а, и Калве повернулся к  молодому
пилоту, ожидая поддержки. Но Азаров промолчал, даже плотно сжал губы.
   - Рисковать не будем, - необычно резко ответил Сенцов. - Голосовать
- тоже. Будем делать так, как я сказал. -  Помолчав,  добавил:  -  Все
равно, судьба у нас у  всех  одна,  и  зависит  от  того,  когда  сюда
прилетят наши.
   Калве пожал плечами: что судьба у всех одна, это было давно ясно.
   - Наши прилетят! - сказал Коробов. - Вон какие ребята  остались  на
Земле: Низов, Крамер, Рудик...
   - Да, это надежные ребята, - согласился  Сенцов.  -  Добавь  к  ним
Иванова и Вольского - вот и готовый экипаж...
   - Нельзя в такой экипаж Вольского, - возразил Раин. -  Астроном  он
хороший, но несколько... м-м... несдержан. Его надо  в  такой  экипаж,
где будет кому его  сдерживать.  К  Улугбекову,  например.  Улугбеков,
Вернер, Самохин, Ильин  и  Вольский  -  вот  это  будет  первоклассный
экипаж.
   - С Низовым мог бы лететь Бочаров, - прикинул Сенцов. - Хотя он сам
в скором времени может получить  корабль.  Страшно  способный  парень.
Дзенис - вот кто может лететь с Низовым. Очень хороший пилот...
   Так прощались они с теми, кто остался на Земле, у кого впереди было
еще много жизни, много миллионов километров и  -  как  знать  -  может
быть, даже световых лет пути...
   - А вы говорите - лететь... - сказал Сенцов. -  Из  ваших  же  слов
следует, что все улететь не смогут: кому-то придется остаться,  нажать
стартовую кнопку...
   - Так то - для автоматических ракет, - сказал Калве.
   - А для неавтоматических?
   - По логике, ракеты с экипажем должны стартовать после  сигнала  из
самой ракеты. И здесь есть стартовая кнопка.
   - Иди, проверь, - усмехнулся Сенцов.
   - Может, ты сам сходишь, проверишь? - сказал Раин. - Я устал...
   - Куда? - спросил Сенцов. - В кибернетический центр?
   - Зачем в центр? В рубку...
   - Куда?! - прошептал Сенцов.
   - Я говорю - в рубку, - сказал Раин.
   - Он говорит - в рубку! - подтвердил Калве.
   Сенцов еще  минуту  смотрел  на  них,  злобно  пробормотал  что-то,
выскочил из каюты... Раин и Калве, посмеиваясь, заторопились  за  ним.
Вскочили с мест Коробов и Азаров.
   Приближаясь к проклятой перегородке, Сенцов невольно замедлил шаг и
протянул руку. Но обогнавший его Раин, как ни в чем не бывало,  прошел
дальше...
   Перегородка исчезла...
   - Как? - спросил коротко Сенцов.
   - Мы повернули переключатель в киберцентрали... - ответил  Раин.  -
Теперь ракета как бы назначена к вылету, и рубка разблокирована.
   Дверь  в  рубку  подалась  легко.  Все  пятеро,  переступив  порог,
оказались  в  продолговатом   помещении,   оканчивавшемся   прозрачным
куполом.  Затаив  дыхание,  долго  рассматривали   они   все   детали,
наконец-то открытые их глазам.
   Как и в ходовой рубке звездолета, здесь  посредине  стоял  пульт  -
такой же, только  гораздо  меньше.  Очень  мало  приборов,  и  никаких
органов управления, только круглый экран со  стрелкой  и  две  большие
выпуклые кнопки - красная и белая.
   - Что за черт, - сказал Сенцов. - Что сидеть не  на  чем  -  я  еще
понимаю. Но чтобы ни одного рычага...
   Раин между тем осмотрел экран.
   - Да, - сказал он Калве. - Нет  сомнения  -  они  связаны.  Огоньки
здесь точно так же  расположены,  как  и  на  экране  кибернетического
поста.
   - А стрелка тоже в том же положении, - кивнул Калве.
   - Тебе  ясно?  -  спросил  Раин,  обращаясь  к  Сенцову.  -  Теперь
остальное - ваше дело, товарищи пилоты.
   Сенцов все еще растерянно осматривался вокруг: может, это совсем не
космический корабль? Как мог кто-то лететь в ракете, в которой нет  ни
одного органа управления?
   - Нет, - сказал он, - на таком корабле далеко  не  улетишь.  Я,  во
всяком случае, не рискну. Здесь "рабочая гипотеза" уже  не  действует.
Переключатель выключить: что-нибудь еще стрясется...
   - Но мы же проверили схемы.. - взмолился Калве.
   - Нет, - сказал Сенцов. - Нет.
   Наступило молчание. Все смотрели на командира, потом  Азаров  вдруг
резко  повернулся,  стремительно  отошел   в   дальний   угол   рубки,
остановился, став ко всем спиной, уткнулся лбом в  прозрачный  пластик
купола...
   - Я доверяю автоматике, - после короткой паузы продолжал Сенцов,  -
но не до такой степени.  Раз  нельзя  управлять  или  хотя  бы  задать
программу -  значит,  нельзя  и  лететь.  Если  мы  даже  вылетим,  то
неизбежно  затеряемся  в  пространстве.  Очень  просто.  Ну,  кто  мне
объяснит, как тут двигатель-то включается? А рули?
   - Ну, что ж, - сказал Раин. - Выключим... Выключим, - повторил  он,
уже не стараясь скрыть ярость. - Мы можем  искать,  можем  находить  -
ответ будет один: выключить! Да и в самом  деле,  что  нам  делать  на
Земле? Как будто без  нас  там  недостаточно  людей...  Так?  Конечно,
возвращаясь на Землю, пришлось бы  рискнуть.  Но  ведь  космонавты  не
привыкли рисковать, разумеется не привыкли... Ведь или космонавтика  -
специальность  для  слабонервных,  или  мы  -  не   космопроходцы,   а
космопроходимцы!..
   Бросая обидные слова, астроном  порывисто  шагал  по  рубке,  резко
поворачивался, садился, где попало,  поднимался  снова.  Сенцов  молча
слушал, только лицо его  все  больше  наливалось  кровью  и  медленно,
напряженно двигались челюсти.
   - Нельзя, - почти закричал Раин, - чтобы ответственность  командира
перерождалась до такой степени. Ведь если  командир  начинает  бояться
рискнуть собой и экипажем - то  командир  ли  он  вообще?  -  Астроном
наконец остановился, широко расставил ноги,  заложил  руку  за  спину,
поднял  подбородок.  -  Да  вы  не  полетели  бы  даже  ради  спасения
человека...
   - Хорошо... - медленно, ржавым голосом  проговорил  Сенцов.  -  Ну,
допустим - я не  полетел  бы,  я  не  командир.  Допустим  -  устарел.
Допустим даже - погиб.  Меня здесь нет, это обман зрения, и вообще я -
не человек, а бледная тень отца Гамлета. Командиром  после  меня  стал
Коробов. Ты! Полетишь?
   Азаров медленно повернулся лицом к остальным. Коробов  почувствовал
себя неуютно - в холодной тишине, под жаждущими, проверяющими,  словно
просвечивающими насквозь взглядами четырех пар  глаз.  Медленно  обвел
взглядом рубку, тщательно избегая  смотреть  на  товарищей.  Задумчиво
посмотрел на пульт. Поднял голову и с минуту вглядывался в  потолок  -
где-то  там  была  Земля...  Наконец  тишина  растаяла  под   горячими
взглядами товарищей, и Коробов, уже дважды  открывавший  рот  и  вновь
переводивший взгляд на какой-нибудь прибор, твердо сказал:
   - Нет. Пока я не вижу возможности лететь.
   Недовольно загудели два голоса, но Сенцов заглушил их:
   - Я не лечу, и Коробов не летит. О вас, при всем моем  уважении,  и
речи нет - мы не пилоты. Остается последний.  Виктор.  Итак,  командир
Азаров?
   Азаров поднял голову. Глаза его на миг раскрылись до предела, в них
что-то блеснуло. Пилот судорожно глотнул, откашлялся.
   - Нет. И я не полетел бы... - отчеканил он. - И даже...  даже  ради
спасения человека. Он, этот человек... Он был бы один, и нельзя  из-за
одного жертвовать четырьмя.
   - Ты достоин  быть  командиром,  -  сказал  Сенцов.  -  Нет,  ты  -
достоин... - Он хрипло закашлялся, отвернувшись от всех. -  Но  сейчас
об этом думать... рано. Мало  того:  пора  прекратить  поиски  средств
овладеть ракетой. На это у нас нет времени... и не в этом  наше  общее
спасение.
   Он умолк, ожидая нового проявления недовольства. Но все молчали.
   - У нас нет времени. Помните,  когда  должна  была  уйти  следующая
экспедиция к Марсу? Вопрос месяцев. Ну, вы же  помните:  раз  связи  с
нами нет, вступает в действие второй вариант,  когда  идет  корабль  с
двумя ведомыми - автоматическими ракетами. Раз мы  не  вернулись,  это
будет означать, что на трассе  действительно  что-то  неладно.  И  две
автоматические ракеты будут  принесены  в  жертву  -  но  зато  экипаж
идущего далеко сзади корабля сможет заметить,  что  происходит,  будет
осведомлен об их судьбе, а значит - и  о  судьбе  всех  прочих  ракет,
сумеет принять меры безопасности... Так это  предполагалось.  Но  ведь
мы-то знаем, что и в  таком  случае  корабль  может  разделить  участь
остальных...
   Космонавты хмуро кивнули.
   - Значит, нужна  связь.  Мы  должны  сообщить,  что  нужно  избрать
другой, безопасный путь, и - забрать нас... Во  что  бы  то  ни  стало
найти источник света, попытаться сигналить. Пока мы ничего  не  нашли.
Но мы не исследовали и одной трети помещений...
   - Сейчас труднее, - сказал Калве. - При нашем  кислородном  ресурсе
скафандров... Ходить приходится все дальше, времени на поиски остается
все меньше...
   - Так... - сказал Сенцов. - Где выход? Кто видит выход?
   - Я, - сказал Азаров после недолгого молчания. Говорил он неохотно,
словно сам у себя с трудом вырывал каждое слово. - Я вам рассказывал о
каютах и оранжерее. Я все-таки установил: там  кислородная  атмосфера.
Там можно  жить.  Значит,  можно  и  переселиться  туда.   Оттуда   до
неизученных частей Деймоса гораздо ближе...
   - Ну, - спросил Сенцов, - выводы?
   - Что же, - сказал Раин. -  Переселимся.  Только  давайте,  умоляю,
начнем что-нибудь делать...
   - Переносить! - сказал Сенцов, и это была уже команда.
   Принялись за работу. Все спасенное из своей земной ракеты  пришлось
теперь уносить далеко, в самый  верх  звездолета.  Это  было  нелегкое
дело, и космонавтам довелось возвращаться много раз, пока почти все не
было перенесено.
   Но тут все почувствовали, что больше не в силах  сделать  ни  шагу.
Усталость валила с ног. Пятеро сидели в одной каюте, и ни  у  кого  не
хватило сил, чтобы первому подняться,  взвалить  на,  плечи  последний
груз. Невыносимо тяжелым казался всякий предмет,  который  приходилось
выносить из ракеты. С каждым баллоном кислорода, с каждым мешком  воды
надежды улететь оставалось  все  меньше,  а  хотелось  сохранить  хоть
остатки ее.
   - Слушай, - сказал наконец Раин. - Ну, переночуем здесь.  Завтра  с
утра сразу все заберем. Не решает же эта ночь...
   - Что ж, переночуем, - разрешил Сенцов.  -  Утро  вечера  мудренее,
если даже это условное утро. Все устали. Приказываю всем разойтись  по
каютам и спать.
   - С  удовольствием,  -  сказал  Коробов.  -  А  как  насчет  сна  -
специальные приказания будут?
   - Увидеть во сне способ спасения, - усмехнулся Раин.
   - Его только во сне и  увидишь,  -  пробормотал  Коробов  и  первым
вышел.
   - Я бы предпочел увидеть не что-нибудь, а кого-нибудь, -  задумчиво
проговорил Калве.
   - Достойное желание, - оценил Сенцов. - Ну, может быть и так...
   Он задержал выходившего последним Азарова: - Ты... не устал?
   Он смотрел на Азарова так, словно хотел заглянуть в самую душу.
   - Нет, - ответил пилот. -  Думаю,  что  еще  несколько  дней...  не
устану.


15

   В эту  ночь  Сенцову  не  спалось.  Одолевали  мысли,  тревожные  и
путаные.
   Будь эта ракета  построена  людьми  Земли,  -  можно  бы  рискнуть.
Человек всегда, в конце концов, разберется в том, что придумал  другой
человек. Но эту ракету строили существа неизвестные. А при изучении их
техники огромное значение имело все: быстрота их  реакции,  физические
возможности... Ведь угадать немыслимо... Предположим, у них управление
кораблем на биотоках! Вот мы и бессильны... Если даже сумеем вылететь,
то будем болтаться в пустоте до конца дней. Так никого  не  спасешь...
Нет, уж лучше ждать здесь.
   Да, а ждать здесь - значит, наверняка не спасти. Пусть  одного,  но
не спасти.  Догадаться  было   легко,   спасти   трудно.   Достаточно,
оказалось, заметить, как  из  лежащей  в  командирской  каюте  аптечки
исчезают лекарства - химические средства от лучевой болезни.  Но  ведь
это - лишь отсрочка, он и сам  знает,  что  при  таком  поражении  эти
средства не спасут... Разбил дозиметр, чудак... Ну и что?
   Разобраться   оказалось   проще    простого:    в    "марсианском",
непроницаемом для излучения, скафандре сходить в тот коридор, замерить
интенсивность излучения и увидеть  следы.  Следы  на  полу.  Они  ясно
рассказали: нет, Азаров не отступил, как уверял всех, а  зашел  еще  и
внутрь. Скрывал... Что же, это  -  достойно.  И  вот  получается,  что
недостойным оказался командир?.. Итак, лететь? Да,  самое  лучшее.  Но
как лететь? Если бы лететь с ним мог он один - да! Сегодня же!  Но  их
еще трое... - Сенцов прижал руку к вискам, так колотилась в них кровь.
- Не спасти одного - низко. Так. Но пожертвовать  еще  тремя?  Это  не
низко? Если бы хоть одно, хоть косвенное доказательство того, что риск
оправдан. Иначе, остается только ждать помощи  с  Земли.  Пусть  везут
хирурга, консервированный  костный  мозг...  Сообщить  на  Землю,  это
гораздо вернее. И почему вся эта ответственность  -  на  одного?  Нет,
правильно: на одного...
   ...Все-таки  он  незаметно  уснул,  забылся.  Сквозь  сон   Сенцову
показалось, будто кто-то зовет его. С трудом он приоткрыл  глаза,  но,
сколько ни вслушивался, ни одного шороха не повторилось  в  каюте.  Во
всей ракете царила мертвая космическая тишина.
   И однако ощущение было такое, будто зов ему не почудился.
   Сенцов поднялся и вышел  из  каюты,  чтобы  походить  по  коридору,
успокоиться. Длинный, ровно освещенный пустынный коридор уже несколько
раз помогал ему сосредоточиться, прийти в себя, овладеть мыслями.
   Правильно  ли  решает  он,  командир?  Не   упущена   ли   какая-то
возможность?
   Правильно, решил он еще раз. И больше о  полете  думать  не  стоит.
Связь и хирург - вот выход. В оранжерее есть кислород, может быть даже
и растения удастся использовать для еды. Искать связь. Будет  связь  -
будет хирург на том корабле, что сейчас уже готовится к старту.  Будет
хирург - и будет, будет еще Виктор командиром...
   Он снова вернулся в каюту, уже привычно улегся на  воздух.  Дремота
все ближе подступала к нему, и вдруг он снова услышал чей-то голос.
   Да,  это  был  тот  же  самый  голос...  Женский  -  низкий,   чуть
вибрирующий, полный какой-то мягкой теплоты... Он  легко  и  мелодично
произносил непонятные слова, и казалось - женщина чем-то  взволнована,
настойчиво просит о чем-то дорогом, очень важном... Или же она  что-то
объясняет ему? Голос иногда повышался,  дрожал  и  снова  ласкал  слух
радостными переливами...
   И тогда Сенцов сразу вспомнил, что в тот момент, когда  впервые  он
услышал голос, ему снился  сон.  Женщина  снилась  ему,  такая,  каких
видишь только во сне. Он не мог сейчас припомнить ее лица, но голос ее
узнал, и интонацию тоже. И так же как во сне, он не понимал  ее  слов,
но чувствовал их теплоту и нежность.
   Голос умолк, оборвавшись на полуслове, и тогда Сенцов, окончательно
поняв, что слышит его вовсе не во сне, стал лихорадочно  соображать  -
откуда же?..  Это  не  галлюцинация:  женщина  действительно  говорила
совсем рядом, где-то здесь, в каюте...
   Вскочив, космонавт начал тщательно обыскивать каюту. Он внимательно
осмотрел все приборы, исследовал  до  последнего  дециметра  пол  -  и
ничего не нашел. И только в самом углу, где он спал, на уровне  головы
лежащего  человека,  обнаружил  маленькую  дверцу,  не  замеченную  им
раньше.
   За ней оказался миниатюрный аппарат.  Из  него  торчала  пластинка,
покрытая сложным, неправильной формы узором. Быть  может,  здесь  было
записано  последнее  пожелание  женщины   уходящему   вдаль   любимому
человеку, и бывший хозяин каюты слушал его перед сном...
   Почему, уходя, он не взял письма? Таких вещей не забывают... Просто
потому, что они торопились, или была и другая при чина?
   Возможно,  командир  корабля  -  каюта  эта,  ближайшая  к   рубке,
принадлежала, очевидно, ему -  погиб  еще  раньше.  Не  случайно  ведь
именно эта ракета осталась в спутнике.
   Сенцов от души пожалел  женщину  с  удивительным  голосом,  которая
никогда не дождется своего друга. Да и сама она, наверное, давно  ушла
из жизни - сколько  времени  прошло...  Впрочем,  может  быть,  на  их
планете живут долго?
   - Счастья  тебе,  и  -  спасибо,  милая,  -  сказал  он  женщине  и
поклонился в ту сторону, где стоял аппарат. Он и сам не знал,  за  что
благодарит, но сказал это так сердечно, словно слова могли долететь до
нее. Хотя - кто  знает?  -  может,  каждое,  даже  самое  тихое  слово
благодарности и любви не теряется в пространстве  и  всегда  достигает
того, кому оно послано, летя со скоростью, о каких еще ничего не знает
теория относительности?
   Потом он вынул пластинку из аппарата, чтобы голос  не  звучал  зря:
только в трудные минуты  следовало  слушать  его...  Он  подумал,  что
непременно возьмет этот голос с собой на Землю - если вообще  вернется
на Землю - и жена его не будет ревновать.
   О чем-то еще он хотел было подумать, обрывок  мысли  промелькнул  в
голове. Нет, не о том, что надо немедленно идти в оранжерею. О  чем-то
другом. Показалось - но почему вдруг показалось? - что уходить  отсюда
еще рано... Что он, может быть, и не так уж прав...  Но  откуда  такое
чувство? С чего вдруг? Вот сейчас он вспомнит. Сейчас...
   Но на пороге каюты вырос Коробов.
   - Все в сборе, - коротко доложил он, и Сенцов зашагал за ним, так и
не додумав чего-то до конца
   Космонавты, не разговаривая, стояли в рубке. Каждый приготовил свой
груз. Больше они не вернутся сюда так скоро...
   - Ну, что ж - присядем, как полагается... - сказал  Сенцов,  и  все
сели на минуту. Все уже было собрано, все готово к уходу наверх.
   Сенцов оглядел друзей.
   Они уже принадлежали истории  -  пять  человек,  сидевших  в  чужой
рубке.
   Они принадлежали истории, как первые  люди,  встретившиеся  с  иной
цивилизацией. Но даже если бы этого не было - а на Земле ведь об  этом
пока ничего не знали - они все равно принадлежали истории,  как  люди,
погибшие вне Земли, при  штурме  Пространства.  Еще  живые,  они  были
погребены под невообразимой толщей отделявших  их  от  родной  планеты
просторов, которые когда-нибудь покажутся совсем не страшными.
   И все же, подумалось Сенцову, они - не  капитулировавшая  армия,  а
отдыхающие между боями солдаты.
   Отдыхали бойцы... И, как обычно бывает на привалах,  сперва  только
какое-то  гудение  послышалось  в  тишине.  Сначала  непонятное,   оно
становилось все громче и громче, потом из него возникла мелодия -  это
Раин напевал себе под нос старую-престарую песню.
   Едва разобрав напев, Сенцов подхватил ее - так же негромко,  потому
что песня  эта  была  из  тех,  какие  поются  не  громкими  и  хорошо
поставленными голосами,  а  тихо,  чуть,  может  быть,  неправильно  и
хрипловато, с тем  трудно  определимым  качеством,  которое  по-русски
называется задушевностью, и не может его заменить никакая школа и даже
талант.
   Это была песня, родившаяся в далекие годы, - такие далекие и  такие
близкие им сейчас; песня, в  которой  как  бы  сконцентрировалась  вся
романтика того нелегкого времени...
   В ней пелось о двух друзьях, которые служили в одном  полку  -  пой
песню, пой... (Пой, что бы  там  ни  было:  не  тебе  одному  пришлось
нелегко!) и, несмотря на разницу  характеров,  они  дружили  настоящей
дружбой (в песню вступили Коробов и Азаров: кому, как не им, летчикам,
знать цену настоящей дружбе!),  а  потом  однажды  вызвал  их  к  себе
командир и приказал ехать в разные края страны (огромной страны на той
далекой планете), и они ничем не выдали своей грусти  при  расставании
("И мы не выдадим", - подумал Калве, присоединяясь к другим и  напевая
мелодию, хотя и не знал слов), один из них сел в автомобиль, а  другой
- в самолет ("А нам вот... не на чем нам  лететь..."  -  подумалось  в
этот миг каждому), и один из них вытер слезу рукавом, ладонью  смахнул
другой...
   Земная песня звучала в призрачно, неправдоподобно освещенной рубке.
И так неистово захотелось каждому еще хоть  на  час  увидеть  Землю  -
родную, суровую и прекрасную, куда  бы  тебя  ни  посылали  командиры.
Землю, где  тоже  поют,  собравшись  в  кр