дальше.  Снова
спустился. Снизу посмотрел на повисшие беспомощно антенны Комбинатора.  Но
они  не  были  жизнью.  Всего  лишь  орудиями  фокусника.  Юниор  сплюнул,
отвернулся. Все было как и полчаса,  и  час  назад.  Лежал  черный  песок,
стояли машины. Из раструба водолея вытекала тонкая струйка воды. От другой
тянуло  легким,  едва  уловимым   ветерком:   обновлялся   воздух.   Сияли
корабельные прожекторы. По сторонам их световых конусов сгущалась мгла.
   Он брел, вспахивая башмаками песок. Все, что  осталось  от  маленького,
славно придуманного мира. Не было мира. Потому что  мир  -  это  жизнь.  А
здесь не было жизни. Имитация  ее,  не  более.  Привет  тебе,  цивилизация
имитаций! - кричала его душа. - И когда в тебе появляется настоящая  жизнь
- ты позволяешь даже не заметить этого.  А  в  результате  здесь  осталось
единственное живое существо. Пока.
   Потом он остановился.


   В боковом свете прожектора вдруг почудилось внизу, под ногами,  что-то.
Маленькое, хрупкое, на что он едва не наступил башмаком.
   Он наклонился. Потом лег, приблизил лицо и  стал  рассматривать  это  в
упор.
   Просто удивительно, как смог он заметить. Такую мелочь,  ерунду.  Может
быть, лишь потому, что цветом эта мелочь резко отличалась от песка. Мелочь
была светло-зеленой.
   Крохотный, тоненький, хрупкий, едва поднявшийся над песком стебелек.  И
на конце его - только-только раскрывшиеся два листочка.
   Юниор долго лежал и смотрел на росток, дыша в сторону, чтобы  ненароком
не повредить его.
   Нет, это не было, не могло быть остатком мира Комбинатора. Все бывшее в
том мире исчезло. Все, что осталось, было настоящим.  Корабль.  Механизмы.
Юниор. Тело Зои в реаниматоре.
   И еще - стебелек и два листка.
   Жизнь. Настоящая. Самостоятельная. Пусть бесконечно уязвимая, но жизнь.
   Откуда? - разглядывал это чудо Юниор, все еще не веря глазам.
   И понял: семечко могла занести сюда одна из машин.  С  Земли,  где  они
испытывались. Или с Анторы, где эти машины крушили  и  перемалывали  сотни
тысяч растений. Не таких, а мощных, царственных. Семечко застряло  где-то.
Перенеслось через сверхпостижимые пространства. Здесь выпало. Оказалось  в
среде, где есть воздух, вода, свет. И вот проросло...
   - Оказывается, нас здесь двое  живых,  -  сказал  Юниор  вслух,  словно
стебелек мог понять его. - И тут уж тебе-то я погибнуть не дам!
   Господи, - подумал он затем, - сколько же мы: отец, я сам, все другие -
уничтожили грубо, жестоко, безжалостно, глупо  вот  таких,  да  не  только
таких - всяких жизней! Воображая, что мы  вправе  вынести  им  приговор  и
привести его в  исполнение,  раз  они  мешают  достижению  какой-то  нашей
сиюминутной и часто никому не нужной цели. Наши цели - так  ли  нужны  они
миру?
   Нет, я тебя выращу. К чертям все. Я останусь тут до тех пор, пока здесь
не зазеленеют леса. Потом мы  снимем  купол.  И  вы  начнете  переделывать
атмосферу. Оживлять планету. Потому что всякая жизнь - жизнь, и мы  ставим
себя выше вас только потому, что мы умеем убивать вас куда  успешнее,  чем
вы - нас. Но ведь без вас мы околеем сами, мы без вас  не  можем  и  порой
лишь забываем об этом. Забываем, что жизнь - это то, что  не  предает,  не
исчезает внезапно, если вдруг разладятся какие-то контуры...
   Я тебя выращу, стебелек. Есть энергия, есть вода,  свет.  Есть  великий
Умник, который, наверное, знает не только, как истреблять леса, но  и  как
растить их. Если захвораешь -  вылечим.  Неужели  такая  масса  металла  и
кристаллов да еще толика нормального рассудка  не  в  состоянии  сохранить
жизнь одному стебельку? Ведь мы умеем - если захотим.  Нам  только  трудно
бывает понять. Слишком уж мы настроились  за  целые  столетия  -  заменять
естественное искусственным...
   Я выращу тебя. Ничего, Земля подождет. Обойдется без своего  сгоревшего
Комбинатора. Кто-то сказал хорошие слова о  слезинке  одного-единственного
ребенка. Что такой ценой нам не нужно счастье. Раньше я думал, что  это  -
слюнтяйство, ерунда. Теперь я думаю: если  для  чего-то  надо  всего  лишь
наступить каблуком на такой вот, как  ты,  совсем  незаметный  стебелек  с
двумя листками - я не сделаю этого.  Сперва  постараюсь  понять:  а  может
быть, вреда, пусть и отдаленного, от такого  действия  произойдет  больше,
чем пользы - пусть даже немедленной? Мы  привыкли  думать,  стебелек,  что
если сейчас и вредим, то  потом,  в  этом  благословенном  "потом"  у  нас
останется достаточно времени, чтобы все исправить, возместить  и  воздать.
Но у нас не будет этого времени, потому что не настанет блаженное "потом",
когда останется только  исправлять  ошибки:  они  ведь  тоже  живут  своею
жизнью, наши ошибки и жестокости, они сходятся и размножаются, плодятся  и
прорастают вдруг там, где мы их  вовсе  и  не  ждем,  нередко  -  в  наших
собственных костях, в нашей плоти и крови, а еще прежде - в нашем  разуме.
Вот как обстоят дела, стебелек...
   Будем держаться друг за друга. Это должно стать главным  законом  нашей
жизни: держаться друг за друга, мы с тобой - одно и то же, мы -  жизнь,  и
не наше дело, не наше право - проводить в жизни линии и границы, делить на
угодную и неугодную, нужную и ненужную. Будем беречь друг друга!..


   Жизнь Юниора опустела; совсем стала она похожа на странную планету,  на
которой разведчик решил, как ему казалось, накрепко обосноваться:  пустота
занимала, наверное, девятьсот девяносто девять тысячных, но  на  последней
тысячной, словно купол на планете, существовало еще нечто:  хилый  зеленый
стебелек с двумя листочками. Ни в чем нельзя было сравнить его с  погибшей
Зоей, кроме разве того, что росток, как и она, шел от жизни, от  естества,
а не от человеческого хитроумия; все вокруг  напоминало  о  женщине,  было
как-то связано с нею: пруд, затонувшая в нем лодка, палатка под  кораблем,
и сам корабль, который так и не спас ее, потому что Юниор не смог  понять,
кто она. Юниор знал, что эта боль дана ему на всю жизнь, и ничто не сможет
больше быть в его жизни таким, как было до сих пор; а какой  будет  впредь
его жизнь - об этом он не задумывался: какой будет, такую он и примет.
   Свое,  пусть  маленькое  поначалу  местечко   стебелек   занял,   занял
безоговорочно. И постепенно Юниор стал просыпаться каждый день с мыслями о
нем и засыпал не прежде, чем продумывал все, что растеньица касалось,  что
происходило с ним сегодня и что следовало сделать для него завтра.
   Прежде всего  Юниор  попытался  выяснить,  чем  может  ему  в  новом  и
непривычном деле помочь Умник. Гриб принял новое дело  близко  если  не  к
сердцу, которого у него не было, то  к  сведению.  Но  никакой  информации
относительно  ухода  за  растением  неизвестного  вида,  да  еще  в  столь
необычных  условиях,  у  него  не  оказалось.  Умник  смог  сообщить,  как
выращивать в условиях корабля или в иной среде с теми же параметрами  лук,
редис  и  другие  столовые  овощи  -  на  этом  его   эрудиция   оказалась
исчерпанной.  Пришлось  действовать  методом  проб  -  стараясь,   однако,
допускать поменьше ошибок.
   Были вещи, которых сейчас опасаться вроде бы не  следовало:  вредителей
например. Однако Юниор все же не был совершенно спокоен на этот счет: если
уцелело семечко, то могли сохраниться и какие-то споры, мало  ли.  Поэтому
он каждый день тщательно осматривал хилый стебелек,  измерял  его  рост  и
чуть было не демонтировал хромограф из ремонтного отсека, чтобы перетащить
сюда и  следить  за  изменением  окраски  листочков.  Впрочем,  это  Умник
отсоветовал.  Зато  Юниор  смонтировал  ультрафиолетовую  лампу,  изъятую,
несмотря на протесты Умника, из медицинского арсенала: Юниор  заявил,  что
полагающееся ему облучение он  будет  принимать  вместе  с  растением,  не
иначе. Умник, надо сказать, возражал скорее  из  принципа:  как  он  потом
сознался, он испытывал к растеньицу некоторую слабость из-за  их  пусть  и
дальнего, но все же несомненного родства.
   Юниор подвел к  растеньицу  воду  и  понемногу  нашел  наилучший  режим
полива; время от времени он устраивал даже дождик - не при  помощи  лейки,
но  приказывая  тому  же  старому  механизму-тринадцать.  Место,  где  рос
стебелек. Юниор обнес оградой из цветного кабеля,  безжалостно  содранного
им с переборок трюма-один.
   Почти целый месяц все шло прекрасно. Стебелек рос. Юниор понимал,  что,
ухаживая за ничтожным растением, помогает в первую  очередь  самому  себе:
иначе как бы он жил здесь после смерти Зои? Зою он не навещал;  знал,  что
она  так  и  лежит,  ничуть  не  изменившись,  созданный   Умником   режим
предупреждал всякие изменения. Но Юниор не  был  уверен,  справится  ли  с
собою, вновь увидев ее, пережив все с самого начала. Тут, пожалуй,  только
стебелек и спасал. На Землю Юниор  тоже  не  хотел  и  не  мог  вернуться:
чувствовал, что  ни  отца,  ни  тем  более  Георга  увидеть  сейчас  не  в
состоянии, да и людям из Дальней ему сказать было, в сущности, нечего.  Он
ничего не сделал, ничего не выполнил. Уничтожил доверенное ему  устройство
и убил человека. Конечно, если бы хоть тень надежды была, что Земля сможет
оживить Зою, он давно был бы уже в пути; но  такой  надежды,  понимал  он,
нет: воскрешать не умели даже в эпоху Комбинатора.  Так  что  лететь  было
незачем. А стебелек давал этому  твердое  обоснование  -  хотя  бы  в  его
собственных глазах: Юниор обещал не бросать его здесь  -  и  не  собирался
нарушать слова.
   Так жил он почти месяц. А потом стебелек заболел. Кончики листьев - уже
вторых - стали желтеть. Юниор  испугался.  Он  даже  не  ожидал,  что  так
испугается. Словно и на самом деле кто-то очень близкий  умирал,  а  Юниор
был не в состоянии помочь - не знал, что и почему происходит и как с  этим
бороться.
   День и другой Юниор ходил в отчаянии. Растение  хирело.  Наверное,  оно
ясно сигнализировало отчего, но язык его был незнаком Юниору. И эта жизнь,
маленькая, тоже угасала, несмотря на все его старания. Неужели должно было
гибнуть все, на что обращалась его любовь?
   Он сел в аграплан, договорился с Умником и вылетел за  пределы  купола.
Просто так. Чтобы отвлечься. Чтобы хоть  на  время  избавиться  от  тяжких
мыслей и чувств.


   За куполом было тихо и спокойно. Стояла темнота, но  не  та  фиолетовая
полумгла, которая стояла, когда  Юниор  прилетел  на  планету,  а  плотная
черная тьма, какая бывает и на Земле в новолуние. Небо было  полно  звезд.
Наверное, стоило подумать о том, почему один мрак сменился другим  и  утих
не только ураган - ни малейшего ветерка не было. Юниор  убедился  в  этом,
посадив машину в нескольких километрах от купола. Подумать следовало бы  и
о том, откуда взялись звезды и почему их не было раньше. Но Юниору  сейчас
не думалось о вещах, не имевших прямого отношения к  сегодняшнему  дню,  к
его стебельку и к нависшей над стебельком угрозе.
   Позволь! - прервал Юниор на этом месте свое рассуждение. - А чьи же это
звезды? Ты что - забыл, как они выглядят? Это ведь  и  есть  наши!  Или  я
теперь настолько уже принадлежу этому пространству,  что  и  видеть  начал
по-другому? Или...
   Что "или", он не успел додумать. Потому что слабо зазвенело в  ушах,  и
Юниор ощутил вдруг знакомое чувство  раздвоения,  когда  кроме  того,  что
думал он сам, в мозгу стало возникать и что-то другое, внесенное  извне  и
чаще всего выражающееся в словах, иногда - в ощущениях,  несущих,  однако,
новую информацию. Именно так проявляется действие параполя перед тем,  как
вы вступаете в диалог. Ноги Юниора задрожали, и он сел на песок, а затем и
лег на спину, предельно расслабляясь и испытывая  одновременно  внутреннее
напряжение.
   - Ну наконец! - воспринял он слова отца. -  Соблаговолил.  Может  быть,
объяснишь, что это значит? Месяц мы фиксируем тебя в  нашем  пространстве,
но ты не вылазишь из-под купола, а пробить его на такой дистанции мы не  в
состоянии. Что с тобой? В чем дело?
   - Понятия не имел, что я в  нашем  пространстве,  -  ответил  Юниор.  -
Садился я на вынужденную в том. Это очень хорошо, что мы можем поговорить.
   -  Надеюсь,  -  сказал  отец.  -  Мне  это  тоже  доставляет  некоторое
удовольствие. Но если  ты  расскажешь,  в  чем  дело,  я  буду  еще  более
удовлетворен. Мы можем тебе помочь?
   - Ты можешь.
   - Приятно слышать. Каким образом?
   - Представь, что у тебя заболело растение...
   - Какое?
   - А черт его знает. Я же не ботаник. Просто растение.  Стебелек  и  два
листка...
   - Исчерпывающе. А что с ним?
   Юниор объяснил. Отец сказал:
   - Тебя бы на такую диету - у тебя не только листки пожелтели бы,  но  и
корень. Свет, вода - прекрасно, но ведь в этом стерильном песке  ему  есть
нечего! Хорошо еще, что он столько продержался. Ему нужны удобрения. Знаю,
что у тебя их нет. Ничего. Вы с Умником сделаете. Слушай меня...
   Восприятие было слабым, но отчетливым. Юниор прослушал  краткую  лекцию
по химии. Поблагодарил. Отец сказал:
   - Вижу, твое мировоззрение несколько изменилось.
   - Да, - ответил Юниор кратко.
   - Рад. Теперь у меня просьба к тебе. Только не удивляйся. В трюме,  где
смонтирован Комбинатор Георга... Тебе придется войти туда... там, в  одной
из кабин "Анакола"...
   - Там ничего нет, папа, - прервал его Юниор. - И никого.  Зоя  лежит  в
реаниматоре. Не потому чтобы еще была надежда. Просто я не нашел  более...
более удобного для нее места.
   - Как это случилось?
   - Нет, папа. Ты мне скажи: как это случилось? Чтобы  нормальная,  живая
женщина, прекрасная женщина (последних слов он вовсе не хотел  говорить  -
они вырвались сами)... помимо своей воли  оказалась  усыпленной  на  борту
корабля, причем я тоже не  знал  об  этом  совершенно  ничего...  Мы  что,
вернулись в средние века, в какие-то пятнадцатые-двадцатые?
   - Ответить просто, хотя и трудно, -  услышал  он  Сениора.  -  Георг...
Легко определить, где кончается посредственность и начинается безумие.  Но
кто возьмется точно провести границу между гениальной и сумасшедшей идеей?
Сколько раз одна принималась за другую... А суть вот в чем: Георг  слишком
много работал над проблемой комбинирования человека, когда все прочее было
уже готово. Он делал раз, третий, двадцатый - получались физически  точные
копии, но человека не  возникало.  Наверное,  не  все  кончается  даже  на
атомном уровне... Ему же казалось, что все вот-вот получится, нужно только
хотя бы несколько недель абсолютного  покоя  для  работы,  чтобы  ухватить
ускользающее звено. Но  этого  покоя  у  него  не  было.  Ему  мешали.  Ты
догадываешься кто.
   - Зоя.
   - Даже не столько она, сколько мысли  о  ней,  боязнь  за  нее,  за  их
отношения, за будущее...
   - Она говорила.
   - Он не мог сделать того, что сделал бы на его месте другой:  отправить
ее на  месяц-два  развлекаться  в  хорошей  компании  в  Океанию  или  еще
куда-нибудь. Мысли о ней, ревность не дали бы ему провести  спокойно  даже
несколько часов, где уж - недель.
   - И он осмелился...
   - Если бы он предполагал!
   -  Я  так  и  подумал,  -  медленно  сказал   Юниор,   и   его   слова,
преобразованные  мозгом  в   импульсы   параполя,   мгновенно   преодолели
неизмеримые пространства, чтобы четко прозвучать в сознании Сениора. - Это
было лучшее для него в любом случае. Даже если бы Зоя  осталась  в  живых.
Она...
   - Я понимаю, - услышал он. - Наверное, никто из вас не виноват. Не она,
во всяком случае.
   - Я не оправдываюсь. Но если бы я хоть знал, что  его  опыты  с  людьми
неудачны...
   - Этого никто не знал. Георг ведь был уверен,  что  окажется  на  месте
испытания раньше тебя: его должны были, вместе с комиссией,  везти  прямым
рейсом,  тебе  же  предстояли  испытания  монтажа  при  сопространственных
переходах. Он  думал  встретить  жену  там  и  пользуясь  таким  несколько
экстравагантным способом ее прибытия, признаться в поражении, сведя все  к
шутке: это, мол, пока единственный способ, какой он смог  найти,  чтобы  в
его системе возник человек. Он, как ты помнишь, честолюбив и самолюбив.
   - Хорошо. Закончим об этом.
   - Когда ты собираешься домой?
   - Не знаю. Вот подрастет мой стебелек...
   - Теперь ты понял?
   - Прости меня за глупости, какие я  говорил  тебе  раньше  и  какие  не
говорил, но думал.
   - Отпускается тебе. Что же, согласен - можешь не торопится.  Дальнюю  я
извещу. Если только нет никаких надежд относительно Зои.
   - Умник говорит...
   - Умник - еще не главный медик планеты. Я имею в  виду  Землю.  Правда,
таких прецедентов и у нас еще" не было, а те, кто может куда  больше  нас,
пока, к сожалению, нами пренебрегают. И все же я посоветовал бы тебе...
   - Увезти росток с собой? Но какой смысл...
   - Нет, сын. Ни в коем случае. Его место, а может быть, и твое - там. Но
сюда надо хотя бы доставить Зою. Пусть  ничего  нельзя  сделать,  но  даже
покоиться она должна здесь. Историю  новой  планеты  не  надо  начинать  с
могил. Лучше - с новой жизни, хотя бы и с такой: стебелек и два листка.
   - Как мне оставить его?
   - Ну уж это ты мог бы и не  спрашивать.  Минимальный  купол  -  воздух,
вода, простенький автомат для регулировки. Маяк - чтобы  потом  не  искать
планету  долго.  Умник  подскажет,  какой   энергоблок   лучше   и   проще
демонтировать и потом собрать на планете, чтобы питать весь этот  агрегат.
Росток доживет. Быть может, он встретит тебя уже деревцем. А я в  обратный
путь дам тебе столько всяких семян... Однако  давай  заканчивать,  сын,  я
устал. Уже не те силы.
   - Прости, папа. Я просто не знал, что оказался в нашем пространстве. До
сих пор не понимаю, как это случилось.
   - Да, странно. Но со временем наверняка станет ясным и это...


   Прошло три дня, пока им с Умником удалось составить такую комбинацию по
рецепту Сениора, что при ее контрольном  анализе  гриб  не  нашел  к  чему
придраться. Полученным  порошком  Юниор  осторожно  посыпал  песок  вокруг
стебелька, уже склонившего макушку. Полил водой. Отступил на шаг.
   - Надеюсь, это тебе понравится, малыш, - сказал он растению.
   - Да, - подтвердил кто-то сзади. - Это ты  сделал  вовремя.  Теперь  он
выправится.
   Юниор резко повернулся.
   На песке сидел человек.
   Человек? Да, несомненно. И все же... Нет, человек, разумеется. Но -  не
наш. Не нашего корня. Не с нашей планеты. Хотя - не  умею  я  распознавать
людей, - подумал Юниор мимолетно и горько. - Кто же он?  Глупый  вопрос...
На этой планете людей нет, как и жизни вообще, да и будь они - кто из  них
мог бы одолеть непроницаемую броню купола, подойти без  удивления,  страха
или враждебности и заговорить так, словно они давно знакомы, заговорить на
языке  людей?  Нет,  это  мог  быть  только  тот,  с  кем  Юниор  надеялся
встретиться - когда-нибудь.
   - Здравствуй, Курьер, - сказал он.
   - Да, вы почему-то называете меня так, - ответил  человек  серьезно,  -
хотя я в другом ранге: я Эмиссар.
   - Я думал, что мне долго придется разыскивать тебя.
   -  И  опять  вы  неправильно  воспринимаете  положение.  Нас  не   надо
разыскивать: это бесполезно. Вы можете только быть готовыми  к  встрече  с
нами - или не быть. А приходим мы сами - когда нас  посылает  Мастер.  Вот
как меня сейчас.
   - Ты... или он счел, что теперь мы готовы?
   - Вы все вместе - еще нет. Ты - да. Потому что ты многое  потерял  -  и
понял и многое приобрел. Ты понял, что все это, - Эмиссар кивнул в сторону
корабля, - далеко не самое важное. - Он положил руку на сердце. - Вот... -
Указал на росток: - И вот... Да ты знаешь сам. Я слышал, что  говорил  ты,
когда встретился с ним.
   - Вы давно следили за мной?
   - Нет, к сожалению. Иначе смогли бы предотвратить многое. Мы не успели.
Столько дел в мироздании. Лишь твое горе оказалось столь сильным сигналом,
что мы не могли его пропустить. И вот  ты  понял:  ничем  нельзя  заменить
жизнь, пусть бы она казалась тебе ничтожной, бесполезной,  ненужной...  Ты
понял, что можно распоряжаться тем, что ты сделал  своими