говорила, опасаясь, как
бы ее оборона не растворилась в слезах.
          И время действительно потребовалось. Было уже больше шести, когда
занавеску вновь  раздвинули. Линн  Энн  подняла  глаза  на  бородатое  лицо
доктора Уэйна  Томаса. Доктор  Томас, чернокожий  из Балтимора, удивил Линн
Энн: она  никогда не лечилась у чернокожего доктора. Но она быстро забыла о
своей первоначальной реакции и стала отвечать на его конкретные вопросы.
          Доктору Томасу  удалось выявить  еще несколько фактов, которые он
счел существенными.  Примерно за три дня до этого у Линн Энн был один из ее
"эпизодов", как она их называла, и она вскочила с постели, где лежа читала.
Дальше она  помнит только,  что "пришла  в  себя"  на  полу,  после  потери
сознания. Очевидно,  она  ударилась  головой,  так  как  справа  на  голове
появилась большая  шишка. Доктор Томас узнал также, что у Линн Энн было два
атипичных мазка  и она  должна была  через неделю  вновь прийти  в  клинику
гинекологии. Кроме того, недавно у нее была инфекция мочевых путей, которую
успешно лечили сульфуром.
          Покончив с  анамнезом, доктор  Томас вызвал  медсестру  и  провел
самое тщательное  за  всю  жизнь  Линн  Энн  объективное  обследование.  Он
проделал все, что делал доктор Хаггенс, и многое другое. Большинство тестов
были для  Линн Энн  полной тайной,  но дотошность доктора ее обнадежила. Ей
только не  понравилась  поясничная  пункция.  Лежа  на  боку  и  уткнувшись
подбородком в  колени, она  ощущала, как игла проходит сквозь кожу в нижней
части спины, но боль была кратковременной.
          Закончив,  доктор  Томас  сказал  Линн  Энн,  что  хочет  сделать
несколько рентгеновских  снимков и  удостовериться, что  она  не  повредила
черепа при  падении. Уже уходя, он сообщил, что обследование выявило только
наличие некоторых  зон тела,  видимо  утративших  чувствительность.  Доктор
признал, что не знает, имеет ли это значение.
          Линн Энн вновь ждала.
          - Можешь поверить? - спросил  Филипс, отправляя  в рот  очередную
порцию салата. Он быстро прожевал и проглотил. - Первый смертельный исход в
операционной Маннергейма, и как раз пациент, снимок которого мне нужен.
          - Сколько ей было - двадцать один? - поинтересовалась Дениз.
          - Вот именно. - Мартин  добавил в еду соли и перца, чтобы придать
ей какой-то  вкус. - Трагедия, даже  двойная, поскольку  я не могу получить
этих снимков.
          Нагрузив в  госпитальном кафетерии подносы, они забрались в самый
дальний от раздачи угол, стараясь получше изолироваться от окружения. Стены
грязно-горчичного  цвета,   пол  покрыт   серым   линолеумом,   формованные
пластиковые стулья  ужасного желто-зеленого  оттенка. Слышно  постоянное  и
монотонное бормотание  госпитальной системы  оповещения, произносящей имена
врачей и номера, по которым им надлежит позвонить.
          - По какому  поводу ее оперировали? - спросила Дениз, взяв у шефа
немного салата.
          - Припадки. Но  интересно, что у нее, возможно, был множественный
склероз. Когда ты утром ушла, мне пришло в голову, что изменения плотности,
которые мы  видели на  ее снимке,  могут представлять  какое-то развившееся
неврологическое  заболевание.  Проверил  ее  карту.  Множественный  склероз
предполагался.
          - А ты  не отобрал  снимков пациентов  с известным  множественным
склерозом?
          - Вечером  начну.   Для  проверки  программы  Майклза  мне  нужно
проработать как  можно больше черепных снимков. Будет очень интересно, если
удастся  найти  какие-нибуль  другие  случаи  с  такой  же  радиологической
картиной.
          - Похоже, что твой исследовательский проект действительно пошел.
          - Надеюсь. - Мартин положил  в рот  кусочек спаржи и решил больше
не есть. - Я  стараюсь не  дать себе  радоваться так рано, но, ей Богу, это
выглядит так  здорово. Потому-то  я  и  загорелся  так  по  поводу  Марино.
Появлялась возможность  получить что-то конкретное. Фактически, возможность
еще есть.  Вечером будет  вскрытие, и  я попытаюсь  установить связь  между
радиологической картиной  и результатами  патологов. Если это множественный
склероз, то  мы опять  возвращаемся к  началу. Но, знаешь, мне нужно что-то
такое, чтобы  вырваться из  этой клинической  гонки, пусть  хотя бы на пару
дней в неделю.
          Дениз положила  вилку и  посмотрела в  беспокойные голубые  глаза
Мартина. - Вырваться из  клиники? Не  делай этого.  Ты же  один  из  лучших
нейрорадиологов. Подумай, скольким пациентам нужны твои знания и опыт. Если
ты оставишь клиническую нейрорадиологию, это будет настоящая трагедия.
          Положив  вилку,   он  взял   Дениз  за  руку.  Впервые  ему  было
безразлично, кто  в  госпитале  может  их  увидеть. - Дениз, - произнес  он
мягко. - Сейчас  в   моей  жизни   есть  только   две  вещи,  которые  меня
действительно волнуют:  ты и мои исследования. Но, если бы каким-то образом
жизнь с  тобой давала мне средства к существованию, я мог бы забыть даже об
исследованиях.
          Дениз смотрела на Мартина, не зная, радоваться ей или огорчаться.
Она все  более  и  более  убеждалась  в  его  чувствах,  но  совершенно  не
представляла, чтобы он мог связать себя какими-то обязательствами. С самого
начала она  благоговела перед  его  репутацией  и  знаниями  в  радиологии,
которые  казались   энциклопедическими.  Он  был  для  нее  одновременно  и
любовником, и идеалом в профессии, и она не допускала даже мысли о том, что
у их связи есть какое-то будущее. Похоже, она не была к этому готова.
          - Послушай, - продолжал Мартин. - Сейчас  не время и не место для
такого разговора.  Он отодвинул  в сторону  спаржу, как  бы в подтверждение
этого. - Но важно,  чтобы ты  знала, из  чего я  исхожу. Ты  находишься  на
ранней  стадии   своего  клинического  обучения,  и  это  приносит  большое
удовлетворение. Ты  тратишь все  свое время  на обучение  и  на  общение  с
пациентами. Я,  к сожалению,  трачу на  это лишь  самую малую  часть  моего
времени.  Основная   же   часть   тратится   на   попытки   разобраться   в
административных проблемах и бюрократическом дерьме. Я вот так этим сыт!
          Дениз приподняла  левую руку, которую он все еще крепко держал, и
легко скользнула  губами по  его пальцам.  Это произошло  быстро, потом она
бросила на  него взгляд  из-под своих  темных бровей. Она намеренно приняла
кокетливый вид,  зная, что  это поможет  предотвратить его  внезапный гнев.
Это, как  обычно, сработало,  и Мартин  рассмеялся. Он  сжал ее руку, затем
отпустил и посмотрел вокруг, видел ли кто-нибудь.
          Оба они  вздрогнули  от  сигнала  вызова.  Он  сразу  поднялся  и
поспешил к  телефонам. Дениз  наблюдала за  ним. Он  привлекал ее  с  самой
первой встречи,  но сейчас  она чувствовала, как все более притягательно на
нее действуют  его юмор  и удивительная  чувствительность, и  сейчас  новое
свидетельство его  неудовлетворенности и уязвимости, кажется, еще усиливало
ее чувства.
          Но действительно  ли это уязвимость? Не была ли жалоба Филипса на
бремя  административных   обязанностей  только  попыткой  как-то  объяснить
нежелание становиться  старше и  смириться с  тем, что  в  профессиональном
плане его  жизнь стала  полностью  предсказуема?  Дениз  не  могла  в  этом
разобраться. Сколько  она была знакома с Мартином, он всегда проявлял такую
обязательность   в   работе,   что   она   не   допускала   мысли   о   его
неудовлетворенности,  но   ее  тронуло,  что  он  поделился  с  ней  своими
чувствами. Значит,  он придает  их отношениям  большее  значение,  чем  она
предполагала.
          Наблюдая за говорящим по телефону Мартином, она отметила еще одну
сторону их  связи. Он  придал ей  силы окончательно разорвать другую связь,
носившую совершенно  деструктивный характер.  Еще будучи  студенткой, Дениз
встретила стажера-невролога, который ее очаровал и искусно манипулировал ее
чувствами. В силу безликой изолированности института, Дениз была привержена
идее прочного  союза. У  нее никогда не было сомнений в том, что ей удастся
построить семью  и карьеру  с человеком,  хорошо понимающим  все  трудности
медицины. Ричард  Друкер, ее  любовник, был  достаточно проницателен, чтобы
понять ее  чувства и  убедить ее,  что он  их разделяет. Но он был иной. Он
удерживал ее в течение нескольких лет, оттягивая принятие решения, но умело
поддерживая ее зависимость. В результате она не в силах была с ним порвать,
хотя и  понимала, что он собой представляет, и испытывала унижение, узнавая
о его  связях.  Как  старая  собака,  она  вновь  и  вновь  возвращалась  и
испытывала новые  страдания, тщетно  надеясь, что  он  изменится  и  станет
таким, каким  себя изображал.  Надежда перешла  в  отчаяние,  и  она  стала
сомневаться не  в нем,  а в своих женских достоинствах. Она не в силах была
прекратить это, пока не встретила Мартина Филипса.
          При виде Мартина, возвращаюшегося к столику, Дениз ощутила прилив
любви и  благодарности. Но  он - мужчина, и  она боялась, что он не готов к
тому союзу, на который она рассчитывала.
          - Неудачный день, - пожаловался  Мартин,  садясь  напротив. - Это
доктор Рейнолдс. Марино не будут делать вскрытие.
          - Я считала,  что должны, - ответила  удивленная  Дениз,  пытаясь
переключиться на медицину.
          - Ну да.  Это дело судебно-медицинского эксперта, но, из уважения
к Маннергейму,  эксперт передал  тело патологоанатомам.  Те  обратились  за
разрешением к семье, а семья отказала. Очевидно, они сильно потрясены.
          - Это вполне понятно.
          - Я думаю, - пробормотал Филипс подавленно. - ...Черт побери!
          - А  почему  бы  не  сделать  снимки  пациентов  с  установленным
множественным склерозом и не попытаться отыскать аналогичные изменения?
          - Ага, - выдохнул Филипс.
          - Ты бы мог немного подумать о пациенте, а не о своем собственном
разочаровании.
          Мартин в течение нескольких минут пристально глядел на Дениз, так
что она  подумала, что  преступила некую невидимую черту. Она не собиралась
морализировать. Вдруг лицо его изменилось и он широко улыбнулся.
          - Ты права!  По существу,  ты только  что подала  мне потрясающую
мысль.
          Как раз  напротив  регистрационного  стола  отделения  неотложной
помощи находилась  серая дверь  с табличкой  "Персонал отделения неотложной
помощи". Это  была комната  отдыха для интернов и стажеров, хотя для отдыха
она использовалась  редко. В  дальней части  располагался туалет  и душевые
кабины для  мужчин: врачам-женщинам нужно было подниматься в комнату отдыха
медсестер. Три двери в боковой стене вели в комнатушки на две койки каждая,
но ими  мало пользовались,  разве только чтобы задремать на короткое время.
Времени всегда не хватало.
          Доктор Уэйн  Томас  занял  единственное  удобное  кресло,  старое
кожаное страшилище с внутренностями, вываливающимися из лопнувшего шва, как
из раскрытой раны.
          - Я думаю, что Линн Энн Лукас больна, - произнес он убежденно.
          Вокруг него,  опершись на  стол или  сидя на  деревянных стульях,
расположились доктора:  Хаггенс,  стажер  Терапии  Кароло  Лангоун,  стажер
Гинекологии Дэвид Харпер и стажер Офтальмологии Син Фарнсворт. В стороне от
них еще два доктора изучали за столом электрокардиограмму.
          По-моему, ты - сексуальный  маньяк, - парировал  доктор  Лоури  с
циничной усмешкой. - Это  самая симпатичная  цыпочка за  весь  день,  и  ты
просто ищешь повод, чтобы ею заняться.
          Засмеялись все,  кроме доктора  Томаса. Он  не двигался, а только
обратил взгляд на доктора Лангоуна.
          - Ральф  говорит   дело, - признал  Лангоун. - Ее  не  лихорадит,
показатели жизненных  функций нормальны,  в норме  кровоснабжение,  моча  и
цереброспинальная жидкость.
          - И снимок черепа нормальный, - добавил доктор Лоури.
          - Так, - произнес доктор  Харпер, вставая. - Что  бы это ни было,
это не  гинекология. У  нее была  пара атипичных  мазков, но за этим следит
клиника. Предоставляю  вам решать  эту проблему без меня. По правде говоря,
она истерична.
          - Согласен, - присоединился доктор  Фарнсворт. - Она жалуется  на
трудности  со   зрением,  но  результаты  офтальмологического  обследования
нормальны, и в таблице она легко читает самые мелкие цифры.
          - А что с полем зрения? - спросил доктор Томас.
          Фарнсворт  поднялся,  собираясь  уходить. - По  моему,  в  норме.
Завтра можно  проверить поле Голдманна, но в экстренном порядке мы этого не
делаем.
          - А сетчатки?
          - В норме.  Спасибо за  приглашение.  Было  очень  приятно.  Взяв
чемоданчик с инструментами, офтальмолог вышел.
          - Приятно! Чушь! - фыркнул  доктор Лоури. - Если еще какой-нибудь
идиотский глазной  стажер скажет  мне, что  они не проверяют поле Голдманна
ночью, я его выкину за дверь.
          - Заткнись, Ральф, - остановил  его доктор  Томас. - Ты начинаешь
выступать, как хирург.
          - Доктор Лангоун  встал  и  потянулся. - Мне  тоже  пора.  Скажи,
Томас, почему  ты считаешь, что девушка больна - просто из-за ее пониженной
чувствительности? Я хочу сказать, что это довольно субъективно.
          - Я  это   чувствую  нутром.  Она  напугана,  но,  я  уверен,  не
истерична. Потом,  ее сенсорные  отклонения хорошо  воспроизводимы. Она  не
симулирует. В ее мозге происходит что-то непонятное.
          Доктор Лоури  рассмеялся. - Единственное,  что  здесь  непонятно,
это - как бы  ты вел  себя, повстречайся  она  тебе  в  более  неформальной
обстановке. Да будь она уродиной, ты велел бы прийти в клинику с утра.
          Все в  комнате  рассмеялись.  Доктор  Томас  отмахнулся  от  них,
поднимаясь из кресла. - Клоуны, от вас никакого проку. Сам справлюсь.
          - Не забудь  взять  ее  телефон, - крикнул  Лоури  вслед.  Доктор
Хаггенс засмеялся, он уже успел подумать, что неплохо бы это сделать.
          Возвратясь в  Неотложную, Томас  осмотрелся.  С  семи  до  девяти
бывало относительное  затишье, как  будто на  время  еды  люди  переставали
испытывать страдания,  боль, нездоровье.  К десяти начнут прибывать пьяные,
жертвы  автомобильных  аварий  и  пострадавшие  от  воров  и  психов,  а  к
одиннадцати - жертвы страсти.  Значит, есть  еще немного времени подумать о
Линн Энн  Лукас. Что-то  в этом  деле его  беспокоило; ему казалось, что он
упускает какую-то важную деталь.
          Остановившись у  регистрационного стола,  он спросил  у одной  из
регистраторов, пришла  ли из  главной регистратуры  карта Линн  Энн  Лукас.
Регистратор проверила  и ответила  отрицательно, но потом заверила его, что
карта будет. Доктор Томас рассеянно кивнул, размышляя, не принимала ли Линн
Энн каких-нибудь  экзотических лекарств.  Свернув  в  главный  коридор,  он
направился обратно в приемную, где ждала девушка.
                                *
          Дениз не  имела представления,  что это  за "потрясающая  мысль".
Филипс просил  ее вновь  прийти в  кабинет около  девяти вечера.  Было  уже
четверть десятого,  когда она  смогла оторваться  от чтения  травматических
снимков  в   Неотложной.  Поднявшись   по  лестнице,  она  прошла  на  этаж
Радиологии. После  толкотни  и  хаоса  этого  дня,  коридор  здесь  казался
принадлежащим иному миру. В самом конце уборщик полировал виниловый пол.
          Дверь в кабинет Филипса была распахнута; слышен был его монотонно
диктующий голос.  Войдя,  она  увидела,  что  он  заканчивает  церебральные
ангиограммы за  этот  день.  На  экране  перед  ним  был  спроецирован  ряд
ангиограмм. На  каждом снимке  черепа тысячи  кровеносных сосудов виднелись
белыми нитями  и вместе  напоминали перевернутую  корневую систему  дерева.
Продолжая говорить,  он пальцем  показывал Дениз  патологию. Она смотрела и
кивала, хотя  непонятно было,  как он  мог знать  все названия,  нормальные
размеры и положение каждого сосуда.
          - Заключение: - диктовал    Филипс, - Церебральная    ангиография
показывает наличие  обширного артериовенозного  порока в  правом  базальном
ядре этого  девятнадцатилетнего пациента.  Точка. Этот  циркуляторный порок
снабжается  правой   средней  церебральной   артерией   и   правой   задней
церебральной артерией.  Точка. Конец  диктовки. Просьба послать копию этого
сообщения докторам Маннергейму, Принсу и Клаузону. Спасибо.
          Диктофон со щелчком остановился, и Мартин повернулся на стуле. Он
хитро улыбался и потирал руки, как шекспировский мошенник.
          - В самое время, - сказал он.
          - Какая   муха    тебя   укусила? - спросила   она,   притворяясь
испуганной.
          - Идем, позвал  Филипс, увлекая  ее  наружу.  Там  к  стене  была
придвинута  каталка   с  сосудами  для  внутривенного  вливания,  бельем  и
подушкой. Улыбаясь  в ответ  на ее  удивленный вид, Мартин повез каталку по
коридору. Дениз догнала его у лифта для пациентов.
          - Я подала  тебе эту  потрясающую мысль? - поинтересовалась  она,
помогая втолкнуть каталку в лифт.
          - Совершенно верно. - Филипс  нажал кнопку  подвального  этажа  и
двери закрылись.
          Они  очутились   в  недрах   госпиталя.  Путаница  труб,  подобно
кровеносным  сосудам,   тянулась  в   обоих   направлениях,   изгибаясь   и
скручиваясь, как  в агонии.  Все было  окрашено серой  или черной  краской,
исключающей  всякое   понятие  о   цвете.  Скудный   свет   от   защищенных
металлической сеткой  флуоресцентных ламп  на большом  расстоянии  друг  от
друга, создавал  контрастные  пятна  белого  сияния,  разделенные  длинными
участками плотной  тени. Напротив  лифта была табличка: "Морг: Следовать по
красной линии".
          Линия тянулась  по середине  коридора,  как  кровавый  след.  Она
проходила по  сложному маршруту  через темные  переходы, резко  изгибаясь в
местах разветвления.  Затем она пошла под уклон, и каталка почти вырывалась
из рук Мартина.
          - Ради всего  святого, что мы здесь делаем? - взмолилась Дениз, и
голос  ее   вместе  со   звуком  шагов   эхом  пронесся   по  безжизненному
пространству.
          - Увидишь. Улыбка  сошла с лица Филипса, голос звучал напряженно.
Его прежняя игривость уступила место нервному сомнению по поводу разумности
того, что он делал.
          Внезапно коридор  привел в  громадную подземную пещеру. Освещение
здесь было  столь же  тусклым, как  и в  коридоре, и потолок на высоте двух
этажей терялся  в темноте. В левой стене была видна закрытая дверь печи для
сжигания отходов, оттуда слышалось жадное шипение пламени.
          Впереди находились  двойные двери,  ведущие в  морг.  Перед  ними
красная линия на полу резко оборвалась. Филипс оставил каталку и подошел ко
входу.    Толкнув     правую    створку,    он    заглянул    внутрь. - Нам
повезло, - констатировал он, возвратившись к каталке. - Мы здесь одни.
          Дениз нерешительно следовала за ним.
          Морг был большим запущенным помещением, которому позволили прийти
в такой  упадок, что оно напоминало откопанные портики Помпей. С потолка на
проводах свисало  множество светильников, но только в некоторых из них были
лампы.  Грязный   каменный  пол,   стены,  выложенные   растрескавшейся   и
выщербленной  керамической   плиткой.  В   углублении  в  центре  помещения
старинный мраморный стол для вскрытия. Последний раз он использовался еще в
двадцатые годы;  в этих  развалинах он  напоминал древний языческий алтарь.
Сейчас вскрытие проводят в отделении Патологии на пятом этаже в современной
обстановке из нержавеющей стали.
          Массивная деревянная  дверь, видом  своим выделявшаяся среди всех
других, похожа  была на  двери холодильника  в мясном  магазине. В  дальней
стене виднелся вход в абсолютно темный поднимающийся вверх коридор, ведущий
к выходу  на задворки  госпитального  комплекса.  Кругом  гробовая  тишина.
Только редкое падение к