оставив пороги метрах в
двадцати позади себя. Конд проделал весь этот сложный маневр с
поразительной точностью и редким хладнокровием.
   - Все! Больше не могу, дальше ведите сами, - проговорил он и в
изнеможении откинулся на спинку кресла.
   С момента отцепления троса и до выхода за поворот реки прошло не более
десяти минут, но в эти минуты Конд выложился весь, до последнего нейрона.
   Я взял управление в свои руки и повел "Эльприс" дальше. Снова по
сторонам плыли живописные, незабываемые берега до тех пор, пока перед нами
не открылась бескрайняя голубая равнина, - это было озеро Орг, конечная
цель нашего долгого пути. Маршрут экспедиции, начавшийся за миллионы
километров от Арбинады, завершился.
 
 
   27
 
 
   В озеро впадало несколько крупных рек и бесчисленное множество мелких.
   Большинство из них названий не имело, и мы именовали их так, как это
каждому нравилось. Южный берег озера был крутой и высокий, северный -
низкий, заболоченный, беспорядочно заросший деревьями и кустарником.
Трудно было провести четкую границу между водой и сушей. Когда дул ветер,
гладкая поверхность озера вспенивалась, покрывалась невысокими, но крутыми
и яростными волнами. В этот период плавать по озеру было неприятно даже на
таком большом корабле, как "Эльприс", и мы предпочитали отсиживаться в
устье какой-нибудь реки, пережидая непогоду. К сожалению, непогода была
здесь слишком частым явлением (Кор говорил, что нам не повезло: мы попали
в сезон ветров), и наши заключительные исследования затянулись на более
долгий срок, чем мы предполагали.
   После гибели Барма его обязанности возложил на себя Торн, как более
сведущий в геологии. Биологией и биофизикой занимался Дасар. Все остальное
приходилось на долю Кора, но, насколько я понимал, он интересовался
главным образом метеорологией и геофизикой. Мы с Кондом сопровождали
исследователей и помогали им чем могли.
   По-прежнему я чаще всего уходил на экскурсии с биологом. Большую часть
времени мы проводили с ним под водой, здесь было не так утомительно -
гидростатические силы снимали могучую тяжесть Арбинады, и мы нередко
возвращались на корабль, когда в баллонах уже не оставалось запаса
кислорода.
   Странное дело, подводные обитатели безбоязненно подпускали нас совсем
близко, нисколько не смущаясь присутствием невиданных животных. Иногда они
сами подплывали к нам и, мучимые любопытством, взирали, выпучив круглые
глаза, на диковинных существ, неизвестно каким образом вторгшихся в их
владения. Казалось, не мы, а они были подлинными исследователями - так
свободно и непринужденно они держались. Другое дело на суше. Те животные,
что были помельче, предпочитали сторониться непонятных им бесхвостых
двуногих, а более крупные, не проявляя признаков беспокойства, только
угрожающе фыркали при нашем приближении. При встречах с хищниками мы
поднимались в воздух.
   Под водой, особенно вдали от берега, крупных хищников мы почти не
встречали, а те, что нам попадались, были не так опасны, как морские
чудовища. Пресные воды в этом отношении были значительно спокойнее, и я
напрасно таскал за собой мощный импульсный излучатель, способный дробить
громадные камни. Разнообразие животных форм, их размеры и фантастичность,
казалось, совсем отучили нас удивляться чему бы то ни было, но однажды
Арбинада преподнесла такой сюрприз, что мы долгое время не могли
опомниться.
   Проплывая под водой вдоль западного берега, причудливо изрезанного
глубокими лагунами, дно которых устилали густые водоросли, я обратил
внимание на какие-то, как мне тогда показалось, непонятные каменные
столбы. Этих столбов я насчитал восемь. Они стояли, опутанные стеблями
растений, в непосредственной близости друг к другу. Я указал на них
биологу, интересуясь, что он скажет по этому поводу.
   Дасар, по-видимому, не желая делать поспешных заключений (он всегда,
отличался обстоятельностью), подплыл поближе, и в эту минуту произошло то,
чего мы меньше всего ожидали. Четыре из восьми столбов начали двигаться.
Только тут я разглядел громадный хвост и спину, покатую сзади и
переходящую спереди в длинную шею. И без объяснений биолога я понял, что
перед нами два исполинских живых существа. Я закричал и, бросив
излучатель, изо всех сил помчался прочь от этого места. К чести своей
должен сказать, что леденящий страх затмил мой разум ненадолго.
   Довольно скоро я понял, что животные не очень поворотливы и, самое
главное, не агрессивны. Не берусь судить, что тогда пережил биолог, но,
когда ко мне вернулась способность рассуждать, я обнаружил, что он тоже
оказался на весьма почтительном расстоянии от гигантов.
   - Где же ваше оружие, мой доблестный телохранитель? - прозвучал в
наушниках голос Дасара. - Признаться, мне никогда не приходилось слышать
столь исправно действующей глотки. Вы в конкурсах не участвовали?
   Я ответил ему в том же духе:
   - Видите ли, литам, если по части воплей я безусловно сильнейший из нас
двоих, то в заплывах на короткие дистанции вы мне не уступаете.
   - Ага, значит, очухались? - сказал он удовлетворенно.
   После этого мы более или менее спокойно стали рассматривать
поразительных животных. Они были длиною метров по двадцать пять, причем
хвост у них был массивный и сравнительно короткий, а шея вытягивалась
вверх и скрывалась за поверхностью воды. Я отважился и вынырнул, увидев
две непропорционально маленькие головы с бесцветными и невыразительными
глазами. Головы возвышались над водой метра на полтора. Значит, общая
высота животных была не менее двенадцати метров! На поверхности я
задержался лишь настолько, сколько мне потребовалось, чтобы сделать
несколько снимков. За это время животные ничего не успели сообразить - в
их тупом взгляде не отразилось ни одного чувства, даже удивления.
По-моему, эти гиганты вообще не способны что-либо думать, да и зачем это
им, если пища у них под ногами, а нападать на них, полагаю, никто не
отваживается.
   - Готово! - крикнул я и нырнул на дно за излучателем. Дасар поспешно
удалился от животных, но мы еще долго, находясь на почтительном
расстоянии, наблюдали это великое чудо природы.
   - Ну, Антор, возвратимся на корабль, - сказал наконец биолог, - я
думаю, впечатлений у нас на сегодня более чем достаточно.
   Мы не торопясь поплыли к устью реки, где стоял "Эльприс", невольно
продолжая оглядываться, пока животные окончательно не скрылись из виду.
Когда мы выбрались из лагуны и понеслись под бушующими волнами озера,
Дасар спросил:
   - Что скажет по этому поводу мужественный почитатель космической
техники?
   Он любил донимать меня разными вопросами. По-видимому, они нужны были
ему самому для проверки собственных рассуждений. Я уже к этому привык и
даже усвоил его шутливую манеру и сам отвечал ему в том же духе.
   - Видите ли, литам, - сказал я, подражая тону своего собеседника, - мое
поляризованное в технической плоскости мышление не имеет той глубины,
которая свойственна высокоэрудированным представителям естественного
направления, чья мысль свободно растекается по всем трем координатным осям.
   - Отлично! - не унимался биолог. - Спроектируйте предмет обсуждения в
так называемую плоскость вашего мышления. Так что вы скажете?
   На слове "плоскость" он сделал ударение и выжидательно запыхтел в
наушники.
   После встречи с гигантскими чудовищами у него поднялось настроение.
   Разговаривая, мы слишком приблизились к поверхности воды и,
почувствовав болтанку, вновь опустились на глубину, где влияние волн
ощущалось не так сильно.
   - А что вы хотели бы от меня услышать?
   - Ваше мнение об этих животных. Подумайте, ведь только двое из всех
живущих в мире людей видели это чудо природы. Что же вы будете
рассказывать остальным?
   - Только то, что видел.
   - Вот именно! Я и хотел бы услышать, что же вы видели?
   В подобных вопросах биолога всегда скрывались подводные камни, и,
несмотря на то что эти разговоры в большинстве своем велись в
полусерьезном тоне, мне не очень хотелось предлагать для их основы зыбкую
почву собственных умозаключений. Мои наблюдения, увы, чаще всего носили
фотографический характер, схватывая явление как таковое, без проникновения
во внутреннюю сущность и поэтому либо вообще не могли дать никаких
выводов, либо выводы делались ошибочные. Общаясь с биологом, разговаривая
с ним, я стал понимать, что на мир нельзя смотреть созерцательно, что
воспринимать его нужно, используя все богатство знаний и научного опыта.
   Тогда только и обнаружится его скрытая динамичность, проявится прошлое
и будущее, и в поле зрения попадут те краски, без которых картина выглядит
блекло и безжизненно.
   Написав эти строки, я вспомнил один из первых наших разговоров с
Дасаром, который произошел еще в период плавания по океану. Незадолго
перед этим была взята проба воды и Дасар поместил каплю ее под микроскоп.
Затем, подперев голову обеими руками, чтобы справиться с тяжестью
Арбинады, прильнул к окуляру.
   Некоторое время он наблюдал, потом что-то измерял, что-то
фотографировал.
   Наконец оторвался от прибора и огляделся по сторонам. Ему, наверное,
хотелось поделиться своими наблюдениями, но никого, кроме меня, в этот
момент рядом не оказалось.
   - А, Антор, идите-ка сюда, - позвал он.
   Я оторвался от своего дела (не помню уже, чем я тогда занимался) и
нехотя перебрался к нему.
   - Загляните сюда!
   Я взглянул. Ничего особенного. Сходные картины я видел под микроскопом
и на Церексе. Единственное отличие, которое бросилось в глаза, -
присутствие огромного числа сравнительно крупных существ - белых шариков,
утыканных щеткой тончайших игл.
   - Ну что?
   Я сделал неопределенный жест.
   - Как!? Вы не заметили?
   - Заметил, плавают.
   - Что плавает?
   - Микроорганизмы.
   - Микроорганизмы! - воскликнул биолог. - Горы плавают, а не
микроорганизмы. Эти мельчайшие существа - их миллионы, миллиарды! - эти
маленькие шарики, назовем их альосами, размножаются, гибнут, опускаются на
дно и из своих крохотных известковых скелетов отлагают пласты, целые
геологические формации! И кто знает, быть может, впоследствии люди назовут
весь этот период существования Арбинады осадочным. Вот какая мощь кроется
в этих микроорганизмах!
   Что я мог ответить? Я даже не обратил внимания на то, в каком смысле
употребил тогда биолог слово "люди", восприняв его обычным образом, будто
речь идет о нас - церексинцах. Естественно, что, попав в неловкое
положение в разговоре о мельчайших представителях фауны Арбинады, я
опасался высказывать свои суждения о самых крупных ее обитателях. Но от
биолога не так просто было отделаться.
   - Так все же, что вы скажете, пилот? - повторил свой вопрос Дасар,
подплывая ко мне поближе. - Жизнеспособны, по вашему мнению, эти исполины?
   Ответ казался очевидным.
   - Да, - наконец, ответил я, - что же может противостоять этим чудовищам?
   - Вот именно, что?
   - По-моему, ничего.
   - Ничего! А сами они не могут стать своим собственным отрицанием? В
первую очередь их желудок?
   - Желудок? При чем тут желудок?
   - Не догадываетесь? Очень просто! Размеры животных колоссальны. Такое
количество мяса нелегко содержать. Чтобы поддерживать жизнедеятельность,
нашим чудовищам приходится жевать, жевать и жевать. Жевать целыми днями,
без устали, без перерывов, не занимаясь ничем другим. Их громадное тело -
гигантская фабрика по переработке растительной пищи! А что же произойдет,
если травы, водорослей - одним словом, всего того, чем они набивают свои
желудки, вдруг не окажется или будет мало?
   - Переберутся на новое место, - упрямо ответил я, уже чувствуя шаткость
своих позиций.
   - Вы думаете, им легко перебраться? Попробуйте этакую неуклюжую тушу
перетащить за сотни километров.
   - В воде это не так страшно.
   - Водоемы бывают замкнутые, но дело даже не в этом. Я говорю не об
общем изменении климата, а о случайных, пусть и не очень больших засухах,
которые гибельны для таких исполинов. Поэтому даже здесь, на Арбинаде, где
растительная пища в изобилии, эти животные встречаются, как мы убедились,
довольно редко, - надо думать, по той причине, что они подвержены всяким
случайностям. Нам просто повезло, что мы натолкнулись на эту забавную игру
природы. Вот кто действительно жизнеспособен и устойчив! - биолог указал
на плавающую неподалеку рыбу, но в этот момент, словно желая опровергнуть
его слова, с поверхности нырнула громадная птица, стремительно настигла
"устойчивое образование" и, ловко подхватив рыбу своим усаженным
многочисленными зубами клювом, вытащила ее из воды.
   Я посмотрел на смущенное лицо Дасара и рассмеялся. Он, неопределенно
хмыкнув, прекратил свои объяснения. Мы помчались к "Эльпрису" со всей
скоростью, на какую были способны наши аппараты.
 
 
 
   28
 
 
   В моей памяти хранится галерея человеческих лиц. Стоит только закрыть
глаза и немного сосредоточиться, как в глубине сознания возникает вначале
смутный, а потом все более четкий образ того, кого я вновь по своему
желанию возродил из прошлого.
   Когда я пишу "Конд", передо мной возникает его крупное лицо, немного
грубоватое, словно природе недосуг было заниматься окончательной отделкой.
Особенно помнятся его глаза, посаженные столь глубоко, что, кажется, они
могут смотреть только вперед, и улыбка, такая неподдельная и широкая,
которой хватило бы на двадцать улыбок менее добродушных людей. Вот и
сейчас я словно вижу, как он смотрит на меня и, заметив на лице моем
печаль, говорит обычным своим низким голосом: "Что, дружище? Загрустил?
Ерунда все это!"
   А теперь он хмурится, словно понимая, что это не он сам, а лишь его
бесплотное изображение, возникшее в моем сознании. Увы, Конда уже нет! Нет
того, чьи сильные руки столько раз приходили мне на помощь, того, чье
доброе сердце открывалось каждому, кто хотел видеть в нем товарища. Его не
стало тогда, когда все уже, казалось, предвещало благополучный исход
экспедиции. Члены экипажа были здоровы, корабль в исправности, необходимые
материалы собраны, и даже Кор считал, что экспедиция выполнила свою задачу.
   Мы начали готовиться к взлету. Баки "Эльприса" постепенно наполнялись
дистиллятом, и тяжелеющий корабль все глубже оседал в воду. Беспокойные
волны плескались почти у самого выходного люка, и Торн решил
воспользоваться последней возможностью для вылазки. Сопровождать его
вызвался Конд...
   Я находился в большом отсеке, когда через него протащился Торн. В
обязанности сопровождающих входила укладка скафандров, и отсутствие Конда
меня не сразу обеспокоило, - он должен был появиться с минуты на минуту. Я
приготовил ему гидроконтейнер, в котором он обычно отдыхал после вылазки,
и лишь тогда отправился к переходной камере. На полу валялся скафандр
Торна, брошенный как попало. Рукава скафандра были разбросаны в стороны,
те места, где помещаются ноги, неестественно подогнуты, ступни вывернуты,
казалось, на полу лежит мертвое тело. Что-то зловещее было в положении
небрежно брошенной защитной одежды.
   Охваченный неясным предчувствием, я бросился в центральный пост.
   Торн, Кор и Дасар находились там. Я хорошо помню лица всех троих.
Биолог был печален и угрюмо сидел, забившись в промежуток между пультом
управления и вычислительным автоматом. У Торна был растерянный и виноватый
вид, глаза его блуждали. Лицо Кора маскировалось обычным выражением
напускной невозмутимости.
   Он взглянул на меня и спокойно (слишком спокойно!) сказал:
   - Я знаю, о чем вы хотите спросить. Отвечаю. Пилот Конд погиб час
назад. Мы ему уже ничем не можем помочь.
   Я почувствовал, что ноги подгибаются и вот-вот перестанут поддерживать
тело. Я ухватился рукой за крышку люка и, напрягая остатки сил,
выровнялся; устремленные ко мне лица Кора, биолога и Торна расплывались и
покачивались у меня перед глазами. Сквозь туманную пелену я видел, как
Дасар открыл рот и губы его шевелились, он что-то говорил мне, я слышал
звук его голоса, но что он произнес, так и не дошло до моего сознания.
   - Где он? - наконец выдавил я из себя.
   Биолог и Кор взглянули на Торна, я тоже в упор посмотрел на него, и мне
показалось, что от этих устремленных на него взоров биофизик съежился и
втянул голову в плечи.
   - Где он? - повторил я свой вопрос и сделал неуверенный шаг к нему.
Внезапно ко мне вернулись силы и в голове прояснилось. Внутренне я уже
принял какое-то решение, которое еще сам пока не сознавал. Следующий шаг
был твердым, я отпустил крышку люка и подошел к Торну. Тот испуганно
шарахнулся от меня в сторону.
   - Уберите его, - взвизгнул он, когда я вцепился ему в плечи.
   Кор, опираясь на локти, сделал попытку подняться из кресла.
   - Успокойтесь, пилот, - сказал он и встал на ноги, - мазор Дасар,
примите меры, пилоту требуется медицинская помощь.
   - К черту помощь! Где Конд? - Я обеими руками тряс биофизика, его
голова на тонкой шее болталась из стороны в сторону, и он даже не делал
никаких попыток освободиться от меня - лишь, широко открывая рот,
беззвучно шевелил губами.
   - Пилот Конд погиб у мыса Солта, - услышал я голос Кора, - и оставьте,
пожалуйста, мазора Торна в покое, он не виноват.
   - У мыса Солта, - повторил я и отпустил биофизика, - на южном берегу?
   Я вспомнил это место. Однажды мне пришлось сопровождать туда Торна, его
очень интересовало одно ущелье.
   - Я пойду к нему.
   - Зачем? Он мертв, и ваша помощь не нужна.
   - Я перенесу его сюда.
   - Для него безразлично, где он теперь находится, а вам я запрещаю
выходить из корабля.
   Кор был в какой-то мере прав, на его стороне была логика и забота об
оставшихся в живых. В случае неожиданного несчастья со мной экспедиция
оказывалась в тяжелом положении. Но какое мне было дело до логики и
здравого смысла! Конд, мой единственный друг в этом враждебном мире, лежит
теперь брошенный где-то среди скал Арбинады, забытый и оставленный только
потому, что выполнению нашего последнего долга перед ним препятствовала
логика! Все мое существо взбунтовалось против такой логики. Я чувствовал,
что просто обязан сделать для него все, что от меня зависело. Именно я!
Своими руками, не позволяя прикоснуться к нему чужим, равнодушным рукам.
Он был моим товарищем, и это определяло все остальное.
   Я знал, Конд поступил бы точно так же, будь он на моем месте. Круто
повернувшись, я направился к переходной камере.
   - Пилот, стойте! - крикнул Кор.
   Я не обращал на него внимания. Ноги несли меня сами, я шагал так,
словно не существовало могучего тяготения Арбинады. Вот и переходная
камера. Я отыскал свой скафандр и проверил наполнение баллонов. Потом
выбрал крылья, те, которыми пользовался всегда. Попробовал механизм, чтобы
удостовериться в исправности, и замер, заслышав шум шагов. Выглянув из
люка, я увидел Кора и биофизика. Держась за стенки, они двигались ко мне.
   - Подождите, - сказал Кор, - я пойду с вами.
   - Я пойду один.
   - Я запрещаю вам выходить одному.
   Мне не хотелось никого видеть. Я захлопнул люк и, чтобы нельзя было
открыть его с другой стороны, просунул в скобу сложенный вдвое интратор.
Теперь мне никто не мог помешать. Кор долго стучал в наглухо закрытую
крышку люка, пока не убедился в тщетности своих усилий, потом он мне
что-то говорил, убеждая, приказывая, но я не слушал его, да и слов все
равно невозможно было разобрать.
   Наконец, я выбрался наружу и пустил двигатель. Крылья послушно подняли
меня в воздух и понесли к мысу. Это был мой последний полет над Арбинадой.
До заката еще оставалось много времени, но было сумрачно, по небу медленно
ползли тяжелые, набухшие дождем тучи. Временами они опускались так низко,
что окутывали меня сырым холодным покрывалом, и тогда прозрачный лицевой
щиток заливали подвижные струи стекающей влаги. Напряженная и зловещая
тишина окружала меня. Возбуждение прошло, я решил связаться с "Эльприсом"
и сообщить о себе, но никто не отзывался. Тогда, сам не зная зачем, я
настроился на волну скафандра Конда, и вдруг мне почудилось, что я слышу
едва уловимое дыхание.