. Впрочем, хлеба, как вы убедились, в обрез. Это в
наших условиях самая трудоемкая культура, особенно, если принять во
внимание обмолот зерна.
   - Еще бы! - вставил Гущин и задумался.
   Он вспомнил необозримые поля родной страны, по которым весной ходят
многосильные тракторы, глубоко взрыхляя щедро удобренную землю, а в конце
лета движутся неисчислимые мощные корабли степей - комбайны, убирая
высокие колосистые хлеба...
   - А вот здесь, - продолжал Таусен, подводя их к последнему участку, -
наш стелющийся сад. (Еле поднимаясь над землей, тянулись длинные ветки,
кое-где еще покрытые вялой листвой.) Еще недавно на этих ветвях вы могли
бы видеть яблоки, груши и абрикосы, - объяснял Таусен. - Жаль, у нас
фруктов мало:
   хватает только для детей, и то не на целый год. Здесь приходится
культивировать такие деревья не только из-за холодов, но и потому, что
постоянные ветры, часто очень сильные, сломали бы стволы молодых растений.
   - Это ясно, - сказал Гущин, подумав о том, что Таусену приходится чуть
не на каждом шагу с огромными усилиями добиваться уже достигнутого в
широких масштабах в Советской стране. - А скажите, пожалуйста, - спросил
он, - если сельскохозяйственные работы уже закончены, зачем прочищать
каналы?
   - Ну, это понятно, Лева, - сказал Цветков, - если их не прочищать, они
до весны забьются кремнеземом и не будут годиться.
   - Правильно, - подтвердил Таусен. - И потом цель этого орошения - вовсе
не увлажнение почвы. У нас вполне достаточно осадков. Каналы проведены для
согревания почвы, а многолетним растениям это нужно и зимой... Плохо то, -
добавил он, - что все это приходится делать вручную. А рук у нас мало... И
люди часто выбиваются из сил.
   Короткий день сменился сумерками, когда гости закончили осмотр
сельского хозяйства. Возвращаясь домой, они встретили Амалию. Видно, она
была чем-то взволнована, когда заговорила с Таусеном.
   - Она сказала, что люди уже вернулись с промысла, - перевел Таусен, - и
очень просят вас побеседовать с ними сегодня же. Им хочется узнать все
новости. А я думал, что они устали и, может быть, лучше встретимся с ними
завтра. Но она уверяет, что они готовы слушать хоть сию минуту, если вы
согласны.
   Пока он говорил, Амалия посматривала на гостей и, улыбаясь, кивала
головой.
   - Конечно, согласны! - живо ответили москвичи.
   Таусен что-то сказал Амалии: она быстро ушла.
   - В моих комнатах будет тесно, - объяснил Таусен, - я предложил людям
собраться в их доме.
 
 
 
   Было совсем темно, когда Цветков, Гущин и Таусен подошли к большому
дому.
   Все окна его были ярко освещены, и оттуда доносился оживленный гул
голосов.
   В первый раз за время своего пребывания на острове Цветков и Гущин
ощутили присутствие человеческого коллектива, и у них стало теплее на душе.
   Таусен и его спутники пошли в довольно большую комнату, и сразу все
окружили гостей. Таусен поздоровался по-норвежски. Цветков и Гущин
поклонились. В ответ раздались веселые возгласы.
   Из группы взрослых вышел мальчик. Он был очень невысок ростом; судя по
его лицу, мужественному и в то же время детски-наивному, ему было лет
четырнадцать. Таусен ласково потрепал его по плечу и сказал что-то.
Москвичи поняли только, что мальчика зовут Кнуд.
   Принесли табуреты. Голоса притихли, но не умолкали.
   Мужчина, сидевший впереди, встал. Гущин узнал монтера Эрика, его
открытое, приветливое лицо. Эрик обратился к нему и заговорил
по-норвежски. Он запинался - очевидно, не потому, что недостаточно знал
язык, а от непривычки говорить при посторонних. Его подбодряли возгласами.
   Когда он кончил, Таусен сказал:
   - Он просит передать вам: саамы очень рады, что люди с Большой земли
живы и здоровы. Он напомнил, что он и Арне нашли вас на берегу у бухты. Я
добавлю от себя, что они спасли вам жизнь. После сильнейшего шторма они
отправились к берегу посмотреть, цел ли наш рыболовный бот. Вот тогда они
и увидели вас.
   Вы лежали там без сознания. Эрик и Арне осмотрели вас, не нашли
серьезных повреждений, но вы, Лев Петрович, все время стонали. Они уложили
вас обоих в тележку - есть у нас такая ручная тележка, мы на ней привозим
добычу из бухты - и осторожно, с