н безропотно держал, засунув в  непрозрачный,  вроде  бы
металлический цилиндр, ему обработали: чем-то там поливали, чем-то мазали;
Умник иногда командовал - повернуть ее так или этак. Потом залили каким-то
синтетиком, который мгновенно застыл, образовав прозрачную пленку.  Болеть
все равно болело, хотя и не так, как вначале. Настроение испортилось. Даже
в парк не хотелось, он перестал казаться милым, дружественным, надежным. К
счастью, тут Умник изрек свой приговор с апломбом профессора, полагающего,
что на пятерку в медицине разбирается Господь Бог, на четверку - он сам, а
все остальные - хорошо, если натянут на двойку с плюсом:
   - Для быстрейшего заживления  и  восстановления  тканей  предписывается
постельный режим не менее чем на сутки.
   Собака гриб, - беззлобно ругался Юниор, кое-как, одной рукой, стаскивая
брюки: рука с цветами была  в  момент  взрыва  опущена,  и  хотя  основное
досталось ладони, но кое-что перепало и бедру, и сейчас оно стало заявлять
о себе. Надо же, уложил на сутки в койку. Однако с ним даже не  поспоришь:
от попыток спора он всегда уходит, умолкает - и все,  не  желает  мыслящий
гриб дискутировать с мыслящим тростником... Да и что спорить,  собственно?
Мне и на самом деле полежать не помешает...
   Чувствовал Юниор себя не лучшим образом: ожоги давали  себя  знать.  Он
улегся, откинув одеяло. В  постели  тоже  бывает  неплохо.  Можно  думать,
читать, мечтать. Сутки-то мы вытерпим запросто, и кормить нас будут здесь,
на месте; в высшей степени трогательно. Можно болеть  спокойно:  никто  не
вторгнется, не помнет траву, не оборвет яблоки. Никто. А завтра...
   Да, кстати, завтра.
   Он окликнул Умника. И приказал:
   -   Задать   Комбинатору   программу   второй   степени    обитаемости.
Подпрограмма: средний пояс.
   Вот  так,  -   подумал   он   удовлетворенно.   Завтра   мы   проснемся
здоровенькими. Выйдем в парк. И с веток  нас  будут  хором  приветствовать
разные чижики. И будет это очень-очень приятно. Известно ведь: как  бы  ни
было хорошо сегодня (а ведь  было  хорошо,  а  что  руку  повредил  -  сам
виноват), нужно, чтобы завтра стало еще хоть самую малость, хоть чуть-чуть
лучше. Иначе жить скучно. Завтра встанем с птицами...
   Так начал он и последний из проведенных им на Земле перед стартом дней:
еще не успев как следует проснуться, на ходу протирая глаза,  выскочил  из
комнаты, сбежал с невысокого крыльца - и, сделав несколько быстрых  шагов,
кинулся в воду; его  словно  ударило  несильным  разрядом  тока,  и  сразу
отшелушились, будто их течением унесло, и сонливость, и все  в  душе,  что
могло помешать Юниору стать хоть на какое-то время совершенно  счастливым,
и каждое движение стало вдруг источником радости, когда  телесное,  низкое
неотделимо от духовного, высокого. Неожиданно утро получилось тогда таким,
какие остаются в памяти надолго, если не на всю жизнь. Еще и потому, может
быть, что из воды, издалека,  он  увидел,  как  женщина  в  белом  костюме
поднималась на крыльцо, и хотя он не мог разглядеть лица, но  уверен  был,
что она прекрасна: не могла быть иной в такое утро. Когда  он  узнал,  что
женщина эта  была  Зоя,  приехавшая  к  мужу,  заночевавшему  там  же,  на
предстартовой базе, чтобы проводить Юниора - это не  смазало  впечатления,
хотя Зое он и не симпатизировал. Узнал он, что то была она,  позже,  когда
впечатление от прекрасного утра уже выкристаллизовалось  и  прочно  заняло
место в душе.
   И сейчас, здесь, еще не успев как следует проснуться, Юниор, не  думая,
не  решая  заранее,  сделал  так  же:  метнулся  к  люку,  заблаговременно
открытому  (Умник  умел  при  случае   быть   предупредительным),   быстро
спустился, пробежался босиком по траве,  размахивая  полотенцем,  все  еще
ошалело моргая, к озерцу и - не  позволяя  себе  задержаться,  подумать  -
бросился в воду. Брызнуло в стороны. Вода оказалась теплой. Но  главное  -
была она настоящей, ее бояться не следовало, ее пить можно было,  если  бы
вдруг захотелось; Юниор невольно проглотил толику, не вынырнув вовремя,  и
убедился: вода нормальная, только  безвкусная,  как  дождевая  -  каких-то
солей в ней  не  хватало,  мельчайших  примесей.  Но  плавать  можно  было
прекрасно, и он насладился этим древним,  простым,  но  далеко  не  всегда
доступным ему благом в полной мере; еще и еще раз  нырял  и,  вынырнув,  с
некоторым удивлением видел нерушимо возвышающуюся  рядом  полукилометровую
стрелу корабля: никогда еще ему не случалось купаться в нескольких  метрах
от одного из этих мощных, разлапистых амортизаторов.  Да,  это  утро  тоже
обещало запомниться надолго.
   Потом он лежал и лежал, грелся на травке, то на животе  распластываясь,
то  на  спине,  то  подставляя  бока  светилу,  хотя   и   искусственному,
крохотному, находившемуся на внутренней поверхности незримого  купола,  но
по спектру своему неотличимому от Солнца. Вдруг что-то кольнуло в  ногу  -
больно и, наверное, еще больнее потому, что - неожиданно. Юниор  не  успел
обдумать действие; рука  среагировала  сама,  звучно  хлопнув  распахнутой
ладонью. Красное пятнышко  было  на  ноге,  и  в  нем  расплющенный  комар
разбросал ножки.
   - Вот так, - удовлетворенно почесал укушенное  место  Юниор,  -  всякая
агрессия да будет наказана! - И лишь потом спохватился и подумал о другом:
- Комар, это как же? Выходит - и комары здесь возникли?
   А прочее? - хотел он спросить самого себя, но проглотил вопрос,  поняв,
что задавать его излишне. Потому что сейчас не до слуха его, а до сознания
долетел не сильный, но явственный птичий гам. Сразу ведь и не  обратил  на
него внимания, ибо забыл, что вчера такого не было; а  теперь  вспомнил  и
стал всматриваться и вслушиваться. И  увидел  многое.  Вспорхнула  бабочка
воспарившим венчиком цветка; прошелестела стрекоза - большая,  элегантная;
комары звенели неподалеку, а поодаль -  почудилось:  кто-то,  относившийся
уже явно к четвероногим,  прошмыгнул  от  куста  к  кусту.  Тут  только  и
вспомнил о своей команде на вторую степень обитания,  но  вспомнил  как-то
мельком,  словно  команда  была  несущественным  обстоятельством   и   все
движущееся и звучащее, что наполняло  сегодня  маленький  мирок,  возникло
само по себе, как подарок неизвестно от кого. Он блаженно улыбнулся.  Нет,
хорошо все-таки, ах, как хорошо. Глаза закрылись от наслаждения.
   Снова кольнуло - там же, где и раньше. На этот раз прежде, чем ударить.
Юниор  приоткрыл  глаза:  точно,  комар  сидел.  Решительно  хлопнул.  Два
агрессора, стало быть, и оба в одном месте.  Он  поглядел  -  один.  Того,
первого. Юниор, видимо, смахнул  повторным  ударом.  Наверное,  так...  Он
сидел, не двигаясь, глядя на жертву врожденной кровожадности.  Сокрушенный
комар еще двигал одной длинной ножкой, потом и она  замерла.  И  крохотное
тельце стало таять - быстро-быстро, как  крошка  сухого  льда  на  горячей
плите. Раз, два - и исчезло совсем; еще через миг - на этот раз  явственно
услышал - едва уловимо щелкнуло, и комар откуда-то взялся снова, на том же
месте. Вот собаки, - удивился Юниор и на этот раз не стал комара  казнить,
а лишь помахал ладонью, и тот сорвался и улетел. Ладно, живи, раз так...
   Он встал, бросив полотенце на берегу. Осмотрелся.  Не  только  птицы  и
комары появились, изменилась и география его мира, Земли  Блаженства,  как
Юниор только что окрестил этот уголок.  Вчера  здесь  не  было  ручья;  но
машины  трюма-три  постарались,  -  видно,  зачем-то   это   потребовалось
Комбинатору,  -  и  теперь  ручеек  был,  неглубокое  русло  его   красиво
извивалось, исток скрывался за деревьями, но там, конечно, стоял  все  тот
же механизм номер  тринадцать,  единственный  источник  воды  на  планете.
Усмехнувшись, - еще сюрприз! - Юниор медленно,  от  каждого  шага  получая
удовольствие, побрел  вдоль  ручья.  Птицы  ничуть  не  смутились  от  его
появления и продолжали  свой  весенний  галдеж,  ежик  просеменил,  словно
борода с проседью, сбежавшая от хозяина; от ручья стремглав кинулся  прочь
кто-то не выше собаки, но иных статей, тонконогий, большеглазый, в веселых
солнышках пятен - никем  не  рожденный,  он  обладал  все  же  инстинктом,
повелевавшим ему бежать, а потом уж разбираться. Юниор усмехнулся, покачал
головой, то ли удивляясь, то ли осуждая - нет, вряд ли осуждая, не за  что
было. Еще кто-то пробегал, проползал; оттуда,  где  деревья  стояли  гуще,
доносились настоящие лесные звуки; не должен был в этом мире агнец ужиться
с волком,  напротив,  тут  все  отличалось  первозданной  естественностью,
такой, какой, верно, и не встретишь больше в  настоящем  мире  Земли.  Все
казалось извечным,  раньше  нас  возникшим,  и  не  хотелось  думать,  что
накануне всего этого не было, а были одни лишь зашифрованные в  кристаллах
программы, песок на планете да еще малость чистых элементов  в  автономных
хранилищах Комбинатора. Как бедно выглядят порой причины по сравнению с их
следствиями, как не соответствуют  друг  другу,  но  лавина  начинается  с
камушка, и пресловутая соломинка ломает спину верблюда. Однако же  к  чему
думать об этом, портить себе настроение?
   Чтобы отвлечься от подобных мыслей. Юниор сперва остановился,  а  потом
сел на траву под деревом. На Земле он стал бы глядеть  в  небо,  но  здесь
неба настоящего не было, и он стал разглядывать то деревья,  то  травинки,
то всякого, кто вдруг появлялся в поле  зрения,  а  когда  тот  исчезал  -
старался угадать, кто покажется следующим, и ни разу не угадал.  Прекрасно
было это: открывать открытое,  узнавать  известное  -  и  в  то  же  время
таинственное, никем никогда не виданное, новое.
   Так чудесно было,  что  и  мысль  зародилась:  а  не  остаться  ли  тут
подольше? Такого уж никогда нигде не  переживешь.  Неужели  я  столько  не
выслужил у матери Земли? Бог с ним, с Курьером, не доросли  мы  до  них  -
значит, и без них проживем, все равно, не  мы  их  найдем,  а  они  нас  -
придут, когда сочтут нужным: не индейцы ведь открыли  Старый  Свет,  и  не
гавайцы приплыли к берегам Альбиона, все  должно  совершаться  по  логике.
Остаться здесь. Не на всю жизнь, конечно: надоест, но если не надоест,  то
и на всю. Одному? Ну и что же, что одному; от женщин - вся  неустроенность
и неуравновешенность жизни,  вся  дисгармония.  Даже  от  лучших.  Другими
словами, даже от Леды произошла в жизни разлаженность и сомнения родились.
А ведь лучше Леды никого, наверное, нет.  Для  меня  -  нет,  думал  Юниор
здесь, в сверхмыслимом удалении от Леды и от всего,  что  он  знал  и  мог
когда-либо узнать. Здесь-и сейчас можно было сказать себе нет,  все  равно
не шарахнешься к ней, нет  ее,  во  всем  этом  пространстве  нет,  а  оно
бесконечно, как и любое другое пространство. Но и при всем том, что она  -
лучшая, я не смог... Каждый раз все начиналось сначала, и было  не  просто
хорошо, но даже немыслимо хорошо, но потом, в  самый  момент,  в  самый...
Слезы, слезы... Нет, нельзя было жить с этим. Не хочу и не буду.
   Юниор прервал сам себя и снова начал думать о том, как  прекрасно  было
бы остаться здесь - даже навсегда. Умом он  понимал,  что  не  сможет,  но
душой - хотел и верил, что это ему нужно, и сейчас, и всегда будет  нужно.
И мысли такие были приятны определенностью и покоем.
   Айв самом деле. Что нужно для существования  Земли  Блаженства?  Только
энергия. Микротронные схемы - они переживут Юниора наверняка.  Как  и  вся
прочая аппаратура. На  Земле,  после  долгого  перерыва,  снова  научились
делать  надежные  вещи.   Все,   что   сейчас   окружает   его,   обладает
гарантированной долговечностью. Это, правда, не может  ни  обеспечить,  ни
поддержать существование самого Юниора: здесь он не охотник и не рыбак, не
пахарь и даже не собиратель. Но припасов на корабле хватит на долгие  годы
дюжине таких, как он, едоков, а с годами что-нибудь  придумается.  Вода  -
вот она. Нет, здесь можно  жить.  Полная  безопасность.  Планета  небывало
спокойна - кажется, здесь даже за пределами ненарушимого защитного  купола
никогда ничего не  происходит.  Нехватка  общения?  Господи,  в  трюме-два
хранится - записана на кристаллах - в словах и изображениях едва ли не вся
мировая культура, ста жизней не хватит, чтобы всем  этим  воспользоваться.
Тем более для книжника. А Юниор, несмотря на профессию - а может быть, как
раз благодаря ей, - был книжником и нередко не без иронии думал, что среди
его друзей, приятелей и просто добрых знакомых много  больше  литературных
героев, чем реально живущих людей, и что этих книжных он и знает больше, и
понимает лучше, и научиться у них может большему, чем у живых. Так что  на
недостаток общения или на плохую компанию он пожаловаться никак не может.
   О таких вещах Юниор размышлял долго, трудно  сказать,  сколько  именно;
несколько часов, может быть. Опять ужалил комар, все же  разыскавший  его.
Юниор машинально прихлопнул беспокойное насекомое, и комар  возник  вновь.
Тут мысли пошли в другом направлении.
   Что это значит? Я убиваю комара, а он возникает  снова.  Почему?  Ответ
напрашивается сам собой. Программой предусмотрено  определенное,  конечное
количество комаров; их не будет ни одним меньше и ни одним  больше,  ровно
столько, сколько, по этой программе, положено для  данного  объема.  И  не
только комаров, но и деревьев, и ежей, и стрекоз, и травинок, и  яблок  на
яблоне.  Здесь  не  вероятностный  мир,   мир   случайностей,   но   точно
расчисленный край определенности  и  стабильности.  Волки  могут  пожирать
агнцев сколько угодно: овец от этого меньше не  станет.  И  это  почему-то
неприятно. Потому что следует вывод: ты в  этом  мире  не  хозяин,  ты  не
можешь - Никогда не сможешь ничего изменить в нем,  только  жить;  но  мир
этот существует помимо твоих желаний. Это при  всем  том,  что  ты,  своей
волей, создал его, позволил, даже приказал ему  реализоваться  и  в  любой
момент  с  такой  же  легкостью  можешь  его  уничтожить.  Интересный   ты
вседержитель, - усмехнулся Юниор, - сотворить и уничтожить  -  да,  а  вот
изменить не в силах  даже  на  одного-единственного  комара,  на  плюгавую
травинку. Мир этот, пока он живет, надежно защищен от меня...
   Может, впрочем, все и не так? Мало что - комар!
   Юниор встал, дотянулся до ветки, решительно обломил ее и тут же, словно
боясь обжечься, бросил на траву. Ветка лежала как ни в чем не  бывало.  Он
переводил взгляд с нее на место излома и обратно. Все оставалось таким же.
Юниор приободрился: видишь, не так все и страшно. Комар  -  ладно,  а  вот
дерево так и осталось с обломанной веткой, и ветка лежит под ним.  Значит,
что-то ты и тут можешь. Конечно, если  бы  ты  знал  столько  же,  сколько
ведомо всему громадному институту, создавшему Комбинатор,  не  было  бы  и
вопросов, но вот ты не знаешь - и слава богу, что не знаешь.
   Однако сидеть под деревом Юниору расхотелось. К тому же он спохватился,
что не ел целый день. Он пошел к кораблю напрямик, не  по  ручью.  Так  же
летало вокруг, пело, шевелилось, зеленело. Вроде бы все было в порядке, но
откуда-то подкралась грусть. Юниор поднялся на смотровую  площадку,  хотел
войти в люк, но задержался, коснулся ладонью обшивки корабля. Вот тут  все
верно,  надежно.  И  если  что-то  нарушится,  может  понадобиться  и  мое
вмешательство. Как в случае с Кристаллом. Интересно, как  это?  Если  я  в
живом мире создаю машину, то я над ней хозяин. А если я  при  помощи  этой
машины создаю другой мир - то в нем я бессилен?
   Вдруг он разозлился сам на себя. Чего ты, в конце  концов,  хочешь?  Не
было бы этого созданного тобой мира, сидел бы ты, пригорюнившись, а вокруг
простирался один черноватый песок в лиловой дымке, и все, что ты мог бы  -
это поиграться в песочке, как дитя. Лучше  тебе  было  бы?  Скажи  спасибо
пославшей тебя цивилизации и будь доволен. До чего  же  неладное  существо
человек: все ему дай - и все равно будет мало!
   После такого рассуждения Юниор вошел наконец в  люк,  на  ходу  заказал
Умнику обед, решил, что вниз его не  потащит,  съест  тут,  а  если  потом
придет охота ужинать, то можно будет  и  посумерничать  внизу,  на  свежем
воздухе. Потом  Юниор  направился  в  ремонтный  отсек  и  вновь  долго  и
тщательно проверял, как идет рост Кристалла, и сверял полученные  величины
с графиком. Увидеть Кристалл уже нельзя было,  в  камере  стоял  туман,  и
Юниор знал, что рассеется он только к самому концу  процесса;  но  приборы
показывали, что все в порядке. Как и должно быть. Это вам не  какая-нибудь
волшебная сказка, тут дело простое: посадили семечко - и  растет  из  него
Кристалл, в положенное время вырастет и станет куда  положено,  при  нашей
активной помощи, и будет держать оси так параллельно, как  никакой  Эвклид
не удержал бы.
   Юниор пообедал и, не выдержав, снова спустился в парк: сидеть, отдыхая,
внизу куда лучше, чем в каюте, иначе получалось, что птицы пели  зря,  это
ведь он их потребовал, и вот они поют, а их никто не слушает,  -  это  как
если бы актерам приказали играть перед пустым залом: нелепо и жестоко.  Он
посидел и послушал птиц; может  быть,  к  ночи  и  соловей  запоет?  Света
убавилось: Комбинатор, кроме всего прочего, неусыпно следил за  нормальной
длительностью дня,  и  светило  хотя  и  не  двигалось,  но  прибавляло  и
уменьшало яркость строго по часам. По земным, конечно.
   Все было  как  настоящее.  Только  солнечными  часами  нельзя  было  бы
пользоваться здесь  -  да  кому  они  нужны  на  нынешнем  этапе  развития
цивилизации? И вообще, неспешно размышлял  Юниор,  разницы  по  сути  дела
никакой, вырос ли мир сам или человек его сделал и в нем  поселился.  Сама
собой возникла только пещера, дом без  человека  не  строился,  и  человек
живет в домах, а не в пещерах, и от этого  чувствует  себя  только  лучше.
Нет, нелепо устроен человек вообще, и сам Юниор в частности.  Ему,  видите
ли, сознание нужно, что мир этот ограничен и естествен. Но живут-то  не  в
сознании, а в мире!
   Кстати,  о  птичках.  За  пределами  купола   существует,   несомненно,
естественный, хотя  и  не  очень-то  гостеприимный  мир.  Правила  Дальней
разведки неукоснительно требуют  постоянного  наблюдения  и  за  тем,  что
происходит вокруг тебя. И слишком уж расслабляться нельзя. Купол куполом и
Комбинатор Комбинатором, но попозже, когда придет пора докладывать,  никто
не поймет, как разведчик ухитрился три  недели  просидеть  на  неизвестной
планете и, будучи живым-здоровым, не нашел времени  поинтересоваться,  что
же на ней происходит. Нет, на него просто пальцем  показывать  будут!  Так
что давай поинтересуемся.
   Прежде  всего  Юниор  снял  показания  приборов,  которые  следили   за
ситуацией вне пределов купола. Температура, давление и  состав  атмосферы,
изменения в составе... Однажды, очень далеко отсюда, Юниору удалось именно
по  изменению  состава  атмосферы,  вовсе  и  непригодной   для   дыхания,
предугадать извержение, - тут же, буквально под ногами,  от  него  никакое
поле не спасло бы, - хотя внешне все было в  совершенном  порядке  и  даже
маленького холмика нигде в окрестности не просматривалось. Но тут, сейчас,
природа словно задалась целью  продемонстрировать  недоверчивому  человеку
свое  миролюбие  и  стабильность:  хотя  бы  на  сотую   долю   что-нибудь
изменилось! Как  будто  не  природа,  а  термостат.  Ну  хорошо,  спасибо,
природа.
   Наступила очередь непосредственных  наблюдений.  Однако  что  тут  было
наблюдать? И каким способом? Здесь, под куполом, было значительно светлее,
чем вовне, хотя внутренний свет и померк. Локаторы на самом носу  корабля,
на мачте, находившиеся за пределами купола, работали непрестанно, но  тоже
никаких изменений не отмечали. А оптика  или  тем  более  непосредственное
наблюдение невооруженным глазом вряд ли что  дадут.  Тем  не  менее  Юниор
честно всматривался в лиловый полумрак,  отсюда  казавшийся  уже  и  вовсе
мраком, глядел, пока  глаза  не  заболели,  и  так  и