я
эта самая фикция. Потому,  наверное,  что  я  очень  впечатлительна,  меня
всегда было легко в чем-то убедить.
   - Понимаете ли...
   - И еще. Получается, что я могу говорить о себе уже как бы со  стороны,
как бы о той, что осталась на Земле с Георгом и существует сейчас сама  по
себе. Даже посплетничать немного. Смешно, правда? Хотите, посплетничаем?
   - Если вам доставит удовольствие...
   - Огромное! Я ведь страшная сплетница в душе, только  всегда  старалась
не позволять себе этого: сплетничать неприлично. А теперь... Никто  третий
нас не услышит, а вы никому не станете рассказывать, правда?
   - Никому, - честно пообещал Юниор. - О ком же мы будем сплетничать?
   - Да обо мне же, неужели не поняли? Ну, кто первый? Давайте вы.
   - Зоя, да что же я могу сказать о вас? Я вас совершенно не знаю!
   - Неправда. Мы с вами знакомы уже несколько  дней,  сейчас  целый  день
находимся вместе, разговариваем - не может быть, чтобы у вас  не  возникло
никаких мыслей обо мне, никаких мнений. Я же все-таки не пустое место!
   - Ну что вы. Нет, разумеется.
   - Вот и говорите все, что вы обо мне думаете.
   - Будь по-вашему. Попробую.
   - Ну же! Я жду!
   - Я думаю, Зоя.
   - Вы очень медленно думаете. Юниор, - сказала она, подождав еще.
   Но Юниор по-прежнему молчал. Потому что, еще не начав  говорить,  вдруг
понял, поняв неопровержимо: ему до  боли  жаль  эту  беззащитную  женщину,
которая, испытывая смертельный  страх,  все  же  старается  быть  храброй.
Именно женщину, а не какую-то фикцию. Потому что она и есть женщина. Самая
настоящая. Разве, в конце концов, имеет значение - каким  путем  появилась
она на свет? Пусть ее и не баюкала мать, пусть она  не  играла  в  детские
игры, не переживала свою первую любовь и так  далее  -  но  ведь  это  для
других она не переживала и только сегодня возникла, а для  нее  самой  все
это было, она получила все это  вместе  с  памятью,  где  только  и  может
храниться все, что было. И что с того, что где-то в другом мире существует
еще одна женщина с  той  же  памятью,  хранящей  то  же  прошлое?  Они  не
встретятся никогда, пути их не пересекутся, и независимо от того, погибнет
ли эта Зоя через три недели или проживет еще десятки лет, - отныне  дороги
ведут обеих женщин в разных направлениях, и уже по одному этому обе они  -
настоящие. Она просто, так сказать, незаконная дочь цивилизации; но  разве
незаконные  дети  имеют  меньше  прав  на  жизнь,  чем  те,  чье  рождение
состоялось под сенью закона?
   Как же она страшно одинока здесь, бедный ребенок, как ей, должно  быть,
тоскливо от сознания, что она тут - одна, и всегда будет одна,  до  самого
конца... Что у нее нет будущего, одно только прошлое -  и  без  всякой  ее
вины, а просто потому, что  Георгу  захотелось,  чтобы  человечество  было
представлено Курьеру именно его женой. Хотя, собственно, что  было  делать
Георгу? Любая женщина испытывала бы то же самое, и честный человек в таком
случае... Черт его  знает,  что  должен  делать  в  таком  случае  честный
человек! Отказаться от задачи? Но как это бывает трудно для того, кто весь
- в этой задаче...
   - Георг, наверное, очень любил вас, Зоя.
   - Да. Особенно сначала.
   - Нет. И сейчас.
   - Наверное... Но по-своему. Если вы хоть немного его знали,  то  должны
были понять: у него все и всегда по-своему. Не так, как у других.
   - И любовь?
   - Тоже. Он очень замкнут и боится внешних проявлений чувства.
   - Но вы все же знали.
   - Ну, конечно же; каждая женщина - когда это есть... В Георге,  кстати,
как ни странно, тоже было многое от женщины.
   - Вы имеете в виду - от матери? Вы ее знали?
   - Нет. Я имею в виду какие-то женские, чисто женские  черты  характера.
Он - человек резких переходов. От необычайной широты взглядов - к  крайней
узости. От любви - к  ненависти.  Мгновенно,  и  порой  могло  показаться,
беспричинно. Но на самом деле причины всегда были - с  его  точки  зрения.
Такое чаще свойственно женщинам, вам не кажется?
   - Ну, какой из меня знаток женских характеров, Зоя!
   - Тогда поверьте мне: так оно и есть.
   - Вы имели в виду широту его научных воззрений?
   - Тут моя очередь сказать: какой  я  знаток  научных  проблем!  Нет,  я
подразумевала - вообще, в жизни. И  относительно  меня.  Еще  одна  черта,
которую я считаю женской: если он  успевал  уверить  себя  в  чем-то,  это
становилось для него непреложной истиной.  Думаю,  в  работе  это  нередко
помогало, потому он и добивался порой успеха там, где другие  отступались.
Но в жизни... - Зоя помолчала. - Например, он, кажется, уверил себя в том,
что у меня есть кто-то, кроме него. Друг, одним словом.
   - Гм, - сказал Юниор. - А он и на самом деле был?
   - Это ведь не имеет значения! Важно то, что он в это  поверил.  Что  бы
сделали вы на его месте?
   - Не знаю, Зоя. Не разбираюсь ни в этой  этике,  ни  в  обычаях  нашего
времени. Опыта у меня маловато, я  ведь  большую  часть  жизни  провожу  в
одиночестве. Не хотелось бы вообще говорить на эту тему. В  конце  концов,
вы лучше знаете, как вам жить.
   - Юниор! Почему вдруг такая сухость?
   - Сухость? Не знаю, мне кажется, я...
   - Вы ревнуете меня? К тому, что могло быть?
   - Но послушайте, Зоя! Я ведь... Мы с вами ведь...
   - А это  не  имеет  значения.  Разве  ревнуешь  только  тех,  кто  тебе
принадлежит? Ничуть не бывало. И никакая логика тут не помогает. И вас она
не спасет. Знаете что, Юниор? Раз мы все равно  сплетничаем  наедине,  без
права и возможности передачи третьим лицам, давайте уж будем откровенны  и
правдивы друг с другом. Будем говорить правду, одну только правду...
   - Но не всю правду?
   - Всю. Иначе нет смысла.
   Юниор вздохнул.
   - Трудно, Зоя.
   - Мне еще труднее. Но... иногда это нужно. А будет ли у меня еще  такой
случай? Сразу предупреждаю: ни одному из нас такая откровенность  не  дает
никаких прав. Сплетничаем, только и всего! Соглашайтесь! А чтобы вам  было
легче, начну я. И даже  сниму  запрет.  Слушайте,  Юниор:  на  самом  деле
никаких друзей у меня не было. Вы понимаете, что я имею в виду. Не было  -
хотя иногда со стороны и можно было вообразить нечто такое. И вот для чего
я снимаю запрет: когда вы вернетесь на Землю и встретите Георга, передайте
ему это. Тогда сразу станет легче жить той мне... той  Зое,  что  рядом  с
ним. Она ведь никогда этого ему не скажет. Хотя бы из гордости. Обещаете?
   - Если встречу - да.
   - Видите, насколько я откровенна. Теперь ваша очередь. Согласны?
   Юниору не хотелось соглашаться.  Но  он  уже  понял:  чего  бы  она  ни
попросила, он сделает  все.  И  не  только  потому,  что  даже  в  старину
последнее  желание  приговоренного  к  смерти  удовлетворяли.  Не   только
поэтому.
   - Я готов, Зоя.
   - Так отвечайте!
   - Спрашивайте.
   - Я спросила. О ревности.
   - Ревную ли я вас?.. Да.
   - Сильно?
   - Видимо, достаточно.
   - У вас остался кто-то на Земле?
   - Отец.
   - Я имею в виду женщину.
   - Не знаю.
   - Юниор!
   - Чистая правда. Я думаю, что у меня там не  осталось  женщины.  Но  не
уверен, что она думает так же.
   - Вы поссорились с нею?
   - Мы ссорились не раз. Я уходил и возвращался - или заставлял уйти  ее,
а потом тащил обратно.
   - И она возвращалась?
   - Ненадолго. Но ведь я и не бывал на Земле подолгу.
   - Она вас любит?
   - Нет.
   - Почему так уверенно?
   - Насколько я понимаю, когда любишь, прежнее уходит? Ваше или  ее?  Для
нее или для вас?
   - Ее прошлое для нее.
   - Оно не забывается. Но всегда уступает тому, что есть.
   - А вот она так не могла. Прошлое было главнее.
   - Бедный Юниор...
   - Иронизируете?
   - Поверьте, я серьезно. Не умею смеяться над такими  вещами.  Мне  жаль
вас. Но где-то я и рада.
   - Теперь я спрошу: почему?
   - Потому что вы мой последний мужчина. Не делайте страшных глаз. Я имею
в виду не то, о чем вы сразу же с мужской  прямолинейностью  подумали.  Не
так примитивно. Просто - кроме вас я больше уже никого не увижу, ни с  кем
не поговорю...
   - Зоя!
   - Разве это не правда?
   Сукины дети! - Юниор  весь  напрягся  от  подступившего  гнева.  -  Кол
осиновый в глотку каждому из тех, кто придумал эту  двойную  пытку.  Очень
нужно это Курьеру, как же! Ну, создали бы красивое  тело,  лучше  даже  не
конкретное, а обобщенное, скопировали бы Венеру Милосскую,  и  хватит;  но
какого дьявола было - наделять его интеллектом, эмоциями, всем людским!  Я
не нанимался в палачи! Такого уговора не было! Дальняя разведка - не шайка
террористов! Пусть вот прилетают сами и начинают свертывать этот мир. А  я
встану перед ними с лазером в руках, и посмотрим еще,  кто  кого  свернет.
Стреляю-то я получше, чем весь их ученый синклит! Я им  сверну...  носы  к
пяткам. Но сначала пусть разыщут. А я могу сидеть  здесь,  пока  время  не
побежит вспять. Энергии - завались, корабль обеспечивает себя ею  и  будет
обеспечивать,  пока  не  рассыплется  в  пыль.  С   пропитанием   придумаю
что-нибудь со временем, не горшок же на плечах...  Нет,  никто  не  сможет
упрекнуть меня ни в чем: всякое задание отменяется, когда становится ясно,
что без жертв не обойтись,  -  даже  когда  речь  идет  о  нас,  мужчинах,
разведчиках, а тут - женщина. Жизнь - превыше! И пусть  только  кто-нибудь
вякнет, что это - не жизнь: он и пожалеть об этом не успеет! Это мой  мир,
пусть и не я его придумал, но я его создал и постою за него до последнего!
   - Зоя, - сказал Юниор  хрипло,  откашлялся  и  повторил:  -  Зоя,  хочу
сказать вам... У нас есть правило: не заказывать для себя похоронный марш.
Пока человек жив - он жив. А то, что вы  сказали,  -  неверно...  То  есть
правда, наверное, в том, что больше вы действительно не  увидите  людей  -
никого, кроме меня. Но и я никого, кроме вас. Потому что мы проживем здесь
долго. Очень долго. Всю жизнь. Понимаете? Это в наших силах. В нашей воле.
Моей - и вашей. Понимаете? Я обдумал. И решил. Бесповоротно. Тут наш  мир.
Наша жизнь. Наше все. Я не хочу другого. А вы, может быть,  и  хотели  бы,
даже наверняка хотели бы, но для вас  это  невозможно.  Значит,  и  думать
нечего. Понимаете? Пусть никакие три недели не волнуют вас,  такого  срока
нет, не существует никаких сроков. Только, -  вдруг  испугался  он,  -  не
подумайте ничего такого: я ведь  не  выставляю  условий,  не  жду  от  вас
ничего, мы -  два  человека,  выброшенные  на  необитаемый  остров,  будем
помогать друг другу - вот и все.  И  не  надо  больше  говорить  об  этом,
хорошо?
   Может быть. Юниор ждал, что в ответ ему бросятся на шею и будут долго и
прочувственно  благодарить;  ничего  подобного,  однако,   не   случилось.
Напротив, Зоя даже немного отодвинулась от него.
   - Вы приносите мне жертву. Юниор?
   - К чему такие выражения?
   - По-моему, это точное обозначение вашего поступка. Но за мной остается
право: принять жертву - или отвергнуть.
   - И вы, конечно, ее не примете? Будем играть в благородство?
   - При чем тут благородство? Вы просто не подумали.  Юниор.  Попытайтесь
понять. - Зоя говорила холодно, почти резко. - По сути дела, вы  приносите
в жертву себя. Свое прошлое, настоящее, будущее. Это очень большая жертва.
Самая большая. Не просто услуга. Но поймите  же:  как  раз  мелкую  услугу
можно оказать каждому и можно принять ее от каждого, но  чем  она  больше,
тем серьезней вы думаете: а можно ли позволить этому человеку оказать тебе
такую услугу, принести жертву? Да, не требовать от него услуги, а именно -
позволить. Потому что всякая услуга ставит вас в зависимость, а уж  жертва
- тем более. Но разве я не вправе решать - хочу я или не хочу зависеть  от
вас, хотя бы и чисто морально?
   Юниор вскочил. Такого он не ожидал.
   - И я признан недостойным, не так ли?
   - Да постойте же, дайте договорить!
   - А чего тут договаривать?! Все ясно.
   - Юниор!
   Он опомнился.
   - Простите. Но лучше не продолжайте. Обидно, и вообще... все то, что вы
сказали, несерьезно и к нам отношения не имеет.
   - Это я могу обидеться всерьез.  Юниор.  Разве  то,  что  я  сказала  -
ерунда?
   - От первого до последнего слова. Какая жертва? Кто говорил о жертве? Я
о себе забочусь прежде  всего,  а  не  о  вас.  Я  собираюсь  прожить  еще
достаточно долго. И не хочу жить с сознанием того, что  я  убил  человека.
Это во-первых. А во-вторых, мне вообще здесь нравится. Этот мир по мне.  И
я хочу жить здесь. Кстати, я об этом думал еще тогда, когда вас тут  и  не
было.
   - Когда меня не было, вы вольны были принимать любые решения. Тогда они
касались только вас. Но раз уж тут оказалась я, то вряд ли  следует  столь
категорично решать  за  обоих,  даже  не  спросив  моего  мнения.  Простая
вежливость требует...
   - Увы, я крайне невежлив от природы. Жаль, что  не  успел  предупредить
вас об этом.
   - Не надо так. Юниор: в вас говорят обида и раздражение. Но задумайтесь
немного и поймите меня. Вы уже объяснили мне,  что  я  тут  не  вольна  не
только в своей жизни, но даже в смерти. Поэтому-то я и не могу так, очертя
голову, согласиться на все, что бы вы ни предложили. Потому что мы с  вами
все-таки люди, а значит - не всякая жизнь имеет для нас цену. Три недели -
это одно. Долгая жизнь - другое. И я не могу решиться сразу.
   - На что тут решаться, не понимаю. Вам и пальцем пошевелить  не  нужно.
Жить, и все.
   - Как все просто! Но вряд ли вы сможете долго просуществовать  здесь  -
без серьезного дела, без тех людей, для которых вы в  конечном  итоге  все
делали - если даже при этом не думали о них, все равно они незримо  стояли
за вами. Нет, вернее всего - пройдет очень немного времени, и  вы  начнете
тосковать, жалеть, отчаиваться. Каково будет  при  этом  мне?  Я  ведь  не
привыкла, чтобы мною тяготились. И ведь пока я говорю только о  вас.  А  я
сама? Думаете, я привыкла к такой жизни? Вокруг меня всегда были  люди,  у
меня было достаточно дела, с моей точки зрения важного,  пусть  оно  и  не
было столь значительным и трудным, как то, которым занимались вы. А  кроме
того...
   Зоя тоже успела вскочить на ноги и стояла лицом к лицу с Юниором,  чуть
подняв лицо, чтобы смотреть ему прямо в  глаза.  Сейчас  она  отвернулась,
вздохнула.
   - А кроме того... Юниор, мы же взрослые люди, мы  отлично  понимаем,  к
чему приведет жизнь вдвоем на этой  земле.  Да,  сейчас  это,  безусловно,
кажется вам не лишенным интереса, знаю.  Но  кто  скажет,  как  это  может
обернуться? Наверное, вам  легче:  у  вас  на  Земле  не  осталось  ничего
определенного - по вашим же словам. Но у меня  ведь  иначе,  понимаете?  Я
любила Георга и, наверное, продолжаю любить сейчас - хотя он  поступил  со
мной непорядочно и хотя он там сейчас не один. Я тоже во многом  виновата,
теперь я, кажется, понимаю: ему бывало очень  нелегко  со  мной,  с  моими
капризами, с моим кокетством...  Вы  ведь  не  хотите,  чтобы  между  нами
что-нибудь происходило по необходимости, а не по зову чувства -  или  хотя
бы не наперекор ему? Вы успели подумать об этом, Юниор?
   Он медленно покачал головой. Ну  конечно  же,  не  успел.  Главным  ему
казалось - решиться самому, окончательно и  бесповоротно.  Все  обернулось
сложнее. Конечно  же,  она  права.  Но  разве  не  прав  он?  В  чем-то  -
наверное...
   - Хорошо, Зоя, - проговорил он, медленно выталкивая слова, как бы через
силу. - Не будем  решать  сейчас.  Пусть  будет  так,  как  вы  хотите.  Я
соглашусь.  Но  не  думайте...  не  думайте,  что   я   так   легко,   так
легкомысленно... нет.
   Зоя снова взглянула ему в  глаза,  кивнула.  Нагнувшись,  подняла  свою
пляжную сумку. Юниор протянул было  руку,  но  Зоя  отрицательно  покачала
головой. Повернулась и пошла по той  самой  тропке,  по  которой  шли  они
утром,  по  которой  пришли  сюда  после  обеда.  Юниор,  опустив  голову,
исподлобья смотрел ей вслед.


   Женщины катастрофически не понимают нас - вот к  такому  выводу  пришел
Юниор, стоя на смотровой площадке и разглядывая  окружающий  мир.  Похоже,
что Зоя сочла его предложение, продиктованное  лучшими  чувствами,  просто
попыткой поскорее залезть в ее постель. В то время, как ничего подобного у
него и в мыслях не было, и  уж  во  всяком  случае  не  такие  соображения
руководили им. Он совершенно согласен жить здесь, даже не видя ее - просто
зная, что с ней  не  случилось  по  его  вине  ничего  плохого.  Спокойная
совесть, вот чего он добивался. И так он и сделает.  Она  же  пусть  живет
так, как ей нравится. Пусть проводит время в  воспоминаниях  о  Георге,  о
Земле или занимается чем угодно; Юниор ни в чем не станет ни мешать ей, ни
противоречить.
   Ну хорошо, об этом пока  достаточно.  Пора  поинтересоваться  тем,  что
происходит вокруг.  Под  куполом  все  как  будто  в  порядке.  Комбинатор
работает образцово. Дом, в котором живет Зоя,  отсюда  не  виден,  деревья
скрывают его, но Юниор знает, что дом никуда не делся.  Итак,  внутри  все
ладно.
   Ну а там, в большом мире? Трудно  сказать.  По-прежнему  почти  никакой
видимости. Слабо просматривается гряда. Выросла  она?  Может  быть...  Тут
нельзя доверять чувствам, нужны беспристрастные показания приборов. Сейчас
этим  и  займемся.  Если  приборы  покажут  что-то  угрожающее  -  выведем
аграплан, слетаем туда и посмотрим, как это выглядит в натуре.  Собственно
говоря, сделать это даже  необходимо.  Но  не  сию  минуту.  Такой  полет,
естественно, связан с выходом за пределы купола. И прежде чем окончательно
решиться на это, надо взвесить все "за" и "против",  подумать,  как  может
хотя бы кратковременная разгерметизация купола отразиться на  благополучии
внутреннего мира.
   "Да, - подумал Юниор, опершись о релинг смотровой  площадки,  -  совсем
иначе относишься к маленькому миру, когда он полностью  обитаем.  Когда  в
нем живут люди. Когда появилась женщина..."
   Он повернулся, чтобы войти в корабль, но что-то заставило  его  на  миг
задержаться. Какое-то дуновение мысли. В чем  дело?  Он  сморщился,  потер
ладонью лоб. Нет, ушло. Жаль. Теперь нужно  быть  внимательным.  По  опыту
Юниор знал: мысль  возникнет  еще  раз,  более  явственно  и  четко.  Если
проворонить ее и тогда, она  больше  не  вернется.  Сколько  раз  уже  так
бывало.
   Он вошел, завернул в рубку, окликнул Умника:
   - Займемся инспекцией режима  Кристалла.  Давай  только  отклонения  от
нормы. Но не части.
   Умник помолчал немного, прежде чем объявить, что  отклонений  от  нормы
нет. Кристалл развивался, как ему и полагалось.
   - Весьма похвально,  -  одобрил  Юниор.  -  Дай  мне  теперь  показания
приборов внешнего обзора. С самого утра.
   Умник начал читать показания.
   - Все сначала, и в три раза медленнее. Я не успеваю думать.
   Может быть, Юниор проговорил это чуть более резко, чем обычно;  человек
обиделся бы, но Умнику обижаться не полагалось. Тем не менее  он  помолчал
немного, потом сказал:
   - Меня беспокоит твое здоровье.
   - Привет! - откликнулся слегка ошарашенный Юниор. - Не  понимаю  твоего
беспокойства. Рука зажила, я уж и забыл...
   - Не рука. Психика. Анализаторы показывают, что  ты  сегодня  чрезмерно
возбужден.  Нервная  система  испытывает  повышенную  нагрузку.   Возможны
какие-то неполадки в психике. Думаю, что тебе надо пройти профилактический
курс.
   "Поди ты к чертям, мухомор несчастный!" - хотел сказать  Юниор,  однако
сдержался: гриб ничего плохого не думал, говорил то,  что  ему  полагалось
говорить, а все сложности  человеческой  психики  и  вообще  эмоциональной
половины человеческого существа вряд ли были ему доступны. Хотя кто  знает
- грибы были умны, да ведь и не  люди  их  конструировали,  а  природа  их
ноздреватой  планеты,  так  что  возможности  этих  мыслящих  существ  для
человека во многом оставались тайной. Поэтому Юниор ответил миролюбиво:
   - Пусть это тебя не волнует.  Умник.  Лечения  не  нужно.  Причины  мне
известны, они у меня под контролем.
   - Лучше бы ты передал их под мой контроль.
   - Н