Вдруг стали слетаться птицы: воробьи, голуби. Они обсели все  вокруг,
радостно вереща.
   А потом Крис оборвал мелодию, достал из кармана малиновое портмоне  и
протянул мне. Потом полез наверх, на конек.
   - Что это? - не понял я.
   - Открой. Там зеркальце. Смотри одним глазом в него, а  вторым  -  на
меня.
   - Опять какая-то ворожба. Тем не менее я  так  и  сделал.  Сначала  я
видел просто Криса: как он стоит, в одной руке держит саксофон, а второй
придерживается за антенну. В зеркальце - тусклом и  маленьком,  в  форме
сектора (кто-то взял и разрезал на четыре  части  карманное  круглое)  -
если что-то и отражалось, то лишь темные глубины моего правого глаза. Но
вдруг что-то стало происходить... нет, Крис не то чтобы раздвоился, но я
его увидел и так, как он был, и еще как-то  иначе:  голый  по  пояс,  он
стоял на краю обрыва и  играл  неистово  и  самозабвенно.  Облака  плыли
вровень с ним, а ниже расстилалась уступами обширная зеленая долина...
   - Что ты видел? -  спросил  он,  вернувшись,  а  когда  я  рассказал,
помрачнел:
   - Не говори никому...
   - Вставай, Ирка-тян...
   Это был барон. Ираида немедленно вскочила, поклонилась.
   - Иди, готовь себя. У тебя будет большой день. Мы решили выдать  тебя
замуж.
   Иван - настоящий буси и будет тебе хорошим мужем. А вечером тебя ждет
американский посол.
   - Спасибо, учитель.
   Она стояла под ледяными струями душа и пела.

***

   Потом ей рассказали то - как оказалось, многое, - что она проспала.
   Дослушав, она закусила губу.
   - Но ведь... Ященко - убийца. А вы его отпустили. И этот Эшигедэй. Мы
будем его ловить? Или уже нет? А если поймаем - то тоже отпустим?
   - Поймать и покарать - это не одно и то же,  -  поучительно  произнес
Альберт.
   -  А  получилось  вообще:  поймать  -  это  отпустить,  -  с  досадой
пробурчала Хасановна.
   - Я думаю, мы  все  правильно  сделали,  -  сказал  Крис.  -  Вернули
крысиного волка в нору.
   - Может, и миг наивысшего блаженства шаману мы должны  обеспечить?  -
спросила Ираида. - Чтобы  у  этого  Монте-Кристо  из  Сабуровки  контакт
наконец замкнулся?
   - Так мстят корейцы, - презрительно сказал барон. - Могут  всю  жизнь
выжидать нужного момента, а обидчик вдруг раз - и помер. Ха! Буси должен
мстить сразу.
   Пока не остыла кровь.
   -  Ну,  здесь-то  не  приходилось  опасаться  преждевременной  смерти
обидчика, - криво усмехнулся Крис.
   - Все равно я этого  не  понимаю,  -  сказала  Хасановна  и  пошла  в
приемную: там что-то происходило.
   - Вот мы и открыли очередную матрешку, - мрачно сказал Крис. - Ставлю
бутылку "Агда-ма", что это даже не предпоследняя.
   - Где ты найдешь "Агдам"? - спросил доктор.
   Крис пробежал пальцами по столу.
   - Не знаю...  Что  меня  теперь  по-настоящему  тревожит  -  так  это
упомянутые старички, возлюбившие Илью нашего  Кронидовича.  Есть  в  них
что-то зловещее.
   - Да, - сказал Коломиец. - Чего хотел До-вгелло - я  могу  понять.  С
трудом, но могу. А вот чего те  деды  для  себя  добивались...  все  эти
омоложения, все эти деньги, золото... Что - просто так? Не верю. Чего-то
же они от этого хотели поиметь?  Потому  и  думаю:  хорошо  бы  найти  и
спросить.
   Вернулась Хасановна с ослепительно белым конвертом. В  конверте  было
приглашение Ираиде и сопровождающему ее лицу  на  торжественный  ужин  к
американскому  послу.  Имелась  также  схема  пути  с  примечанием,  что
автомобиль номер такой-то прибудет за гостями в шесть часов вечера...
   - Найти дедов... - Крис пососал губу. - За-. цепки нет. А  так  бы  -
да, неплохо, неплохо бы...
   Альберт издал какой-то неясный звук, все посмотрели на него: он вроде
бы за долю секунды постарел еще больше.
   - Зацепка, наверное, есть...
   - Но?
   - Но-о... черт, не хотел я об этом говорить, думал, так и помрет  это
все со мной вместе...
   - Что папочка-покойник стучал в КГБ?
   - Не стучал, а работал у них... постой! Ты-то откуда знаешь?
   - Ященко рассказал - давно. В первую еще нашу незабываемую встречу.
   - Опаньки... А я-то тебя щадил, думал: как бы не травмировать  нежную
натуру... а ты уже все знал. И мне не говорил.
   - Нежную натуру  нашел.  На  жмурах  лабать  -  знаешь,  какие  нервы
становятся?
   Как  арматурный  прут   на   шестнадцать...   Вот:   сказал.   Теперь
разобрались. Так что там - по существу?
   По существу было  следующее:  когда  Альберт  -  еще  молодой  офицер
МВД,разбирая дело "безвинно осужденного" отца, пришел  к  выводу  о  его
тайной работе на органы, то вначале испытал глубокий этический  шок  (от
которого  треть  века  пытался  оберечь  младшего  брата...),  а   затем
заинтересовался некоторыми второстепенными деталями  -  и  со  временем,
изучив немало  документов  и  поговорив  со  многими  людьми,  пришел  к
странному выводу: отец вовсе не был заурядным  стукачом-конъюнктурщиком,
каких во множестве, мириадами, плодила  страшная,  лживая,  трусливая  и
подлая      жизнь;      напротив:       он       действительно       был
резидентом-контрразведчиком, нацеленным на поиск каких-то реальных, хотя
и не вполне определимых врагов. Уже не из документов,  а  из  приватных,
под виски и коньячок, бесед с  отставниками-гэбэшниками  (среди  которых
встречались весьма неординарные люди) Альберт выяснил кое-что и об отце,
и о его кураторе  Максиме  Адриановиче  Вебере,  про  которого  все  без
исключения отставники говорили так: гений, но идиот: никогда не понимал,
что  нужно  начальству.  И  многие  добавляли:  ах,  если  бы  Макс  был
председателем... но такие люди не растут... И  кое-кто:  не  по-нашенски
честен. И уже самые отчаянные: чудо, что жив остался, - слишком  глубоко
рыл.
   С  сорок  седьмого  по  восемьдесят  третий  (вышел  в  отставку   по
инвалидности) Вебер возглавлял один  и  тот  же  отдел,  "спецотдел  Д",
никогда не насчитывающий  в  своем  штате  более  тридцати  сотрудников.
Названия отдела менялись и даже менялась подчиненность: он отходил то  к
контрразведке, то к охране, то - вдруг - к внешней разведке. Похоже,  от
него  все  пытались  отделаться...  Кому  охота  иметь  дело  с  психом,
утверждающим, что настала пора развернуть всю мощь компетентного  органа
то ли против космических пришельцев, то ли против посланцев Сатаны  -  в
самом прямом, а ничуть не переносном смысле...
   - Подожди, -  сказал  Крис.  -  "Вебер"  -  это  "ткач".  По-немецки.
Максим... Где девочка?
   - Я здесь. - И только тут все увидели Дашу. Она стояла у  подоконника
и внимательно слушала. - Вы хотите поехать к дедушке? Я провожу.
   - Иван, - Крис поднялся, с ненавистью посмотрел на  часы.  -  Если  я
вдруг не вернусь до часу... ты знаешь, мы условились  с  Панкратовым:  в
час. Так вот, если меня не  будет,  а  просто  кто-то  из  его  шестерок
привезет вещи - то вещи  оставляй,  а  шестерку  выпроваживай.  Но  если
приедет сам Панкратов - во что бы то  ни  стало  задержи  его  до  моего
возвращения, причем желательно... как бы сказать... пусть он будет  злой
и раздраженный. Сможешь?
   - Еще как, - сказал доктор.
   - Но в рамках законности.
   - Попробую удержаться.
   Когда  Крис,  Альберт,  девочка  и  Рифат  отправились  на   вылазку,
командование крепостью перешло к Коломийцу. Чутье подсказывало ему,  что
опасность не только не миновала, но даже и приблизилась, но вот откуда и
в каком виде последует удар - он предположить не брался. Ничего не могла
сказать и Хасановна, которую он попытался назначить  начальником  штаба.
Она побродила по квартире, прикладывая к глазу  малиновое  портмоне,  но
ничего определенного не сказала.
   - Забыла я, наверное, как этим  паскудством  пользоваться.  А  может,
испортилось оно. Потому-то и отдал, что негоже стало...
   - Ничего ты не забыла, старая, говорить не хочешь... Плохо дело, да?
   - Никак. Не плохо и не хорошо. Просто никак.
   - А подробнее?
   Но подробностей Коломиец не добился. Сработал детектор на площадке. У
двери топтались двое в военной форме, нагруженные металлом...
   После долгих выяснений их все-таки впустили. Посланцы генерала Щукина
принесли обещанную бомбу.
   - Ну вы и психи, - сказал один из них, прапорщик, вытирая  усы  после
достойной рюмки водки и бутерброда с икрой и лимоном. -  Живете,  как  в
танке, неба не видите... Платят-то хоть нормально?
   Коломиец только крякнул и не нашелся, что сказать.
   Между  тем  барон  вел  обстоятельную  беседу  с  Софьей  Сергеевной.
Несчастная  женщина,  пораженная  едва   не   до   помешательства   всем
случившимся, еще даже не осознавшая до конца, что главное  -  это  самая
смерть Сильвестра, а  вовсе  не  запредельные  обстоятельства  ее  и  не
позорящее обрамление, - повторяла одно: "Да как он  мог!  Боже.  Как  он
только мог. Двадцать пять лет в сентябре. Бабу привел.
   Как он..."
   - София-сан, - барон проводил ее к дивану, усадил,  сел  напротив.  -
Посмотрите на меня. Я старик. Мне незачем врать, потому что самая  малая
ложь оскверняет перерождение. А мне оно предстоит очень  скоро.  Поэтому
можете верить всему, что я скажу. Вы увидели то, что вам хотели показать
враги. В действительности было другое. Я приведу только один довод, но .
мне он кажется простым и убедительным.
   Предположим, что они действительно любовники.  В  дом  рвутся  враги.
Мужчина сооружает баррикаду, сражается. Неужели женщина  будет  все  это
время голой лежать в постели  и  ждать?  Поставьте  себя  на  ее  место.
Разумеется, она оденется. Но она наверняка не  станет  в  такой  нервный
момент надевать корсет - а лишь белье и верхнюю одежду...
   - Зачем вы это рассказываете?.. И при чем здесь корсет?
   - Слушайте. Эта женщина носила корсет. Вероятно, у нее болела  спина.
Ее нашли лежащей голой в постели.  И  вам,  и  мне  понятно,  что  такое
поведение неестественно. Но допустим, она наспех  оделась,  а  потом  ее
убили, раздели и уложили в постель. Как тогда будет сложена  ее  одежда?
Корсет внизу, поверх него верхнее платье, потом белье.  Но  лежало  так:
верхнее платье, корсет, потом белье.
   Что это значит? Что  она  не  была  раздета,  когда  в  дверь  начали
ломиться. Она была полностью одета.  И  то,  что  застали  мы,  а  потом
милиция, - было создано самими негодяями.
   - Подождите... ох, извините, не знаю вашего имени...
   - Итиро Онович.
   - Итиро Онович, вы говорите, что это все было подстроено?
   - Я в этом не сомневаюсь ни одной секунды. Ваш муж был настоящий буси
и умер в бою. Я не знаю, утешает ли это вас, но наверняка утешало его.
   - Ах, да Господи... Зачем же они  подстраивали  все  это?  Чтобы  мне
причинить боль?
   - Да, и это тоже. Но больше  всего  они  хотели  нанести  удар  своим
врагам - армагеддонянам. Обесчестить их предводительницу. И я боюсь, что
им это удастся сделать. Но хотя бы вы - не верьте им. Верьте  ему.  Басе
сказал:
   Всю боль, всю печаль Твоего бедного сердца Гибкой иве отдай.
   Это значит...
   - Я понимаю. Конечно. Я понимаю. Спасибо вам...

***

   - И вновь я посетил...
   Тот же  дворик  в  Острове,  только  другой  дом  -  наискосок,  мимо
скамеечек и фонтана. И ни одной бабульки,  только  однажды  краем  глаза
Крис заметил шевельнувшуюся в окне занавеску.
   Девочка Даша шла нагнув голову, будто что-то высматривала под ногами.
   Дверь - на первом этаже, обитая дерматином добротно, но уже давно, по
сгибам осыпается... и ручка замка висит косо, разболталась...
   Даша открыла дверь, вошла. Крис и  Альберт  шагнули  следом.  Сильный
запах табака и лекарств.
   - Дедушка! Молчание.
   - Ты где?
   Ничего в ответ.
   Альберт достал пистолет, быстро передернул затвор. Шагнул из кургузой
прихожей в комнату. Остановился.
   Крис жестом отстранил девочку, вошел следом.
   Полки с книгами - во всю стену.  Заваленный  бумагами  стол,  древняя
пишущая машинка с еще заправленной страницей. Диван, две подушки. Комод,
зеркало на комоде. Вешалка и куча одежды под нею. Два десятка фотографий
на стене...
   - Руки за голову. Не шевелиться. Брось пистолет.
   - Он на взводе.
   - Выбрось обойму и разряди. Одной рукой.
   - Дедушка, это...
   - Дарья, в сторону. А вы - повернитесь медленно. Кто такие есть?
   Куча одежды оказалась стариком в инвалидном кресле. В руках он держал
короткий двуствольный обрез.
   - Вы - Максим Адрианович Ткач, он же Вебер. Так? - спросил Альберт. -
Тогда фамилия Вулич вам должна что-то говорить...
   - Вулич? А ну-ка ты, с пистолетом, встань в профиль. Дети, что ли?
   - Да. Дети.
   - Бог ты мой! Как улетает время... Дарья, кинь чего-нибудь на стол  -
что найдешь... Катеньку помянуть надо...
   Старик сказал это так надтреснуто и стеклянно, что показалось: сейчас
он рассыплется мелкими мутными кубиками,  как  перекаленное  стекло.  Но
нет, он лишь положил свой обрез на колени, обхватил руками ободья  колес
- кисти у него были  несоразмерно  большие,  пятнистые,  узловатые  -  и
выкатил кресло не середину комнаты.
   - За диваном, внизу - выключатель, - сказал он Крису. - Щелкните им.
   - Там еще какая-то лампочка горит, - сообщил  Крис,  перегнувшись.  -
Так надо?
   - Ее и надо выключить. Ну, что вы там возитесь?
   - Уже все. А что это такое?
   - Вам не говорили, что  бывает  с  теми,  кто  слишком  много  знает?
Посмотрите на меня...
   Пришла девочка, поставила на стол  открытую  бутылку,  четыре  рюмки,
блюдце с кусочками черного хлеба. Налила всем, даже себе - на донышко.
   - Прощай, Катюха, - сказал дед. - Ну да ничего, скоро  увидимся...  А
что до убийц твоих - так на то Мишка окаянный есть, они у него  на  этом
свете не задержатся. Засветила ты их,  Катька,  умница,  золото  мое,  и
пометила... теперь им не уйти. Спи, спи спокойно.
   - В общем, мое мнение такое, - подытожил  Терешков-старый.  -  Делать
вам тут сейчас, в сущности, нечего. Конечно, можно сказать  так:  почему
бы  не  погулять  по  минному  полю,  раз  погоды  позволяют?   Васильки
потоптать? Но лучше не рисковать зря. Поэтому - медленно,  на  цыпочках,
ничего не трогая, никого не задевая...
   - Обидно, - сказал Терешков-молодой, рассматривая  потолок  землянки.
Он лежал на брезентовой раскладушке, закинув руки за голову. - Ну что ж.
Позиционная война - тоже война. Да, было бы  наивно  думать,  что  можно
так: за три дня создать лучшее будущее, а потом вернуться в Республику и
заняться другими делами: строить, испытывать...
   - Писать книжки, - подсказал Марков. Он все  еще  не  мог  согреться,
сидел под двумя одеялами и легким овчинным кожушком, пил горячий  чай  с
медом и ромом, но все равно время от времени начинал стучать зубами.
   - Хотя бы и книжки, - согласился Терешков. - Только  мне  это  не  по
зубам, наверное... Но я о другом. Да, надо понять, что  дело  это  будет
долгим и трудным, требующим тебя всего и  навсегда.  Как...  просто  как
жизнь. Да. Надо понять и принять. Я прав?
   - Не знаю, - сказал Терешков-старый. - Моя  бы  воля,  плюнул  бы  на
все... а впрочем, нет, не знаю. Никто ж за шивороток не тянул... да сами
все поймете.
   Вот: хотел бы, может, выбраться из всего этого, а - шалишь... держит.
Не отпускает. И волен я тут  что-то  переменить  или  нет  -  уже  и  не
разобрать. Так-то.
   - Ну вот сейчас - что ты делаешь? - спросил Марков.  -  Сидишь  здесь
третий месяц...
   - Жду, когда они кольцо начнут  замыкать.  Сейчас  гробы  расставлены
такими маленькими группками, с промежутками - чтобы  огонь,  если  вдруг
почему-то загорится, на соседние не перекинулся. Разумная мера...  Но  я
думаю, что вот-вот они решат отправлять все добро,  потому  что  уже  не
помещается. Эх, ребята, не увидите вы, сколько здесь всего собрано...
   - Ну почему  же  не  увидят?  -  вдруг  спросил  кто-то,  и  брезент,
прикрывающий вход, отлетел в сторону. Три ствола уставились  немигающими
глазками, а поверх возникла круглая веселая розовая рожа  с  вывернутыми
губами, и еще два ничем не примечательных лица сзади  и  по  бокам...  -
Кое-что успеют увидеть. Обувайся, пошли. Глупостей  не  делать,  больнее
будет.
   "Спецотдел Д" достался Максиму Адриановичу почти  случайно,  возможно
даже, что волей каких-то неизвестных писарей. Может быть, сыграла роль и
немецкая фамилия. Так или иначе, но исчезнувший во  время  прогулки  под
парусом (так решил Центр) молодой шведский инженер-электрик воскрес не в
виде аналитика этого самого Центра, как  предполагалось,  и  не  в  виде
преподавателя  высших  разведывательных  курсов,  на   что   он   втайне
рассчитывал сам, а начальником "спецотстойника" и "дурдома" - так  между
собой называли "Д" даже его сотрудники; кадровик  успокоил  Вебера:  это
ненадолго, месяц-два, заткнуть дыру, потом найдем замену...
   Уже через год Максим Адрианович  перестал  напоминать  руководству  о
переводе; через три - был убежден, что ничем более интересным  и  важным
не занимался и заниматься не будет; через десять - впал в отчаяние,  ибо
нет  ничего  тяжелее  полного  знания  и   понимания   происходящего   с
одновременной абсолютной немотой и скованностью по рукам и ногам.  Потом
и  это  прошло:  Максим  Адрианович  смотрел  в  неминуемое  будущее   с
прохладным спокойствием стоика.
   Как предсказаниям Кассандры никто не верил до самой последней  минуты
- так и все выкладки "дурдома" априори считались безумными...
   Ну скажите,  кому  из  начальства,  сколько-нибудь  ценящего  удобное
мягкое кресло и наличие в нем собственной задницы, придет на ум выделять
силы и средства для поиска среди двухсот с  лишним  миллионов  советских
граждан нескольких десятков - а может быть, и просто нескольких  -  лиц,
живущих непозволительно долго? Тем  более  что  такая  продолжительность
жизни (а имелось в виду: сто пятьдесят и более лет) противоречит  данным
Науки. Следовательно, тот, кто утверждает,  что  такое  может  быть,  на
самом  деле  делает  что?  Совершенно  верно:  льет  воду  на   мельницу
антинаучного мракобесия. И, прекрасно  понимая  это,  старички  -  очень
молодые и бодрые - почти не скрываются...
   Влияние их было колоссальным. Вебер точно знал, что именно они  стоят
за   разгромом   генетики,   кибернетики   и   неразумного   марровского
языкознания. Их небольшие аккуратные следы  появлялись  то  в  Институте
экспериментальной медицины, то  на  ядерных  полигонах.  Кто-то  из  них
курировал создание небольшой колонии людей-волков в Тамбовской области и
неадекватно засекреченные программы переселений  на  Дальний  Восток,  в
Среднюю Азию, Казахстан - при которых бесследно  исчезали  иной  раз  до
десяти процентов переселенцев. На их совести были преждевременные смерти
Королева,  Харузина,  Гагарина,  Иоффе;  за   мальчиком-феноменом   Юрой
Глызиным в течение двух лет шла настоящая охота, и в  конце  концов  его
убило сорвавшейся книжной полкой. Максим Адрианович  видел,  как  чьи-то
умелые руки аккуратно перекрывают дороги, ведущие в  будущее,  -  причем
делают это неторопливо и уверенно; так зрячий обкрадывал бы слепых...
   Вначале  ему  доносили  о  феноменальных  про-гностиках,   будто   бы
полуидиотах, собранных в каком-то черноморском санатории и работающих на
"старичков" с результатами, близкими к стопроцентным. Но потом кто-то из
его аналитиков предположил, что немецкий "вергангенхейтаусзугер"  вполне
можно  как  бы  вывернуть  наизнанку  и  использовать  не  для   имеющих
сомнительную пользу пошарок в далеком прошлом, а  для  очень  практичных
разведок в близком будущем...
   Все встало на свои места. Чуть расширив сферу своих интересов,  Вебер
узнал о советских "Красном Янусе" и "Изделии-44", американском  "Проекте
"Дакота"", немецком VAZ, французском RUMM  -  и  двух  десятках  других,
менее масштабных и авантажных... Более того: повседневная  жизнь  просто
пестрела всяческими перемещениями  в  прошлое  и  будущее,  совершаемыми
обычными людьми - как от сильной радости или сильного испуга, так и  под
действием алкоголя или наркотиков.  Что  интересно:  все  эти  "бытовые"
перемещени